Текст книги "Великий магистр"

Встретившиеся рыцари раскланялись: оба они были давно наслышаны друг о друге. Порою не требуется слишком много слов, чтобы возникшее между людьми взаимное уважение и доверие послужило основой дальнейшей дружбе. Четверо рыцарей, негромко переговариваясь, удалились вглубь парка, – куда уже не доносился сладкий голос счастливого триумфатора, певшего песнь о любви.

Увы! Окрыленный успехом победитель турнира труверов даже не догадывался, что имя его в эти часы склоняется не только здесь: оно произносилось в другом месте, в Клюни, и по поводу, которого не пожелал бы никто. Перед своим отъездом в Нарбонн, начальник тайной канцелярии аббатства со срочными донесениями вошел в комнату приора Сито.

– В полночь я отправляюсь, – сказал он, склонив голову, покрытую куафом. – В Нарбонне я остановлюсь под видом купца на постоялом дворе у нашего человека.

– Берегите себя, – произнес пухлый аббат, прикрывая рукой болевшие от постоянного недосыпания глаза. – Я чувствую, что мы на пороге открытия серьезного заговора против Святой Церкви и государства.

– Теперь что касается певца Жарнака, – монах немного помолчал, коснувшись рукой своей родинки под левым глазом. – Вы оказались правы, монсеньор. Жарнак отправился в Труа, куда прибудет не только король со своим двором, но и все три наших рыцаря-миссионера: Фабро, Комбефиз и де Пейн. Случайно ли это? Думаю, нет. Если именно он является ключевой фигурой, то надо отдать должное его быстроте и натиску. Он мог бы опередить нас на целый ход, если бы…

– Если бы – что? – спросил аббат.

– Если бы еще вчера утром я не отдал необходимые распоряжения на этот счет, – произнес монах, и аббат Сито вздрогнул, взглянув в его холодные, бесцветные глаза.

– Вы поступили так, как велит Бог! – сказал он. – Прощайте.

Монах молча поклонился и вышел из комнаты. Через полчаса, переодевшись в темный шерстяной гарнаш и вооружившись коротким обоюдоострым мечом и кинжалом, он уже мчался на лошади по дороге в Нарбонн.

А в парке возле Труа продолжался праздник. В одной из беседок на деревянных скамьях сидели четыре рыцаря и обсуждали предстоящее путешествие в Иерусалим. Хорошо знавший Левант и испытывавший здесь, во Франции, тоску и одиночество после смерти своей возлюбленной Адельгейды, супруги императора Генриха IV, граф Людвиг фон Зегенгейм дал согласие присоединиться к небольшому отряду Гуго де Пейна. Одноглазый Роже не скрывал своего восторга по этому поводу.

– Теперь нам сам черт не страшен! – повторял он, забыв о своем обещании не чертыхаться. – Помнишь, Людвиг, как мы осаждали Антиохию? Крепость можно было взять только с севера, поскольку с других сторон ее окружали река и болота. Восемь месяцев мы торчали под ее стенами, пока Господь не лишил турок разума и они не вышли нам навстречу. Славное было время!

– В одну реку нельзя войти дважды, – промолвил граф. – Сейчас, с расстояния, многое видится иначе. Но я рад, что судьба дарует мне возможность вернуться отчасти в мое прошлое.

– Граф, нас ожидает грядущее, которое затмит все печали минувших дней, – поправил де Пейн.

– А наши имена, как говорят арабы, впишут золотыми иголками в уголках глаз! – воскликнул Бизоль, устремив взгляд в звездное небо. Опуская взор, он увидел в окне угловой башни графа Шампанского, задергивающего занавеси. – Сюзерен отходит ко сну со своей молодой женой, – добавил он, посмеиваясь.

Но в этот раз Сент-Омер не угадал. В той комнате не было Марии Шампанской. Кроме хозяина замка, здесь присутствовали, расположившись в золоченых креслах, еще четыре человека: старый граф Рене Анжуйский, герцог Клод Лотарингский, граф де Редэ и Кретьен де Труа, самое доверенное лицо графа Шампанского. Плотно затворив двери и отпустив стражу, хозяин начал:

– Если мы решили сделать то, что задумали, то отступать поздно. Король прибывает через два дня.

