Текст книги "Времена сновидений. Книга 2. Посвященные существами сновидений"

Я почувствовала, что мы вошли на лестницу, прошли две ступеньки и вошли на третью: вдруг к нашим ногам упал человек и свалился в пучину, которая была под лестницей.

Страшилища опять стали являться, и я очень испугалась.

Когда мы прошли лестницу, я спросила у путеводителя, за что этого человека ввергли в пучину.

Он ответил мне: «Этот человек прошел все мытарства, а вот этого не прошел, потому что был жесток и немилосерд».

Идя от этой лестницы, я едва опять поспевала за юношей, так как он быстро шел.

Вдруг я услышала страшный шум, а впереди увидела пламя.

Путеводитель мой здесь скрылся, и я очутилась около реки огненной, в которой вода сильно волновалась, но не такими волнами, которые бывают от ветра, а как-то особенно крутилась; в этой реке народу было очень много; через эту реку были перекинуты две тоненькие жердочки, и я увидала своего путеводителя на другой стороне реки.

Он сказал мне: «Переходи сюда».

А я говорю ему, что боюсь упасть в реку и не могу идти.

Рис. 1.10. «Я увидала своего путеводителя на другой стороне реки».

«Иди, не бойся, – говорит мне юноша, – ведь ты меня знаешь». «Нет, я не знаю тебя, – отвечала я ему, – у нас нет таких, как ты».

Он опять говорит мне: «Ты знаешь меня, от юности ты любила меня, молилась мне, и я привел тебя и устроил в обитель, а теперь ты меня забыла, вот уже два года, и не молишься мне». «Нет, я не знаю тебя», – отвечала я ему опять. «Я великомученик Георгий», – сказал он мне, и с этими словами опять приблизился ко мне.

А до него страшилища гнали меня, говоря, что никому не миновать этой реки.

Святой великомученик Георгий взял меня за руку и повел через реку, а Ангел летит. По обеим сторонам образовались две стены, так что я не видела реки и безбоязненно перешла на другую сторону со святым великомучеником Георгием, и мы пошли по берегу реки; народу было в ней множество, все они как будто старались выпрыгнуть, но снова окунались и громко кричали: «О, люто мне, люто мне».

В реке я увидела знакомого мужика из нашей деревни, который кричал мне: «Зачем ты здесь, уйди отсюда, тебе не вынести и одной искры этого пламени».

В это время я почувствовала, что искра упала мне на руку (левую), и я вздрогнула.

Я спросила у святого великомученика Георгия, за какие грехи здесь страдают люди.

Он отвечал мне: «Здесь будут все самоубийцы и христиане, которые только назывались христианами, но дела делали не христианские, все те люди будут ниже неверных в этой реке, и освободить душу из этой реки очень трудно, надо много молитв и труда для этого освобождения».

Мы всё шли берегом, народу в реке было все меньше и меньше; наконец, подошли мы к широкому мосту, перешли его.

Вдруг я увидела глубокий снег, был сильный ветер и вьюга, так что я шла с большим трудом, едва вытаскивая ноги; было ужасно холодно, я чувствовала, что все мои члены начинают стынуть от холода.

Тогда святой великомученик Георгий сказал мне: «Бодрствуй и крестись».

Подошли мы к большому полю, оно было покрыто льдом; лед был очень толстый, и опять была сильная вьюга; святой Георгий скрылся от меня.

И тут узнала я иноков (по одежде); сидят они, волосы у них распущены, все трясутся от холода и сильно щелкают зубами; мне стало их жаль, и думаю я: за что же эти иноки попали сюда?

И, не видя святого Георгия, я и за себя испугалась, думала, что и мне здесь придется остаться.

Но вот я почувствовала, что меня как будто теплым обдало, и вдруг я увидала около себя святого Георгия, который сказал мне: «Эти иноки жили в обители и, нося ризу Царицы Небесной, жили беспечно, нерадиво несли послушание и роптали на трапезу. Там, на земле, они много колотили языками, а здесь Господь их заставил колотить зубами, но по молитвам Царицы Небесной они избавлены от вечного пламени».

