Текст книги "Открытие Алмазного пути. Тибетский буддизм встречается с Западом"

Много было разговоров о коротких инцидентах на границе (часто забавных, если лично в них не участвовать) – таких, как случай с четырьмя французами. В густом тумане они по ошибке проехали через необозначенный пограничный мост, и китайцы арестовали их и держали три недели, до тех пор пока те не выучили почти наизусть небольшой красный цитатник председателя Мао.

В Непале китайцы выглядели очень странно: вечно держащиеся группами и однообразно одетые, они с изумлением глазели на авторучки в магазинах и другие пропагандистские товары, которые, очевидно, производились в их собственной стране, но которых они не могли там купить. Китайцы продолжали вовсю строить дороги и мосты. По условиям договоренностей эти сооружения должны были выдерживать только один полностью груженый грузовик, но почему-то всегда строились так, что по ним могли проехать одновременно несколько танков.

На юге по людям больно била недальновидная политика индийцев. Допекая непальцев глупыми пограничными придирками, они в знак недовольства отключали подачу нефти.

Наконец Лама приехал. Он посещал находившиеся под его опекой многочисленные монастыри и медитационные центры. Хотя он уроженец Бутана, его деятельность до сих пор служит защитой живого буддизма в Непале. Это требует огромных усилий, так как поддерживающие буддизм социальные структуры довольно быстро распадаются. Его имя – Лопён Цечу – широко известно и почитаемо. Проведя немало лет в гималайских пещерах вместе со своими учителями, он является теперь мастером всех аспектов Учения. Мы готовились к знакомству с ним. Будда Лаксими устроила встречу.

Мы пришли к ней домой, как договорились, и сначала нам предложили очень острую непальскую еду, к которой мы постепенно привыкали. Здесь, как и в большей части Азии, на протяжении всей жизни едят два раза в день одно и то же. Пища в Непале обычно состоит из вареного очищенного риса, пюре из бобов или чечевицы, часто ломтиков картофеля и иногда куска мяса, обязательно с большим количеством перца чили. После трапезы Будда Лаксими повела нас к Ламе Цечу, ее брат сопровождал нас как переводчик. Мы шли по темным узким улицам и тропинкам между участками с посевами риса, слушая шелест тополей. Дом оказался длинным двухэтажным кирпичным зданием непальского типа, разделенным на две части. Дверь была открыта, и мы, минуя высокие бамбуковые жерди с развевающимися молитвенными флагами, вошли. И снаружи, и внутри все было очень простым, но опрятным. Кое-где слабые электрические лампы испускали желто-коричневый свет, но большая часть дома оставалась в темноте. Несколько улыбающихся мужчин и женщин в красных одеждах (очевидно, мы были в монастыре) провели нас вверх по лестнице и по узкому коридору в комнату Ламы. Снаружи стоял ряд башмаков, и мы тоже сняли обувь. Будда Лаксими зашла первой, мы последовали за ней.

Наконец-то мы находились рядом с человеком, чья передача мудрости и доброй силы сопровождала нас столь многими и разными путями; он выглядел так, будто соединил в себе все хорошее. Он сделал нам знак сесть перед ним и спросил, откуда мы и чем занимаемся. «Разговаривание» я, как всегда, взял на себя (Ханна часто больше занимается наблюдением). Под его внимательным дружеским взглядом мы не чувствовали никаких культурных барьеров.

Я поблагодарил его за случаи исцеления при помощи браслетов и стал рассказывать о наших путешествиях и захватывающей быстроте жизни. То, что я считал нас крутыми, было видно невооруженным глазом; он, однако, просто внимал всему, что я говорил. Казалось, что время от времени он погружался в себя, его веки подрагивали или наполовину прикрывали глаза, и было ощущение, что он вот-вот заснет, но потом он как будто снова обретал полное присутствие. И когда мы так сидели, вдруг случилось нечто такое, от чего у нас перехватило дыхание: Лама стал растворяться в воздухе прямо у нас на глазах. Его тело становилось все прозрачнее и прозрачнее, и мы могли ясно различить сквозь него рисунок на обоях. Когда мы обернулись к переводчику, сидевшему справа от нас, и видели Ламу только краешком глаза, тот опять было сгустился, но стоило нам взглянуть на него прямо, как он снова стал прозрачным.

После того случая со стариком-индусом в Дели я не хотел больше подвергаться гипнотическому влиянию. И тут я вспомнил трюк из книги по тибетской йоге, которую мы читали.

