Текст книги "Глаз Паука"

Ши с готовностью согласился с рассказчиком в том, что по таким доморощенным чародеям давно Алронг плачет, и приготовился слушать дальше. Однако хозяин заведения многозначительно заметил, что всяким проходимцам, хоть они честно платят за выпитое и съеденное, тут не рады. Околачивался здесь на днях один, все разглагольствовал, какие у него важные знакомцы, а у самого вид такой, будто из помойной ямы недавно вылез. Не зайди он однажды в «Погребок» вместе с барышней Сейдан, вышвырнули бы за дверь без всякой жалости. А так – мало ли что… С Сейданами ссориться себе дороже. Охота молодой Нейрзе якшаться со всякими проходимцами – ее дело. Вот прознает ее папаша про дочкины похождения, выйдет ей тогда боком и ворожба в старом капище, и знакомства, какие не следует…

Уловив намек, Ши поскучнел и незаметно шмыгнул за дверь негостеприимной таверны. Последнее, что ему удалось вызнать – что компания колдунов-неудачников почти каждую седмицу собирается на вилле «Альнера», каковая находится на Серебряной аллее, третий дом по левую руку.

Про богатеньких юнцов, самоуверенно воображающих себя колдунами, Ши доводилось слышать уже не раз. Подобные компании возникали, как поганки в сыром погребе. Их адепты были завсегдатаями в лавках Ишлаза, за большие деньги без разбора скупая все, что подсовывали продавцы – и состряпанную в Ночной Пустоши подделку, и подлинный магический амулет времен Кхарийской империи. Их разгоняли, они собирались вновь. Но какая, спрашивается, связь между сообществом неумелых магиков, шайкой из квартала «Нарикано» и похождениями Джая Проныры? Или он и в самом деле купился на посулы этой девицы Ней, напрочь забыв своих верных приятелей по «Уютной норе»? Ладно, пусть Хисс ломает голову над тем, что к чему привешено – он в таких штуках разбирается.

Впрочем, Ши и сам теперь прекрасно понимал, что произошло в «Норе». Проныра, скорее всего, разболтал своей симпатии о хранившихся в «Норе» сокровищах, та, в свою очередь, навела приятелей, и кто-то из приятелей – эх, не догадался спросить в «Погребке» про огромного туранца! – нанял убийц… Однако воришка старательно прогонял прочь мрачные мысли. А то, думал он, придется признать, что мы представления не имеем, с кем ходим рядом. И те, кого мы называем друзьями – никакие не друзья, но распоследние шакалы, выгадывающие только миг, когда бы вцепиться в горло.

И жить тогда как-то не очень хочется.

* * *

В небе мерцала тонкая полоска стареющего месяца, когда Ши добрался до незримой границы кварталов Ламлам и Сахиль, и приостановился, соображая – какой дороги придерживаться, чтобы побыстрее добраться до «Змеи и скорпиона». Хисс и остальные, наверное, уже все ногти сгрызли от нетерпения, ожидая, когда он вернется с новостями. Пожалуй, придется идти через паутину Кривоколенных переулков – они, конечно, темные и извилистые, но уж в этом-то лабиринте юный шемит чувствовал себя как дома, куда лучше, чем на широких прямых улицах негостеприимного Асмака.

Воришка одолел уже полпути, когда ему поневоле пришлось остановиться. Впереди, в пропахшем отбросами и бродячими кошками сумраке, топтались сбившиеся в плотную кучку фигуры. Как назло, в этом месте сплошь тянулись глухие глинобитные заборы, на которые так неудобно карабкаться.

«Именно в таких случаях, – уныло подумал Ши, прикидывая, как бы половчее миновать свару, чтобы не привязались и не втянули в драку, – позарез необходимо иметь рядом кого-нибудь наподобие Малыша. Одного вида его мрачной физиономии хватает, чтобы вокруг сразу воцарилось сущее благочиние».

До возившихся под забором оставалось шагов десять. Ши точно знал, что там происходит. Шайка юнцов потрошит неудачливого прохожего. Бедолаге можно только посочувствовать: зря он сунулся в этот квартал. И он, Ши Шелам, тоже напрасно рассчитывал быстренько просквозить по Кривоколенной улице. Сегодня точно не его день, вернее, не его ночь. Хотя… Ночные стригуны так увлечены своим делом, что вполне могут не обратить на него внимания.

