Текст книги "Генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830–1904). Портрет на фоне эпохи"

На службе в Главном штабе

В 1865 году Главное управление Генерального штаба, составной частью которого был Совещательный комитет, было распущено. Интересно, что Д. А. Милютин закрыл это учреждение накануне австро-прусской войны, опыт которой позже будет изучаться как в России, так и в других странах. В этой войне победа Пруссии во многом была обеспечена ее блестящим ГШ. Но и Милютин нуждался в интеллектуальном, мозговом центре министерства – Комитет пережил ГУГШ, перейдя в структуру Главного штаба под председательство его начальника Ф. Л. Гейдена⁴⁴¹, а Обручев сохранил пост делопроизводителя. Оформление этого комитета, название, которое он получит позже – Военно-ученый, председательство безынициативного Гейдена, бывшего простым исполнителем воли Военного министра, – все говорило о том, что Милютину нужен был потенциально сильный, но абсолютно бесправный орган, который можно будет направить на решение того или иного вопроса по усмотрению Военного министра. Сильный и бесправный аналитический центр – коллективный орган по исполнению воли и шлифовке мыслей Д. А. Милютина. В своих мемуарах он вспоминал о деятельности Комитета в 1866 году: «В Совещательном комитете Главного штаба обсуждались некоторые улучшения в обучении и устройстве войск, указанные опытом войны в Германии (австро-прусской. – О. А.) как по наблюдениям командированных на театр войны наших офицеров, так и по сведениям, доставленными заграничными нашими агентами»⁴⁴².

Вдумчивые современники – Стоффель, Фельдман, Обручев – указывали на улучшение в системе управления войсками, но тщетно. Во всяком случае, журналы Комитета и энергичные резолюции, налагаемые Военным министром, свидетельствуют, что Милютина этот вопрос не интересовал. Он выбрал другое основное направление деятельности Комитета – топографию. Это, очевидно, понял Обручев, сосредоточив свое внимание на военной статистике и топографии. 29 января 1866 года он сделал доклад о необходимости разделения Топографического и Военно-ученого архивов и выделении Военно-топографического депо⁴⁴³. Комитет все более стал погружаться в обсуждение технических вопросов проведения топографических съемок, их обеспечения, а также средств и способов сбора военно-статистической информации.

Именно в этот период Обручев начинает активно привлекаться Милютиным в качестве составителя записок по вопросам, привлекающим внимание военного ведомства. Еще 23 ноября 1863 года военный министр получил письмо из Главного управления путей сообщения и публичных зданий, извещающего его о желании императора Александра II рассмотреть вопрос о железнодорожном строительстве на совещании, в котором, кроме Д. А. Милютина, должны были принимать участие ген-ад. главноуправляющий путями сообщения К. В. Чевкин, Свиты Его Величества генерал-майор В. А. Бобринский, имевший значительный опыт управления железными дорогами, и министр финансов М. Х. Рейтерн⁴⁴⁴.

Военное министерство разработало свой проект строительства железных дорог, а для подтверждения своей позиции инспирировало публикацию серии статей под общим названием «Сеть русских железных дорог, участие в них земства и войска»⁴⁴⁵ в «Еженедельных прибавлениях» к «Русскому инвалиду» в 1864 году, после чего они были изданы отдельной книжкой. Автором статей был Н. Н. Обручев. П. А. Зайончковский детально рассмотрел предложения, сделанные Николаем Николаевичем, и роль, сыгранную его записками в железнодорожном вопросе⁴⁴⁶. Однако мне хотелось бы отметить некоторые нюансы, важные для понимания позиции Обручева. К ним я отнесу преимущественное внимание Обручева к южному и юго-западному театрам военных действий: «Географические условия раз навсегда определили преимущественное стратегическое значение Черного моря перед Балтийским»⁴⁴⁷, что вызвано слабой уязвимостью для неприятеля северо-западных границ России.

Судя по тому, что определяющим фактором для свободы действий потенциального противника Обручев считал открытое море (то есть незамерзающее), то очевидно, что таковым было морское государство – Англия – и ее союзники. На Юге они имели существенные преимущества: «В Черном море, напротив (то есть в отличие от Балтики. – О. А.), действия возможны круглый год; борьба может тянуться долго, не прерываемая ни льдами, ни зимой, тянуться настолько, насколько нужно, чтобы дать противнику надежду поставить Россию в затруднительное положение и достигнуть тем шансов на мир. Война может начаться одновременно и на Балтийском, и на Черном море; но силою самих географических условий она должна будет преимущественно сосредоточиться в последнем, представляющем большие выгоды для морских действий»⁴⁴⁸.