Прозрачный Лама Лопён Цечу Ринпоче. Подпись Ламы Оле Нидала

Я вытащил датский спичечный коробок и стал держать его в поле своего зрения прямо перед Ламой. Под действием гипноза коробок тоже должен был казаться прозрачным, но он оставался совершенно обычным, в то время как сквозь Ламу я продолжал видеть рисунок на обоях. Внезапно меня переполнило ощущение счастья и доверия. Я чувствовал глубокую благодарность за то, что Лама показывает нам силу ума таким убедительным способом. Он мог растворять свое тело и делал это свободно. Я снял с запястья свои любимые часы контрабандиста марки «Омега», которые уже побывали на Луне и сопутствовали мне в стольких захватывающих походах, и надел их ему на руку, отдав вместе с ними свое сердце. Ханна, которая часто переживает то же, что и я, чувствовала такую же полную открытость. Затем Лама наклонился вперед и положил руки нам на головы. Так он благословил нас, передавая силу линии преемственности Кагью. Был только свет… Это состояние невозможно описать.

Мы снова очутились перед домом Ламы, с пустотой вместо мыслей. Должно быть, с помощью Будды Лаксими мы поймали рикшу и вернулись в гостиницу Шармы.

Спали мы недолго. Заядлые курильщики гашиша обычно встают поздно, но сейчас мы проснулись в три часа ночи. Вся радость куда-то исчезла. Мы в сомнении взглянули друг на друга и спросили: «Тебе снилось то же, что и мне?»

Это была плохая ночь! Всплывали воспоминания о мелочных и постыдных событиях, в основном из детства. Дурацкая ложь, бессмысленные кражи и, что хуже всего, ситуации, в которых из-за тебя страдали другие, – все, что не могло быть преобразовано в занимательные истории и тем самым облегчено, проявлялось в жестоких по своей яркости снах. Возникло весьма неприятное чувство: будто Лама прошелся по нашим умам, проверил их и выявил много недостатков.

Потом наступили болезненные дни. Эти сны не выходили из головы, и мы не могли от них отделаться привычными методами. Беспокойство не проходило, и однажды, когда мы забрели в лавку К. С. Ламы, туда вошел индиец, предсказатель судьбы, и захотел взглянуть на наши ладони. Посмотрев, он сказал, что скоро мы потеряем много денег и что примерно через месяц начнется по-настоящему тяжелый период, который будет длиться три или четыре месяца. Мы почти не слушали его, дали ему несколько монет и вежливо отослали.

Вскоре после этого мы получили телеграмму, где сообщалось, что после аварии в Ливане нескольких друзей схватили с чемоданом, полным гашиша. Теперь действительно требовалась наша помощь, и пора было возвращаться. До отъезда мы умудрились совершить несколько вызывающих действий, будто специально стараясь, чтобы сбылись все дурные пророчества индийца. Мы потеряли свою профессиональную осторожность, спрятали многие добрые чувства и, по-видимому, закрылись от силы, которая нас защищала. Результат не замедлил сказаться.

До того мы всегда перевозили товар под майками или привязывали его к телу, но постоянный успех лишил нас бдительности. Мы уже послали одну партию и снова собирались наполнить гашишем бронзовые головы Будды – размером больше человеческой головы – и отправить их в Данию. Поскольку полиция во все больших количествах ловила и отправляла за решетку наших коллег-путешественников, мы придумали разбросать над центральной частью Копенгагена в час пик десять килограммов лучшего гашиша, который нам когда-либо удавалось достать, в пятиграммовых пакетиках с курительными инструкциями. Таким образом мы хотели ускорить легализацию, которая, всегда казалось, вот-вот должна была произойти, – то был бы акт, который обелил бы нас всех перед законом и помог нашим друзьям освободиться из тюрьмы.

Время взвесить жизненные ценности. Что действительно имеет смысл?