– Король – по положению, но не по законам справедливости, – гневно воскликнул граф Анжуйский. – Прошу вас, не называйте Людовика королем, хотя бы в нашем присутствии. Ветвь Меровингов не оборвалась со смертью Дагоберта II, о чем существуют неопровержимые доказательства у наших друзей из Нарбонна. Его сын Сигиберт, спасенный милостью Божьей, продолжил род, дав ростки своего древа всем нам – наследным принцам Анжуйским, Лотарингским, Шампанским и графам де Редэ. А Годфруа Буйонский стал первым из его рода, заслуженно получившим королевский титул.

– Правда, в Иерусалиме, – добавил герцог Клод.

– Так должно быть и во Франции, – сказал хозяин замка.

– Мы просто вернем то, что у нас украли, – подал голос граф де Редэ. Он был моложе их всех, с очень бледным, вытянутым лицом. Молчал лишь Кретьен де Труа, не решаясь вступать в разговор столь властительных особ.

– Господа, мы должны действовать решительно и беспощадно, – произнес герцог Клод, разглаживая рукой холеную бороду. – Иначе жало змей будет направлено в нашу сторону.

– Я согласен с вами, – сказал граф Шампанский. – Но если участь Людовика решена, то его жизнь висит на волоске, который находится в наших руках. Признаться, я не желаю ему зла. Но если иного выхода нет…

– Нет, – твердо сказал граф Анжуйский. – И это должно произойти здесь, в Труа. Другого случая может не представиться.

– Но его гибель должна выглядеть как несчастный случай, – вставил граф де Редэ. – Это избавит нас от лишнего шума.

– Господа, мы должны учитывать и политическую ситуацию, которой могут воспользоваться англичане, – произнес герцог Клод. – Что же касается Генриха V, то по-моему, он слишком увяз на юге Италии и ему будет не до нас.

– Но Рим придет в ярость, – напомнил граф Шампанский. – Папа Пасхалий обеими руками держится за Людовика.

– Еще бы! – усмехнулся граф Анжуйский. – Не Святая ли церковь замешана в убийстве Дагоберта? Не с ее ли благословения произошло это злодеяния? Кровь Меровингов – на ней.

Язычки пламени на длинных свечах освещали лица пяти заговорщиков: взволнованные и решительные. Со стороны парка в комнату доносились звуки музыки и крики рыцарей, расположенных гулять до утра. Кретьен де Труа, по знаку графа Шампанского, налил в хрустальные бокалы вино.

– За благоприятный исход задуманного! – произнес хозяин, приподнимая бокал. – А теперь обсудим тот план, который позволит нам возвести на трон истинного короля Франции.

Летописец своего времени, меднобородый Фуше Шартрский, исписавший уже тысячи листков, собранных в сотни тетрадок, конечно, дорого бы дал, чтобы присутствовать в комнате заговорщиков, хотя бы в качестве кресла или подсвечника. Витавший в угловой комнате замка план графа Шампанского был столь коварен, зловещ и … восхитителен, что даже старый, хитроумный граф Рене Анжуйский в изумлении зачмокал губами, а слегка картавящий герцог Клод Лотарингский воскликнул:

– Сам дьявол не смог бы придумать ничего подобного!

В этом плане странным образом переплелись опрокинувшаяся телега с овощами, рухнувшее на дорогу дерево, золотистая, едва заметная проволока и три человека восточной наружности с затуманенными наркотическим снадобьем глазами, которые уже несколько недель укрывались в потайных покоях хозяина замка.

Но судьба бытописателя такова, что ему приходится постоянно копаться в грудах мусора, пока он не разыщет драгоценные жемчужины. И часто, очень часто, его просто не подпускают к тем местам, где эти жемчужины хранятся. Вот почему – увы! – неутомимый труженик Фуше Шартрский присутствовал не здесь, уступив право подслушивать заговорщиков прицепившейся к карнизу летучей мыши, а сидел в своей комнатке за низеньким столом и тщательно записывал на листке бумаги сколько свиных окороков было подано к ужину на минувшем пиршестве и какие одеяния были на знатных дамах.

