Текст книги "Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало"

Маневренный период войны – операции на германо-австрийском фронте: Галицийская битва и Восточно-Прусская операция

Перед первым походом в Восточную Пруссию великий князь Николай Николаевич заявлял о готовности начать движение на Берлин четырьмя армиями: первые две должны были атаковать немцев на север от Вислы, третья – на юг от этой реки и четвертая – на Позен и Бреслау¹. Одним из первых распоряжений великого князя по армии был приказ Гвардейскому корпусу отправляться на Северо-Западный фронт, в распоряжение генерала П. К. Ренненкампфа². Однако уже 25 июля (7 августа) гвардии, а также 1-му армейскому корпусу было предписано покинуть 1-ю армию и отправиться под Варшаву. Извещая главнокомандующего Северо-Западным фронтом генерал Я. Г Жилинского о решении Николая Николаевича (младшего), генерал Н. Н. Янушкевич четко отмечал: «Части войск, собираемые против Германии на левом берегу Вислы, как образующие авангард новой армии, полевые управления коей будут сформированы распоряжением Верховного главнокомандующего, включаются в состав войск Северо-Западного фронта, но должны оставаться под общим начальством старшего, в Вашем непосредственном ведении, вне зависимости от командующего 2-й армией. Необходимо теперь же приступить к подготовке тыла и снабжения войск, подлежащих переброске на левый берег Вислы»³.

В ходе мобилизации не только Гвардейский и 1-й армейский корпуса были изъяты из 1-й армии и направлены под этот город, из 6-й армии, прикрывавшей Петербург, в 1-ю армию передавался 20-й, а под Варшаву перебрасывался 18-й армейский корпус⁴. В результате этих изменений на и без того перегруженную единственную железнодорожную линию Ковно – Вержболово, которой могла пользоваться 1-я армия, легла серьезная дополнительная нагрузка⁵. Позже гвардия и 1-й армейский корпус были временно подчинены командующему 2-й армией, при условии, что он не имел права выдвигать Гвардейский корпус далее линии Цеханова, а 1-й армейский – далее Сольдау. Впрочем, уже 6 (19) августа гвардию вновь вывели из подчинения 2-й армии⁶.

Объяснение таких колебаний было простым: 1) Варшава к этому времени оставалась абсолютно беззащитна, и прикрыть ее, кроме прибывающих частей гвардии, было некому⁷; 2) Гвардейский, 1-й и 18-й армейские корпуса должны были составить основу 9-й и 10-й армий, которые запланировал к созданию Верховный главнокомандующий⁸. Великий князь собирал силы для массированного наступления в направлении на Берлин, обеспечить безопасность которого с флангов должны были Северо-Западный и ЮгоЗападный фронты. Его первые решение производили впечатление лихорадочного исправления первоначального варианта плана военных действий⁹.

«Наша операция в глубь Германии всегда рисовалась Ставке, – вспоминал ее генерал-квартирмейстер, – в виде широкого наступления массы войск между Вислой, ниже Варшавы, и Судетским хребтом, через провинции Познань и Силезию. Операционное направление это кратчайшим направлением вело к самому сердцу Германии. На его пути лежали принадлежавшие в то время Германии польские провинции, где мы рассчитывали поднять волну освободительного движения. Захватывался попутно богатый промышленный район Верхней Силезии, существенно важный для Германии, с точки зрения изготовления военных материалов. Правда, при наступлении главной массы войск по левому берегу Вислы наши армии встречали на своем пути две германские крепости – Познань и Бреславль и оставляли у себя на фланге австрийскую крепость Краков. Но чем шире и энергичнее было бы наше вторжение в Германию, тем легче было бы овладение этими крепостями»¹⁰. Именно этими расчетами и объяснялось желание собрать под Варшавой дополнительные силы. Большое значение имело и положение на Западном фронте, которое с каждым днем казалось все более и более опасным.

