Текст книги "Генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830–1904). Портрет на фоне эпохи"

Более существенной частью визита был военно-политический анализ состояния Турции, сделанный Обручевым. Он сводился к четырем основным выводам:

1. Обручев призывал военных России уделять больше внимания топографии Турции, поскольку особенностью Балканского театра войны является его способность к изменению: «Пути, укрепления, населенные пункты – все это быстро здесь меняется»⁴⁹⁸, а армия не может позволить себе иметь превратные сведения.

2. В Турции строятся железные дороги, но они не станут стратегическими путями, годными для быстрой переброски крупных масс войск, так как они «строятся европейской спекуляцией и эксплуатируются европейским сбродом, напоминающим Вавилонское столпотворение»⁴⁹⁹.

3. Турецкая армия, по мнению Обручева, была плохо организована и обучена. Отметив хорошее вооружение турецкого солдата и его высокие боевые качества, Обручев писал: «Заимствовав от европейцев оружие и устав, турки остались чужды их смыслу. С новым оружием они отбивают по-старому темпы (выделено Обручевым. – О. А.) ружейных приемов, сохраняют неповоротливый линейный строй, еле двигающийся даже по ровному месту, производят стрельбу непременно под музыку, а о рассыпном действии и не думают»⁵⁰⁰. Иначе говоря, турецкая армия, по оценке Обручева, не в состоянии проводить эффективное наступление. Техническая часть армии не уступит по качеству российской только там, где есть европейцы. Броненосный флот также не может являть, по мнению Обручева, серьезной угрозы: у турок плохие команды на хороших кораблях. «Но помимо техники вооруженные силы Турции скудны, малопригодны к большим действиям и, если не давать им только опомниться и распутываться, несомненно обречены на новые Кюрюк-Дара и Башкадыклары»⁵⁰¹.

4. Обручев считал, что в политическом отношении положение России ухудшилось, ее влияние и вес в Турции сокращаются. Европа проникает в глубь державы Османов, прежде всего экономически, но и культурно. У России же, полагал Обручев, до недавнего времени было только одно верное средство – религия. Но православие расколото греко-болгарским конфликтом, который несет таким образом опасность потери влияния. Обручев отмечает, что чем слабее будет Турция, тем непримиримее будет к России ее новый враг – Греция: «Греки видят падение Турции и уже претендуют на нее как на законное свое наследие. Чем вероятнее исход турецкого господства на Балканском полуострове, тем враждебнее относятся греки и к нам, и к болгарам, стоящим на пути их будущей политической роли. Не следует обманывать себя, чтоб здесь было возможно какое-либо примирение»⁵⁰². Следовательно, Россия должна проводить последовательную политику поддержки болгар в противовес грекам, ибо развитие болгар будет залогом охраны интересов России в будущем, а возвышение Греции гораздо опаснее для этих интересов, чем даже усиление Турции⁵⁰³. «При скудности наших средств мы можем брать только последовательностью нашей политики. И в этом отношении перед нами ни на одну минуту не должно исчезать, что все наши успехи в будущем прямо будут зависеть от того, насколько нам удастся оградить и спасти болгар от притеснений и турок, и еще более – греков», – заканчивал свое обозрение Обручев⁵⁰⁴, предлагая, таким образом, опираться не на «неблагодарных греков», а на «признательных» России болгар. Эти идеи нашли свою реализацию в русско-турецкой войне 1877–1878 годов.

Возвратившись из командировки в 1873 году, Обручев занялся новой работой. Она была связана с проблемой Царства Польского, анализом значения этой территории, так называемого польского треугольника, для обороны западных рубежей России. Фактически это было возвращение к теме, уже обсуждавшейся в работе Секретного совещания февраля – марта 1873 года. Еще тогда Обручев представил записку, в которой высказал мнение об особом стратегическом значении этого района для России. В ходе обсуждения документа было принято решение о создании укрепленного плацдарма при слиянии рек Буга – Нарева и Вислы по линии Новогеоргиевск – Варшава – Сероцк (или Зегрж). Позже решили отказаться от укрепления Варшавы по причине дороговизны планируемых работ, хотя, с другой стороны, было ясно, что одной реально существующей крепостью – Новогеоргиевском – обойтись невозможно⁵⁰⁵. Это положение и возникшие разногласия как среди военных, так и между ведомствами военным и финансовым, привели к созданию новой комиссии Главного штаба во главе с Н. Н. Обручевым. Летом 1875 года под руководством Обручева была проведена стратегическая рекогносцировка «польского треугольника». Комиссия Обручева была представительной – принятые ею решения определили ход вооружения западной границы России вплоть до 1914 года.

