Текст книги "Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало"

Накануне австро-германской провокации

Канун Первой мировой войны был отмечен резким ухудшением англо-германских и русско-германских отношений. Гонка вооружений на море и усиление влияния Берлина в Турции – все это прямо или косвенно, но резко и неизменно обостряло противоречия в Европе. Особенно сложным пересечением интересов были Балканы. После двух Балканских войн обстановка на полуострове стала еще более взрывоопасной. Основная тенденция развития приобретала четко выраженный антиавстрийский характер, что было напрямую связано с внутренним положением Дунайской монархии. А последнее уже зависело от обстановки в этом регионе.

Находившаяся в составе Транслейтании, то есть венгерской половины империи, Хорватия тяготилась навязанным ей режимом управления и связывала свои надежды с Сербией. Уже после аннексии Боснии и Герцеговины в Хорватии начались волнения, в ответ на которые правительство провело многочисленные суды. 50 сербов и хорватов были обвинены в измене и заговоре с целью объединить Хорватию с Боснией, Герцеговиной и Сербией. 30 человек, осужденных на каторгу без каких-либо доказательств их вины, апеллировали к высшему уровню судебной инстанции, аннулировавшей приговоры по причине отсутствия достоверных свидетельств. В 1912 г. значительное количество хорватов и сербов, подданных Австро-Венгрии, отправились добровольцами в сербскую армию. Волонтеры приветствовали короля Петра на смотрах криками «Да здравствует наш король!»¹. Демонстрации симпатий в адрес союзников со стороны славянских подданных Габсбургов были тогда многочисленными².

Австро-Венгрия по соглашению с Германией решила предпринять военное и политическое давление на Сербию. Популярнейшим лозунгом окружения наследника престола и партии войны стал «Сербия должна умереть!» (Serben muss sterben!). Империя с 52-миллионным населением всерьез опасалась страны, в которой насчитывалось всего 4,5 млн человек³. Возможность избавиться от этих страхов предоставляла или превентивная война против Сербии, в случае если ее удастся ограничить рамками австросербского конфликта, или в противном случае превентивная война против России и Сербии. Осознавая возможность войны с Россией при реализации планов подобной агрессии, Берлин и Вена активно готовили общественное мнение к мысли о ее неизбежности. Инициатором кампании был, конечно, старший партнер Австро-Венгрии.

10 (23) февраля 1914 г. начальник штаба Киевского военного округа докладывал начальнику Главного управления Генерального штаба (ГУГШ): «В Германии в настоящее время исподволь начинают подготовлять войска и население к мысли о неизбежности столкновения с Россией. Среди намеченных мер обращает на себя внимание популяризация этой мысли в ряде чтений на соответствующие темы в войсках и общественных аудиториях»⁴. Это было результатом заранее подготовленной и продуманной программы. Австрийцы в этом отношении уступали немцам по уровню организованности и несколько опаздывали. Еще 24 января 1914 г. в Вене прошло совещание высших чинов Военного министерства, на котором рассматривался список первоочередных действий по повышению уровня боеспособности австровенгерской армии⁵. В нем среди прочих, по донесениям русской разведки, содержалось и такое положение: «Необходимость скорейшего принятия мер, однородных с германскими, для подготовки общественного мнения по вопросу о вероятности участия Австрии в союзной войне против России»⁶.