Глава V. ТРУА: ВЗЛЕТЫ И ПАДЕНИЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Что этот мир? – Увы, пристанище шутов,

Подмостки, где дают одну и ту же пьесу,

И здесь ничто тебе так не прибавит весу

Как знание ролей, – тогда и жди цветов…

Жак Гревен

1

Костры в парке догорали и веселье постепенно шло на убыль: это был тот предрассветный час, когда чувствующая свое исчезновение ночь стремится пробудить в человеке все его темные силы, затмить разум и увести за собой. Кое-где в беседках уже начинали раздаваться гневные выкрики, вспыхивать ссоры, и многочисленные герольды сновали между возбужденными рыцарями, стараясь успокоить их. Двое из них просто ходили по пятам вслед за молодым графом Фульком Анжуйским, который напоминал золотисто-полосатого шмеля, готового ужалить по любому поводу. Фульк искал Гуго де Пейна, чья холодная невозмутимость вызвала в нем особенную неприязнь. А попутно цеплялся к каждому, вставшему на расстоянии двух метров от него. Но Гуго де Пейн вместе с Бизолем де Сент-Омером, Роже де Мондидье и Людвигом фон Зегенгеймом – четвертым рыцарем вставшем в их ряды – находились в отдаленной беседке. Они целиком были заняты обсуждением предстоящего похода в Иерусалим.

И еще один человек искал Гуго де Пейна. Но только лишь взглядом вишневых глаз, скользящим по поверхности парка, обозреваемом с высоты башни. Анна Комнин, попрощавшись с Алансоном и отпустив служанок, стояла около окна в длинной белой далматике с расширяющимися книзу рукавами. Она готовилась отойти ко сну, расчесывая свои необычайно красивые золотистые волосы. Губы ее были чуть приоткрыты и это придавало ее лицу выражение мечтательной влюбленности. Но все, кто знал византийскую принцессу, поклялся бы, что подобного не может случиться никогда. Взгляд ее еще раз скользнул по проходившим внизу рыцарям. Она вздохнула и отвернулась от окна. Потом принцесса улыбнулась, а в сознании ее вновь зазвучал голос трувера Жарнака, преследовавший ее все последние часы. Впитавшая высокое искусство с младых лет, умеющая ценить все прекрасное, Анна, возможно, единственная из всех в этом замке понимала, насколько бесценен дар, данный небесами молодому труверу.

А сам Жан Жарнак, утомленный бесконечными песнопениями, чувствующий хрипоту в голосе, сумел ускользнуть от своих поклонников, и вместе с другими молодыми труверами отправился по дороге, ведущей от замка графа в Труа, где они занимали несколько комнат на постоялом дворе: каков бы не был его талант, но покоев в самом замке ему никто не предоставил. До города было несколько миль и они ожидали встретить рассвет в пути. Прихватив с собой несколько бутылок вина с гусиным паштетом, молодые певцы шутили, смеялись, толкали друг друга, поздравляли Жарнака и прочили ему великое будущее. Никто из них не обращал внимания на двух монахов в куафах, смиренно следовавших за ними от самого замка. Видно, боясь отправиться в город ночью одни, монахи подождали подходящую группу и пошли следом, опираясь на тяжелые посохи.

– Первому певцу Франции Жану Жарнаку – слава! – крикнул один из труверов, запустив в победителя надкушенное яблоко.

– Да ладно тебе, Поль! – увернулся хрупкий Жарнак. – Что толку, если в карманах по-прежнему пусто? Соловья баснями не кормят. А как подумаешь что нас ожидает эта клоповая гостиница!

– Где же бы ты хотел ночевать? – засмеялся Поль. – В постели Марии Шампанской?

– А почему бы и нет? – подхватил другой трувер. – Бабенка она хоть куда!

– За такие слова граф бы тебе отрезал то, чем ты всего больше гордишься.

– Другим же он не отрезает? А таких не мало, поговаривают.

– Те – его друзья. А друзьям все дозволено.

– Да замолчите вы! Монахи услышат.

– А давайте их поколотим! Чтобы не подслушивали!

– Брось, у них на уме только молитвы.

– Знаем мы, что у них на уме! Пересмеиваясь, труверы ускорили шаг, а Жан Жарнак, испытывая потребность справить малую нужду, отстал.

– Я догоню вас! – крикнул он удаляющимся друзьям. Вдруг он почувствовал, как чья-то рука легла на его плечо, а хрипловатый голос произнес:

– Брат мой, тебя ждут.