Может, Ши и пошел бы дальше, нимало не задержавшись, если бы не долетевший до его ушей обрывок фразы, произнесенной заплетающимся языком:

– …м-меня – пинать? Жив-вую легенду – прямо н-ногами? Да я вас с-сейчас…

«Стригуны» – четверка подростков, года на два-три помладше Ши, но уже опасных, как голодные крысы – приглушенно хихикали, лениво уворачиваясь от кулаков пьяной в доску жертвы. Ребята явно развлекались. Тот, что был повыше ростом и покрепче, с замашками вожака, наставительно заметил:

– Живых легенд не бывает. Но это ничего, это поправимо. Ножичком чик – и ты уже того… Слышь, ползучая легенда! Хочешь к Нергалу на постой?

– К Нерг-галу? – пьяно икнули из темноты. – З… зачем? Был нед-давно… скукотища у него… и сам зануда, и вино др-рянь… иди ты сам к нему, и Сет тебе в попутчики…

Компания заржала так, что слышно было, наверное, аж за высокими стенами Чамгана.

– Веселая легенда попалась!

– Прям даже резать жалко, клянусь Белом!

– Ладно, Лис, чего мы возимся? Кончай его, и всего делов…

– И верно, уважаемый, заболтались мы с тобой, – в пальцах вожака по кличке Лис блеснуло узкое лезвие. – Прими же предначертанную тебе кончину со всем смирением и не держи на меня зла, ибо…

В этот волнующий момент Ши почел за благо вмешаться.

– А ну-ка спрячь железку, ишак! – рявкнул он как можно грознее. – Оставьте в покое этого почтенного человека и проваливайте по своим норам, живо!

«Стригуны» обернулись. Их добыча заерзала и с пьяной радостью завопила во весь голос:

– Ши, дружище! К-как ты вов-время! В-вытащи меня отсюда, а т-то я п-постоянно п-падаю… Да еще эти н-недомерки п-пристали…

– Ши? – настороженно переспросил вожак «стригунов», на всякий случай делая крошечный шажок назад. – Ши Ловкач из Нарикано?

– Он самый, – подтвердил Ши, убеждаясь, что его имя все-таки обладает в Городе Воров определенной известностью. Только отпугнет ли эта известность стайку нахальных малолеток, уверенных в своем превосходстве? – А теперь быстро сгиньте с глаз моих. Ну? Я кому сказал, шакалята?

Юнцы переглянулись.

– Лис, да он же один, – сипло сказал один из «стригунов». – И вообще, это наш «барашек».

– Верно, Рахим, – оскалился вожак. – Ловкач, ты вроде мимо шел? Вот и иди себе. А то положим рядом, ясно?

Ши молча пригнулся и сунул руку под рубаху. Конечно, противников четверо против него одного, но какие это бойцы – так, мелюзга. Чтобы он, Ши Ловкач из квартала Нарикано, ходивший вместе с Кодо на «кровавый стык», отступил перед этаким отребьем?! Да ни в жизни!

Бел-Хранитель, успел он подумать, прежде чем двое ближайших прыгнули к нему, – что за молодежь нынче пошла, никакого уважения к старшим! Малыш прав, мир точно клонится к упадку!

Первый же сунувшийся поближе схлопотал кастетом между глаз, отлетел в сторону и как-то сразу потерял интерес к схватке. Другому, купившемуся на обманный выпад, Ши на редкость удачно заехал коленом промеж ног, а когда противник, скорбно завывая, сложился пополам, от души добавил свинчаткой по затылку. Тот рухнул и предпочел больше не подниматься. Третий – видимо, самый младший – шарахнулся в густую тень да так и исчез из виду, будто провалился.

Все произошло настолько стремительно, что вожак «стригунов» не сразу сообразил: его шайка наголову разгромлена еще до начала собственно драки. Осознав же сие печальное обстоятельство, юнец метнулся к добыче, в очередной раз потерпевшей поражение в борьбе с собственными подгибающимися ногами – и сгреб пьяного за волосы, закидывая ему голову назад.

– Уйди, не то прирежу его! – визгливо завопил он, размахивая коротким зазубренным клинком в опасной близости от горла жертвы. – Прирежу, слышишь?