Вскоре союзники перешли к публичным акциям. В германской и австровенгерской прессе появились многочисленные статьи с призывами к превентивной войне. Начало им положила статья «Русский сосед», опубликованная 9 марта 1914 г. в газете Berliner Tageblatt. Она была посвящена проблеме русской угрозы Австро-Венгрии. Даже британский посол в Германии счел необходимым обратить внимание своего министра на данную публикацию. Утверждения этой статьи действительно достойны упоминания: «Если какая-либо из европейских великих держав нуждается в поддержке мирных тенденций, то это Австро-Венгрия. В каком бы направлении эта монархия ни захотела направить свою армию, ее противник всегда найдет расовую поддержку и симпатию внутри ее собственных приграничных районов. Армия является самым сильным связующим элементом империи и важнейшей поддержкой династии, и события нескольких последних лет убедительно доказали, что армия будет призвана для защиты империи только в наиболее исключительных случаях»⁷. Далее цитировались высказывания князя Отто фон Бисмарка о том, что хотя превентивная война является самоубийством, совершенным из боязни смерти, но обстоятельства таковы, что цивилизованной Европе необходимо сделать выбор между вооруженной до зубов Россией, готовой в любой момент нанести Coup de Grace Дунайской монархии, и союзом, объединившим это государство с Германией. Статья заканчивалась весьма символично: «В Вене и Будапеште многие пришли к выводу, что ужасный конец лучше бесконечного ужаса»⁸.

Подобные заявления появлялись и в других германских газетах, при этом правительство не проявляло желания сдерживать русофобскую кампанию⁹. Впрочем, смысл ее был достаточно очевиден. 31 мая (13 июня) 1914 г. в Государственной думе прозвучала примечательная речь Б. А. Энгельгардта, в которой он заявил, что шумиха в германской и австро-венгерской прессе была необходима этим государствам для оправдания собственных военных расходов. Действительно, штатный состав германской армии увеличился в 1911 г. на 10 тыс. человек, в 1912 г. – на 29 тыс., в 1913 г. – на 117 тыс., таким образом всего на 30 %. Законы, принятые в Австро-Венгрии с 1912 по 1913 г., способствовали росту численности армии в мирное время на 210 тыс. человек, то есть на 64 %. На фоне этого увеличение контингента новобранцев русской армии в 1914 г. на 114 тыс. человек, то есть на 30 %, явно не выглядело угрозой Берлину и Вене¹⁰.

«Я полагаю, – сказал Б. А. Энгельгардт, – что нам нечего обращать внимание на шумиху иностранной печати и на решение Штутгартского съезда (всенемецкий съезд, принявший резолюцию о том, что после окончания Балканских войн возросла угроза войны ввиду подготовки России к нападению на Германию и Австро-Венгрию. – А. О.). Нечего нам прислушиваться к успокоительным заверениям дипломатов, успокоительные речи ничего не стоят. Вооружение стоит весьма дорого и, очевидно, надо считаться не с успокоительными речами, а с дорогостоящим вооружением. Глядя на вооружение Германии и Австрии, нам приходится осознать, что и нам необходимо вооружаться. Для того чтобы играть ту роль, которая принадлежит России по праву, она должна иметь армию сильную, и точнее армию сильнейшую, чем у ее соседей, сильнейшую не только численно, но и качественно»¹¹.

Такова была думская реакция на воинственные настроения в Германии и, по словам германской прессы, в столицах ее союзницы. Этим заверениям можно было верить. 25 февраля (10 марта) 1914 г. русский генеральный консул в Будапеште докладывал поверенному в делах в Вене И. А. Кудашеву: «Газеты, субсидируемые Министерством иностранных дел, вновь начали всячески убеждать своих читателей в агрессивности политики России, приводя в доказательство как те меры, которые действительно принимаются у нас для естественного развития нашей боевой мощи, так и те, которые, по-видимому, измыслены самими газетами. Замечательно, что совершенно в том же духе, хотя и не называя прямо России, решился выступить и венгерский военный министр, защищая новые военные законопроекты перед Палатой магнатов 13 (27) февраля. Ближайшая цель этой кампании ясна – убедить венгерское общественное мнение в необходимости тех тяжелых жертв людьми и деньгами, которые будут возложены на народы монархии с принятием упомянутых законопроектов… Отсюда – стремление сделать войну с Россией и популярной, и желательной, и притом в ближайшее время»¹².