От этого поля мы пошли дальше; я чувствовала, что становится все теплее и теплее, необыкновенный свет разливался по тому месту, по которому мы шли; вдруг я увидела огромное поле, покрытое травой и цветами; посреди протекала небольшая речка. Святой Георгий сказал: «Это обетованная земля, и кроткие наследуют ее».

Мне стало так радостно и весело, что я стала улыбаться, и чем дальше мы шли, тем больше становилась трава и цветы красивее; свет становился такой, как бы светило не одно солнце.

Среди этого поля стоял огромный храм, а близ него проходной коридор, где висело много черных мантий, в которых хоронят, их заменяют белыми. А кто не достоин, те будут черные, как головешки, и я видела несколько таких, но не узнала; им нет ни мучения, ни огня; они недостойны, чтобы им развязали руки.

Мы взошли на паперть, и я услышала пение, да такое чудное, что нет слов передать его. Пели: «Свят, Свят, Свят» и «Воскресение Христово видевше».

Внутри храма была такая красота, что и передать невозможно: двери, которые вели в храм, были точно из бисера и сияли разными огнями. В храме было очень много колонн, около них стояли монахини; по обширности храма их казалось мало.

Я узнала некоторых живых еще наших монахинь и послушниц, но святой Георгий сказал мне: «Обратишься назад в житейское море, не говори никому про живых, кого здесь видела, чтобы они, узнав про себя, не возгордились. Что не запрещаю, то все можешь сказать».

В храме так было чудно хорошо, что я невольно воскликнула: «Господи, Ты…»

Посреди храма была огромная гора, точно хрустальная, переливалась она разными радугами, я хотела взглянуть наверх, но там было так светло, что меня сразу ослепило и я скорей опустила голову.

Святой Георгий сказал мне: «Храм этот приготовлен для последних иноков, но мало их будет: нет теперь на земле наставников и руководителей, и не многие могут спастись, но зато какое блаженство Господь уготовил им!»

Удивляясь всей этой красоте, я только и могла говорить: «Господи, Господи…»

Вдруг святой Георгий сказал: «Смотри, смотри, вот Царица Небесная спускается сюда».

Рис. 1.11. «Вдруг святой Георгий сказал: “Смотри, смотри, вот Царица Небесная спускается сюда”».

Я взглянула и увидела Величественную Жену, красоты неизреченной, в короне и в порфире. Она спускалась по воздуху, улыбалась и близко подлетает ко мне, так что я хотела обеими руками схватить Ее, и я воскликнула: «Царица Ты Небесная!».

Она улыбнулась, перекрестила меня три раза и тихо сказала: «Святой Георгий, возврати эту душу обратно».

Святой Георгий сказал мне: «Молись Ей, молись всегда. Она Заступница всех христиан, день и ночь Она молится перед Сыном и Богом, а особенно молится за иноков, чтобы они не посрамили ризы Ее, которую носят».

Тут я увидела, что все попарно идут прикладываться, и я со святым Георгием прикладывалась. На аналое лежало Евангелие и икона Знамения Божией Матери.

Когда мы вышли из храма, то пошли в храм рядом с этим, но гораздо меньше.

Посреди храма – три стола, вокруг этих столов стояли прекрасные юноши, сидели отроки и плели венки из разных цветов, которые были насыпаны на всех столах в великом множестве; юноши эти учили отроков плести венки; все они вместе очень хорошо пели «Аллилуйя».

Среди этих отроков я увидела своего племянника, который умер в этом году: он, увидя меня, улыбнулся, но не подошел ко мне, и мне сделалось очень обидно, что он не заговорил со мной.

Здесь я долго стояла, и мне не хотелось уходить, но святой Георгий взял меня за руку и мы пошли из храма.

На мой вопрос, для кого плетут эти венки, святой Георгий ответил: «Для праведных».

Недалеко от этого храма я увидела три обители; святой Георгий сказал мне: «Это обитель Введенских Игумений[31]31
  То есть для стариц Тихвинского Введенского монастыря, где Фекла была послушницей.


[Закрыть]».