– Эй, не мешайте, не видите – я делом занят! – рассердился Жарнак. И в это мгновение тяжелый посох обрушился на его голову.

…Пришедший со стороны виднеющегося вдали леса рассвет, внезапно хлынул мутным, красным потоком на величественный замок и прилегающий к нему парк, высветив картину великолепия и упадка. Именно в это время к воротам подъехал молодой рыцарь в богатых доспехах с двумя оруженосцами. Судя по всем приметам это был англичанин, а геральдические знаки на щите отмечали его графское достоинство. По странному совпадению и этот человек тоже разыскивал Гуго де Пейна. Узнавший его мажордом тотчас же склонился в поклоне. Англичанину было около двадцати лет. Выглядел он еще по юношески угловато, но был строен, высок, с воспаленными от долгой езды голубыми глазами, светлыми прямыми волосами и излишне серьезным лицом, которое могло бы показаться даже суровым, если бы не небольшой рот с чуть припухлыми губами. По знаку мажордома утреннего гостя отвели в одни из лучших покоев, где он тотчас же повалился на приготовленную постель и проспал дальнейшие пятнадцать часов кряду.

А вот Фульк Анжуйский, при первых лучах восходящего солнца, все же разыскал своего воображаемого недруга. Оттолкнув герольда, он узрел выходящих из беседки четырех рыцарей и радостно закричал:

– Ага! Вот где вы прячетесь! Мне стоило трудов найти вас!

Фульк, несмотря на свои юношеские года, был крепок и здоров, как молодой бык, а шириной плеч мог потягаться с Аяксом Теламонидом.

– Что нужно этому поросенку? – повернулся Бизоль к Гуго.

– Сейчас узнаем, – отозвался тот и учтиво спросил: – Кого вам угодно, сударь?

– Вас! – Фульк надвинулся на него и надменно посмотрел в спокойные, холодные глаза. – За ужином вы изволили наступить мне на носок пигаша и не извинились.

– Ну так наступите и вы мне, и мы будем квиты.

– Это не ответ, – вспыхнул Фульк.

– А какого ответа вы ждете?

– Я жду такого ответа, который соответствовал бы… ответу! Который отвечал бы… – запутался молодой граф, а Бизоль подзадорил его:

– Ну! Ну!

– Вы хотите вызвать меня на поединок? – спросил Гуго.

– Да! – почти заорал Фульк.

– Согласен, – Гуго повернулся к герольдам. – Я предлагаю провести этот поединок во время королевского турнира. Запишите вызов.

– А я хочу дополнить его следующим условием, – выдвинулся вперед Людвиг фон Зегенгейм. – Поскольку, граф, мне очень не по душе ваш тон, но вы уже не свободны, то не соблаговолите ли вы выйти на поединок с одним из своих друзей. А я присоединюсь к де Пейну. Тогда получится хорошая встреча двое на двое.

– Прекрасная идея! – воскликнул Фульк.

– Но она не совершенна! – наперебой закричали Бизоль де Сент-Омер и Роже де Мондидье. – Мы требуем, чтобы бой шел четыре на четыре! Мы тоже хотим драться!

– Чудесно! – Фульк просто пылал от радости. – Господа, это будет лучший поединок на всем турнире. Я обещаю вам самые острые ощущения.

– А я ничего не буду обещать, – мрачно произнес Бизоль. – Потому что не в моих правилах дарить надежду или какие-то обещания покойникам. Прошу вас только об одном: поберегите себя до турнира.

На том и расстались.

2

Несколько часов спустя, после временного затишья, замок владетельного графа вновь стал наполняться голосами проснувшихся рыцарей и звоном лат. Забегали слуги и служанки, засуетились повара, оруженосцы отправились приводить в порядок коней своих сеньоров, чистить шишаки и панцири. Солнце поднялось к зениту и висело над головами, словно раскаленная жаровня, рассыпая красные угольки в глаза смотрящих на него. Мартовский ветерок весело играл флагами на башнях.

