Текст книги "Открытие Алмазного пути. Тибетский буддизм встречается с Западом"

Нас сразу провели по лестнице на балкон храма, где пожилые ламы стали задавать нам целенаправленные вопросы – о нас самих и в особенности о моей силе. Они спрашивали про родинки и прочие вещи, и нам не до конца тогда было понятно зачем. Как бы то ни было, нас приняли в ближний круг Кармапы; во мне с тех пор видели его телохранителя или, скорее, усмирителя волн, бушующих вокруг него.

Несколькими днями позже Кармапа улетел на вертолете в монастырь Нагие Гомпа, который располагается в конце долины Катманду, на полпути к горному перевалу. Там жил Лама Тулку Ургьен Ринпоче со своей женой, тоже ламой (по-непальски – ламини), и двумя сыновьями. Поговаривали, что он, в лучшей йогической традиции, наполнил своим потомством полдолины, и некоторые его сыновья воспитывались в монастыре Румтек в Сиккиме, который уже давно служил резиденцией Кармапы вне Тибета. Кармапа построил его в 1961–1965 годах в благоприятном месте в восточных Гималаях, заботясь о людях, которые вместе с ним бежали от китайских коммунистов.

Нам с Ханной хотелось быть рядом с Кармапой также и в Наги Гомпе. Мы на автобусе доехали до китайской обувной фабрики, прошли через бамбуковые рощи к подножию горы Шивпури в конце долины и стали подниматься по узкой тропинке. У Ханны сразу же начался жар – хороший признак очищения, и мне пришлось нести оба рюкзака. К концу подъема она так обессилела, что ее тоже пришлось почти нести.

На ступенях Наги Гомпы с доктором

Когда мы добрались до плато, на котором стоял монастырь, Кармапа давал посвящение. Нам посчастливилось оказаться прямо напротив и ближе, чем до сих пор, и мы могли наблюдать, с каким неимоверным сосредоточением он выстраивает просветленные энергии, которые передает. Он казался больше обычного, и у нас обоих возникло ощущение, что это какой-то другой Кармапа. «Что это, – спросили мы у доктора Джигме, – мыслеформа Кармапы или настоящий Кармапа?» Доктор считал, что настоящий, хотя в случае с Кармапой это вообще неважно. Поясняя, что он имеет в виду, доктор рассказал о событии, которое произошло перед приездом Кармапы в Непал.

В Бомбее политики настояли на том, чтобы Кармапа прошел медицинское обследование. Индийцы считают тибетцев низкой кастой, и делалось это не из добрых чувств, но в связи с тем, что тибетцы в индийской армии – лучшие бойцы десантных отрядов – находятся полностью под влиянием высоких лам. Нужно было просто узнать, как долго еще проживут разные ламы-воплощенцы.

Кармапе было чем заняться, но, как гость страны, где обосновалось столько тибетских беженцев, он отказаться не мог. Результаты обследования всех поразили. На рентгеновском снимке были видны болезненно раздувшиеся легкие и сердце величиной с грецкий орех. В его моче нашли сахар, а в слюне – бациллы брюшного тифа. Власти не могли в это поверить и, когда он через несколько дней прилетел в Калькутту, настояли на повторном обследовании. Теперь на снимках было сердце размером с футбольный мяч с очень тонкими легкими по краям. Вместо тифа появилась холера, а сахар пропал.

За несколько дней до отбытия в Наги Гомпу Кармапа разрешил обследовать себя немецкому врачу Фишеру. Этот доктор в течение многих лет помогал бедным в Катманду, и это обследование было просто бескорыстным подарком. На этот раз сердце, моча и слюна Кармапы были в норме.

Пока мы сидели с доктором на ступенях, совершенно поглощенные рассказом, и почти не обращали внимания на фантастический вид, открывающийся оттуда, по лестнице в верхнюю часть здания стала подниматься вереница девушек. Они шли, склонив головы, и у каждой в руках был белый шарф для подношения. Мы расценили это как возможность лишний раз подойти к Кармапе, тут же пристроились к процессии и проскользнули в комнату за ними. Увидев нас, Кармапа громко расхохотался. Он посвящал этих девушек в монахини, срезая немного волос с их голов, а я не дал бы им покоя, оказавшись в женском монастыре. Жестом он пригласил нас сесть рядом, и мы впервые смогли поговорить с ним подольше.