Кроме военных соображений, диктующих первостепенное значение Юго-западного и Южного направлений, Обручев называет и политические, которые, по его мнению, были не менее важны:

1. «В жизни государств, соседних нам по Балтийскому морю, трудно ожидать каких-либо перемен, угрожающим основным нашим интересам»⁴⁴⁹. Пожалуй, Обручев ошибался, но кто в Европе думал о том, какую роль вскоре начнет играть Пруссия, и кто в России ожидал, что интересы Петербурга и Берлина пересекутся – и где? – на Балканах и в Турции.

2. В странах, прилегающих к Черноморскому бассейну, изменения, считает Обручев, весьма вероятны. Их ждет и опасается вся Европа, но больше всего они затронут интересы России – ей, следовательно, и нужно быть готовой здесь прежде всего: «Восточный вопрос стих, а не решен. Кто может поручиться, что нашему поколению не придется еще его вновь увидеть, и притом в гораздо большем размере, чем как он проявился в последнюю войну»⁴⁵⁰.

3. Любой успех освободительного движения на Балканах, от Греции до Дунайских Княжеств, обязательно передастся в Венгрию, Галицию и, конечно, в русскую Польшу, где сосредоточены жизненно важные интересы империи.

Итак: «Шансы столкновений с нами одинаковы возможны и на севере, и на юге, но несомненно, что на юге они имеют несравненно большую вероятность (выделено Обручевым. – О. А.), чем на севере, что в дунайско-черноморском районе могут быть составлены против нас исподволь систематически дальней рукой (выделено Обручевым. – О. А.) весьма серьезные комбинации, искусно прикрытые лишь до первого удобного случая»⁴⁵¹. Этим взглядам Обручев не изменил. В дальнейшем он неоднократно повторял их в своих записках, планах, письмах и выступлениях. В своем письме к Д. А. Милютину в 1886 году он отмечал: «Насколько вы знаете, мне представляется несомненным существование для России только двух коренных исторических вопросов, из-за которых стоит лить русскую кровь. Это вопрос польский (или галицийский) и вопрос босфорский. Волей-неволей они должны решиться войной, и именно к этой войне (то есть на юго-западе и юге. – О. А.) нам и следует готовиться»⁴⁵².

Предложения Военного министерства по железнодорожному строительству, как известно, были тогда отвергнуты, в частности, по финансовым соображениям. Это, очевидно, и было причиной появления новой серии аналогичных по значению статей, но уже по финансовому вопросу. Но прежде чем приступить к их анализу, мне хотелось бы подчеркнуть исключительно важное значение выводов Обручева, касающихся Черного моря и прилегающих к нему театров военных действий, для понимания позиции русских военных кругов как минимум на ближайшее тридцатилетие. Обручев кратко и емко сумел сформулировать концепцию стратегических приоритетов России, аргументировать эту концепцию, предполагавшую особую военную активность России в дунайско-черноморском районе. Эта концепция станет традицией для младшего поколения русских офицеров ГШ, для учеников Обручева, таких как А. А. Поливанов, то есть для составителей планов русской армии в Первой мировой войне. Но вернемся к финансам.

В 1866 году появляется новая серия обручевских статей, также в «Еженедельном прибавлении» к «Русскому Инвалиду», изданная отдельной книжкой под общим названием «Наше финансовое положение». Автор детально рассматривает историю и причины финансового кризиса в России, влияние внешнего фактора и, наконец, пути выхода из сложившейся ситуации. Обручев энергично полемизирует с позицией финансового ведомства. История русских финансов, считает он, по целому ряду причин является историей финансового кризиса, который начался задолго до окончания Крымской войны: «…все ее (России. – О. А.) государственное существование, вплоть до настоящего царствования (выделено Обручевым. – О. А.), было непрерывным экономическим и финансовым кризисом, и… то, что она ныне испытывает, есть не более как расплата за вековое (выделено Обручевым. – О. А.) прошедшее, – расплата – необходимая для вступления в новую жизнь»⁴⁵³. Если сущность всякого кризиса, финансового и экономического, заключается в недостатке средств к удовлетворению потребностей, то Россия, рассуждает автор, не выходила из этого состояния с тех пор, как она стала участвовать в европейском политическом концерте, то есть с царствования Петра I.