Уже 1 августа немцы заняли Люксембург, а 4 августа после объявления войны Франции и под предлогом защиты от нее вторглись в Бельгию. Одной из главных слагаемых успеха было взятие крепости Льеж, которая закрывала четыре железнодорожных пути, жизненно важных для снабжения армии вторжения. На решение этой задачи предполагалось затратить 48 часов¹¹. Специально для этого на небольшом по протяженности участке германо-бельгийской границы в районе Аахена в мирное время в состоянии полной боевой готовности постоянно находилось шесть германских бригад с артиллерией¹². В 1913 г. в Бельгии был принят план об увеличении ее армии к 1918 г. до 350 тыс. человек, но выполнить его к началу войны не успели¹³. В 1914 г. вся армия королевства состояла из шести пехотных и одной кавалерийской дивизий: 117 тыс. человек, из них 93 тыс. штыков и 6 тыс. сабель при 324 орудиях и 102 пулеметах¹⁴. Она и боролась с обрушившимся на страну бронированным кулаком мобилизованного рейхсвера. Против Бельгии и Люксембурга было брошено пять армий: 26 пехотных корпусов и пять кавалерийских дивизий¹⁵. Германская армия мирного времени достигала 800 тыс. человек, военного – 2400 тыс.! Лучшие немецкие части – 34 дивизии, свыше 1 млн человек – были брошены через Брюссель на Париж. С первых дней своего вторжения немцы начали практиковать расстрелы заложников, сожжение деревень и другие меры устрашения мирного населения¹⁶.

Генерал Ж. Леман, комендант Льежа, гарнизон которого состоял из 40 тыс. человек, выполнял приказ короля Альберта – «держаться до конца». Положение было чрезвычайно сложным. Гарнизон в основном состоял из призванных из резерва солдат, крепость не успели привести в надлежащее для обороны состояние. Лишь 31 июля генерал получил возможность издать приказ о начале оборонительных работ между фортами (установлении проволочных заграждений, уничтожении деревьев и домов в секторах обстрела и т. п.). Несмотря на то что работы велись интенсивно, закончить их к началу вторжения не удалось. 3 августа Ж. Леман отдал приказ об уничтожении тоннелей, мостов и железнодорожных путей перед Льежем, а на следующий день к крепости уже подошли шесть бригад противника. 5 августа ее комендант отверг предложение о капитуляции, начались бои. 7 августа германская бригада под командованием генерал-майора Э. Людендорфа сумела просочиться в незащищенный промежуток между фортами и овладеть цитаделью города, но кольцо укреплений вокруг него продолжало сопротивление вплоть до 15 августа, пока под огнем подвезенных немцами австрийских и крупповских 480-мм и 305-мм гаубиц не пал последний форт¹⁷.

Льеж задержал немецкое движение, но не остановил его. С началом войны Ж. Жоффр начал наступление в Эльзас и Лотарингию с целью выйти на Рейн. В апреле 1913 г., после 21 месяца подготовительных работ, им была завершена разработка «плана XVII». По предвоенным оценкам, французская армия мирного времени, насчитывавшая 710 тыс. человек, должна была противостоять германскому противнику, численность которого до мобилизации равнялась 880 тыс. На северо-востоке Франции планировалось собрать максимальное количество лучших соединений – 46 дивизий, а 25 резервных оставить для обороны. Наступление французов в Эльзас-Лотарингии, по мысли Ж. Жоффра, перехватывало инициативу у немцев¹⁸. Расчет был очевиден: кроме возвращения утерянных в 1871 г. провинций, что было понятно каждому французу, необходимо было защитить основной металлургический центр страны – Брие, находившийся в опасной близости от границы, и создать угрозу германскому Руру. Нельзя забывать и о том, что на рудники, находившиеся на территории германской Лотарингии, приходилось 75 % всей железной руды, добываемой в Германии. Даже временный выход из строя этого источника оказался бы чрезвычайно тяжелым ударом по экономике Второго рейха¹⁹. Немцы не могли позволить себе такие потери. По французским расчетам, они обязаны были бы стянуть силы к защите этого района, что давало значительные преимущества в действиях русской армии на востоке.