Программа дня была разнообразной, и каждый мог выбрать то, к чему лежала его душа. Многие рыцари и дамы присоединились к Марии Шампанской, беловолосой красавице, не изменявшей своему любимому красному цвету в одежде, – и это была одна из немногих верностей, которые она хранила. Графиня увлекла свою свиту на соколиную охоту, благо день выдался погожий и ясный, годный для легкого и беспощадного полета этой смелой птицы. Ее любимый кречет, украшенный погремушками и кольцами, сидел на руке в красной перчатке, вышитой бусами и драгоценными каменьями. Многие приехали в Труа с дорогими их сердцу птицами: орликами, дербничками, ястребами, и каждый убил бы любого, кто покусился бы на них. Похититель сокола по закону наказывался наравне с убийцей.

Сам граф Шампанский, в сопровождении тихого и неприметного Андре де Монбара, увлек часть гостей на очередной сеанс магии – в так называемые «колдовские комнаты» алхимика Симона Руши. Придворный чародей обещал вызвать на этот раз дух самого Карла Великого… Некоторые рыцари, во главе с Ренэ Алансоном и Фульком Анжуйским решили отправиться навстречу королю Людовику, – и с громкими криками, потрясая оружием, умчались по дороге к Лентье.

Вокруг старейшего трувера герцога Гильома Аквитанского собралось общество любителей поэзии; присутствовали здесь, в основном дамы, среди которых выделялась своей статью сестра легендарного Годфруа Буйонского Гертруда. Но и некоторые умудренные мужи предпочли вечность искусства суете бытия. Присоединилась к этому кружку и византийская принцесса, решившая ни за что на свете не упустить случая насладиться поэзией великого трувера. Сама испытывающая тягу к литературным трудам, она смотрела на Гильома Аквитанского своими прекрасными вишневыми глазами, как скромная ученица на мэтра. Анна Комнин не стала злить местных дам своими изысканными византийскими туалетами, и облачилась по моде французских красавиц: в имитирующий кольчугу гофрированный жипп до середины бедер, замкнутый поясом из чеканных пластин, а золотистые волосы перевила темными парчовыми лентами.

В окрестностях замка, на малой турнирной арене, проходили состязания оруженосцев. Там скопился не только простой люд, падкий до подобных зрелищ, но пришли и некоторые доблестные рыцари, и среди них могучий Филипп де Комбефиз. На построенных трибунах разместились с заранее приготовленными букетами цветов молодые дочери местных сеньоров. Юные поединщики воодушевлялись, ловя их чарующие взгляды. И оруженосец Гуго де Пейна Раймонд, прогуливаясь возле трибун с напускным равнодушием, искоса посматривал на одну черноволосую красавицу.

А в уединенной беседке возле водоема тихо беседовали три человека – старый граф Рене Анжуйский, герцог Клод Лотарингский и граф де Редэ, отправившие своих супруг на соколиную охоту. Им было что обсудить… Лишь историограф Фуше Шартрский, почесывая свою медную бороду, не знал – что ему выбрать и к кому примкнуть? Как угадать, где в данный момент наилучшее место для бытописателя, с которого можно углядеть хоть краешком глаза ход истории? В конце концов, горько плюнув, он отправился вместе с Кретьеном де Труа на рыбную ловлю.

Еще в полдень Людвиг фон Зегенгейм и Роже де Мондидье, оседлав коней, поехали в сторону горного массива: два старых товарища, не видевшиеся несколько лет, вспоминали тот славный поход в Палестину под предводительством Годфруа Буйонского, жаркие схватки с сарацинами, взятие неприступных крепостей, гибель боевых друзей, освобождение Иерусалима… А Гуго де Пейн и Бизоль де Сент-Омер, стоя в саду под платаном, раздумывали: не пойти ли им на турнир оруженосцев и не поддержать ли своих юных помощников, когда рядом раздался тихий, бесцветный голос:

– Господа, граф Шампанский приглашает вас на сеанс черной магии.

– Вот, черт! – воскликнул Бизоль, повернувшись к стоящему за спиной Андре де Монбару. – Как неслышно вы подошли!

Монбар улыбнулся – краешком губ – глядя на перекрестившегося Бизоля.

– Так что передать графу?

– Нет, уж, увольте! – воскликнул великан. – Эти затеи не для меня.

Гуго, внимательно изучая лицо Монбара, вежливо произнес:

– Передайте графу, что нам нездоровится и именно сейчас особенно желателен свежий воздух.