Он спросил о нашей родине, и я рассказал о датчанах, взяв за типичный образец своих друзей, брата и себя. Я, возможно, преподнес все так, будто мы все еще были отважными викингами, а не толкающими детские коляски «миллиметровыми демократами», в которых превратились многие из нас. Кармапа рассмеялся и сказал, что он тоже сильный: он – кхампа, выходец из племени воинов в Восточном Тибете. С этими словами он пару раз стукнул меня кулаком по плечу. Забыв, с кем имею дело, я стукнул его в ответ. Он чуть не свалился с сиденья, ревя от смеха. Смутившись, я начал понимать, что это я такое себе позволил.

Вдруг он спросил: «Что вы от меня хотите?» Я услышал, как отвечаю словами, которые мы вряд ли понимали или произносили раньше: «Мы хотим быть Бодхисаттвами на благо всех существ».

Наши книги преподносили Бодхисаттв как идеал буддизма Великого пути, или Махаяны. Осваивая все новые уровни проникающего видения, они помогают по мере возможности другим. Такое решение работать для блага всех существ подходило нам по всем статьям. Мы желали этого больше всего.

Мой ответ, похоже, понравился ему, и он подарил нам по небольшому оттиску на белой жести: с одной стороны Будда, с другой – дордже, символ непоколебимого Просветления. Повесив их нам на шеи, он сказал: «Ничего особенного, но это от меня». Мы носили эти кулоны, пока они не распались несколько лет назад, и один из них теперь лежит в коробочке, которую я использую для передачи благословения Кармапы.

На следующее утро Лама Цечу прилетел за Кармапой на армейском вертолете, и замечательно было снова его увидеть. Он не покидал наши умы, но мы редко видели его, поскольку он много путешествовал. Кроме того, нам было немного совестно, так как мы чувствовали, что, вероятно, ослабляем связь с ним, следуя повсюду за Кармапой. Мы продолжали мыслить в западных, «личностных» категориях и считали себя особо одаренными учениками, из-за которых один лама непременно будет завидовать другому. Ханна, наверное, и тогда была исключением, но я оставался агрессивным и заносчивым типом, бульдозером необузданной энергии, и по привычке сметал все, что попадалось на пути. Понимая нашу дилемму, Лама Цечу неоднократно поощрял нас видеть в Кармапе учителя, и постепенно чувство смущения исчезло. Хорошо знакомые с абстрактным мышлением, мы все же не раз еще лишались иллюзий, прежде чем научились усваивать уроки жизни. Мы не сразу могли видеть – сначала в наших учителях, а затем во все большем количестве существ и ситуаций – энергополя Кармапы, способствующие нашей зрелости. Гораздо легче умничать о всепроникающем просветленном уме, чем принять его силу в своей жизни.

Медитация на крыше, над головой Кармапы

В место для медитационного уединения, которое Кармапа должен был освятить в тот день, попасть было нельзя, и мы спустились вниз по склону вместе с остальными. В окружении Кармапы было четверо подростков в монашеском облачении, которые нам сразу понравились. Они задавали множество вопросов, но часто, казалось, заранее знали ответ. Мы вместе прыгали, спускаясь, с камня на камень, и с помощью нескольких английских слов, которые они знали, и выученных нами непальских фраз нас удалось довольно хорошо пообщаться.

Даже понимая, что эти молодые монахи особенные, мы все же удивлялись реакции горцев при встрече с ними. Люди быстро снимали шапки и склонялись, чтобы юноши мимоходом коснулись их голов. Когда светит солнце, луны и звезд не видно, и наше внимание было настолько занято Кармапой, что мы едва замечали другие четыре драгоценности школы медитации Кагью.

Хотя тибетское феодальное общество и наличие человеческого тела налагают свой отпечаток на жизнь почти всех воплощенцев, эти юноши были неординарны. В течение последних восьми сотен лет, вместе или поодиночке, они помогали поддерживать передачу линии преемственности Карма Кагью в промежутках между воплощениями Кармапы. Среди них к самому высокому уровню относится Шамар Ринпоче, чьи перерождения в течение последних двухсот лет были под запретом со стороны гелугпинского, или «добродетельного», правительства. Следующим в этой иерархии стоит Ситу Ринпоче, затем Джамгён Конгтрул Ринпоче и Гьялцаб Ринпоче.