Гашиш, который мы купили, достался нам от одного из немногих поистине неприятных людей, которых мы встречали в Непале, – типичного уголовника. Он был единственным, кто мог обеспечить нам достаточное количество гашиша высшего качества. Взвесить его можно было только на весах в ближайшей мясной лавке, где на подоконниках еще жужжали последние мухи после дозы ДДТ. Запихивая гашиш в большие медные головы, мы горели злобой и желанием защитить наших друзей, попавших в беду. Жажда мщения не прибавила эффективности нашим действиям. К замечательным вибрациям этой посылки мы добавили также ножи гуркхов, которые сегодня используются главным образом для жертвоприношений, и в последнюю минуту Ханна решила положить туда ароматические палочки. Было ясно, что их запах непременно привлечет внимание таможенников, и я сказал об этом несколько раз, но палочки все равно оказались в посылке. Мы полностью проигнорировали наш с трудом добытый торгово-предпринимательский опыт. Очевидно, завершался целый период нашей жизни, и должно было наступить что-то новое.

Во время сборов мы ни на минуту не забывали о Ламе. Не научившись убегать от чего бы то ни было, мы должны были увидеться с ним. Это было довольно сложно из-за его постоянной занятости, но Будда Лаксими опять смогла устроить встречу в вечер нашего отъезда, чтобы мы хотя бы попрощались. Мы уже не так петушились и рассказали ему о наших снах и о том, как мы их для себя истолковали. Но он только посмеялся и дал нам по маленькому плоскому бумажному свертку, обернутому нитками пяти цветов, составившими определенный узор, – защитные талисманы вроде тех, которые Будда Лаксими приносила нам от ламы, вызывающего дождь, но гораздо более аккуратные. Лопён Цечу Ринпоче сказал, что через год мы вернемся, что в ближайшее время произойдет многое и что он будет помнить о нас в своих пожеланиях: мы не должны в этом сомневаться. Его прощальные слова, которые позже мы поняли совсем по-другому, звучали так: «Все, что случится с вами, будет хорошо так, как случится». Маленькие пакетики со специально благословленным лекарством были последним, что он вложил нам в руки. Во время медитаций йогины заряжают крошечные, неправильной формы зернышки лекарственных растений энергиями различных Будд. Я обнаружил, насколько эти лекарства сильны, когда однажды нечаянно проглотил слишком много зернышек. Несколько часов я не мог согнуться – такими мощными стали внутренние энергии; в центре моего тела будто находилась стальная пружина.

Лама благословил нас в последний раз, и мы ушли от него тронутые и благодарные. Прощальным подарком Будды Лаксими была мантра: ряд слогов для того, чтобы поддерживать контакт с Ламой. Жадно заучивая их, мы поехали в аэропорт.

Глава 3
Свобода в тюрьме

Итак, останавливаться в Ливане не стоило. Полиции теперь наверняка были известны наши имена, и, кроме того, мы хотели как можно скорее вернуться домой, чтобы успокоить родителей и помочь друзьям. Во время транзитной остановки во Франкфурте мы позвонили: первая посылка с головами Будды уже прибыла. Теперь вопрос был в том, как нам переправить в Данию себя.

Торопясь, мы полетели прямо в Копенгаген, как всегда веря в свою удачу. В аэропорту мы начали произносить нашу мантру и пристроились за двумя полицейскими, которые вели двух арестованных гренландцев через паспортный контроль и таможню. Служащие решили, что мы тоже полицейские, и пропустили нас без проверки.

Мы договорились. Ливан, 1967 год

Наши дорогие родители вовсе не выглядели счастливыми. Они не разделяли наше чувство вольных борцов за благородное дело внутренней свободы, помощников людей на пути избавления от агрессии и алкоголя. Они видели, что их дети в большой беде: в некоторых датских газетах уже сообщалось, чем, по подозрениям полиции, мы занимались, но без доказательств. Вскоре после нашего возвращения вторая посылка прибыла и была распечатана таможней. Почувствовав запах благовоний, они что-то заподозрили, открыли головы и обнаружили гашиш, который мы собирались разбросать над Копенгагеном. Посылка была адресована не нам и послана не нами, так что мы оставались чистенькими, но тучи над нашими головами сгущались, и мы чувствовали, как защитная стена вокруг нашей деятельности рушится. Число арестованных друзей увеличивалось, а наши защитные диаграммы, казалось, исчезли с лица земли. Мы нигде не могли их найти. Следующее предупреждение пришло, когда мы ехали, пробираясь сквозь метель, к нашему дому в шведских лесах. Нас оштрафовали за превышение скорости, чего раньше никогда не случалось. Перед приходом полиции мы едва успели спрятать все самое ценное в домах друзей.

Мы могли затаиться в Южной Европе, пока все не утихнет. Однако все знаки явно на что-то указывали, и мы должны были пройти через события, развитие которых зарождалось сейчас. Разве нам не сказали о многом заранее, разве Лама не пообещал нам, несмотря ни на что, свою защиту? Мы знали, что он по меньшей мере влияет на происходящее, и отдали себя во власть закона причины и следствия.