Материалы по крепостям собирались офицерами Варшавского округа до прибытия комиссии из столицы. С 24 мая по 18 июня 1875 года продолжались совместные полевые поездки офицеров группы Обручева, а осенью и он сам был вторично командирован в Варшаву, «чтобы, пользуясь объездом крепостей генерал-адъютанта Тотлебена, представить ему на месте главные выводы летней поездки»⁵⁰⁶. К сожалению, герой Севастополя, по свидетельству своего адъютанта, а позже и биографа Н. К. Шильдера, не любил вмешательства «чужаков» в сферу своей деятельности, каковой он считал фортификацию⁵⁰⁷. Об этом же свидетельствует и Милютин: «Тотлебен не может допустить, что бы кто-либо, а тем более офицер генерального штаба, смел вмешиваться в его владения – то есть в сферу инженерного ведомства. Тотлебен до крайности самолюбив и обидчив»⁵⁰⁸.

Очевидно, что и Обручев, типичный штабист, не побывавший еще «под огнем», не обладал в глазах Тотлебена достаточным авторитетом для подобного вмешательства. Обручев же в докладе позволил себе критиковать ряд укреплений Царства Польского⁵⁰⁹. Это вызвало конфликт двух генералов, который губительно скажется уже через год после описываемых событий при решении вопроса о назначении командующего Дунайской армией и его начальника штаба. Пока же Обручев для подтверждения своей позиции был вынужден ограничиться составлением записки о стратегическом значении Висло-Наревского плацдарма. В составлении этого документа принял участие и представитель артиллерийского ведомства ген-м. Фриде. Записка состояла из шести отделов и приложений в виде карт и частных записок офицеров группы Обручева⁵¹⁰.

Главный вопрос при любой войне России с Германией, а тем более с Германией и Австро-Венгрией, по мнению Обручева, связан с проблемой Польши: следует ли удерживать Царство Польское, или же необходимо начинать оборону на Немане и Буге. С военной точки зрения, рассуждал Обручев, оборона «польского треугольника» является делом весьма рискованным: с трех сторон эта территория охвачена Галицией и Восточной Пруссией, железнодорожная сеть которых дает потенциальному противнику возможность быстрой мобилизации, боевого развертывания и, следовательно, вторжения. С другой стороны, Царство Польское удалено от основных резервообразующих районов русской армии, а сеть русских железных дорог недостаточно развита для того, чтобы по ним было возможно быстро перевезти подкрепления. Даже если войска «польского треугольника» успеют отмобилизоваться, то без новых железных дорог, без модернизации старых им «…будет предстоять непосильная задача вести одним борьбу с несравненно превосходнейшим противником»⁵¹¹.

Казалось бы, военная логика подсказывала необходимость избрания для русских армий линий обороны по Неману и Бугу и путей отступления к ним в случае вторжения австро-германцев. Но все выгоды этого отступления перекрываются одним существенным недостатком – потерей Царства Польского, что, по мысли Обручева, равноценно потере целой кампании, а это совершенно недопустимо. «Во всех столкновениях России с западными соседями отделение от нее Царства Польского и ближайших к нему ополяченных областей будет составлять первую, главнейшую и, может быть, даже единственную цель войны. История уже достаточно убедила Европу, что Россию нельзя одолеть простым походом к Москве и Петербургу. Победить наше громадное государство можно только долгой борьбой с постепенным охватом нашей территории с возможным сокращением и истощением наших средств (выделено мной. – О. А.)»⁵¹². Следовательно, разумно не оставлять Польшу без борьбы – ее легко потерять, но чрезвычайно трудно вернуть.