На франко-германской границе находилось восемь германских корпусов и две кавалерийские дивизии. Против них французы развернули четыре армии в первом эшелоне и одну во втором: 22 пехотных корпуса, пять резервных и 10 кавалерийских дивизий²⁰. В эти дни французский союзник торопил русскую Ставку с наступлением и против Германии, и против Австро-Венгрии. В начале августа, еще до объявления войны, в Париже опасались появления австро-венгерских частей в составе германской армии вторжения. «Если Россия, как мы продолжаем думать, – отмечал 11 августа 1914 г. Р. Пуанкаре, – быстрее провела свою мобилизацию в направлении Галиции, чем в направлении Германии, она должна быть уже теперь в состоянии начать наступление против Австрии, даже не дожидаясь дня, указанного великим князем Николаем Николаевичем. Хотя мы советовали быстрое выступление в том и в другом смысле, я прошу Думерга запросить в Санкт-Петербурге, не возможно ли было бы для России по крайней мере немедленное выступление против Австро-Венгрии»²¹.

Ставка признавала обоснованность претензий союзников и торопила свои фронты и армии. По довоенным расчетам, Северо-Западный фронт должен был закончить сосредоточение к 6 (19) августа, а Юго-Западный – к 26 августа (8 сентября)²². Уже 28 июля (10 августа) Н. Н. Янушкевич сообщил Я. Г Жилинскому мнение Верховного главнокомандующего о том, что армии его фронта должны быть готовы к наступлению на 12-й день мобилизации. «Принимая во внимание, – писал начальник штаба главковерха, – что война Германией была объявлена сначала нам и что Франция как союзница наша считала своим долгом немедленно же поддержать нас и выступить против Германии, естественно, необходимо нам в силу тех же союзнических обязательств поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев. Поддержка эта должна выразиться в возможно скорейшем нашем наступлении против оставленных в Восточной Пруссии немецких сил»²³.

Спешка при подготовке наступления ослабляла боевую ценность мобилизованных войск. Например, 13-й армейский корпус, во главе которого до войны стоял М. В. Алексеев, участвовал в Восточно-Прусской операции под командованием генерал-лейтенанта Н. А. Клюева. Он догнал корпус уже в походе и принял его, не зная подчиненных и не будучи знаком им²⁴. Вряд ли это способствовало повышению боеспособности фактически второочередного корпуса – она оставалась крайне низкой, как, впрочем, и дисциплина многих его частей²⁵. Не было проведено и слаживание отмобилизованных соединений – для этого не хватало времени. 13-й армейский корпус, например, на две трети был укомплектован запасными. В некоторых ротах военного времени на 200 рядовых (количество запасных доходило до 160) приходились всего по четыре кадровых унтер-офицера, для поддержания дисциплины и обучения не хватало и офицеров. Не все части корпуса получили возможность вывести запасных на стрельбище, и поэтому в ряде случаев пришлось ограничиваться ротными учениями и рассыпным строем.

Результат был известен еще по японской войне. «Призванные по мобилизации запасные были отличным материалом, – вспоминал штабс-капитан Г П. Беннингсен, также призванный из запаса в 1-й Невский пехотный полк 1-й дивизии 13-го корпуса, – из которого можно было после некоторого обучения выработать хороших солдат, но в момент выступления из Рославля (Смоленская губерния. – А. О.) это были одетые в мундиры мужики»²⁶. «У нижних чинов, – как вспоминал позже сам Н. А. Клюев, – были хорошие русские лица, но это были лишь переодетые мужики, которых надо было учить, а для этого нужны были офицеры и время. Ни того, ни другого не было. Хорошее впечатление производили лишь артиллерийские части»²⁷.