Полиция потрудилась на славу. Они соединили все возможные концы и имели достаточно сведений, чтобы задержать нас. Это было как раз то время, когда контрабанду в Дании хотели превратить из мелкой провинности в уголовное преступление, и для этого нужны были показательные процессы и широкое освещение в средствах массовой информации. В такой маленькой стране, как наша, с высокими таможенными пошлинами и длинной береговой линией, контрабанда традиционна, и мы всегда смотрели на свои занятия как на захватывающий джентльменский спорт. Тем временем, однако, этим ремеслом занялись иностранцы, и они прибегали к далеко не джентльменским методам. Более того, во все больших количествах поступали действительно губительные виды наркотиков – производные опиума, популярные среди неблагополучных слоев общества, не имевших альтернативы. Очевидно, благородная фаза расширения сознания закончилась, и правительство имело свои основания для того, чтобы желать покончить с этим.

Хотя мы с Ханной всегда жили предельно скромно, предпочитая роскоши свободу, полиция все же смогла доказать, что мы тратили на путешествия и машины (наши единственные реальные расходы тогда, как и сейчас) больше, чем я мог заработать своей преподавательской деятельностью.

Итак, в чем сознаться? Мы должны были в чем-то уступить, иначе женщина, которой была послана вторая посылка с головами Будды, рожала бы в тюрьме. Кроме того, я скорее хотел избавить от этой истории Ханну – маленькие комнаты без ручек на дверях изнутри не вполне соответствовали ее вкусу. Итак, я решил признаться в том, что они уже могли доказать. Я заявил, что Ханна знала мало, почти ничего, о моих махинациях, а что касается других, то мне известен только один араб по имени Джо. Я повторял эту историю на всех допросах, объясняя полицейским, что ни при каких обстоятельствах не стал бы стучать на друзей. Двум полицейским, которые допрашивали меня, это не нравилось, но, будучи участниками движения Сопротивления во Второй мировой войне, они очень хорошо меня понимали. Однако я знал, что дело нужно как можно скорее довести до суда, чтобы они не успели получить информацию с Ближнего Востока, которую уже запросили, иначе у нас были бы крупные неприятности. Я во что бы то ни стало должен был придать нашему делу крайнюю срочность.

Итак, в одно прекрасное утро я вонзил нож в свою грудь, медленно и сознательно, ведя его вдоль ребер, чтобы не поранить себя слишком сильно. Боль не была нестерпимой; самым неприятным был звук, с которым мускулы отрывались от ребер. Но нож по рукоятку в груди выглядел достаточно драматично, и власти действительно решили, что я хотел покончить с собой. Меня положили в тюремный госпиталь, и судебное разбирательство ускорилось.

Мы с Ханной, хоть и виделись только раз за все это время, оставались в постоянном контакте. В каждодневных письмах мы указывали час, когда что-то всплывало в уме одного из нас, и чаще всего нечто похожее переживал и другой. Полицейские, читавшие нашу переписку, вскоре бросили затею настроить нас друг против друга. Известный психолог, которому мы позднее показали эти письма, сказал, что никогда не видел ничего подобного.

Неудивительно, что свой первый опыт медитации я получил, обучая другого человека. Моим соседом в больничной камере оказался один бедняга, который, хотя явно имел проблемы с головой, почему-то не отдыхал под широкими крыльями государства. Вместо этого он стал взломщиком-одиночкой и достиг больших высот в этом ремесле. История его жизни была запутанной, и я не мог не сочувствовать человеку в таком расстроенном, мятущемся состоянии ума. Однажды я услышал, как говорю ему: «Что тебе нужно, так это медитация». Мне самому этот предмет был известен только из тибетской книги, но, чтобы хотя бы показать ему, на что это похоже со стороны, я принял прямую позу сидя, известную мне по изображениям и статуям Будды. Едва я уселся, произошло нечто поразительное и неожиданное: все засветилось, и я как будто поплыл по воздуху – я больше не чувствовал своего тела. Во лбу стало собираться какое-то сладкое давление, словно под черепом дул легкий ветерок. Отчетливо ощущалось присутствие Ламы, Ханны, моих родителей и друзей – всего самого лучшего; это была огромная радость. Ханна очень хорошо почувствовала эту великую открытость и в своем следующем письме спросила: «Что ты делал в это время? Это, наверное, было что-то очень хорошее». С тех пор мы оба медитировали по несколько часов в день.