Когда мы подошли к ним, то из одной обители вышла (недавно умершая) наша игуменья Рафаила, она обратилась ко мне и сказала: «Ты, Феклушка, здесь уже? Да я тебя еще не возьму, тебе надо еще потрудиться в своей обители».

Еще спросила у меня, как поживаем, и когда я стала ей рассказывать, то она сказала мне: «Я знаю, все знаю. Помоги, Господи, матушке Аполлинарии, я за нее и за всех сестер молюсь».

Когда матушка отошла от меня, я пошла к красивому домику; у дверей домика я увидела свою старицу монахиню Людмилу, она отворила дверь и радостно сказала: «А, и ты пришла сюда, да тебе еще рано, я еще не возьму тебя».

Она ввела меня в келью, где было множество икон; здесь было у нее очень хорошо. Потом она села к столу и что-то писала. Вдруг послышался звон и старица сказала: «Теперь иди домой, а мне надо идти к обедне».

Когда я вышла от нее, то встретила матушку Поликсению; она очень обрадовалась, когда увидела меня, и сказала: «Ах, Феклушка, ты уже здесь? Но ведь еще рано тебе».

Крепко меня обняла и показала свою келью: это был красивый одноэтажный домик. Она сказала: «Я все знаю, молюсь за своих келейных и жалею их».

Когда она отошла, я встретила первую мою старицу (старшую при молочной на скотном дворе).

Она тоже очень обрадовалась, крепко меня обняла, говоря: «И ты, Феклушка, пришла к нам?»

Я спросила у нее: «Матушка, ведь вы – умершая, хорошо ли вам здесь?» «Было раньше не особенно хорошо, – отвечала она, – сама знаешь, с народом жила, много греха было; но сестры в шесть недель умолили за меня, теперь мне хорошо».

Она отошла от меня, я осталась стоять среди поля; тут явился святой Георгий, и мы пошли дальше.

Поле становилось все красивее; вдали виднелись ворота; вдруг я увидала, что посреди поля идут монашествующие, все больше полками, в белых, светлых и парчовых мантиях, в золотых и серебряных венцах.

Много шло святителей в золотых одеждах, в венцах и с крестами; в пятом полку узнала своего священника, очень хорошей жизни.

Впереди монахинь шли игуменьи с посохами; много узнала своих умерших сестер, некоторые рясофорные были в мантиях белых с золотыми венцами, а другие в белых с серебряными венцами, у некоторых были букеты из чудных цветов.

Все знакомые монахини кланялись мне и улыбались, а одна послушница сказала: «Феклушка, и ты пришла к нам! Да не совсем – вернешься обратно».

Во главе священства шел святитель в митре, весь в золоте и с крестом в руке. В пятом полку узнала трех иеромонахов большого Тихвинского монастыря, в том числе и отца Клавдиана, с крестами в руках.

Все они были веселы, и все как будто в одних годах, лет тридцати; а мирские шли по краям с двух сторон, их было так много, как бы в воздухе комаров; все они проходили в ворота.

Вдруг явился около меня седой старичок в блестящей одежде и в крестах; я узнала в нем святителя Николая: «Пойдем, теперь надо возвратиться обратно». И мы с ним пошли.

Тут я никого не видала; пришли мы на другое поле, которое похоже на нашу сенокосную полянку, только течение реки как будто другое, с восточной стороны; на этом поле я увидела своих монахинь и послушниц, которые косили траву, а некоторые гребли сено, и светло было у них; они пели очень хороший псалом: «Пресветлый Ангел мой Господень».

Вдруг в воздухе точно блеснуло что-то, и я увидела небольшой венчик над тем местом, где работали наши: он золотой и все делался больше и больше; то он поднимался, то опять опускался; а с восточной стороны идет точно игуменья с посохом в руках, а сама все крестит всех, но я не узнала, которая игуменья.

Тут я оглянулась и посмотрела за реку, там было очень темно.

На самом берегу стояли наши, живущие в монастыре; волосы у них были распущены, им, по-видимому, хотелось перейти на эту сторону, но только они подойдут ближе, берег реки начинает обваливаться, и они вместо того, чтобы приближаться, все отдалялись; мне стало их очень жаль.