Громадный потенциал внутренних сил России не был развит, и фатальное несоответствие между требованиями внешними, заданными самим географическим положением России, и этой неразвитостью вынуждало жить в долг, в счет будущего. У России не было выбора, ей приходилось бороться не просто за могущество, а за самую жизнь свою, подчеркивает Обручев: «Чем энергичнее боролась Россия за упрочение своего политического существования, тем шире приходилось ей прибегать к долгам»⁴⁵⁴. Военные, отмечает автор, понимают закономерность этого процесса: «И не в укор будь сказано людям, видящим во всяком внешнем развитии непременный ущерб внутреннему благосостоянию, мы высоко ценим те жертвы, которые приносила Россия для своего политического могущества. Без него не пользовались мы и тем, что имеем, едва ли ушли бы в культуре далее Бухары и Коканда, а в политических воззрениях далее какого-нибудь Липпе-Детмольда. Самое слово Россия звучало бы для Европы совершенно тем же значением, как Черемисия, Мордва, много-много древняя Московия; в общем же мировом говоре оно уже ничем бы не звучало»⁴⁵⁵. Значит – быть мощной империей или прекратить политическое существование – вот выбор путей России. При Петре I Россия предпочла бытие небытию. В условиях ограниченного оборотного капитала, недостатка звонкой монеты – «живых» денег – это означало мобилизацию живой силы: «Нужен царю дворец – он сам берет топор и рубит себе дворец. Нужна регулярная армия – всех обязывает военною службою, всех обязывает кормить, одевать, помещать, передвигать войска, частью деньгами, но преимущественно натурою (выделено Обручевым. – О. А.)»⁴⁵⁶. Примерно такая же система продолжалась вплоть до царствования Екатерины II, при которой государство изыскало новую форму мобилизации ресурсов – кредит, каковой представили ассигнации. «Ассигнации служили для России первым наглядным, числовым испытанием соразмерности ее потребностей с развитием внутренних ее средств. Государство стало отказываться от умножения (выделено Обручевым. – О. А.) насильственных бесплатных услуг и в тех случаях, когда не находило денег для покрытия своих потребностей, стало выдавать за доставленные ему предметы или услуги – расписки, гарантировавшие расписковладельцам вознаграждение соответственными же предметами или услугами»⁴⁵⁷.

Однако внутреннее производство не успевало за требованиями государства – поколение екатерининских политиков тоже жило в долг, увеличивая количество ассигнаций: «Потому-то к концу царствования Екатерины, при общей сумме ассигнаций в 157 мил. рублей, каждый ассигнационный рубль упал на 68,5 коп. сер.»⁴⁵⁸. Преемники Екатерины тоже не имели выбора – им навязали войну с целой Европой, явно превышающую средства России, в результате к концу царствования Александра I количество ассигнаций выросло до 630 млн рублей, а ассигнационный рубль упал до 25 коп. сер. Николай I унаследовал долг в 182 млн руб. сер., не считая банковских обязательств по ассигнациям⁴⁵⁹. С 1825-го по 1856 год Россия, списывая старые долги, вынуждена была делать новые, и к окончанию Крымской войны общий долг страны составлял уже 1,5 млрд руб. сер.⁴⁶⁰ Причина этому – отсталость, коренящаяся, по мнению Обручева, в крепостном праве, отмена которого есть центральное событие и в финансовой истории России.

«Жертвы за освобождение крестьян были нашею главною капитальною расплатою по старому долгу; перед ними все остальное бледнеет, тем не менее и другие, меньшие расплаты дали все же сильно себя почувствовать»⁴⁶¹. Реформа вызвала к жизни другие преобразования, и российский бюджет вновь стал фатально дефицитен. Выйти из дефицита правительство может, лишь совокупно развивая всю массу населения. «Государство заимствует силу у единиц общества только для того, чтобы в измененном виде возвращать им ее обратно. И если оно им ее не возвращает, общество необходимо слабеет, приходит в упадок и своим бессилием начинает компрометировать самое существование государства»⁴⁶².