К тому времени, когда меня опять перевели в одиночную камеру, я решил, что государство пригласило нас научиться медитации, и с тех пор мы почти ничем другим не занимались. Это приносило много блаженства – как и то давление в наших головах, которое двигалось ото лба к макушке. Из-за его силы я стал подозревать, что подхватил какое-то заболевание в Непале, но ощущение казалось таким «верным», что я не хотел никого в это посвящать. Это тоже каким-то образом было связано с нашим Ламой, да и что вообще можно рассказать доктору о внутренних ощущениях? Я предпочел риск болезни потере чудесного чувства абсолютного единства.

Тем временем один из полицейских нашел и принес наших «защитников», и однажды ночью я ощутил силу этих диаграмм.

«Защитники»

Мне всегда удавалось наполнять свою жизнь захватывающими переживаниями. Еще в детстве самые высокие деревья были недостаточно высоки для меня, а позднее самые скоростные мотоциклы были недостаточно быстрыми, и я никогда не знал на самом деле ни страха, ни беспокойства. Некоторые люди в опасных ситуациях пасуют, что вызывает чувства страха и разделенности, но я бросаюсь с головой в происходящее и испытываю при этом много радости. Однажды ночью я проснулся в камере с ощущением в сердце такого давления, которое было похоже на страх, настоящий страх. Я почувствовал, что это связано с защитным шнурком вокруг моей шеи. Я снял его и положил на полку над моей койкой. Давление в сердце прекратилось, и мне удалось уснуть. Камеры ночью совершенно темны – у нас были отличные служители, которые даже выключали и включали за нас свет, – но на следующее утро я увидел, что произошло: одна из нитей вокруг диаграммы развязалась и изменила форму. Я придал ей прежнее положение и с тех пор очень внимательно следил за физическим состоянием моих «защитников». Хорошо хранить такую диаграмму в мешочке.

Тогда же мне принесли книгу «Тибетская йога и тайные доктрины», которая сопровождала нас во время последнего путешествия, и теперь у меня была масса времени для того, чтобы сконцентрироваться на ее содержании. Переписываясь каждый день, мы с Ханной страница за страницей изучали медитации высших уровней практики и погружались в схожие чудесные ощущения. Благодаря скорее удаче, чем мудрости и частому ощущению того, что эти практики нам знакомы, мы успешно применяли весьма передовые методы – техники, требующие на самом деле посвящения от уполномоченного учителя и многих лет подготовки.

После моего притворного самоубийства процесс ускорился, и через шесть недель мы предстали перед судом. Имя судьи было Уайт (по-английски «белый». – Прим. пер.), что мы посчитали добрым знаком. Я давал свои показания словно в трансе, слыша свой собственный голос и в то же время с таким ощущением, будто говорю не я. Я рассказал им, как глубоко мы верили в расширение сознания, и сообщил, что гашиш помог нам стать менее агрессивными и более открытыми к другим. Я также поведал о случаях исцеления и о Ламе в Непале. Наркотики, исцеления, освобождение сознания! В то время мы смешивали все это и думали, что, если так хороши плоды, дерево тоже хорошее. Мы не видели, что в этой игре участвовали очень разные плоды и деревья. Главные следователи постепенно переходили на нашу сторону. В суде распространилось необычное чувство всеобщей взаимной симпатии, и в конце даже окружной прокурор защищал нас. Приговор был как нельзя более снисходительным в нашем случае: Ханна могла идти домой, а я должен был просидеть четыре месяца. Учитывая время, проведенное под следствием, я выйду на свободу в середине лета.