Андре де Монбар молча наклонил голову и отошел. Когда он скрылся за деревьями, словно растворясь в воздухе, Бизоль растерянно поглядел на друга:

– Нет, ты заметил, как неслышно он ступает? Ничто не шелохнется при его движении!

– Ну, во-первых, в отличие от нас, он предпочитает железным латам – кожаные. А во-вторых, каждый человек похож на какого-то зверя. Этот – на кошку.

– Скорее уж, на притаившуюся рысь.

– Любой зверь может принести пользу.

Бизоль, посмотрев на друга и почувствовав в его словах потайной смысл, горячо произнес:

– Послушай меня, Гуго! Еще недавно мы обсуждали, кого бы из собравшихся здесь славных рыцарей позвать с собой в дорогу на Иерусалим. Пригласи хоть Фулька Анжуйского, хоть дряхлого Гильома Аквитанского, но только не этого Монбара! Я тебя умоляю, он внушает мне страх.

– Брось! – усмехнулся Гуго. – Тебе ли бояться? Впрочем, все решит провидение. Поторопимся-ка лучше на турнир и поддержим наших юных вояк.

Друзья пересекли тенистую каштановую аллею, вдоль которой высились мраморные фигуры древнегреческих богов, причем некоторые из них были повалены прошлой ночью, и замерли, увидев около статуи Артемиды трех рыцарей, одетых в испанские камзолы и длинные черные плащи. Рыцари беседовали, повернувшись к ним спиной, но один из них, – небольшого роста, смуглый, с коротко подстриженными волосами и остроконечной бородкой, стоял боком.

– Или я сплю, или мертвецы начинают выходить из могил! – воскликнул Бизоль. – Все сегодня задались испытать крепость моих нервов. Скажи, Гуго, не сошел ли я с ума?

– Ты еще успеешь это сделать, – ответил Гуго. – Но, похоже, перед нами действительно маркиз Хуан де Монтемайор Хорхе де Сетина собственной персоной.

Маркиз также заметил их, и, оставив своих собеседников, поспешил навстречу друзьям. На его смуглом лице блеснула белозубая улыбка.

– Но… как?! – изумился Бизоль, пожимая протянутую руку. Другую руку маркиз протянул Гуго де Пейну.

– Я знал, что вы здесь и разыскивал вас, – сказал он, продолжая улыбаться. – Но здесь собралось столько рыцарей, что легче найти…

– Сокровище царя Соломона, – закончил за маркиза Гуго де Пейн. – Кстати, как оно поживает и что же с вами произошло?

– О! Это печальная история, – маркиз задумчиво посмотрел вдаль. – Помните, после нашего ночного разговора о Святом Граале и тех сокровищах, которые могли храниться в Храме Соломона в Иерусалиме, вы ушли в свой шатер, а я еще долго не мог уснуть. Я ворочался с боку на бок, чувствуя какую-то неодолимую тягу, какое-то тревожное волнение в груди. Мешал мне и этот странный, протяжный свист, звучащий в ушах.

– Я помню его, – сказал Гуго.

– И я! – подтвердил Бизоль, – Но ведь чертова скала все же рухнула на ваши головы! Как же вы выбрались?

– Погодите, – грустно улыбнулся маркиз, – Напрасно я не внял тогда вашему совету. Да, нависающий над нами козырек каким-то образом сорвался и раздавил лагерь. Но меня в то время в нем не было. Поглощенный своими мыслями, я бродил в окрестностях Ренн-ле-Шато, размышляя над загадкой Меровингов и Дагоберта II, убитого в тех местах. Какое отношение они могли иметь к сокровищам Сиона? Меня занесло так далеко от лагеря, что я еле услышал шум этого ужасного обвала. Когда же я понял, что произошло и поспешил назад, все было кончено.

– Да, зрелище было не из приятных, – промолвил Бизоль.

– Все мои люди оказались заживо погребенными под грудой камней, – продолжил маркиз. – Ваша же стоянка была покинута.

– Возможно, мы собрались несколько поспешно, но, поверьте, помочь им уже было ничем нельзя, – произнес Гуго, кладя руку на плечо маркиза.