Организационные решения Ставки в отношении 9-й и 10-й армий ослабили развернутый против Германии Северо-Западный фронт под командованием Я. Г Жилинского. Значительная часть его сил в первые дни войны находилась в движении, не успев поучаствовать ни в Восточно-Прусской операции, ни в намечавшемся движении на Силезию. Всего к началу операции на фронт не прибыли 11 пехотных дивизий, большая часть корпусных и армейских тылов²⁸. До войны считалось, что в Восточной Пруссии будут обороняться пять немецких корпусов первой линии и несколько резервных дивизий²⁹. При этом 10 августа, то есть за пять дней до приказа о начале наступления на Восточную Пруссию, штаб Верховного главнокомандующего не мог определить точно количество германских корпусов в 8-й армии генерала М. фон Притвица. Теперь, когда движение основных сил Германии против Франции стало достаточно ясно, считалось, что в Восточной Пруссии находятся четыре (на самом деле их было три) армейских корпуса – 100 батальонов, подкрепленные резервными и ландверными частями. Против них Северо-Западный фронт должен был выдвинуть 208 батальонов и 228 эскадронов и сотен. Великий князь был готов к реализации своего плана помощи союзнице³⁰.

В результате этой готовности Я. Г. Жилинский смог начать наступление силами не четырех, а только двух и к тому же ослабленных армий, между которыми лежала сеть озер и каналов. 1-я армия под командованием генерала П. К. Ренненкампфа в составе 6,5 пехотной (вместо запланированных 15,5) и 5,5 кавалерийской дивизий к 13 августа сосредоточилась на среднем Немане. 2-я армия под командованием генерала А. В. Самсонова в составе 12.5 пехотной и трех кавалерийских дивизий (вместо запланированных 14.5 пехотной и четырех кавалерийских) к 17 августа сосредоточилась на среднем Нареве. Фактически 2-я армия была даже слабее, поскольку полторы пехотные дивизии из ее состава по разным причинам не смогли принять участия в сражении³¹. Командующие делали все возможное для усиления своей первой линии, иногда даже ценой отказа от нормальной организации их обеспечения. Вступивший 23 июля (5 августа) в командование армией А. В. Самсонов в своем приказе № 4 требовал: «Запрещаю сверхштатные командирования офицеров и нижних чинов к штабам и тыловым учреждениям. При всякой возможности сокращать тыловые учреждения и все тянуть в ряды войск»³².

Самым скверным образом на руководстве армией сказался и метод формирования ее штаба, в создании которого также проявилась импровизация первых дней войны. Командующий армией прибыл к ней с кавказского побережья Черного моря, где он отдыхал вместе с семьей. Начальник штаба генерал-лейтенант П. И. Постовский был вызван из Тифлиса, генерал-квартирмейстер – из Петербурга, дежурный генерал – из Ташкента, остальные офицеры штаба также приехали из разных мест. «Конечно, – вспоминал генерал Н. Н. Мартос, – такой штаб не мог с первых дней работать дружно и безошибочно, а принимая во внимание образцовую подготовку врага и близость серьезных столкновений, все это невольно наводило на неприятные размышления»³³. Очевидно, штаб фронта не испытывал подобных чувств и сомнений. На просьбу А. В. Cамсонова назначить в управление генерал-квартирмейстера армии одного из полковников, занимавшихся разработкой плана вторжения в Восточную Пруссию, последовал отказ³⁴. По приезде в Варшаву командующий армией был извещен о данных разведки относительно возможных германских действий, которые были основаны на полученном в предвоенный период плане игры Большого Генерального штаба. После этого его действия стали педантично и детально регулироваться главнокомандующим фронтом³⁵.