Следовательно, считает Обручев, государство, гарантируя свободу внешнюю, национальную безопасность, должно обеспечить другую свободу – развития благосостояния людей. Реформа вывела Россию на этот путь. Но в чем смысл этих реформ? «Хотим мы догнать Европу, а главное, устоять против нее: нам нельзя медлить на этом пути, а тем более с него сворачивать»⁴⁶³. Европа опять быстро обгоняет Россию. «Как было бы ныне немыслимо выставлять против европейских армий отдельные дворянские дружины с толпой безоружных челядинцев, также немыслимо тягаться и с настоящей европейской производительностью, выставляя против нее лишь отдельные богатые имения, за которыми следуют избы в развалинах…»⁴⁶⁴. Правительство должно стремиться к процветающей общине, которую Обручев считает основной экономической единицей страны: «…весь наш экономический и финансовый вопрос сводится к тому, как добиться, чтобы у нашего мужика стали являться избытки, чтоб из простой рабочей силы, едва поддерживающейся кормом, он обратился наконец в полного человека с непрерывно возрастающими потребностями и средствами к их удовлетворению»⁴⁶⁵. Залогом этого развития будут земства, экономическую сферу деятельности которых нужно расширять. «Государственная воля может давать общее направление жизни народа, но жить за него, работать, думать за всех, руководить каждым частным интересом она не может, не должна»⁴⁶⁶.

Свобода труда и земские учреждения, по мнению Обручева, являются главным условием создания военного могущества новой России: «Не достаточно не желать (выделено Обручевым. – О. А.) войны, надо, чтобы это желание уважалось другими. А для этого первое условие – сделаться сильными, не многочисленною только армиею – которую мы уже имеем, а собственным, внутренним развитием народа, основанном на знании, дружбе и единении»⁴⁶⁷.

Очевидно, работа Обручева имела успех, во всяком случае у военного министра. Но эти статьи интересны и тем, что это первое публичное либеральное выступление Обручева после долгого перерыва. Николай Николаевич явно проявил себя либеральным государственником, сторонником свободного развития личности, предполагая, что высокий экономический потенциал – основа современной войны – достижим только при условии существования современной буржуазной экономики и местного самоуправления.

В 1868 году Милютин вновь подымает вопрос о железных дорогах, но Обручев (27 марта 1866 года он стал генерал-майором, в апреле того же года – управляющим делами ВУКа⁴⁶⁸) составляет уже записку более высокого ранга, представляющую свод соображений Военного министерства. Документ был адресован на высочайшее имя. Александр II, ознакомившись с запиской, оставил запись: «Весьма дельно»⁴⁶⁹. Анализ этого документа, сделанный П. А. Зайончковским, видится мне глубоким⁴⁷⁰. Но хотелось бы отметить, что, цитируя слова Обручева об уязвимости России с Запада, Зайончковский не расшифровал это понятие. Обручев же имел в виду под «Западом» всю европейскую границу России: «Россия, опирающаяся на Азию, представляется по отношению к Европе величайшим государством, неуязвимым ни с тыла, ни с флангов, но удободоступным, однако, с запада, где Балтийское и Черноморское прибрежья открыты нападению неприятельских флотов и десантов, а центр, от Полангена до Троянова вала – вторжению сухопутных армий»⁴⁷¹. Таким образом, Обручев не изменил своим взглядам четырехлетней давности. Впрочем, и эта записка была отвергнута Комитетом министров – удельное влияние военных было еще недостаточным для успешной защиты ведомственных интересов.

Но вернемся к Военно-ученому комитету. Как отмечалось, Обручев был сотрудником ВУК. 1867 год стал решающим для Комитета. Можно сказать, что к концу этого года он уже приобрел форму, в которой застыл надолго. Напомню, что декларируемое назначение Военно-ученого комитета сводилось к тому, чтобы «направлять специально-ученую деятельность генерального штаба (то есть корпуса офицеров ГШ. – О. А.) и топографов и содействовать развитию военного образования в армии»⁴⁷². Став окончательно совещательным органом, несмотря на значительность и важность тем, подлежащих его рассмотрению, Комитет, находясь под постоянным жестким контролем Д. А. Милютина, медленно свернул свою деятельность. Активность Комитета постоянно затухала, что привело к тому, что в период с 1872-го по 1877 год проходило по одному заседанию в год. Комитет должен был рассматривать вопросы, направляемые для обсуждения Военным министром или начальником Главного штаба, а таковые не поступали. Правда, члены Комитета имели право сами выбирать вопросы, но нечасто пользовались этим правом. Однако Комитет успел сделать много, и прежде всего в области составления военно-статистических обзоров России и других стран мира.