За это время нас навещали многие старые друзья, знавшие нас по «крутым годам» в Копенгагене, и благословение Кармапы ошеломляло их. Хотя не каждому из них удалось произвести большие изменения в своей жизни и большинство предпочитало обильные посвящения медитационной практике, все-таки люди, несомненно, получили пользу. Глубоко внутри их умов пробудилось трогательное доверие, и это позволило Буддам окружать их весьма заметной защитой.

Кармапа с высокими держателями линии преемственности Кагью во время благословения ступы, постороенной Калу Ринпоче в Сонаде

В долине вокруг Сваямбху царило возбуждение. Люди прибывали из многих стран, и Кармапа выслушивал их, наставлял, благословлял, исцелял и помогал им днем и ночью. Всегда случалось так, что ему непременно нужно было куда-то пойти или сделать что-то, чего хотели люди, и мы никогда не слышали, чтобы он сказал «нет» или спросил: «А как же я?»

Из множества церемоний очень популярными у западных людей были пуджи – особенно те, где призываются Защитники. В пуджах как вспомогательное средство для медитации используется музыка, и вибрация инструментов иногда столь глубока, что все вокруг будто раскачивается. Звуки больших барабанов и ритмичное пение влияют на сердцебиение и овладевают сознанием. Обычно монахи сидят двумя рядами лицом друг к другу с рожками, трубами, инструментами вроде гобоя, маленькими и большими барабанами и различного рода колокольцами. Играя на инструментах, они в унисон декламируют слова из текстов, лежащих перед ними на небольших столиках.

Кармапа с высочайшими тибетскими ламами в Дхарамсале после бегства из Тибета, 1960 год. Слева в первом ряду – главы трех старых «красношапочных» школ медитации Ньингма, Сакья и Кагью. Некоторые из них, судя по одежде, не монахи. Справа – «государственная церковь», школа Гелуг

Тихие пассажи декламации часто прерывались громким барабанным боем, звоном колокольцев и игрой на рожках.

Голоса монахов и лам звучали будто из другого мира. Часто восприятие становилось расплывчатым, и было уже непонятно, откуда приходят звуки. В конце ряда на тронах прямоугольной формы сидели Кармапа и разные воплощенцы, в желтом одеянии поверх красного. К нашему немалому удивлению, держались они совсем не скованно и не церемонно. Пока все шло своим чередом, они болтали, шутили и смеялись, посматривали вокруг, зевали, – но вот наступало время, когда все они становились очень сосредоточенными. А потом расслаблялись опять.

Едва выдавалась возможность, мы вели друзей на эти пуджи. При погружении в звук сами собой расслаблялись узлы ума. Вспоминалось давно прошедшее, чувства возникали и рассеивались под рев длинных рогов. Хотя мы и не ведали, что означают благословения, посвящения, декламация и так далее, нас привлекали цельность и энергия, которые явственно ощущались.

Некоторые мантры, являющиеся важной частью этих декламаций, мы уже знали. Чаще всего мы произносили мантру Кармапа Ченно, которую дал нам сам Кармапа. Она имеет очень широкий спектр действия и означает: «Сила всех Будд, работай через меня». Мы чувствовали, что она объединяет нас с Кармапой, делает полезными для других и быстро приводит желания к исполнению. Мы также использовали мантру, данную нам Буддой Лаксими от Лопёна Цечу Ринпоче (мы твердили ее еще в тюрьме), и, конечно, знаменитую Ом Мани Пеме Хунг, которую тибетцы произносят главным образом для блага других существ. На внешнем уровне эта «царица мантр» является призыванием Бодхисаттвы Любящие Глаза (Ченрезиг, или Авалокитешвара) – соединенного сочувствия всех Будд. Ее шесть слогов превращают шесть мешающих чувств в мудрость (привязанность и жадность имеют здесь одну и ту же природу):

Ом – преобразует гордыню и самомнение,

Ма – ревность и зависть,

Ни – привязанность и эгоистические желания,

Пе – неведение и запутанность,

Ме – жадность и алчность,

Хунг – ненависть и злость.

Ом Мани Пеме Хунг

Воздействие мантр подтверждало их хорошую репутацию. Подобно пуджам, они прекращали внутреннюю болтовню и приносили истинный покой.