В высшей степени характерно, что союзники России подозревали ее в отсутствии готовности к тому, чего так опасались ее противники. В конце 1913 – начале 1914 г. в прессе союзной Франции появились статьи о военной слабости России, медлительности ее мобилизации и прочем. Одним из инициаторов этой кампании стал французский военный агент в России, с осени 1910 г. информировавший Военное министерство о значительных прогерманских настроениях в России и о том, что она избрала оборонительную стратегию в будущей войне на своих западных границах¹³. Последовала реакция в независимой прессе свободной страны. Примером такого рода французской журналистики может служить статья «Si la guerre eclarait demain? Jl y a la Russie!», опубликованная 23 декабря 1913 г. в «Корреспондант» (Correspondant). Совпадая с проведением очередной подписки на так называемый «русский займ», подобные публикации существенно влияли на курс русских бумаг, да и на отношение к России. Русское посольство и атташат активно следили за происходящим. 9 (22) января 1914 г. военный агент полковник граф А. А. Игнатьев докладывал генерал-квартирмейстеру ГУГШ генералу Ю. Н. Данилову: «Вашему превосходительству небезызвестно, что одним из главных устоев нашего союза является глубокая и слепая вера французского народа в нашу военную мощь и нашу готовность использовать эту мощь в тот день, когда существование Франции будет поставлено на карту»¹⁴.

За двадцать лет, прошедших со времени заключения русско-французского блока, изменилось многое. Начало XX в. было временем приближающейся первой волны разочарования французов в русском союзе, свидетелем которого стал один из его творцов – генерал Н. Н. Обручев. 17 (30) ноября 1902 г. военный министр генерал А. Н. Куропаткин записал в своем дневнике: «Обручев, только что приехавший из Франции, указал, что охлаждение к нам уже замечается. Что социалисты и радикалы, в руках коих теперь находится власть, с недоверием относятся к России, ибо самодержавный режим им ненавистен»¹⁵.

За эти годы Россию начали узнавать, после революции 1905–1907 гг. она во многом утратила популярность, поражение в Русско-японской войне убавило убежденности в безграничности ее силы, тем не менее вера в русскую армию оставалась действенным элементом союза и кредита правительства на французском рынке ценных бумаг. К 1913 г. Россия была должна Франции 17 млрд франков, при этом на внешние государственные займы приходилось 10,616 млрд. Следует отметить, что Франция в качестве торгового партнера России (на 1910 г.: ввоз – на 53,368 млн, вывоз – на 93,7 млн рублей) значительно уступала Германии (на 1910 г.: ввоз – на 440,951 млн, вывоз – на 390,6 млн рублей) и Великобритании (на 1910 г.: ввоз – на 153,547 млн, вывоз – на 314 млн рублей)¹⁶. У союза с Россией были финансовая подоплека и стратегическая основа, но он практически не имел экономической составляющей. Такая комбинация могла основываться только на чувствах и вере в Петербург как гаранта безопасности Парижа. Теперь эта вера ставилась под вопрос, во всяком случае частью общественного мнения республики. В немалой степени подъему критики в адрес России способствовало и повышение уверенности в собственных силах – морских и сухопутных, о чем сообщали с 1911 г. русские дипломаты¹⁷.

Не будет преувеличением сказать, что французская печать уделяла пристальное внимание русской армии. В 1909 г. с подачи Министерства иностранных дел и военного ведомства она забила тревогу по поводу упразднения русских крепостей в Царстве Польском, видя в этом и результат влияния немецкой партии при русском дворе, и желание русского генералитета занять пассивную оборону в начальный период будущей войны¹⁸. Если первое предположение было чистейшей воды фантасмагорией, то второе до известной степени отражало реалии. Русская армия еще не оправилась от проигранной войны и революции и не была готова к активным действиям в случае нового столкновения. В этом и коренилась смертельная опасность для Франции. После боснийского кризиса многие газеты и журналы выступили со статьями, убеждавшими своих читателей, что в армии союзника начались перемены к лучшему и что она уже восстановила свою боеспособность, а в будущем явится гораздо более серьезной силой¹⁹.