Тем временем русские крепости – Новогеоргиевск, Александровская цитадель, Ивангород – вытянуты в одну линию, лишены взаимной связи и не могут быть гарантией владения Польшей. Ни одна из крепостей не может принять значительное число войск, но каждая легко блокируется. Кроме того, возможность проведения отступления тоже весьма сомнительна. От западной границы Царства до Бреста почти 500 км, а от флангов – прусских и австрийских позиций – от 230 до 270 км. В случае войны русские войска не могут отступать медленно – велика угроза быть разбитыми на марше, быстрое же отступление может расстроить войска морально и дать повод полякам думать о слабости России⁵¹³. Вывод один: необходимо создать прочное военное положение в Польше, которое было бы гарантией как против удара внешнего противника, так и против возможных колебаний польского населения. Такой гарантией может быть укрепление треугольника Новогеоргиевск – Варшава – Сероцк, так как: а) это географический центр русской Польши; б) здесь находятся ключи к контролю над реками Висла, Буг, Нарев и важнейшими дорогами; в) Здесь административно-культурный центр Царства Польского.

Позиция на Буге и Немане должна прикрывать наши войска от обхода, вынуждая противника на фронтальные, то есть на самые безрезультатные атаки⁵¹⁴. Русские крепости в Польше часто строились как точки скорее политического, чем стратегического значения. Обручев предлагал придать им прежде всего военный характер, для чего необходимо: 1) обеспечить Висло-Наревский плацдарм от захвата открытой силой; 2) район не должен требовать значительных гарнизонов и одновременно быть готовым вместить значительное число войск – от двух до трех дивизий нового состава дополнительно; 3) район должен представлять все удобства активных полевых действий – переправ через реки, вылазок из крепостей и т. д.; 4) район должен быть обеспечен запасами не менее чем на десять месяцев⁵¹⁵. Предложения Обручева носили чрезвычайно важный характер. Они закладывали традицию оборонительной политики России в этом районе.

Важно отметить, что Николай Николаевич еще в 1874 году пришел к мнению, что политика Германии в Европе приведет к общеевропейской войне⁵¹⁶, что требовало усилить оборонительные сооружения на западных границах России. Однако доводы Обручева стали убедительными только после Берлинского конгресса. Только 29 января (10 февраля) 1880 года император согласился «в необходимости заняться неотлагательно приведением наших западных крепостей в большую готовность к обороне»⁵¹⁷. Окончательно предложения по укреплению «польского треугольника» были приняты в качестве правительственной программы лишь летом 1880 года. 1 июня 1880 года Д. А. Милютин наложил на обручевский доклад резолюцию «Высочайше повелено исполнить как предложено»⁵¹⁸.

События на Балканах середины семидесятых годов XIX века отвлекли внимание русского правительства от западных границ. Они в конечном результате привели к войне с Турцией в 1877–1878 годах. Значение этой войны для истории России, ее Вооруженных сил чрезвычайно велико. Эта война стала важной вехой не только в жизни страны, но и в жизни Обручева, который сыграл значительную роль в ее подготовке, проведении и в подведении ее политических итогов.

Глава III

1875 год. Восстание на Балканах, причины и начало Восточного кризиса. – Восточная политика России в 1875–1876 годах. – Ливадийские совещания. Первый план войны. – Московская речь императора и частичная мобилизация армии. – Россия и Турция. Война или реформы. – После Константинопольской конференции. Последние колебания. Планирование войны. – Колебания преодолены. – Война. – Мир. – Мир на грани войны. – После Берлина. – Миссия в Восточной Румелии