В общем, почти все методы, с которыми мы встречались, получая при этом минимум объяснений, были полезны и привлекательны, являли собой здравый смысл. Но один фактор никак не вписывался в общую картину: часто призываемый Махакала. Это имя всегда звучало, когда энергия была наиболее сильна, и я знал, что это имя иссиня-черной мощной формы, изображаемой на тибетских свитках и отливаемой в виде статуй. Махакала встречается в одиночестве и в союзе с партнершей. Окруженный языками пламени, с тремя налитыми кровью глазами, клыкастый, в двух, четырех или шести руках держащий оружие, облаченный в тигровую и слоновью шкуры и украшенный ожерельем из отрубленных человеческих голов, он обладает столькими признаками силы и свирепости, что его просто нельзя не заметить.

Энергия этих форм всегда заставляла мои кулаки сжиматься; мне думалось, что так представляется абсолютная негативность, и возникало желание добраться до всех этих ужасов и раз и навсегда с ними покончить. Затем, в то время как мой обусловленный западным воспитанием ум продолжал придерживаться этого мнения о Махакале, его энергия постепенно стала казаться мне настолько знакомой, что отношение к нему не могло не измениться. Я невольно чувствовал, как связь с ним усиливается, пока наконец не обнаружил, что он фактически нравится мне. При этом я надеялся, что это не свидетельствует о серьезном изъяне в моем характере. Казалось, нет ничего лучше этих форм откровенной силы. Вскоре, «присвоив» мне титулы «Кхампа» и «Дхарма-генерал», позднее Кармапа часто называл меня также Махакалой.

Новогодние танцы изгоняют плохие впечатления уходящего года и таким образом открывают пространство для нового

Тибетский Новый год празднуется в новолуние в феврале или марте, и в этот день Кармапа должен был освятить и Сваямбху, и Бодху. В Сваямбху должны были проводиться традиционные «танцы лам», а в Бодхе намечалось народное празднование с местными танцорами в костюмах и масках.

Перед храмом Сваямбху стояла гигантская голова Махакалы, а над ней покачивалась замысловатая сеть из разноцветных нитей, переплетенных в узоре из квадратов и ромбов. Во время церемонии под открытым небом все вредоносные энергии прошлого года были связаны в сети, Махакала разрушил их и вобрал в себя, а затем его отнесли в сопровождении процессии к специальному месту сожжения. В разгар большого празднования зло посредством первоэлемента огня возвращается в пространство, тем самым обеспечивая новому году столь необходимое чистое начало. Нескольким из нас предложили отнести голову Махакалы к месту сожжения. Она оказалась неимоверно тяжелой: с нас сошло семь потов, пока мы спустились с ней по ступеням ступы. Зато потом, когда образ был перевернут и его подожгли, мы ощутили победу над всем вредным, и я немного лучше понял, что такое Махакала. Я понял, что он является не чем-то негативным, а скорее силой, побеждающей негативное. Его безграничная энергия уничтожает как вредные чувства, так и внешние препятствия к нашему развитию. Несмотря на устрашающий облик, его суть – сочувствие всех Будд. Сегодня он и его энергополе представляют силу, поддерживающую буддизм Алмазного пути во всем мире.

Несем очень тяжелую голову Махакалы к месту сожжения

Все буддийские ступы Непала построены по схожему образцу. Хотя они чем дальше, тем больше становятся объектом коммерции, сосредоточенность и блаженство, которые можно испытать вблизи них, выходят за пределы концепций. Мы старались как можно чаще медитировать также в комнате Кармапы. Он позволял нам оставаться там часами и просто проникаться его присутствием. Когда мы приходили, он всегда улыбался и говорил: «Очень хорошо».

В его силовом поле даже те, кто приходил поговорить о самых важных вещах, похоже, не замечали наших белых лиц напротив. Когда нам казалось, что мы все же слегка навязчивы, мы поднимались на плоскую крышу храма и шли по ней, пока не начинали чувствовать восходящий поток энергии Кармапы. Мы располагались прямо в этом потоке, и автоматически возникало состояние глубокой погруженности.