В феврале 1912 г. в Москве был собран съезд начальников окружных штабов и генерал-квартирмейстеров, чтобы рассмотреть вопрос о целесообразности и возможности нанесения главного удара по Австро-Венгрии. В 1912 г. ГУГШ не сомневался в том, что в случае войны Германия большую часть своей армии развернет против Франции, оставив на восточных границах небольшие силы для прикрытия. План, предусматривавший возможность обороны на первом этапе войны, устарел²⁰. 15 (28) февраля под руководством генерала Я. Г Жилинского началась работа.

Проект нового плана был представлен начальником штаба Киевского военного округа генералом М. В. Алексеевым²¹, это была записка под названием «Общий план действий». В ней он совершенно верно оценил, что глубина австро-итальянского антагонизма исключает вступление Италии в войну на стороне противников Антанты, а кроме того, Германии придется учесть вероятность выступления Англии на стороне русско-французского союза. На основании всего этого генерал делал совершенно правильный вывод о том, что главный удар немецкая армия нанесет против Франции. Он снова предложил нанести главный удар против Австро-Венгрии, выделив для действий против Восточной Пруссии около шести корпусов: «Австрия, бесспорно, представляется нашим основным врагом; по количеству выставляемых сил она же будет опаснейшим противником. Успехи, одержанные против Австрии, обещают нам наиболее ценные результаты; сюда, казалось бы, и следует решительно, без колебаний, направить наши войска»²².

Совещания шли с 11 часов утра до 7 часов вечера в здании штаба округа без перерыва. «Спасибо еще, что штаб Московского округа расщедрился и дал чаю с бутербродами, а то совсем пришлось бы тяжеловато, – писал на третий день работы М. В. Алексеев. – Сегодняшним днем я все-таки доволен; то, что пришлось говорить, мысли, которые считал нужным высказать, – приняты и в мере возможного будут приняты к осуществлению, если только военный министр в присутствии командующих войсками присоединится к решениям, принятым сегодня. Доволен вовсе не потому, что принято «мое», но потому, что это подсказывается сутью дела, вытекает из требований разума. Мы еще далеки от смелого размаха и соответствующего решения, все еще сильны останавливаться на половине пути, но и то, что принято, составляет такой шаг вперед в смысле ясности и определенности, что я вправе быть довольным»²³.

В какой-то степени эти предложения были учтены при подготовке к войне, в частности в отношении особого внимания к Галиции. Именно после этого совещания были приняты знаменитые планы «А» и «Г», каждый из которых предусматривал наступление и на австрийском, и на германском направлениях. Даже в случае нанесения основного удара по Германии задачи русской армии формулировались следующим образом: «Наша задача. Обеспечение сосредоточения всех армий в избранных районах, замедляя наступление противника. Вслед за этим – для войск, действующих против Германии, переход в наступление вторжением в Восточную Пруссию, а для войск, действующих против Австрии, вторжение в Восточную Галицию из пределов Киевского военного округа, замедляя наступление австрийцев в пределы Варшавского военного округа»²⁴. Задачи плана «А» формулировались более расплывчато, но тоже предусматривали перенос военных действий на территорию противника.

Многое при этом зависело от того, как будет действовать Германия. В распоряжении кайзера была огромная сила: 216 полков пехоты и 18 егерских батальонов (633 батальона), 103 полка кавалерии (510 эскадронов), 94 полка артиллерии (574 батареи). При этом 23 корпуса мирного времени (17 прусских, включая гвардейский, три баварских, два саксонских, один вюртембергский) в случае мобилизации увеличивались еще на два корпуса. В таком случае 58 дивизий полевых войск (714 батальонов, 459 эскадронов, 3948 легких и 388 тяжелых орудий) при поддержке 41 резервной дивизии давали в первую линию германской армии 102 пехотные (1260 батальонов), 11 кавалерийских (597 эскадронов) дивизий, 922 легкие батареи (5532 орудия), 97 тяжелых батарей (388 орудий), всего 1260 тыс. штыков, 89 550 сабель при 2514 пулеметах. Германия имела 4477 тыс. обученных и 5390 тыс. необученных военнообязанных²⁵.