В начале января 1867 года на заседании Комитета был заслушан доклад комиссии под председательством П. К. Менькова, обсуждавшей общие основания для составления Военно-статистического обзора империи⁴⁷³. Комиссия пришла к выводу о преждевременности составления общего обзора ввиду незаконченности подготовительной работы по округам и рекомендовала: 1) собрать все документы из архивов Главного штаба и канцелярии министерства, касающиеся обзоров и рекогносцировок Прибалтийского, Западного, Черноморского пространств; 2) возложить оценку документов на членов Комиссии, а на делопроизводителей канцелярии Комитета (то есть на подчиненных управляющего делами ВУКа – ген-м. Обручева Н. Н.) – их обработку; 3) дополнить пробелы рекогносцировками в рамках специальной программы; 4) по возможности распространить эти рекогносцировки на сопредельные с Россией иностранные земли, в особенности прилегающие к юго-западным границам империи⁴⁷⁴.

В конце января того же года Комитет заслушал записку ген-л. Бларамберга «О неисполнении возложенного на него поручения составить при вверенном ему Отделе десятиверстную карту Европейской Турции»⁴⁷⁵. Бларамберг считал, что для составления новой карты необходимо поручить его ген-м. Форшу при содействии ген-м. Обручева, полк. Шепелева и подполк. Штубендорфа, «которые, занимаясь составлением карты Турции в Николаевской академии Генерального штаба, могут вместе с офицерами геодезического отделения сей Академии принять участие в ученой разработке относящихся к сей карте материалов»⁴⁷⁶. Милютин одобрил это решение⁴⁷⁷.

Реально же работу Комитета по военной статистике возглавил Обручев, под чьей редакцией в 1868 году вышел первый «Военно-статистический сборник», положивший начало ежегодной серии, издававшейся вплоть до начала Первой мировой войны. Комитет тем временем погружался в обсуждение планов специальных публикаций по военной истории, образованию и нравственности солдат. Последнее направление в работе Комитета постепенно становится преобладающим. Робкие попытки становления Генерального штаба как учреждения затухли в конце шестидесятых годов XIX века, а ВУК реально был доведен Военным министром до состояния нежизнеспособного и бесправного приложения к Главному штабу, занимавшегося исключительно военным администрированием. Можно сказать, что к концу шестидесятых годов заметно снизилась и активность министерства в проведении реформ в армии. Причина этого, на мой взгляд, в том, что русская армия по своей структуре, организации и даже форме крайне близко подошла к французским стандартам, весьма авторитетным вплоть до 1870 года.

В том же 1867 году Обручев делает обширный доклад об издании сборника новейших путешествий по Европейской Турции, в основном по Болгарии и Фракии. Автор обратил внимание на то, что данные, собранные с 1825-го по 1853 года, значительно устарели и не могут учитываться при военном планировании. Им предлагался сборник материалов двух английских, двух французских и двух русских авторов (поручики Скалон и Григорович) на двадцати печатных листах с картой, информация которого могла отчасти заменить отсутствующие военные маршруты и рекогносцировки⁴⁷⁸. После этого Обручев ограничивается обычной рутинной деятельностью в Комитете, облегченной появлением в 1868 году еще одного делопроизводителя – полк. Фельдмана, обращая свою активность на работу вне ВУКа.

Резкий толчок реформам дала франко-прусская война 1870–1871 годов. Генеральный штаб они, к сожалению, не затронули, коснувшись прежде всего системы комплектования рядового состава. В решении последнего вопроса значительную роль сыграл Обручев. В октябре 1870 года в Главном штабе велась предварительная работа по вопросу о введении всеобщей воинской повинности. Главными действующими лицами, по оценке Милютина, были начальник Главного штаба ген. от инф. граф Ф. Л. Гейден, его помощник ген-л. Г. В. Мещеринов и ген-м. Н. Н. Обручев⁴⁷⁹. На основании их разработок Военным министром в начале ноября 1870 года был сделан доклад на высочайшее имя, вслед за чем вышло повеление от 4 ноября 1870 года о новых основаниях для будущей всеобщей воинской повинности. Это ускорило работу в Главном штабе. Участие Обручева было отмечено зачислением в Свиту на Пасху 1871 года, 28 марта⁴⁸⁰. В штабе теперь работали две комиссии: по составлению устава о воинской повинности и по устройству вооруженных сил.