Вдруг в это время явился ко мне в облачении с крестом о. Клавдиан. Он сказал мне: «Не говори никому, кого ты видела за рекой, они, быть может, милосердием Божиим и покаются».

После этих слов я опять увидела около себя святителя Николая, он сказал мне: «Теперь пойдем, я провожу тебя». И точно, мы пришли в келью, и он скрылся.

Вдруг открывается дверь в келью и входит умершая наша матушка игуменья Рафаила в парчовой блестящей мантии и в венце на голове. За ней входит другая монахиня, высокая, черная, а одежда на ней еще светлее, на голове корона; она стояла позади матушки игуменьи и улыбалась, а матушка подошла ко мне и сказала: «Вот ты теперь больна, пособоруйся и поправишься».

Тут матушка три раза перекрестила меня. Я спросила: «Матушка, кто это с вами?» Матушка ответила мне: «Это наша благоверная царица, схимонахиня Дарья». Она стоит и улыбается, издали перекрестила меня, и они обе скрылись.

После этого я проснулась, окинула взглядом всю келью, и какая грязная и мрачная показалась она мне после того, что я видела. Сначала никого не узнала, кто был около меня, такие они мне показались дурные, черные, после тех, каких я видела в поле и которые шли полками.

Немного погодя я совершенно пришла в себя, узнала всех, и первое слово мое было к ним: «Девушки, не делайте никому зла. Что будет вам на том свете за зло, страшно и подумать».

* * *

После этого сновидения послушница Фекла, по разным источникам, пролежала от десяти до пятнадцати дней в постели, была очень слаба, падала на пол, когда пыталась встать, и находилась между жизнью и смертью. Из-за сильного страха она боялась оставаться одна, и в ее келье все ночи горела лампа. Только вечером на девятнадцатый день ее одели и отвели, поддерживая за руки, для слушания Евангелия, после чего она почувствовала себя лучше и стала поправляться. Ночные страхи тоже прошли.

«Замечательное сновидение послушницы Феклы о загробной участи людей», как оно названо в Почаевском и Афонском «Листках», во многом перекликается с апокрифом «Хождение Богородицы по мукам», а также с «Чудесным сновидением Пантелеймона», послушника Ново-Афонского Симоно-Канонитского монастыря, имевшим место в октябре 1908 года. Все они описывают совершенно одинаковые ландшафты загробного мира, увиденные во сне-обмирании, свойственном глубоко верующим людям. В сновидении Феклы сопровождающие ее помощники-путеводители периодически напоминают ей: «Бодрствуй и крестись», что схоже с сохранением осознанности как в йоге, так и в практиках так называемых «шаманящих во сне», или «ходящих во сне». Таким образом, можно сделать вывод, что практика осознанных сновидений не была прерогативой лишь индуизма, буддизма и шаманизма, как обычно считается, но некогда существовала и, возможно, еще существует в других религиозных традициях, в том числе тех, которые на данный момент отвергают это.

Химическая свадьба

Важнейшей книгой средневековья, серьезно повлиявшей на европейскую оккультно-мистическую философию и имеющей прямое отношение к разбираемой теме, является третий манифест братства розенкрейцеров «Химическая свадьба Христиана Розенкрейца в году 1459», автором которой считается немецкий теолог и математик Иоганн Валентин Андреа (1586–1654). В двух предыдущих манифестах, изданных анонимно, – «Fama Fraternitatis» («Слава Братства») и «Confessio Fraternitatis» («Вероисповедание Братства») – рассказывалось о создании Ордена розенкрейцеров (Розы и Креста) и о его таинственном основателе Христиане Розенкрейце.

Согласно легенде, Христиан Розенкрейц родился в Германии в 1378 году, воспитывался с детских лет в монастыре, а потом отправился на Ближний Восток, узнав о существовании неких святых мудрецов, хранящих древние знания. Он находит их в Дамкаре и обучается искусству магии, каббалы и сновидения в течение семи лет, с 1393 по 1400 год, после чего возвращается обратно. Будучи не понят в «ученой среде», он вместе с монахами создает тайное общество для оказания помощи людям – Братство розенкрейцеров. В 1614 году, через 130 лет после его смерти, выходят первые два манифеста, еще через два года – «Химическая свадьба», описывающая события семи дней мистического путешествия основателя ордена в 1459 году.