Неудивительно, что выбор между двумя планами действий русской армии определялся направлением главного удара ее германской противницы. Однако его так и не сделали, и было принято паллиативное решение, предусматривавшее возможность проведения одновременно двух наступлений, при этом на более или менее существенное превосходство в силах русская армия могла рассчитывать только на германской границе. На восточно-прусском направлении, где ожидалась концентрация от 16 до 25 немецких дивизий, предполагалось сосредоточить 30 дивизий (из них 11 второочередных), а на австрийском – 48,5 (из них 13 второочередных), которые могли встретить от 43 до 47 дивизий противника. Кроме того, два корпуса выделялись в армию обеспечения и пять корпусов из Сибири и Туркестана, прибывавших на фронт в последнюю очередь, становились резервом Верховного главнокомандования²⁶.

18 февраля (2 марта) 1912 г. М. В. Алексеев писал: «В общем совещания наши подходят к концу. Теперь то же самое, но очень старательно предстоит проделать перед иным почтенным собранием. Если ко всему намеченному присоединится военный министр, то я скажу, что время не потрачено даром; кое-какой шаг вперед мы делаем, кое к чему приходим. Лишь бы не прозевали и не упустили весною минуты, если нам весною придется воевать. Но мы так боимся «дерзать», так опасаемся израсходовать раньше времени «грош», что я боюсь и в наших богов не особенно верую. На бумаге – ладно, а чтобы оказалось ладно и в жизни, нужно уметь, как я сказал, «дерзать». Мы разучились делать это»²⁷. При этом генералы и в Петербурге, и в Москве не разучились вести себя довольно воинственно и, как это ни странно, не особенно скрывали то, чем они занимались.

Проезжавший через Москву русский посол в Австро-Венгрии встретился с директором архива МИДа в Первопрестольной и счел необходимым с тревогой сообщить С. Д. Сазонову: «Он (то есть князь Львов. – А. О.) обратил мое внимание на совещание генералов в Москве, которые изучают мобилизационные планы и совершенно открыто говорят об очень близкой войне с Австро-Венгрией… К сожалению, в Петербурге в военных кругах я также слышал воинственные речи по отношению к Австрии. Говорят слишком много»²⁸. Почтенное собрание, о котором писал М. В. Алексеев, должно было рассмотреть проекты будущих начальников штабов Германского и Австро-Венгерского фронтов – генералов Н. А. Клюева и самого М. В. Алексеева. В марте того же 1912 г. они получили указание детализировать выполнение поставленных перед их фронтами задач. Генерал Н. А. Клюев ограничился общими рассуждениями. Важно отметить, пожалуй, его мысль о том, что в первые 12 дней мобилизации, пока не будет выяснена дислокация германских частей и закончено сосредоточение русских, перевозка последних могла производиться вне зависимости от того, какой план принят при начале мобилизации. Сам же он склонялся к принятию плана «А».

Педантичный М. В. Алексеев представил гораздо более детальный проект действий. Он исчислял силу противника в 13 корпусов, из которых семь будут наступать в тыл Варшавского округа в направлении на Люблин и далее на Брест с целью гигантского окружения, о чем, кстати, и мечтал Ф. Конрад фон Гетцендорф. Учитывая превосходство противника в сроках мобилизации, М. В. Алексеев предлагал на первом этапе до сбора главных сил ограничиться обороной и сорвать планы австрийского командования²⁹, а после этого перейти в контрнаступление с целью разгрома противника в пределах Галиции. Особое внимание он уделял тому, чтобы не дать возможность австро-венгерской армии отступить на юг к Днестру или на запад к Кракову³⁰. Таким образом, фактически предлагалась концепция большого пограничного сражения, успешное завершение которого позволило бы овладеть Карпатами и выйти на Венгерскую равнину.