– Я знаю. Я понял это сразу же, как только прибежал в лагерь. Помните ту надпись на руинах портика, которую я вам показывал?

– Да. «Ужасно это место», – Гуго как сейчас увидел перед собой уродливую статую Асмодея, покрытую зеленой слизью, и пустые, словно зловеще следящие за ним глаза идола. – Вы считаете, что сила, сорвавшая скалу на ваш лагерь, имеет человеческое происхождение? Связана ли она с тем свистом в ночи?

– Может быть, – осторожно сказал маркиз. – Во всяком случае, отрицать это полностью нельзя. Утром я обнаружил на вершине горы следы ног – много следов, причем по характерным особенностям – широкому расстоянию между большим пальцем и остальными – я догадался, что эти люди привыкли носить восточную обувь, сандалии. Это не были европейцы. А подобный свист, насколько мне известно, использовали еще древнеиудейские секты зилотов. При определенной направленности он может разрушать даже камни.

– Невероятно, – пробормотал Бизоль. – Может ли такое быть?

– Мир полон чудес, – мягко улыбнулся ему маркиз де Сетина. Его ученость, скромность и добрый нрав невольно вызывали уважение. Нельзя было отказать маркизу и в храбрости, после того, как он решил в одиночку обследовать столь страшное место гибели своих товарищей.

– Что же вы намерены предпринять дальше? – спросил Гуго де Пейн. Маркиз задумался.

– Наверное, я шел по ложному следу, – произнес он наконец. – Те сокровища, о которых мы с вами говорили, очевидно находятся все еще в Иерусалиме. Под развалинами Храма Соломона. Возможно, часть из них спрятана в окрестностях Ренн-ле-Шато, и я еще вернусь туда. Но пока меня неодолимо тянет к себе Иерусалим.

Гуго де Пейн и Бизоль де Сент-Омер переглянулись и понимающе кивнули друг другу. Оба они почувствовали одно и тоже.

– Маркиз! – произнес Гуго. – Через месяц я с небольшим отрядом отправляюсь в Палестину. Если вы желаете, то могли бы присоединиться к нам, разделив тяготы пути. Вы смелый человек, обладающий обширными знаниями, и скажу откровенно: мне было бы приятно видеть в числе моих спутников такого рыцаря, как вы.

Маркиз де Сетина не стал долго раздумывать. Глаза его вспыхнули от радости, а смуглое лицо побледнело.

– Вот вам моя рука! – взволнованно сказал он. – Я уверен, что предначертанная и вам, и мне судьба начинает сбываться.

– Значит, и моя тоже, – вздохнул Бизоль.

Так, маркиз Хуан де Монтемайор Хорхе де Сетина стал пятым рыцарем из отправляющейся в далекий путь блистательной девятки. И воистину – эту неожиданную, но столь важную для дальнейших событий встречу, неутомимый Фуше Шартрский мог бы записать в свои анналы!

Вечером был устроен новый грандиозный пир в честь удачной соколиной охоты. Мария Шампанская даже здесь не стала расставаться со своим любимцем, который гордо сидел на ее руке в красной перчатке. Омрачало торжество лишь странное отсутствие вчерашнего триумфатора – Жана Жарнака, но никто не мог объяснить – куда он исчез? В конце концов, решили, что он просто пьян от вина и успеха. Византийская принцесса, относившаяся к подобным застольям с плохо скрываемым отвращением, появилась в зале только лишь ради двух людей: но не увидев ни того, ни другого, быстро ушла в свои покои. Приехавшему на рассвете англичанину также не удалось высмотреть за длинными, ломившимися от яств и кубков столами, виконта Гуго де Пейна. Но он остался, поскольку был любопытен до всего нового, тем более, что это были его первые шаги во Франции, хотя его знатное имя звучало здесь давно. Больше же всех в зале радовался и ликовал оруженосец Гуго де Пейна – Раймонд, которому в честь его победы на малом турнире было дозволено сидеть за одним столом с рыцарями. Сам же Гуго де Пейн отсутствовал на пиршестве по той простой причине, что он вместе с маркизом де Сетина, проводил это время в запыленной библиотеке графа Шампанского, просматривая старинные фолианты и беседуя на темы, глубинный смысл которых не смог бы подняться выше желудков пирующих в зале рыцарей.