Книга написана от лица самого Христиана Розенкрейца и начинается с описания того, как в канун Пасхи, когда разыгралась непогода, его, погрузившегося в размышления в ветхом доме на горе, касается рука прекрасной девушки с большими крыльями, усеянными глазами. Она передает ему запечатанное письмо и под звук трубы исчезает. Это оказывается приглашением на Королевскую Свадьбу и, чтобы получить наставление в столь неясном деле, Христиан Розенкрейц, по обыкновению в таких случаях, ложится спать.

Ввиду особой важности этого сновидения для понимания как последующих событий, так и того, какое место занимают откровения, получаемые во сне, в герметической философии того времени, приведем его полностью без сокращений.

Сон Христиана Розенкрейца[32]32
  Химическая свадьба Христиана Розенкрейца в году 1459. День первый. Пер. текста – А. Я. Ярин. Пер. стихов – В. Б. Микушевич.


[Закрыть]

Чуть только впал я в сон, привиделось мне, будто я лежу в темничной башне, скованный тяжкими цепями с множеством людей, не имеющих пред собою проблеска света, ни даже малой видимости, но сбитых тесным, как бы пчелиным роем, чем еще более усугубляли взаимные муки. И хотя ни я, ни лежащие со мною не видели ни зги, все же слышно было, как то один, то другой пытались приподняться над остальными, чуть только цепи и оковы хоть немного то позволяли, однако же никто не мог чрезмерно усердствовать, ибо все мы были товарищи по несчастью. Пролежав в толиком бедствии изрядное время подле остальных, из коих многие попрекали друг друга, зачем-де тот слеп или зачем дался в плен, как внезапно вострубили разом многие трубы и забили литавры, да столь искусно, что оживили и ободрили нас в нашем злополучии. При сем шуме в крыше приотворилась дверца, пропустив в темницу малый луч света. Тут-то впервые и открылся вид на наше коловращение, ибо все пошло вверх дном и тот, кто прежде чересчур возвысился, теперь уходил под ноги соседей своих. В общем, каждый старался взять верх над другими, я же и сам, не теряя времени понапрасну, водрузился на камне, ранее мною примеченном, хотя многие цеплялись за меня; однако я, как мог, отпирался от них руками и ногами, ибо все мы мнили непременно быть оттуда освобожденными. Случилось же совершенно иначе, ибо немного спустя, когда Высшие, которые наблюдали за нами сквозь отверстие в потолке, достаточно позабавились нашей баталией и стенаньями, то некий Старец, белый как лунь, привел нас к тишине и, едва лишь она воцарилась, обратился к нам со следующими словами, кои по сию пору сохранились в моей памяти:

 
Кто сам не вознесется
Средь страждущих людей,
Тот, бедный, не спасется
Без матери моей,
Навек внизу застрянет,
Среди забот увянет,
В темнице пропадет.
Но мать моя готова
Вытаскивать на свет
И самого дурного,
Кому спасенья нет.
Хоть редко так бывает,
Пусть каждый уповает.
Считают: это бред.
Однако праздник ныне,
Чье правило: блистать,
И, значит, благостыне
Нельзя не возрастать.
Когда канат спустился,
Кто за него схватился,
Тот спасся навсегда.
 