31 июля (12 августа) Я. Г Жилинский издал директивы командующим 1-й и 2-й армиями. 3 (16) августа П. К. Ренненкампф должен был перейти границу конницей, поддержанной пехотой, а на следующий день – всеми своими тремя корпусами и, выделив заслон против небольшой пограничной крепости Летцен, двигаться на фронт Инстербург – Ангенбург. Главнокомандующий фронтом требовал активных действий: «Неприятель на всем фронте и во всех случаях должен быть энергично, с упорной настойчивостью атакован»³⁶. А. В. Самсонову надлежало перейти границу 5 (18) августа конницей, а на следующий день – главными силами своей армии. 2-я армия должна была отрезать противника от Кёнигсберга и захватить пути его отступления к Висле³⁷. Уже 13 августа Ж. Жоффр получил через французского посла в России «великую новость»: русский Верховный главнокомандующий извещал союзников, что на следующее утро он начинает наступление против германцев³⁸.

«Это хорошие известия, – отмечал Р. Пуанкаре. – Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич намерен быстро начать наступление. Он заявляет, что в знак союза велит носить рядом со своим собственным флагом французский военный флаг, преподнесенный ему два года назад генералом Жоффром»³⁹. Союзная Франция могла быть спокойна. 15 августа 1914 г. Р. Пуанкаре написал: «Согласно Палеологу, Англия напрасно заподозрила царское правительство в том, что оно оставляет часть своих войск для возможных операций против Турции. Напротив, Россия прекрасно понимает, что она должна немедленно направить свой главный удар против Германии. Против последней она выставляет четыре армии в составе пятнадцати корпусов, а против Австрии – три армии в составе двенадцати корпусов»⁴⁰.

Русскому наступлению противостояла 8-я германская армия под командованием генерала М. фон Притвица в составе 14,5 пехотной дивизии и 18 кавалерийских полков, закончивших сосредоточение на 11-й день мобилизации⁴¹. Немцы хорошо подготовились к русскому наступлению. Достаточно отметить, что Большой Генеральный штаб впервые провел военную игру по отработке отражения русского вторжения в Восточную Пруссию в июне 1888 г. под Гумбиненом (в них, кстати, участвовал майор Пауль фон Беннекендорф унд фон Гинденбург, «играя» за командующего русской армией)⁴². В. И. Гурко, командир кавалерийской дивизии в 1-й армии, имел возможность убедиться в качестве многолетней систематической немецкой подготовки к войне: «Вообще, наше первое движение в Восточную Пруссию убедило нас, насколько тщательно подготовились немцы к войне: они все продумали, все предвидели, сделали большие затраты на подготовку»⁴³.

Создав в предвоенный период солидную систему обороны, германское командование вовсе не собиралось отказываться от наступления. Все это время оно исходило из того положения, что пассивная оборона для него исключалась. Подготовленные позиции должны были облегчить наступательные операции немецкой армии на одном из направлений, связав действия русских на другом. Линия Мазурских озер разрывала русские армии и ставила их в изолированное друг от друга положение, что предоставляло немцам шанс нанести им поражение по отдельности. Избрав пассивную оборону, германские силы давали бы возможность одной русской армии связать оборонявшихся боем, а другой, обойдя их через линию Мазур, ударить по 8-й армии с тыла и фланга. Поэтому предпочтительной и даже исключительной формой действия для германских войск было признано наступление⁴⁴.

Против Австро-Венгрии был развернут Юго-Западный фронт, главнокомандующим которым стал генерал Н. И. Иванов, начальником штаба – генерал М. В. Алексеев. В состав фронта входили: 4-я армия под командованием генерала барона А. Е. фон Зальца (четыре пехотные, две гренадерские, три кавалерийские дивизии, стрелковая, гвардейская и казачья бригады); 5-я армия под командованием генерала П. А. Плеве (девять пехотных, одна гренадерская, две кавалерийские и четыре казачьи дивизии); 3-я армия под командованием генерала Н. В. Рузского (12 пехотных, три кавалерийские, одна казачья дивизии); 8-я армия под командованием генерала А. А. Брусилова (девять пехотных, одна кавалерийская, четыре казачьи дивизии и одна стрелковая бригада). Кроме того, в 3-ю армию Юго-Западного фронта был переброшен 3-й Кавказский армейский корпус под командованием героя

Порт-Артура генерала В. А. Ирмана (21-я и 52-я пехотные дивизии) и 8-я кавалерийская дивизия. Всего в распоряжении Н. И. Иванова и М. В. Алексеева оказалось 38,5 пехотной и 20,5 кавалерийской дивизий⁴⁵.