Когда мы не были рядом с Кармапой, то бродили по округе вместе с друзьями – Футом, Генералом, Нильсом Эббом и другими представителями нашего буйного поколения, шумно обрушиваясь на бесчисленные святые места, которыми полна долина. Ночи мы проводили в химически измененных состояниях сознания, а днем ходили вокруг великих ступ, вращая мимоходом молитвенные колеса, прямо как тибетцы, и чувствовали себя во всем этом как дома. Иногда нам удавалось проводить время с Ламой Цечу, получая его благословение и ощущая неотделимый от него глубокий покой. Серебряных дел мастер в Бодхе изготовил коробочку для волос Кармапы, напоминающую тюбик. Мы с Ханной носили ее по очереди через день. На теле, в том месте, где висела коробочка, все так же чувствовалось жжение, и многие, кто ее носил, говорили то же самое.

В один прекрасный весенний день мы узнали, что Кармапе пора уезжать. Из-за того, что в нем нуждалось так много людей, он все откладывал отъезд.

В тот день мы встали очень рано и в густом, как гороховый суп, тумане, покрывавшем дно долины и достигавшем середины холма, прошли к Сваямбху. Поднявшись в комнату Кармапы через балкон с черного хода, мы, к нашему удивлению, увидели там Чинни Ламу. Он выглядел совершенно потерянным, и на нем был белый плащ, который ему только что вручил Кармапа. Интуиция подсказала нам, что это связано с очищением какого-то его поступка, и на следующий день очищение Чинни Ламы действительно началось. Вскоре об этом говорило пол-Непала.

Пёнлоп Ринпоче

Когда Кармапа уезжал в аэропорт, за ним последовали сотни людей на самых разных видах транспорта, от тракторов до грузовых машин. Все были огорчены его отъездом, но если большинство людей тихо и скрыто переживало свою боль, то меня это огорчение делало недружелюбным. Логического объяснения этому не было.

Все шло, как мы хотели. Кармапа согласился с тем, что нам следует сначала побыть с Ламой Цечу, на чем мы настаивали вследствие нашей высокой самооценки. В конце концов, все были учениками Кармапы, а учеников Ламы Цечу мы видели совсем немного. К тому же мы полюбили Непал и могли теперь остаться там на более длительный срок. Кармапа сказал, что мы скоро увидимся, и все равно разлука ощущалась нами так, будто мы лишались части своего тела.

В аэропорту мы стали свидетелями умственной стабильности сознательно переродившегося мастера. Тибетский титул «тулку» означает «иллюзорное тело». Этот титул обычно носит тот, кто чувствует, что не является своим телом, а имеет тело. Хотя за прошедшие века многим детям этот титул присваивался по политическим причинам, все же настоящие тулку, сохраняющие осознавание природы ума, часто становятся воодушевляющими учителями. Этого титула наверняка достойны многие западные идеалисты, хотя официально он дается только детям, рождающимся в тибетских семьях.

Одного из этих маленьких тулку, всего нескольких лет от роду, подняли и поставили на стол. Стоя в красно-желтых одеждах монаха посреди зала ожидания в аэропорту, он явно отличался от остальных детей, шумно бегающих вокруг в серых лохмотьях. Пока Кармапа общался в дальней комнате с несколькими членами правительства, мы заметили ребенка и оценили всю необычность ситуации. Несколько тибетцев и непальцев подошли к нему с подношениями, и ребенок благословил их. Казалось, они были удовлетворены, но никто не замечал других детей и не давал им ничего, и это мне не нравилось. Побуждаемый общим демократическим чувством, я подошел поближе к этому мальчику, чтобы посмотреть, что же в нем особенного. С моей фигурой, огромной по тибетским меркам, с пятидневной щетиной на лице, я нагнулся над ним, состроил гримасу и громко сказал: «Бу!» Я хотел увидеть его реакцию, но ее не последовало. Ни малейшего испуга: напротив, как только наши глаза встретились, возник ясный контакт. Поразившись этому, поскольку ребенок был всего лишь мальчик с пальчик, я позвал Ханну, чтобы вместе с ней получить его благословение.

Когда мы стояли перед ним, он не коснулся наших голов рукой, но вместо этого своим лбом прижался к нашим. Мы знали, что это жест приятия и узнавания, и были несказанно рады. С неожиданным светом в голове мы вернулись на свои места, чтобы переварить это событие. Впоследствии мы узнали, что это был новый Пёнлоп Ринпоче, воплощение одного из семи братьев Шестнадцатого Кармапы и держатель передачи Дзогчен – одного из высших видов знания об уме.