1875 год. Восстание на Балканах, причины и начало Восточного кризиса

В июле 1875 года началось восстание христианского населения в турецких провинциях – Герцеговине и Боснии. Причиной были злоупотребления турецких властей и исключительно неблагоприятные природные обстоятельства в основных зернопроизводящих районах Османской империи. Наводнения сменялись засухами, а ними следовали эпидемии⁵¹⁹. Неурожаи 1873–1874 годов в Анатолии привели к тому, что Малая Азия была охвачена голодом. Банковский кризис 1873 года в Константинополе привел к удорожанию «живых денег», то есть серебра и золота, и росту цен. Турецкие финансы находились в самом плачевном состоянии. Финансовый кризис был постоянным. Не помог даже временный отказ от выплаты процентов по французским ценным бумагам после франко-прусской войны⁵²⁰. Сумма займов, размещенных правительством султана на Лондонском биржевом рынке с 1854-го по 1874 год, равнялась 180 259 836 фунтам стерлингов (не считая железнодорожного займа 1870 года в 31 млн фунтов стерлингов), из которых к середине 1870 годов невыплаченными оставались 170 874 420 фунтов стерлингов⁵²¹.

Правительство охватила какая-то займовая лихорадка. «До эпохи преобразования, – отмечал русский публицист, – Турция была государством бедным, но по крайней мере она не имела ни внутренних, ни внешних долгов. Прежде это было государство бедное: теперь это государство разорившееся. Министры султанов прежнего времени страшились долгов как честные дикари; министры Абдул-Меджида и особенно Абдул-Азиса живут долгами; Турцию спасает от банкротства единственно то, что некоторые сильные правительства заинтересованы, чтоб этого не случилось, и что слишком большие капиталы Западной Европы затрачены на поддержку Турции»⁵²². C 1863-го по 1870 год было заключено пять займов на 104 185 860 турецких фунтов⁵²³. С 1871-го по 1874 год было заключено пять новых займов на сумму 98,53 млн фунтов⁵²⁴.

Постоянно увеличивался налоговый пресс, в первую очередь – на христиан. Если «бедель-и аскерие» – откуп от военной службы – ранее собирался с 20 лет, то с 1868 года в Дунайском вилайете его стали собирать с 12 лет, а с 1874 года его стали собирать со всех христиан-мужчин с рождения – по 36 пиастров в год. Сбор денег приводил к повсеместному отчаянию⁵²⁵. Откупщики и бесконтрольные сборщики налогов доводили дело до крайности. Сбор «ашара» – десятины натурой – доходил до 1/5 урожая⁵²⁶. Практика откупов и постоянного повышения налогов для выплаты процентов по внешним кредитам была очевидной, как очевидным было то, что недовольство и мусульман, и христиан этой политикой рано или поздно проявит себя⁵²⁷.

«Из всех европейских порядков, – отмечали „Отечественные записки“ в 1875 году, – Турция легче всего заимствовала искусство делать займы, которые, со времени восточной войны, делались так усердно, что теперь цифра турецкого государственного долга равняется цифре контрибуции, взятой Германией с Франции за последнюю войну»⁵²⁸. Государственный консолидированный долг Оттоманской империи в 1875 году действительно составлял 5,5 млрд франков, только на обслуживание внешнего долга уходило 12 млн турецких лир⁵²⁹. Это составило почти половину всех доходов Османской империи (точнее – 51 %). Дефицит бюджета в 1875 году достиг почти 17 % – 5 млн лир⁵³⁰. Именно в этот момент финансовый кризис поразил банки Европы и США, сделав невозможным очередной внешний заем⁵³¹. Положение турецких финансов резко ухудшилось, что сделало невозможным надежду на безболезненное решение проблемы⁵³². К лету долг по текущим платежам достиг 14 869 245 лир, что составило уже 62,5 % ожидаемых доходов (23 882 940 лир) и 51,4 % запланированных расходов⁵³³.

6 октября 1875 года правительство вынуждено было объявить, что при дефиците в 5 млн лир оно вынуждено ограничить выплаты по купонам внешнего долга 50 %⁵³⁴. На ближайшие пять лет предполагалось ограничить эти платежи суммой в 7,5 млн фунтов вместо 15 млн фунтов. Это решение вызвало значительное недовольство, рассчитывать на новые зарубежные финансовые поступления было невозможно⁵³⁵. В этой обстановке Константинополь вынужден был прибегнуть к режиму экономии. К ноябрю 1875 года армия, флот и чиновники восемь месяцев не получали жалованья. Кризис заставил османское правительство ужесточить налоговый гнет в европейских провинциях, что вызвало общее недовольство⁵³⁶. При этом двор султана продолжал быть центром трат и хищений. В год на его содержание шло около 42,5 млн франков, только пирожные для гарема обходились казне в 400 тыс. франков⁵³⁷.