– Слышу, Лис, – буркнул в ответ Ши, не двигаясь с места. – А ты хорошо подумал? Смотри, мы с тобой одними дорожками ходим, как бы еще не повстречаться…

Юнец в ответ только крепче стиснул нож и тряхнул едва держащуюся на ногах «жертву».

Неизвестно, чем бы разрешилась драма в темном переулке, если бы не вмешательство некоей третьей стороны. Нечто живое, длинное, темное и проворное, как капля ртути, выскользнуло из-за пазухи «живой легенды» и, яростно вереща, вцепилось Лису в физиономию. Лис завопил, завертелся, бросил нож и принялся обеими руками отдирать намертво впившуюся загадочную тварь – однако тварь, кем бы она ни была, похоже, отдиралась только вместе с кожей.

Чудом избежавший смерти заложник без сил повалился наземь, притом пьяно хохоча. Ши остолбенело таращился на вопящего и приплясывающего от боли «стригуна» – и конец безобразиям положила внезапно наполнившая проулок жуткая, тошнотворная вонь с отчетливым привкусом мускуса, ибо боевитая зверюшка оказалась самым натуральным, донельзя раздраженным хорьком.

Кашляя, чихая и проклиная все на свете, облитый с ног до головы смердящей жидкостью предводитель «стригунов» наконец оторвал от себя четверолапого противника, швырнул его подальше и бросился наутек. За ним хромал один из малолетних грабителей, второй, всеми забытый, так и остался валяться под забором. Судя доносящимся оттуда звукам, его обильно тошнило. Ши вовремя успел закрыть нос и рот рукавом, но глаза все равно щипало.

Хорек-победитель, немного поскакав с гордо задранным хвостом по переулку и возмущенно стрекоча, вперевалочку подбежал к Ши Шеламу, терпеливо ожидавшему, когда же гнусный запах хоть немного развеется. Обнюхав штаны и сапоги человека, зверек счел его дружественно настроенным – подпрыгнул, вцепился в штанину, и не успел Ши опомниться, как животное уже топталось у него на плече, царапаясь и фыркая прямо в ухо.

– Вздумаешь пустить вонь – утоплю в ближайшем колодце, – честно предупредил воришка. – Куда там подевался твой хозяин? Эй, легендарный! Где ты есть?

– Да тут я, никуда не делся, – недовольно проворчали из озерца теней под забором. Голос теперь звучал более внятно и разборчиво, хотя по-прежнему выговаривал слова с изрядным затруднением.

Ши подошел ближе, сверху вниз глядя на спасенную им жертву грабителей и про себя благодаря милосердную ночную тьму. Не очень-то хотелось ему видеть во всех подробностях это душераздирающее зрелище – сидевшую на корточках красу и гордость Шадизара, Аластора Кайлиени, неотличимого от сорвавшегося в многодневный загул пропойцы. Даже сумерки не могли скрыть всей неприглядности нынешнего облика былого красавчика Альса, пьяного, порядком избитого, безоружного и обряженного в какие-то жалкие остатки некогда дорогой одежды. Роскошная смоляная шевелюра свалялась от грязи в неопрятные колтуны.

– Пошли уж, горе мое, – Ши вздохнул и протянул Альсу руку, помогая встать на ноги и прикидывая, сможет ли тот доковылять до порога «Змеи и скорпиона». Сил ломать голову над загадкой, почему Дурной Глаз вовсе не на Полуденном Побережье и как он всего за пару седмиц скатился в самые низы шадизарской жизни, у Ши Шелама не было. Очухается – сам расскажет. И хорек этот паршивый еще мечется под ногами…

– Хвост отдавлю! Уйди с дороги, поганец!

– Это Диззи, – невнятно булькнул Аластор.

– Да хоть Великий Дракон Познания! А ну, брысь!..

Глава третья
Хорошо быть деревом…

– А вот и мы! – влетевший с залитой солнечным светом улицы в сумеречный и прохладный зал таверны Хисс приостановился, выжидая, пока исчезнут плававшие перед глазами радужные разводы. – Как дела, красавица?

– Лучше некуда, – в голосе Диери отчетливо звучало раздражение. – «Меня убьют на войне» уже было, «Падение Аграбы» и «Шестой легион» – тоже. Могу поспорить, сейчас он затянет «Серый ветер» и пойдет по второму кругу. У меня уже в голове звенит.