Едва он закончил свою речь, как Древняя Мать повелела своим слугам семижды опустить канат в темницу и вытащить наверх всякого, кто сумеет за него ухватиться. Боже правый, как опишу возникшее тут меж нас смятение! Каждый рвался к канату, но только и мог, что помешать остальным. Между тем по прошествии семи минут послышался звон колокольца, и по сему знаку слуги потянули канат в первый раз, извлекши при этом всего четверых. Сам же я и близко не смог к нему подобраться, так как имел великое несчастье (о чем упомянул ранее) прилепиться к камню, находившемуся у темничной стены, канат же свисал посредине, что и помешало моему намерению. И во второй раз тот канат был спущен, но из-за тяжести цепей и по слабости рук каждый мог лишь увлечь за собою вниз другого, который иначе, глядишь, и удержался бы на канате. Да, многие из тех, кто сами не имели силы ухватиться за канат, лишь препятствовали другим, такова была зависть, владевшая нами даже в столь великой скорби. Но наибольшую жалость возбуждали во мне те, кто столь тяжелы были, что и ценою вывихнутых суставов не смогли бы себя поднять. И так случилось, что и на пятый раз вызволенными оказались лишь немногие, ибо, едва заслышав сигнал к подъему, слуги потянули канат весьма поспешно, отчего многие повалились друг на друга и канат вышел почти вовсе пустым. Тогда многие, и я в их числе, отчаявшись в избавлении, громко возопили к Богу, дабы Он смилостивился над нами и, буде возможно, спас нас от сей тьмы. И вот, иные из нас были услышаны Богом, ибо, когда канат был спущен в шестой раз, сумели крепко за него ухватиться. Он же, поднимаясь, стал ходить из стороны в сторону, и когда – верно, по Божией воле – оказался рядом со мною, я тотчас ухватился за него даже выше всех прочих и так, сверх всякой своей надежды, выбрался наружу, чему немало радовался, так что вовсе не чувствовал в голове моей раны, полученной при поднятии, – покуда вместе с остальными спасенными помогал вытаскивать канат в последний, седьмой раз (как было у них предпринято и прежде), ибо, хотя кровь при сем деле и залила все мое платье, я от радости не глядел на это. После седьмого испытания, коим спаслось более всего народу, Древняя Мать приказала отложить канат и повелела своему ветхому днями Сыну (приведшему меня в изумление) говорить к оставшимся в темнице, и тот, несколько поразмыслив, начал так:

 
Дети! Обряд
В таинстве свят.
Действо одно
Завершено.
Тем, что моя дарует мать,
Не следует пренебрегать,
А время, чаемое вами,
Счастливое, не за горами;
Друг другу будете равны
И не богаты, не бедны.
Кому доверяют,
Того одаряют;
Кто знает, где клад,
Тот будет богат.
Не плачьте в сумрачной тени.
Печальные недолги дни.
 

Лишь только прозвучало последнее слово, дверцу в темничной крыше снова закрыли и заперли на замок. Трубы и литавры вновь возгремели. Но сколь ни зычен раздавался от них гром, все же не мог заглушить жалобных стонов, возносимых пленниками из темницы, отчего глаза мои вскоре наполнились слезами. Между тем Древняя Мать воссела подле своего Сына на седалище, для них приготовленном, и повелела перечесть всех спасенных. Узнав число и занеся его на маленькую желтого золота дщицу, потребовала она себе все наши имена, каковые тотчас записаны были маленьким пажом. Оглядев всех нас по очереди, она вздохнула и обратилась к своему Сыну со словами, кои удалось мне расслышать: «Ах, сколь жалостны мне бедняки, оставшиеся в темнице! Будь на то Божия воля, спасла бы всех». На что Сын возразил ей: «Мать, такого Божие изволение, коему не пристало нам противиться. Когда бы все мы были Высшими и владели всеми благами земли, кто бы тогда бы прислуживал нам за столом?» В ответ Мать, помолчав, молвила: «Когда так, надобно все же избавить их от оков», что сразу и было исполнено, притом я освобожден был одним из последних. И хотя взор мой по-прежнему был устремлен на других, я не мог удержаться и склонился пред Древней Матерью, возблагодарив Бога, по-отечески милосердно перенесшего меня из тьмы на свет. Вслед за мною так же поступили и другие, что пришлось по сердцу Древней Матери. В завершение было нам роздано по золотой монете – в памятование и для траты. На одной ее стороне было выбито восходящее солнце, на другой – литеры D.L.S.[33]33
  Обычно это переводят как «Бог свет солнца» (лат. Deus Lux Solis) или «Богу вечная хвала» (лат. Deo Laus Semper).