Париж был информирован о результатах московских совещаний: для французов уже не составляло секрета, что Россия готовится к наступательным действиям в будущей войне³¹. На рубеже 1913–1914 гг. тон французской прессы изменился. «Декабрьские и январские выпуски французских журналов, – отмечал в феврале 1914 г. «Военный сборник», – оживленно обсуждают ту степень содействия со стороны России, на которую Франция может рассчитывать на будущую войну. Нельзя сказать, чтобы ворох статей на эту тему производил особенно выгодное впечатление. Некоторые статьи носят несерьезный, рекламный характер; тон других – неприятен»³². Речь шла прежде всего именно о публикации в «Корреспондант», где, в частности, говорилось и о том, что, поскольку именно сейчас Россия нуждается в деньгах, настало наиболее удобное время для «стратегического вымогательства», то есть принуждения русской армии выбрать именно германское направление своим основным стратегическим приоритетом, а русского правительства – к приоритету железнодорожного строительства на западных границах³³.

Необходимо отметить, что военные республики не были столь пессимистичны в оценке состояния русской армии и не столь бесцеремонны в действиях и пожеланиях. При встрече с русским военным агентом во Франции полковником А. А. Игнатьевым генерал Ж. Жоффр счел необходимым высказать свое отношение к подобного рода публикациям и реформам, идущим в русской армии: «У нас не представляют себе, какая огромная работа идет в настоящее время в вашей армии»³⁴. Публикации во французской прессе были названы в «Военном сборнике» «клюквой», там содержались столь очевидные ошибки, что армейский журнал не мог не удивиться: «Русская армия имеет столь колоссальное значение для Франции – и французские журналисты ленятся изучать ее хотя бы по немецким справочникам»³⁵. В защиту России (и «русского займа») выступил орган финансистов Debats. А. А. Игнатьев счел необходимым передать пожелание русского посла во Франции А. П. Извольского дать отпор «Корреспондант» в «некоторых серьезных органах нашей прессы»³⁶. Вслед за союзниками вскоре выступили и противники.

Помощник управляющего делами Совета министров А. Н. Яхонтов вспоминал, что в правительстве обращали внимание на рост воинственных заявлений в германской и австрийской прессе: «Некоторыми немецкими журналистами и писателями настойчиво проводилась мысль о необходимости войны, дабы остановить поступательное развитие мощи России»³⁷. Русский посол в Великобритании граф А. К. фон Бенкендорф обращался к С. Д. Сазонову 28 февраля 1914 г.: «Это запугивание войной, производимое германской прессой, – отвратительный и неприятный, если только не опасный симптом. Лишь бы только русская пресса задерживалась на этом не слишком долго; необходимо дать решительный ответ в течение одного или двух дней. Хочется думать, что так это и будет»³⁸. Так оно и случилось.

27 февраля 1914 г. в вечернем выпуске «Биржевых ведомостей» вышла статья, инспирированная военным министром генералом В. А. Сухомлиновым, которая называлась «Россия хочет мира, но готова к войне»³⁹.

Однако эта статья, утверждавшая, что русская армия полностью готова к будущему испытанию на поле боя, скорее укладывалась в русло германской пропаганды, чем осаживала ее русофобию. Неслучайно «Локаль анцайгер» (Local Аnzeiger) перепечатала ее под названием «Россия готова; Франция также должна быть готова». И хотя даже в немецком варианте осталось заявление о том, что ни Петербург, ни Париж не желают войны, реакция германских политических кругов была очень острой⁴⁰. Тем не менее уже

28 февраля (13 марта) статс-секретарь по иностранным делам Готлиб фон Ягов встретился с русским послом в Германии С. Н. Свербеевым и заявил, что германское правительство не поддерживает алармистские настроения своей прессы. В тот же день «Норддойч алгемин цейтунг» (Norddeutche Allgemeine Zeitung) опубликовала заметку, соответствующую его заявлениям, где сообщалось, что Германия не имеет оснований для беспокойства⁴¹. Тем не менее беспокойство все же демонстрировалось.