Успехи германского оружия на полях Австрии и Франции спровоцировали и новый рост военных расходов России, что опять обострило постоянную критику вооруженных сил со стороны министерства финансов. Критики при этом ссылались на опыт Пруссии, причем сравнивались абсолютные, валовые итоги смет военного финансирования. Милютину необходимо было отстоять интересы своего ведомства перед Александром II и членами Государственного Совета. Он вновь обращается к Обручеву, поручая ему подготовить сравнительный разбор военных бюджетов России и Северо-Германского союза: «Задача эта была нелегкая: для правильного сравнения необходимо было, так сказать, переверстать обе сметы, то есть группировать все цифры их по соответствующим категориям, так чтобы сопоставить расходы однородные»⁴⁸¹. Обручев закончил работу в декабре 1871 года. Основные выводы его сводились к следующему.

1. Автор признал, что абсолютные цифры русского военного бюджета превышают северогерманские, но относительные затраты на каждого военнослужащего в России почти вдвое уступают немецким (соответственно 84 р. 90 коп. на 160 р. 10 коп.). Следовательно, рассуждал Обручев, можно говорить о желательности увеличения военного субсидирования⁴⁸².

2. Сравнение абсолютных цифр неверно и ввиду целого ряда особенностей России, как, например, географического фактора, затрудняющего и перевозки, и военно-топографические работы. Кроме того, Военное министерство России имело целый ряд военно-административных статей расхода, которые отсутствовали в Северо-Германском союзе: по казачьим и иррегулярным войскам, по местному управлению на Кавказе и в Азии, по политической полиции в Царстве Польском и др.

3. Наконец, значительное место в русской военной смете занимали чрезвычайные расходы, требуемые для приведения армии и соответствующих отраслей тыла в состояние, сравнимое с армиями Европы⁴⁸³.

Ни о каких сокращениях бюджета без серьезного ослабления военного и политического могущества России, по мнению Обручева, говорить было нельзя. По приказу Милютина записка была напечатана и экземпляры разосланы министрам и членам Государственного Совета. Несмотря на протесты Рейтерна, бюджет Военного министерства не был урезан.

В 1872 году одновременно с двумя комиссиями, готовившими положение о всеобщей воинской повинности, в Главном штабе была начата работа по составлению стратегического обзора России. В начале 1872 года в штаб поступили обзоры возможных театров военных действий из Варшавского, Виленского и Киевского Военных округов, чуть позже – из Одесского округа. Работа по обозрению стратегического положения европейских границ России была поручена Н. Н. Обручеву, а по Кавказскому театру – великому князю Михаилу Николаевичу⁴⁸⁴. В начале 1873 года Обручев закончил стратегическую записку «Соображения об обороне России». Я не вижу необходимости повторять основные ее положения, изложенные П. А. Зайончковским⁴⁸⁵. Однако хотелось бы отметить, что ряд выводов, сделанных этим крупным историком, могут быть уточнены. В частности, Зайончковский отмечает: «Что касается Южного и Юго-западного театров, то по этому вопросу не придавалось большого значения. Военное министерство, судя по стратегической записке, отнюдь не ориентировалось на активную политику России на Балканах»⁴⁸⁶. Кроме того, Зайончковский отмечает два существенных недостатка записки: 1) в записке исключалась возможность движения противника в глубь России на главном ТВД и в силу этого игнорировались какие-либо действия для того, чтобы сделать это вторжение невозможным; 2) недооценка опасности нападения с юга, которая была реальной ввиду действий Англии⁴⁸⁷.