Вошедший следом за Хиссом Малыш, безошибочно уловив дурное настроение своей подружки, проскочил между столами и отправился утешать дувшуюся на весь белый свет девицу. Причина недовольства у Диери имелась, и весьма серьезная. Ей совершенно не хотелось быть нянькой при Альсе Кайлиени, а покидать того в одиночестве, как уже убедилась компания, никак не следовало.

В первый же день оставшийся без надзора Аластор напился – причем в долг на средства своих приятелей – и затеял ссору с зашедшими в «Змею и скорпион» гуртовщиками. Ссора быстро перешла во всеобщую драку и завершилась только с появлением вызванного патруля городской стражи. Альса, виновника случившегося, не забрали по единственной уважительной причине: он валялся в углу без сознания.

От стражников с трудом удалось откупиться. К вечеру Альс оклемался, единым духом осушил кружку забористого двергского эля – и безобразие немедленно повторилось: он прицепился к местному «смотрящему» с дружками.

Без смертоубийств обошлось только потому, что кто-то признал Дурного Глаза и остановил грозившую вот-вот начаться свару. Общими усилиями ругавшегося на чем свет стоит Альса утащили наверх, в жилые комнаты. Мрачный «смотрящий» заявил пришедшему извиняться Хиссу, что он, конечно, все понимает и даже отчасти сочувствует, но подобную выходку терпит первый и последний раз.

К нему присоединился и почтенный Ионте, хозяин «Змеи»: мол, еще одна драка в его заведении, и катитесь-ка вы, господа хорошие, искать себе другое жилье. Либо отведите своего невменяемого дружка туда, где ему самое место – в Приют скорбных рассудком.

Попытка убедить Аластора вести себя потише ни к чему не привела: он желал пить и драться, все остальное его не касалось. У Хисса появилось подозрение, что Альс не очень-то твердо осознает, кто с ним разговаривает и где он находится.

Выход нашла Лиа, предложив чем-нибудь отвлечь Аластора. Например, добыть для него виолу взамен прежней, сгоревшей вместе с «Норой». Хисс лично пробежался по лавкам Ишлаза, отыскав вполне пристойный по качеству работы инструмент и всучив его Альсу, как ребенку – новую игрушку.

Уловка подействовала. Количество опустошенных Альсом бутылей и кувшинов несколько уменьшилось. Зато теперь он впал в черную меланхолию. День и ночь напролет сидел где-нибудь в углу и бренчал на виоле, подпевая вполголоса. Сперва эта идея казалась даже выгодной, благо Аластор Кайлиени обладал прекрасным слухом и приятным голосом, и послушать его собирались посетители; однако вскоре выяснилось, что Дурной Глаз исполняет исключительно мрачные песни, воспевающие кабаки, тоску и уныние, причем раз за разом один и тот же набор. От этих песен даже у много на своем веку повидавшего кабатчика разболелся зуб.

…Новости, принесенные Ши из Асмака, не стали для компании совершенным потрясением, хотя надолго повергли всех в удрученное молчание, прерываемое скорбными восклицаниями: «Как он мог так поступить?». Наконец Хисс стукнул кулаком по столу и постановил: Джая Сиггдима считать подлой канавной крысой и имя его более не упоминать.

Его поддержал Конан, и на том деяния покойного Джейвара по кличке Проныра не обсуждались. Сделанного не воротишь, Нергал ему судья.

Хисс, кроме того, предлагал вот что. Предположим, Джай в самом деле разболтал своей приятельнице Ней о собрании таинственных вещиц в «Норе». То ли впечатление произвести хотел, то ли еще по какой причине – Сет его ведает, однако Нейрза Сейдан и ее странные дружки, именующие себя Ищущими Истину, до крайности этими вещами заинтересовались. Должно быть, предположения Ши верны и «Искатели Истины» – очередная компания безмозглых юнцов, вообразивших себя колдунами.

– Мозгов у них, может, и нет, зато денег – завались, – продолжал рассуждать Хисс. Остальные, исключая Альса, но включая хорька по кличке Диззи, ставшего любимчиком девиц, внимали. – Об этом мы точно знаем от Зуада Шептуна, чтоб ему на том свете демоны все кости переломали. Зуад и его шайка пошли в услужение к типу, которого они назвали Туранским Верзилой. Этот Верзила забрал добычу – нашу добычу! – после чего превратился в дым и растворился в воздухе. Но теперь я более чем уверен: он удалился в направлении Асмака и скрылся за воротами поместья… Как бишь оно называется, Ши?