Сравнивая Северо-Западный фронт во главе с безынициативным Я. Г Жилинским и явно не готовыми к командованию армиями А. В. Самсоновым и П. К. Ренненкампфом, один из офицеров Ставки вспоминал: «На Юго-Западном фронте положение в отношении командного состава было значительно лучше (чем на Северо-Западном фронте. – А. О.): благодаря присутствию на постах командующих армиями и командиров корпусов таких выдающихся генералов, как Щербачев, Брусилов, Плеве и Горбатовский, а главным образом благодаря тому, что фактическое руководство операциями этого фронта находилось в руках самого выдающегося представителя нашего Генерального штаба генерала М. В. Алексеева»⁴⁶. Перед Юго-Западным фронтом был непростой противник.

«Из всех великих держав, – вспоминал генерал Г фон Сект, которому приходилось воевать вместе с австрийцами, – Австро-Венгрия была, пожалуй, хуже всех организована для войны как в отношении личного состава, так и материальной части. Нет нужды говорить о многочисленных причинах этого ее состояния. Последствия проявились в быстром упадке боевых способностей армии, которая была прекрасной поначалу, и в увеличивавшейся зависимости от Германии в экономической сфере»⁴⁷. Перед войной основной проблемой империи Габсбургов было удержание социального и национального равновесия. Достичь его оказалось весьма непросто. Достаточно сказать, что приказ о мобилизации был издан на 15 языках народов Австро-Венгрии⁴⁸. В Дунайской монархии проживали 47 % славян (из них 10 % – южных), 29 % немцев, 18 % венгров, 6 % итальянцев и румын⁴⁹. В армии мирного времени насчитывалось 23,6 % немцев, 20,28 % чехов и мораван, 15 % венгров, 8,96 % украинцев, 8,49 % сербов и хорватов, 8,49 % поляков, 5,66 % румын, 4,26 % евреев, 3,78 % словенцев и 1 % итальянцев. Ценность этих солдат и их готовность сражаться не была равнозначной. Наиболее надежными и боеспособными были немецкие и венгерские части. Венгры и немцы составляли чуть менее половины населения Дунайской монархии, дуалистическое устройство которой прежде всего соответствовало именно их интересам⁵⁰.

Многонациональность ослабляла прочность армии. Не все начальники и подчиненные понимали друг друга. Две трети кадровых офицеров были немцами, а большая часть оставшейся трети – венграми. Конечно, среди них было немало высокообразованных людей – так, Ф. Конрад фон Гетцендорф говорил на семи языках, но у таких офицеров не было равноценной замены. Знание рядовыми немецкого зачастую ограничивалось несколькими сотнями слов. В некоторых полках приходилось использовать три разных языка, а в одном из полков, составленных из словаков, большую часть которых представляли рабочие-эмигранты, командиры и подчиненные изъяснялись на английском⁵¹. Тем не менее армия поначалу была сплочена дисциплиной и имела хорошо подготовленный офицерский состав. «Главным определяющим началом в разношерстной, разноплеменной австро-венгерской армии, – гласило русское обозрение Австро-Венгрии за 1912 г., – служит преданность монарху»⁵².