Министра иностранных дел Великобритании для разговора по поводу сухомлиновской статьи даже посетил германский посол князь Макс фон Лихновский. Эдуард Грей попытался успокоить его, заявив, что не надо придавать особого значения публикациям газет вроде «Нового времени», где, кстати, вскоре появилась и статья острой антианглийской направленности. Э. Грей, судя по его собственным словам, не обратил на нее внимания⁴². При этом М. фон Лихновский вел себя так, как будто бы вечернему выпуску «Биржевых ведомостей» от 12 марта ничего не предшествовало, в том числе и публикации в «Таймс» статьи «Что это значит?» относительно нападок на Россию в германской прессе, по поводу которой он вынужден был давать объяснения Э. Грею 10 марта 1914 г.⁴³ Впрочем, князь всего лишь исполнял инструкции. Сам он весьма скептически относился к алармистским настроениям в Берлине, а на тревоги Теобальда фон Бетман-Гольвега отвечал, что слышит рассказы о подготовке России к войне в ближайшее время уже в течение трех десятилетий⁴⁴. Правда, эта точка зрения не относилась к числу распространенных в Германии и Австро-Венгрии.

Один из генералов австрийской армии обратился к подданным империи с призывом собрать на нужды ее обороны 700–800 млн крон. Сделать это было совершенно необходимо для сохранения государства от русской угрозы⁴⁵. С 1868 г., когда в Дунайской монархии была введена всеобщая воинская повинность, по финансовым и другим соображениям только 20 % молодых мужчин призывного возраста прошли через службу в армии. Требования экономии привели к тому, что вместо положенных по закону трех лет солдаты часто служили только два года, после чего посылались в долгосрочный отпуск⁴⁶. С 1873 г. армия Австро-Венгрии крайне слабо финансировалась. С 1890 по 1907 г. военные расходы империи увеличились всего на 35 %, в то время как расходы по Министерству внутренних дел – на 102 %, по Министерству народного просвещения – на 102 %, по Министерству финансов – на 81 %, по Министерству торговли и путей сообщения – на 279 %, Министерству земледелия – на 111 %, Министерству юстиции – на 83 %⁴⁷.

За десятилетие 1903–1913 гг. рост военного бюджета начался только после аннексии Боснии и Герцеговины в 1908 г., однако и он был недостаточен. В 1907 г. расходы на армию составили 350,486 млн, в 1908 г. – 442,599 млн, в 1909 г. – 523,356 млн крон, но в 1910 г. они уже упали до 366,571 млн и к 1913 г. достигли лишь 430,935 млн.⁴⁸ В 1911 г. на семилетнюю программу усиления армии и флота было выделено 200 млн крон, а в 1912 г. генерал Мориц фон Ауффенберг, тогда военный министр, внес проект экстраординарного военного кредита в 250 млн, большая часть которых должна была пойти на перевооружение артиллерии. Но эти проекты не успели получить полную реализацию⁴⁹.

Артиллерия австрийской армии состояла из 45 полевых пушечных полков (168 батарей, 1008 орудий), 14 полевых гаубичных полков (56 батарей, 336 орудий). В составе ландвера числилось восемь полевых дивизионов (16 батарей, 96 орудий), восемь конно-артиллерийских дивизионов (24 батареи, 96 орудий) и 14 тяжелых гаубичных дивизионов (28 батарей, 112 орудий). Гонвед имел семь артиллерийских полков (36 пушечных батарей, 144 пушки, 10 гаубичных батарей, 40 гаубиц)⁵⁰. Осадная артиллерия состояла из 97 четырехорудийных батарей (388 орудий), в основном это были орудия от 150 до 210 мм, но в 1912 г. благодаря М. фон Ауффенбергу завершались работы над новой 30,5-см мортирой на автомобильной тяге – новейшего и одного из самых мощных орудий своего времени⁵¹.