– «Альнера», – подсказал воришка. – Я сходил, поглядел, что оно из себя представляет. Большой дом в два этажа в глубине сада, за ним – куча служб. Высокий забор с шипами поверху, зато охрана туповатая – торчит у главного въезда и даже, кажется, обходов не совершает. Собак вроде нету. Если б мне предложили рискнуть и пошарить по тамошним кладовым, я бы согласился. Хотя кто его знает, что там в самом особняке. Может, у них ручные пардусы по лестницам разгуливают. Альса бы туда пустить, перед ним двери и замки сами распахиваются… Да толку от него сейчас – что с козла молока.

– Угу, – промычал Змеиный Язык, покосившись на скорбную фигуру Кайлиени. – И даже меньше.

– Значит, придется самим, – подвел итог Конан и задумчиво добавил: – Вот бы заодно изловить этого туранца с его прихвостнями…

– Спятил? – постучал себя по голове Хисс. – Вспомни, что в «Норе» творилось. Уж на что покойный Ар-Гийяд был умельцем с мечом вытанцовывать… Не-ет, я бы предпочел вернуть украденное и проучить задавак из Асмака, которые думают, будто с их деньгами им все позволено.

– И в чем-то они совершенно правы, – вполголоса буркнула Диери.

Осуществлению плана мешало одно важное обстоятельство. Сборища «Искателей Истины» на вилле «Альнера», если верить сплетням обывателей Асмака, происходили довольно редко – раз в две-три седмицы. В последнее же время колдуны – а в Обществе их насчитывалось около двух десятков, мужского и женского полу – безвылазно засели в своем убежище, почти каждую ночь проводя какие-то ритуалы. Потерявшие страх горе-чародеи разошлись до того, что последствия их магических забав были видны невооруженным глазом – над крышей поместья вставало колеблющееся радужное зарево, из недр коего высовывались страшенные хари, звучали потусторонние голоса, а кое-кто из слуг, работавших в «Альнере», собирался на днях просить расчета.

В общем, не самое подходящее время для налета – как считали Хисс, Ши и Диери. Конан, напротив, полагал, что действовать в подобной суматохе как раз лучше всего. К общему мнению компания пока не пришла, а спрашивать совета у Аластора, как уже говорилось, не имело смысла. Решение же требовалось принять поскорее.

Если бы хоть каплю определенности! Хоть какое-то подтверждение тому, что пропавшие из «Уютной норы» сокровища там, в поместье «Альнера»! Тогда можно было бы рискнуть и обратиться с просьбой о помощи Кодо, пообещав отдать вожаку Нарикано ту же алмазную корону. Все равно она стоит больше всего Шадизара, вместе взятого, и продать ее невозможно. Разве что выковырять камни и отвезти в Туран, где наверняка отыщутся люди, готовые дать хорошую цену за пригоршню алмазов и рубинов…

В размышления ворвался раскатистый струнный аккорд. Головы посетителей, как по команде, повернулись в угол, где сидел Аластор Кайлиени в обнимку со свежекупленной виолой.

 
…Когда милые друзья закончат пить мою кровь;
Когда будущую жизнь начнет считать Творец —
Я скажу: возьми обратно человечью плоть,
Я хочу быть просто деревом на вольном ветру…
 

– Великие Небеса! – обреченно закатил глаза Ши, прислушавшись. – Опять «Посмертная деревянная»! Может, не надо было мне его спасать? Право слово, наша нынешняя жизнь была бы куда веселее…

Удивительное дело, но никакое количество выпитого было не в силах заставить Альса сбиться в словах своих или чужих баллад, или запутаться в шести струнах виолы. Разве что голос изменился к худшему, словно на звонком серебряном колокольце пролегла трещина.

 
…Хорошо быть деревом на вольном ветру,
Что за жизнь начнется, когда я умру!..
 
 
Если стану я сосною на большом лугу —
Будут белки кувыркаться подо мною в снегу,
Буду слушать пенье птиц, подставляя им лоб,
А из белой древесины выйдет праздничный гроб…
 

– Если он родится деревом на вольном ветру, то-то будет работенки моему топору, – довольно громко пробурчал Ши, удостоившись укоризненного взгляда Конана.