[Закрыть]. Засим были мы все освобождены и отпущены каждый по своим делам, с увещеванием, да станем, во славу Божию, благотворить ближнему и всегда держать в тайне все, чему были свидетелями, в чем мы обязались и вслед за тем разошлись в разные стороны. Я же из-за ссадин, натертых оковами, едва мог ступить и припадал на обе ноги. Древняя Мать сие заметила и, посмеявшись, вновь призвала меня к себе и сказала так: «Сын мой, не скорби о сем изъяне, но, памятуя о своих немощах, возблагодари Бога за то, что уже в этом мире позволил тебе, несовершенному, вступить в столь высокий свет, и храни эти раны в память обо мне». В тот же миг снова вострубили трубы, да так, что я от испуга проснулся и тут только понял, что все сие было лишь сном, каковой, однако, столь глубоко запал в мой ум, что я еще долго о том печалился и словно бы чувствовал раны на ногах моих.

* * *

По содержанию сна Христиан Розенкрейц понимает, что Богу угодно его присутствие на свадьбе. Он облачается в белый кафтан, подпоясывается алой лентой, втыкает в шляпу четыре розы, берет припасы и отправляется в путь. Едва покинув дом, во второй день своего путешествия он сразу оказывается в чудесном лесу, непохожем на прежний, что позволяет считать, что на самом деле он так и не проснулся, испытав так называемое «мнимое пробуждение».

Рис. 1.12. Рафаэль Санти. Сон рыцаря. 1504 г. Две дамы в его сновидении предстают как Добродетель (с книгой и мечом), обещающая славу на войне, но крутой и каменистый путь, и Наслаждение (с цветком), дающее легкую и беззаботную жизнь.

Так он доходит до трех высоких кедров, на одном из которых висит указатель выбора направления. Первый путь – короткий, но опасный, идущий через скалы; второй – обходной и легче; третий – королевский, но по нему могут пройти лишь единицы из тысяч; четвертый – вовсе недоступен для смертных, так как требует «нетленного», то есть очищенного, тела. Волею судьбы Христиан оказывается на длинной, обходной дороге, ведомый на юг летящим впереди голубем, которого до этого угостил хлебом. Под вечер он видит Врата на высокой горе и, направляясь к ним, встречает Стража в голубых одеждах, который требует показать ему приглашение. В обмен на бутылку воды Страж дает ему золотой жетон и письмо для охранителя следующих врат. Достигнув их и встретив еще одного Стража со львом на цепи, Христиан меняет припасенную соль на другой жетон и, освещая путь факелом, который дала ему Дева в голубом у Вторых Врат, бежит к Третьим Вратам в глубине замка, чтобы успеть пройти до того, как они закроются на ночь.

Преодолев это препятствие и получив от Стража еще один жетон, он в сопровождении пажей попадает в комнату, где невидимая рука срезает волосы на макушке его головы. Через множество дверей и винтовых лестниц Христиана приводят в просторный зал, где уже собралось много гостей – знатных императоров и принцев, а также обычных людей, часть из которых оказалась знакомыми. Все заняли места за столом и приступили к трапезе, подаваемой невидимыми слугами. Захмелев, некоторые из гостей начали хвастаться, что преуспели во многих вещах. Тут громко зазвучала музыка и в зале появилась та самая Дева, что дала Христиану факел, но уже в белых одеждах, сверкающих золотом. Она плыла по воздуху на своем троне и возвестила, что утром будет взвешивание тех, кто, по их мнению, достоин присутствовать на Королевской Свадьбе, и что тем, кто сомневается, лучше остаться ночевать в зале. Христиан и еще восемь человек не покинули своих мест, чтобы перейти в предложенные другим спальни, и были крепко связаны пажами.

Ночью Христиан увидел сон, в котором он смотрел с высокой горы на обширную долину, в которой находилось в тесноте очень много людей. Каждый из них был привязан нитью, выходившей из головы, к небу, причем одни висели высоко, другие – ниже, а третьи – вообще находились у самой земли. Между ними летал Старец с ножницами в руке и перерезал то одну нить, то другую. Те, кто были у самой земли, падали почти неслышно, но те, что висели высоко, производили во время приземления сильный грохот, нередко увлекая за собой и соседей. Некоторых предварительно опускали вниз, перед тем как обрезать нить, и они благополучно достигали земли.