Мне хотелось бы отметить, что сама записка была вызвана к жизни прежде всего изменениями, произошедшими в Германии. Однако вполне оправданное внимание к новой европейской державе, обладавшей исключительно мощной армией, отнюдь не означало недооценки южного направления. Наоборот, Военное министерство, как уже отмечалось, уделяло особое внимание южному и юго-западному направлениям. Так, строительство укреплений Керчи, Николаева шло под личным контролем Э. И. Тотлебена с конца пятидесятых – начала шестидесятых годов XIX века. Кроме того, после разгрома Франции и развала Крымской системы, то есть к началу семидесятых годов XIX века, на южном направлении военные думали не только об обороне. В записке, касавшейся стратегической ситуации в Закавказье, говорилось о наступлении как об основной форме ведения боевых действий. Были определены основные цели: Карс, Эрзерум, Саганлукский проход⁴⁸⁸. Что же касается возникшей потенциальной опасности России со стороны Германии и Австро-Венгрии, то предлагаемая Обручевым система – крепости для прикрытия мобилизации⁴⁸⁹ и кавалерия по границам, укомплектованная по штатам военного времени⁴⁹⁰, – как раз и должна была исключить возможность проигрыша большого пограничного сражения и глубокого проникновения противника в глубь территории России.

1873 год был достаточно напряженным для Обручева. Закончив составление стратегической записки, он принял участие в работе Секретного совещания под председательством Александра II по вопросам введения всеобщей воинской повинности, организации войск и о стратегическом положении России. Обручев был делопроизводителем совещания, которое проходило с 28 февраля по 31 марта 1873 года и где, в частности, обсуждалась его записка. Самый факт участия Обручева в совещании такого ранга говорит о росте его авторитета. Работа Обручева в комиссии по организации войск была отмечена Высочайшим благоволением, с производством в генерал-лейтенанты⁴⁹¹. Через день после производства в новый чин – 15 мая 1873 года – Николай Николаевич был командирован в Турцию, Германию и Австро-Венгрию с целью сбора информации о вооруженных силах этих государств⁴⁹². Выбор маршрута кажется мне символичным с точки зрения определения стратегических приоритетов России. Итак, первой была Турция.

Официально Обручев был отправлен в качестве главного редактора готовящихся в Главном штабе военно-статистических обзоров этих государств для объяснений с военными агентами России. «При этом, согласно неоднократно выраженному мнению нашего посла в Константинополе, генерал-майору (в приказ не успели ввести новое звание. —О. А.) Обручеву представится возможность принять личное участие в разработке программ для собирания статистических сведений о Турции через посредство наших консулов и, пользуясь открытием железнодорожных линий, проехать по наиболее важному пространству Балканско-Дунайского театра»⁴⁹³. Обращает на себя внимание тот факт, что в инструкциях акцент делался на Балканско-Дунайском театре, то есть на той территории, которая, по мнению П. А. Зайончковского, для Военного министерства не имела большого значения.

Обручев решил не задерживаться в турецкой столице, где невозможно было наблюдать за полевыми учениями турецкой армии. Он ограничился визитом к военному министру Гуссейн-Авли-паше, который разрешил Николаю Николаевичу посещение военного лагеря в Шумле, снабдив его султанским фирманом и сопроводительным письмом к командующему Дунайским корпусом (муширу) Абдул-Керим-паше⁴⁹⁴. Встреча в Шумле была предупредительной, русскому гостю показали и лагерь, и учения. Обручев отметил, что турки при обучении пехоты пользуются устаревшим французским уставом, несостоятельность которого, кстати, продемонстрировала франко-прусская война. Николай Николаевич осмотрел места боев 1828 года, посетил Преславу и Рущук, где встретился с местным генерал-губернатором. Обручев отмечал радушие хозяев: «Нельзя было и желать большего внимания и почета, чем какие были оказаны нам как русским (выделено Обручевым – О. А.) в Шумлянском лагере. Поэтому казалось бы политичным, чтобы и с нашей стороны турки видели взаимное расположение»⁴⁹⁵. Подобное развитие событий, с точки зрения Обручева, было бы чрезвычайно полезно в будущем, поэтому он и просил Д. А. Милютина ходатайствовать о пожаловании командующему Дунайским корпусом Абдул-Керим-паше и инструктору артиллерии дунайского лагеря Решид-паше (бывший прусский офицер Вильгельм Штрекер, который был, по словам Обручева, весьма полезен и гостеприимен с русскими) российских орденов, соответствовавших их званиям⁴⁹⁶. Ордена были даны турецким генералам уже по возвращении Обручева в Петербург, и он сам отправил их в азиатский департамент МИДа⁴⁹⁷. На этом формальная часть миссии Обручева была завершена.