– У человека горе, между прочим, – сказал киммериец. – А мы глумимся. Вот в наших краях есть легенда про скальда, чью возлюбленную убил ревнивый муж. Двенадцать дней провел безутешный бард на ее могиле, сочиняя скелы, одна печальнее другой…

– …И путники с тех пор обходят стороной то место, называя его Ущельем Воющих Скал, – в тон ему закончил Ши.

Конан сплюнул и потянулся за новым кувшином.

 
…Ну а если стройным тисом окажусь я вдруг,
Из ветвей моих точеных выйдет гибкий лук,
И прекраснейшая плаха выйдет из ствола,
И хорошая оглобля для боков вола…
 

– Ученые мужи составили описания трехсот сорока восьми разновидностей деревьев, произрастающих на просторах Закатных и Восходных земель, – ясным голосом поведал Хисс, стеклянно уставясь перед собой. – Он как, собирается спеть обо всех?!

К счастью для присутствующих, Альс ограничился несколькими куплетами, всякий раз находя убедительные доказательства тому, что растительная жизнь гораздо лучше человеческой, и завершил песню выводом:

 
Хорошо родиться деревом врагам назло,
Жизнь окончить в виде дров и подарить тепло,
Жизнь людская бесполезна, мне она не по нутру —
Я хочу стать просто деревом, когда умру!..
 

– Еще пару дней такого завывания, и я тоже захочу стать деревом, – пробормотал Ши. – Слушайте, надо срочно что-то делать! Он так допоется до того, что свихнется прямо у нас на глазах!

 
…У дома моего безумья круглые ступени
И неоправданно высокий потолок.
Я прихожу туда не сразу, постепенно,
Перебираясь через вытертый порог.
У моего безумья легкие шаги,
Она подходит невесомо, как танцует,
И встав на цыпочки, в глаза меня целует,
И я уже не вижу более ни зги.
И я иду туда, где ты…
 

– с готовностью подтвердил Аластор, неведомо как за общим шумом расслышав слова Ши. Воришка только руками развел:

– Видите? Вот оно, начинается.

* * *

…Может, при ином сочетании звезд события покатились бы по другой колее, и многое из того, что случилось впоследствии, не произошло. Людям редко удается понять, отчего их жизнь складывается именно так, как она сложилась, и какие крохотные мелочи порой разрушают самые тщательно составленные планы.

Возможно, будь у Аластора более скверное настроение или пой он чуть потише, горбившийся в дальнем углу человек остался бы сидеть на своем месте. И, не отлучись Ильха Нираель по неотложной надобности, история мира развивалась бы совсем в ином направлении.

Но Ильхи не оказалось рядом, ее загадочный подопечный невозбранно встал, пересек таверну, присел на скамью напротив Аластора и нерешительным жестом попросил: «Дай сыграть».

С десяток ударов сердца Альс, вопросительно склонив голову набок, разглядывал возникшее перед ним явление. Хисс уже хотел вмешаться и ради его же блага отогнать молчаливого Одноглазого, но тут Аластор решился. Погладил изогнутый бок виолы, отсвечивающий красноватым лаком, и протянул инструмент незнакомцу. Тот вцепился обеими руками, как умирающий с голоду – в случайно перепавший кусок мяса.

– Он же немой, зачем ему виола? – недоуменно поинтересовалась Диери.

– Да нет, говорить он умеет. Еще как умеет. Мы своими ушами слышали, – вполголоса растолковал подружке Малыш. – Только почему-то не хочет. Или не может. Но вот петь…

Тем временем Одноглазый покрутил инструмент так и эдак, подергал за свитые из воловьих жил струны, прислушиваясь к извлекаемым звукам. Поерзал на скамье, устраиваясь поудобнее.

И, к безмерному удивлению таращившейся компании и редких в этот полуденный час посетителей таверны, уверенно вывел мелодию – сперва дополняя ее неразборчивым мычанием, а затем и членораздельными словами. По сравнению с громоподобными раскатами, что остановили драку на Плешке, голос его теперь звучал довольно тихо, но внятно и, пожалуй, завораживающе. Спетой им баллады Хиссу – да и не только ему – слышать прежде не доводилось. Вдобавок у рыжего мошенника возникло стойкое ощущение, что певец не слишком уверенно владеет собственным языком – как человек, вынужденный долгое время хранить молчание. Иногда он запинался, сбиваясь с такта и пропуская слова, словно забыв их и не в силах теперь вспомнить разом.