После пробуждения Христиан рассказал о своем сне одному из оставшихся в зале, и они возымели надежду о благополучном окончании дела. На рассвете третьего дня в зале собрались те, кто считал себя достойным быть на Свадьбе. Вскоре появилась и Дева в зеленом платье и с лавровым венком на голове. В зал внесли огромные золотые весы и предложили кандидатам взвеситься, ставя на противоположную чашу семь гирь разного размера. Гири не должны были перевесить достоинства. Из всех, кто вчера покинул зал, испытание выдержали лишь немногие, и им была вручена красная мантия и орден Золотого Руна с крылатым львом на нем. Остальных вязали и отдавали группе рыцарей. Из девяти оставшихся в зале на ночь перевесили гири только двое – Христиан, оказавшийся тяжелее не только семи гирь, но и дополнительно трех рыцарей в полном вооружении и пажа, а также тот, кому он рассказал о своем сне. Затем наступило время завтрака, причем для выдержавших испытание слуги, подающие пищу, были уже видны, а для прочих, сидевших теперь за низкими столиками, – нет. Вскоре последним был оглашен приговор: те из них, кто был перевешен гирями с трудом, могли выкупить свою свободу за золото и драгоценности; другие, по мере их гордости, изгонялись из замка голыми или подвергались бичеванию розгами.

Перед уходом все они должны были выпить особый напиток, дающий забвение. Для попавших в замок без приглашения предназначалась особая кара – меч и петля. Выдержавшим испытание взвешиванием стали показывать диковинных животных в саду и сокровища замка. Христиану и его компаньону выпала честь посетить королевскую гробницу и библиотеку, а также увидеть сложные механизмы, показывающие звездное небо и движение планет. После ужина Христиан осмеливается спросить имя у Девы и получает ответ: «Мое имя содержит число пятьдесят пять, но имеет при этом лишь восемь букв, из коих третья составляет третью часть пятой, будучи же сложена с шестой, дает вместе с ней сумму, коей корень превышает сию третью на величину первой, сам же является половиною четвертой. Пятая и седьмая равны между собою, точно так, как первая и последняя, и, будучи добавлены ко второй, составляют вместе величину шестой, каковая содержит в себе на четыре больше, чем утроенная третья. Теперь сами скажите мне, сударь, как меня зовут?»[34]34
  Здесь имеет место не только нумерологический код, расшифрованный Лейбницем как «ALCHIMIA», но и обычная в сновидении запутанность имени персонажа, о чем пойдет речь в следующей главе.


[Закрыть] После посещения часовен и исполнения духовных гимнов всех развели по спальням. Христиан в эту ночь видит ужасный сон, в котором пытается отворить некую дверь, и лишь приложив максимум усилий, ему удается сделать это.

Утром четвертого дня Христиан выходит в сад и видит фонтан, исцеляющий все болезни. Все умываются и пьют из него, а потом поднимаются по лестнице из 365 ступенек и входят в зал, где предстают перед юными Королем и Королевой, восседающими в невыразимой славе, с золотыми коронами, парящими в воздухе. Придворный астролог старец Атлант приветствует их от имени Короля. Там же находятся еще два трона, на которых располагаются старый «Король седобородый» со своей молодой супругой и преклонных лет «Король черный» с пожилой матушкой. После окончания аудиенции все отправляются в нижний зал смотреть комедию о Принцессе, похищенной маврами и освобожденной юным Королем, вернувшим ей престол. Комедия отражается в действиях на свадебном пиру. Юный Король записывает имена собравшихся в книгу и дает им выпить из хрустальной чаши напиток молчания. Дева завязывает черным платком глаза трем королям и трем королевам, а мавр отрубает им всем головы, помещаемые с великой честью вместе с телами в шесть установленных гробов. Мавра-палача тоже обезглавливают. Дева сообщает собравшимся, что теперь жизнь королей и королев зависит от них, и пажи отводят всех по их спальням. В полночь Христиан видит в окне яркий свет и семь плывущих к замку кораблей. В них помещают шесть гробов королей и королев и раку с головой мавра. После этого корабли скрываются за горизонтом.