Русские специалисты по этой армии предупреждали против ее недооценки, считая, что она «представляет из себя силу, с которой придется считаться ее вероятным противникам. Армия хорошо обучена, особенно стрелковому делу; над тактической ее подготовкой работают много и плодотворно. В техническом отношении армия прекрасно снабжена и обеспечена… С открытием кампании австро-венгерская армия будет работать в своей механической сплоченности. Первые удачи могут восполнить многие недостатки ее внутренней организации и обратить эту армию в очень серьезную силу. Какая реакция произойдет в этом механизме при неудаче – предвидеть трудно»⁵³. Рассчитывать на национальный элемент не рекомендовалось: «Тяготение некоторых славянских народностей к России может вылиться в осязательную форму лишь при благоприятном для русской армии обороте дел на театре военных действий»⁵⁴.

Русское командование все же надеялось на возможное недовольство войной населения Восточной и Западной Галиции, Буковины, Силезии, Познани. 1 (14) августа великий князь Николай Николаевич (младший) подписал свое знаменитое обращение к полякам, в котором говорилось: «Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром Русского Царя. Под скипетром этим возродится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении. Одного ждет от вас Россия – такого же уважения к правам тех народностей, с которыми связала вас история»⁵⁵. Почти сразу же после этого обращения граф С. И. Велепольский спросил у императора, как он относится к этому документу, и тот ответил: «Все, что сказал Великий Князь, исходит от меня»⁵⁶.

Одновременно Верховным главнокомандующим был подписан еще один документ, обращенный к его подчиненным: «Поляки как на русской территории, так и в пределах Германии и Австро-Венгрии, доказавшие свою лояльность, будут находиться под особым покровительством нашей армии и правительства в смысле обеспечения их личной и имущественной безопасности от всяких насилий. Всякие нарушения личных и имущественных прав поляков, не уличенных во враждебных к России действиях, будут караться по всей строгости законов военного времени»⁵⁷.

В тот же день, 1 (14) августа, С. Д. Сазонов заявил, что целью войны России с Австро-Венгрией является «не панрусизм, а освобождение народов к обособленному бытию, на национальных основах»⁵⁸. 3 (16) августа император направил варшавскому генерал-губернатору телеграмму с высочайшей благодарностью всему населению Царства Польского за «блестящее» поведение при проведении мобилизации и «за проявленную им в настоящее трудное для государства время непоколебимую любовь и преданность мне и России»⁵⁹. Роман Дмовский, один из видных деятелей польской общественности, организовал 17 августа объединенный, полный энтузиазма ответ Верховному главнокомандующему от четырех основных польских партий: национально-демократической, польской прогрессивной, партии реалистов и Польского прогрессивного союза⁶⁰.

Телеграмма из Варшавы гласила: «Глубоко тронутые воззванием Вашего Императорского Высочества, оповестившим нас, что, подняв оружие в защиту славян, доблестная русская армия борется и за священное для нашего народа дело возрождения единой Польши и воссоединения всех расторгнутых земель ее под скипетром Государя Императора, нижеподписавшиеся представители политических партий и общественных групп польского народа крепко веруем, что кровь сынов Польши, проливаемая вместе с кровью сынов России в борьбе с общим врагом, станет лучшим залогом новой жизни в мире и в духе двух славянских народов»⁶¹.

«Мы можем смело сказать, – заявил Р. Дмовский, – что общественное мнение в Царстве Польском, во всех его более или менее зрелых элементах, пришло к ясному пониманию австро-венгерской политики и уяснило себе, что наше будущее неразрывно связано с будущим всего славянства»⁶². Вслед за Варшавой свои заверения в лояльности поспешили направить польские организации Вильны: «Смеем уверить Ваше Императорское Высочество, что как мы, так и сражающиеся наши сыновья и братья окажемся достойными потомков грюнвальдских борцов и сумеем соперничать с родственными нам русским народом и воинством в самоотверженности и храбрости»⁶³. О готовности проявить верность духу Грюнвальда говорилось и в приветственной телеграмме 5 (18) августа от поляков Подольской губернии⁶⁴.