 
…Вечен ли ветра пронзительный вой,
Бесконечен неба стремительный бег,
Мрачен лес в ожиданье дождя
Холодною зимой…
 
 
Воин – не воин и ворон его
Думают об одном:
Ах, вот и кто меня сможет обогреть,
Ах, вот и кто приготовит ложе,
Где те двери, что открыты для меня,
Кто ждет меня за ними, кто же?..
 

Аластор недоверчиво уставился на странного певца.

– А если вот так? – пробурчал он себе под нос и отобрал у Одноглазого виолу.

 
…Слышишь крик воронья в почернелом лесу?
То невеста моя наточила косу;
Битых птиц на песке – росчерк в алой крови:
То невеста в тоске пишет мне о любви;
А шальная стрела у виска пропоет —
То невеста меня на свидание ждет…
 

В зрачке единственного глаза сидевшего напротив Аластора человека на миг вспыхнула и погасла яркая искорка. Теперь уже он нетерпеливо потянул к себе инструмент, когда песня закончилась – и слушатели невольно поежились от мрачной силы, влитой в простые слова незнакомой песни.

 
…Вертится, крутится мельница,
Стало быть, все перемелется.
Ветер промчится над берегом,
Дверь затворится за недругом,
Сталь оперения ястреба
Вспыхнет в закатных лучах…
 

Сложенную невесть когда и кем «Мельницу» в Шадизаре знали многие, и потому с удовольствием подтягивали. Но едва закончил Аластор – вступил Одноглазый, и снова в обеденной зале ощутимо повеяло холодом.

 
…Много смелых на страже уходили во тьму,
Те, о ком не расскажешь, не споешь никому —
За поверженной ратью встала новая рать,
Мы учились не плакать, не умея терять.
 
 
Мы все ближе к заветным золотым берегам,
К маякам из легенды, что светят векам,
Глухо топчут копыта пепел, угли, золу,
Наша цель позабыта и пылится в углу.
 
 
…Зачерпни, как шеломом, ветра времени вой,
Валом пены и громом подступает прибой.
Перекресток последний на дороге распят,
Чайки стонут над бездной и кони храпят…
 

Хисс поймал себя на том, что стучит по столешнице кружкой в такт мерному, словно удары сердца, увлекающему за собой ритму очередной баллады, и обнаружил, что не одинок в этом. Еще недавно уныло пустовавшую таверну заполняли неизвестно откуда взявшиеся посетители, столы, скамьи и табуреты жались к стенам, освобождая круг, заключивший в себе двух человек. Доброхоты снабдили Одноглазого другой виолой, так что теперь ему и Аластору не требовалось обмениваться инструментом.

Мелодии непрерывно следовали одна за другой, сплетаясь нитями в основе драгоценного ковра или слоями стали в лезвии будущего меча. Песни спорили между собой, спрашивали и отвечали, возражали и соглашались…

– Эге, да это ж муалатт, чтоб мне провалиться, – врезался в крохотную паузу голос Ши. – Как их разобрало, однако… Теперь ведь не остановятся, пока один другого не перепоет.

– А, знаю. По-нашему это зовется айстефорд, – понимающе кивнул сидевший рядом Конан. – Состязание бардов.

– У вас что, тоже такое бывает? – не поверил услышанному воришка. – Вы как, тягаетесь, кто зарычит громче медведя?

– Много ты понимаешь, – оскорбился за свою далекую родину Малыш. – И вообще, заткнись. Не мешай.

Ши не сразу нашелся с ответом, вдобавок его ткнули кулаком в спину, настойчиво посоветовав держать язык за зубами. Большой обеденный зал «Змеи и скорпиона» уже не вмещал всех желающих послушать, люди стояли в открытых настежь дверях и у распахнутых маленьких узких окон. Хиссу еще никогда не доводилось видеть, чтобы выступление певцов собирало столько зрителей – ни в Шадизаре, ни дома, в Бельверусе. Должно быть, сюда сбежалось население всех окрестных домов – и шумная, голосистая орава опасается вздохнуть лишний раз, чтобы не упустить ни единого словечка.