Лама Оле и Ханна Нидал

Высшие чины в полиции, однако, этому не обрадовались. Они знали, что мы создавали им неприятности в течение многих лет. Сами или вместе с друзьями, мы мешали им, как только могли, и поддерживали попавших в беду. Мы заметали следы наших товарищей, помогали им укрываться и прятать товар, лично мстили тем полицейским, которые переходили границы дозволенного. Столь мягкий приговор вызвал большое неудовольствие, и полицейские мгновенно подали апелляционную жалобу. По всей видимости, они хотели крови и надеялись, что на этот раз у них будут новые, в большей степени инкриминирующие улики с Ближнего Востока. Дело пахло керосином. В довершение ко всему суд высшей инстанции был загружен, и апелляция не могла быть рассмотрена раньше сентября. Было начало апреля, и они хотели продержать меня все это время. Ханна заболела, узнав эти новости, а я кипел от гнева. Теперь мы сконцентрировались на двух возможностях: или Лама снова поможет нам, как он это только что сделал (хотя мы не представляли себе, каким образом), или мы попытаемся применить последнюю медитацию в этой книге – перенесение сознания, которое называется по-тибетски «пхова». С ее помощью ум практикующего может сознательно покидать тело. Практики этого типа применяются в буддизме Алмазного пути. Одна из них, называемая «дронгджуг», была любимым методом великого тибетского йогина Марпы. Она позволяет перенести ум из одного тела в другое; но, так как многие использовали ее для различных проделок, мастера позволили ее передаче прерваться. Впервые бегло просмотрев описания медитаций в книге, мы не уловили истинную цель этого метода. Нам казалось, что, пока я нахожусь в тюрьме, мы сможем покидать свои тела, оставляя их спящими, и наши умы будут свободно «гулять» вместе. Это поучение, однако, существует для того, чтобы перемещаться в Чистую страну. Оно относится к значительно более важному перенесению сознания в момент физической смерти.

Читатель, конечно, может спросить, как мы могли верить в такие вещи, проучившись столько лет в лучших университетах и даже преподавая такие предметы, как философия и иностранные языки. Однако, в силу нашего опыта, мы с Ханной полностью разделяли взгляды нашего модернистского поколения. Мы были убеждены, что единственные ограничители ума – это невежество и стереотипное мышление, а наша истинная природа безгранична. В последующие годы это понимание превратилось в непоколебимую уверенность. А тогда это было для нас, скорее, теорией – бледной по сравнению с той работой, которая ждала нас впереди.

В нашем затруднительном положении мы написали Ламе Цечу Ринпоче, поведав ему о том, что происходит, и через три недели после суда случилось нечто уникальное в истории датского правосудия. Безо всякой причины апелляция была отклонена.

Прокурор высшей инстанции и отделение, занимающееся наркотиками, ужасно разозлились, предположив, что кто-то в министерстве юстиции сошел с ума. Еще мы знаем, что в это время Лама Цечу заперся на пять дней в своей комнате в Непале. Он выполнял разновидность медитации сна, в которой ум в форме того или иного Будды может покидать тело и свободно путешествовать. Разве удивительно, что мы так любим Ринпоче?

После трех восхитительных недель одиночного заключения последний месяц, проведенный в компании других заключенных, не был насыщен событиями. Я занимался тем, что изучал жизнь драчунов, мошенников и пьяниц, которым невозможно было не сочувствовать. Они были очень привязаны к этому миру как к реальному, что делало весьма реальным также и страдание.

Мы отметили мое освобождение в середине лета, славно попировав. Ханна и я были несказанно счастливы снова быть вместе. От души радовались и наши друзья, а особенно – наши чудесные родители. Мы решили никогда больше не идти на такой риск, который приводит к вынужденной разлуке, понимая, что это означало конец занятий контрабандой.

В то время я имел возможность сделать некоторые выводы из переживаний, повторявшихся в тюрьме. Навещавшие меня друзья часто тайком передавали кусочки гашиша, и позднее, куря его в камере, я, к своему изумлению, обнаруживал, что он вовсе не способствует медитации, но даже делает ее более слабой и поверхностной. Вневременный покой, концентрация и радость исчезали при первой затяжке, и сознание наводняли спутанные мысли. Казалось, все добрые духи вдруг куда-то уходили. Однако следующие недели после моего освобождения превратились в один сплошной праздник, и это понимание растворилось в компанейских облаках дыма. Мы снова были режиссерами в наркотическом театре с традициями.

К счастью, наша связь с Ламой Цечу ни в каком состоянии ума не могла потеряться. Сладкое медитативное давление в теле присутствовало постоянно, обещая раскрыть новые измерения в любой момент. Во всем виделся многоплановый, обогащающий смысл. Наш мир оставался целостным, и мы чувствовали рост. Через несколько месяцев пришел знак, которого мы ждали. В Данию прибыл наш рыжеволосый приятель Алан, с которым мы покоряли горы в Шотландии. Его американский друг Билл хотел отправиться в Непал на подержанном автобусе «фольксваген». Мы купили эту машину, собрали рюкзаки и поехали.