Утром трубы возвестили о прибытии короля Франции Людовика IV. Праздник в Труа вступал в новую стадию. Вместе с королем прибыли почти все его придворные – сенешаль, коннетабль, канцлер, маршалы и камергеры. Рядом с Людовиком, пятидесятитрехлетним грузноватым мужчиной с коротко подстриженными усами и мясистым носом, ехал его сводный брат Ренэ Алансон, выглядевший несравненно изящнее. Монарх был намного беднее многих из своих вассалов, поэтому единственное, что спасало его достоинство – это чувство юмора. В отличие от других царственных особ, удерживающих трон силой оружия, он надеялся только на разногласия между различными кланами, и искусно играл на этих струнах.

Первый вопрос, который задал ему граф Шампанский, прозвучал довольно нагловато:

– Ваше величество, звезды показали мне, что в деревушке Лентье вы ночевали на сеновале, так ли это?

– Нет, – невозмутимо отвечал король. – Это сеновал ночевал на мне, поскольку я провалился на самое дно.

– Но с вами была крестьянская девушка с черными, как смоль волосами?

– Но в этот раз звезды подвели вас. Девушек было две: одна рыжая, а другая – белая. Не доверяйте алхимикам, мой друг – они врут почище нас с вами.

Король объехал выстроившихся поприветствовать его рыцарей. Почти каждого из них он знал в лицо, видел во многих баталиях, турнирах, пиршествах, и каждому находил доброе, ласковое или острое словцо. Людовик тепло поздоровался с Гуго де Пейном, справившись о его старой ране, потрепал по плечу Бизоля де Сент-Омера, перекинулся парой фраз с Людвигом фон Зегенгеймом. Проезжая мимо Роже де Мондидье, он вдруг задержал коня и строго спросил:

– Где ваш глаз?

– Украден, сир!

– Вора сыскать, вернуть похищенное и примерно наказать, – приказал король и поехал дальше.

– Шут… – процедил сквозь зубы следовавший за ним граф Шампанский.

После необходимых церемоний, Людовик IV отправился отдыхать. Пир, который разгорелся вечером, превосходил по своему размаху все предыдущие. На этот раз главный зал замка не мог вместить всех желающих, и много столов накрыли прямо в парке, под звездным небом. Впрочем, сам замок с его расцвеченными огнями окрестностями, напоминал упавшую на землю Шампани звезду. И никто не знал – будет ли она сиять всегда, или погаснет, когда придет срок?

И вновь никто не мог сказать, куда подевалась жемчужина турнира труверов – Жан Жарнак? Отправленные во все стороны гонцы, так и не нашли нигде следов его пребывания. И хотя это было огорчительно, но не настолько, чтобы звезда Труа чуточку померкла.

Тело Жана Жарнака со следами изощренных пыток будет выброшено на берег реки лишь через три недели. Подозрение падет на молодого трувера Поля Лякруа, который, по свидетельствам очевидцев, завидовал ему. Поль Лякруа будет взят под стражу, допрошен и через некоторое время признает себя виновным. Воскресным апрельским днем, в ясную солнечную погоду его казнят посредством отделения головы от туловища на центральной площади в Труа, при огромном стечении народа.

3

Фуше Шартрский записал в своей тетради: «И вот наступил час королевского турнира…» С самого рассвета тысячи зрителей взобрались на возвышенности возле ристалища, которое находилось между городом и лесным массивом; все соседние холмы покрылись разноцветными шатрами и палатками с развевающимися над ними флюгерами, плюмажами и гирляндами роз. Народ в праздничном наряде толпами повалил по улицам Труа, устремляясь к аренам. Беспрерывно звонили колокола со всех церковных башен и ратуш, звучали рожки, трубы, со всех сторон кричали герольды, объявляя условия поединков, состав участников и правила состязаний. Вокруг всего ристалища были сооружены высокие скамейки, полукруглые амфитеатры, галереи, балюстрады, ложи из легких брусьев. Над каждой ложей четыре копья придерживали красное с золотой бахромой сукно, а сплетенные из зелени зонтики предохраняли от солнечных лучей дам и девушек, собравшихся смотреть на игры. Ближе к лесу были развешаны большие ковры и гобелены с гербами и девизами участвовавших в состязаниях рыцарей.