«После начала войны, – вспоминал в 1920-х гг. Р. Дмовский, – солидарность России выражали не только декларации польских политиков. Русская армия в Польше с первого момента войны почувствовала, что находится в дружеском крае: на каждом шагу ей выражали симпатии и оказывали помощь. Нужно признать, что вплоть до поворота 1915 г., когда русская армия была в значительной степени деморализована, она относилась к населению края также очень доброжелательно»⁶⁵. В целом население Царства Польского в начале войны действительно симпатизировало русскому делу⁶⁶, его отношение было вполне дружественным и безусловно лояльным⁶⁷. Гвардия, размещенная в первые дни войны под Варшавой, одна из первых почувствовала на себе чрезвычайную внимательность и любезность варшавян⁶⁸.

Следует отметить, что отношение к России было все же неоднозначным. Слишком многое разделяло два народа в прошлом, и слишком разными они были. По словам того же Р. Дмовского, «много было и таких поляков, которые больше думали о гибели России, чем о возрождении Польши»⁶⁹. В этой сложной обстановке великий князь не ограничивался словами и не отказывался от реальных действий в пользу поляков. В начале военных действий, 29 июля (11 августа) 1914 г., легионеры Ю. Пилсудского – отряд силой до трех батальонов пехоты и около сотни конницы – вместе с разъездами 7-й австрийской кавалерийской дивизии заняли пограничный город

Кельцы. Здесь не было постоянного гарнизона, и легионеры, воспользовавшись этим, захватили его и немедленно начали пропаганду восстановления единой Польши под властью Франца-Иосифа⁷⁰.

Еще в январе 1914 г., выступая в Париже, Ю. Пилсудский изложил свое видение будущей войны, в которой Германия и Австро-Венгрия разобьют Россию, а затем окажутся разбитыми Францией и Англией. Восточная Европа будет побеждена Центральной, а та – Западной. Поляки должны были быть с победителями, то есть сначала с германо-австрийцами, под властью которых они смогли бы получить возможность организовать военные силы и попытаться добиться контроля, пусть и частичного, над русской Польшей. Затем, после разгрома своих бывших покровителей, они должны были ударить уже и по ним⁷¹. Эту схему Ю. Пилсудский и начал реализовывать в 1914 г., впрочем, без особого успеха. На следующий день после того, как легионеры взяли Кельцы, к городу подошли два эскадрона ямбургских улан из 14-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта А. В. Новикова. Вместе с ними находился начальник штаба дивизии полковник В. Н. фон Дрейер с офицерами-ординарцами.

Получив от местных жителей уверения в том, что в городе нет неприятеля, отряд начал входить в Кельцы, где был внезапно обстрелян. Несколько человек были убиты и ранены, а русская кавалерия вынуждена отойти. Засада и обман горожан озлобили личный состав дивизии. Легионеров и лиц, оказавших им поддержку, стали рассматривать как бандитов. 31 июля (13 августа) к городу был направлен 14-й уланский полк с пулеметами и двумя орудиями, который выбил оттуда польские формирования. Ю. Пилсудский был разбит и бежал, оставив своих раненых и убитых. По предложению начальника штаба дивизии город был обложен контрибуцией в размере 100 тыс. рублей, кроме того, по требованию военных городские власти выдали заложников. Деньги и арестованные первоначально были направлены в тыл, в Ивангород⁷².

Официальное сообщение об инциденте в Кельцах последовало не от Ставки, а от Главного управления Генерального штаба только 5 (18) августа: «31 июля в окрестностях Келец наша конница рассеяла до 800 соколов, поддержанных частями 10-го драгунского австрийского полка. После кавалерийского дела Кельцы и Хенцины очищены неприятелем»⁷³. Когда контрибуция поступила в Ставку, Николай Николаевич пришел в ярость – его подчиненные посмели ввести военные санкции против русских подданных. В 14-ю дивизию направили комиссию во главе с генерал-майором Б. М. ПетровоСолово, и только успешные действия А. В. Новикова на фронте спасли его от наказания⁷⁴. Все это отнюдь не означало готовности Ставки заигрывать с любыми польскими организациями и движениями.