Армия Австро-Венгрии состояла из 16 корпусов, 33 пехотных, восьми ландверных и семи гонведных пехотных, шести кавалерийских дивизий⁵². Она насчитывала 102 пехотных, четыре тирольских имперских стрелковых, четыре босно-герцеговинских пехотных полка, 28 стрелковых и один босно-герцеговинский стрелковый батальон (всего 467 батальонов)⁵³, 42 кавалерийских полка (15 драгунских, 16 гусарских, 11 уланских – всего 252 эскадрона)⁵⁴. Австрийский ландвер насчитывал 35 пехотных, два горных, шесть уланских полков⁵⁵, дивизион тирольских и дивизион далматинских конных стрелков (41 эскадрон)⁵⁶. Гонвед Венгрии имел в своем составе 28 пехотных полков и одну отдельную Фиумскую роту⁵⁷, а также 10 гусарских полков (60 эскадронов)⁵⁸. Число обученных солдат в возрасте от 21 до 34 лет в 1912 г. равнялось 1419 тыс.: из них под знаменами – 297 тыс. (21–23 года), в резерве – 567 тыс. (24–30 лет), в ландвере и гонведе – 403 тыс., два класса ландштурма – 152 тыс. (33–34 года). А вместе со слабо обученными их количество составляло до 2200–2250 тыс. человек⁵⁹.

Резко увеличить эту численность было невозможно из-за финансовых проблем. «Явная слабость нашей армии, – вспоминал граф Оттокар фон Чернин, – отнюдь не была виной отдельных солдат, а, скорее, продуктом всех условий государственного строя Австро-Венгрии. Она была плохо снаряжена и вступила в войну с очень незначительной артиллерией; виноваты в этом ряд военных министров и парламенты»⁶⁰. К 1913 г. расходы подданных Франца-Иосифа на пиво, вино и табак втрое превосходили траты на имперскую оборону. Ежегодно военное обучение проходили 0,29 % населения империи, в то время как во Франции – 0,75 %, в России – 0,35 %, в Италии – 0,37 %. Численность австрийской армии мирного времени, составлявшая 27 тыс. офицеров и 442 тыс. солдат, равнялась 0,91 % населения страны. В результате к началу войны Австро-Венгрия смогла выставить армию в 2265 тыс. (из них в поле – 1400 тыс., по сравнению с Францией, которая при населении в 37 млн выставила в поле 2150 тыс.⁶¹, а призвала 4 млн) из населения в 52 млн человек⁶².

Один из австрийских писателей предвоенного периода, творивший под весьма ярким псевдонимом Кассандер, обращался к своим читателям: «Вооружайтесь, вооружайтесь. Вооружайтесь для решительного боя. Балканы мы должны приобресть. Нет другого средства для того, чтобы остаться великой державой. Для нас дело идет о существовании государства, об избежании экономического краха, который, несомненно, повлечет за собой распадение монархии. Для нас дело идет о том, быть или не быть. Наше тяжкое экономическое положение может быть улучшено только тогда, когда мы приобретем Балканы как исключительную, нам принадлежащую колонию, для сбыта нашего промышленного производства, вывоза излишка населения и нашего духовного перепроизводства. Вооружайтесь, вооружайтесь. Приносите деньги лопатами и шапками, отдавайте последний грош, сплавляйте кубки и серебро, отдавайте золото и драгоценные камни на железо. Предоставляйте ваши последние силы на вооружение неслыханное, какого еще свет не видел, ибо дело идет о последнем решительном бое великой монархии. Дайте ружье в руки отрока и вооружайте старца. Вооружайтесь беспрестанно и лихорадочно, вооружайтесь днем и ночью, чтобы быть готовыми, когда настанет день решения. Иначе дни Австрии сочтены»⁶³.