Змеиный Язык всегда считал, что не отличается особенно богатым воображением, но на какое-то мгновение ритм очередной песни подхватил его, закачал и вышвырнул из привычной реальности. Всего на миг, не больше – этого хватило, чтобы увидеть с поразительной ясностью…

…стол – или алтарь? – накрытый отрезом дорогого темного бархата; длинный меч голубоватой стали, перечеркнувший наискосок бархатную черноту; и падающие невесть откуда золотые монеты. Тяжелые, отливающие масляным блеском золота высшей пробы. Иногда монеты ударяются о широкое лезвие. Тогда раздается тихий звон.

Потом удивительное наваждение развеялось, и Хисс понял, что слышит не звон – скрип. Еле различимый такой скрип медленно ломающегося дерева.

По какому-то наитию Хисс поднял глаза вверх – и не поверил увиденному.

По толстенной закопченной балке, поддерживающей потолок таверны как раз над головами увлеченных поединком певцов, змеилась дюжина трещин. Балка уже выгнулась по меньшей мере на два пальца, и из разлома выпархивали крохотные светящиеся огоньки вроде светляков или последних искр гаснущего костра. Парящих в воздухе искорок становилось все больше, они сбивались в разноцветное облачко, и никто не обращал внимания на творившиеся под потолком непонятные чудеса.

«Музыка – тоже магия, – всплыло прочитанное когда-то, – только как бы эта балка со всей дури не рухнула нам на головы…»

Хисс протолкался ближе к Малышу – подросток-варвар уже не раз показывал себя на редкость здравомыслящим созданием – затеребил его за рукав, а когда Конан удивленно повернулся, настойчиво ткнул пальцем в потолок. Малыш рассеянно глянул вверх – и недоумение на его лице сменилось сначала пониманием, а потом отчаянием. Они не могли ничего поделать – ни остановить поединок, ни выгнать из таверны собравшихся людей. Музыка заворожила сбежавшихся поглазеть и послушать, и теперь никакая сила не сдвинула бы их с места. Даже когда Малыш попытался толчками направить ближайших соседей к двери, те только отмахивались.

А пел теперь один Одноглазый Хасти, и голос его удивительным образом звучал гораздо мощнее, чем положено звучать обычному человеческому голосу – вряд ли, конечно, песню слышали в соседнем квартале, но далеко за пределами таверны наверняка. И какая это была песня!

Аластор Кайлиени, отложив в сторонку виолу, лишь изумленно взирал на соперника.

 
…Унесенные ветром или смытые дождем,
Обращенные пеплом, все равно сюда придем.
Не сдержать нас цепям и стенам не остановить,
Что вода нам, что пламя – не залить, не запалить!
 
 
Презирая законы, шли —
Под зеленое знамя любви.
 
 
…Легче пепла, прозрачней, чем глаза твоих детей,
Из окошек чердачных – стаи серых лебедей,
Ты проснешься однажды под навязчивый мотив,
Захлебнешься от жажды, тяжесть крыльев ощутив.
 
 
Плещет по небу – только лови —
Зеленое знамя любви.
 
 
…За распахнутой дверью – лишь холмы да небеса,
Лебединые перья, золотые голоса.
Оттолкнись от порога, искры брызнули из глаз:
Бесконечна дорога, ты теперь один из нас.
 
 
Ты любовь за собой позови
Под зеленое знамя любви.
 
 
…Наши крылья, и губы, и бессонные глаза —
Их навеки полюбит не вернувшийся назад.
Дальний путь к светлой цели, что по имени зовем,
Для которой не пели и когда еще споем…
 

Светящиеся искры разбегались по соседним балкам и потолку, оставляя за собой веер растущих угловатых трещин, сочащихся деревянным крошевом и известковой пылью. Часть огоньков зависла в воздухе, обратившись сверкающей паутиной в каплях недавнего дождя и просторным шатром окутывая стол и двоих певцов, не замечавших ничего вокруг себя. Вот теперь паутинный купол, похоже, увидел не только Хисс – среди зрителей послышались удивленные возгласы. Кто-то ткнул пальцем в творящееся диво, кто-то выругался и, сумев избавиться от таинственного оцепенения, начал пропихиваться к выходу. Одновременно некая сила, похожая на порыв холодного ветра, мягко и настойчиво толкнула стоявших ближе всех, вынудив отступить на шаг назад и тем самым потеснить прочих слушателей, заполнивших таверну.