В конце 1875 года Османская империя была уже банкротом – было ясно, что выполнить своих обязательств по платежам правительство не сможет. Их сумма достигла баснословной величины – около 200 млн фунтов стерлингов. 20 марта 1876 года в распоряжении Порты имелось только 440 тыс. лир – 1/3 суммы, необходимой к выплате 1 апреля 1876 года. Началось нечто совершенно необычное. Французские рабочие на железной дороге в Румелии и английские – на доках в столице империи объявили о забастовке. В июле 1876 года Константинополь объявил о приостановке выплат по долговым обязательствам правительства⁵³⁸. Взрыв в Боснии и Герцеговине был неизбежен. В начале шестидесятых годов XIX в. здесь проживало около 550 тыс. лиц мужского пола, из которых 252 тыс. – православных, 86 тыс. католиков и 211 тыс. мусульман⁵³⁹.

Восстания и вынужденные миграции несколько понизили удельный вес сербского населения провинций. В середине семидесятых годов там проживало около 1,2 млн чел., преимущественно славян, 42 % которых исповедовало православие, 40 % – ислам и 18 % – католицизм. Православное сербское население в основном было сконцентрировано в Герцеговине (православных – 49,37 %, католиков – 15,23 %, мусульман – 34,65 %, включая чиновников и гарнизоны), которая и сама в 1874 году стала жертвой неурожая. Социальная структура населения была сложной – если среди крестьян (свыше 90 % населения), ремесленников и торговцев были представлены представители всех трех конфессий, то помещики-землевладельцы, у которых арендовали землю крестьяне, были исключительно мусульманами. Их количество было невелико: от 7 до 10 тыс. чел., преимущественно славян.

Положение крестьянства было чрезвычайно тяжелым – от 1/3 до 1/2 урожая уходило помещику, 1/8 – на налоги, кроме того, крестьяне несли и дополнительные, не земельные повинности. В целом из годового дохода примерно в 120 рублей крестьянин должен был платить до 85 рублей, в том числе и 8 рублей – на нужды общины и села. Должность сборщика налогов была привилегией, реализация налогообложения практически не контролировалась правительством, широко использовавшим систему откупов. Понятно, что при этом правительственные чиновники при сборе налогов действовали жестко, и прежде всего их жертвой становились христиане⁵⁴⁰. Положение местного крестьянства иностранные наблюдатели считали самым тяжелым из всех христианских подданных султана на Балканах⁵⁴¹. Полная беззащитность этого населения, несмотря на неоднократные декларации (хатт-и хумаюн 1856 года), стала одной из причин восстания в Герцеговине, участниками которого в основном стали католики и православные. Волнения в этой провинции были регулярными. После начала шестидесятых годов они повторились и в конце шестидесятых, и в начале семидесятых.

Еще в ноябре 1872 года часть местного христианского населения, в том числе и православного, обратилось с просьбой о защите к Австро-Венгрии через посредство ее консула в Баня-Луке⁵⁴². Одна из немногих привилегий христиан – право на организацию школ и училищ – начала активно нарушаться турецкими властями в 1873 году. «В прошлом году, – гласил отчет русского МИДа в начале 1874 года, – несколько новых постановлений, изданных Портою и имевших целью ограничить права христиан в деле народного образования, взволновали умы босняков. В силу этих постановлений городские училища, основанные на средства общин, взяты были в ведение турецкого Министерства народного просвещения, а общинам предоставлено было управлять лишь сельскими школами. Видя в этой мере явное стеснение своих прав и не находя защиты у митрополита своего, христиане начали выказывать глухую оппозицию местным властям, которые приняли ее за признак политического заговора. Аресты христиан непрерывно следовали один за другим без всякого повода, лишь по подозрению в том, что они принимают участие в заговоре, а потворство местных властей мусульманам вызвало в некоторых частях Боснии открытое неудовольствие, подавшее повод туркам к принятию более строгих мер. При бездействии местных властей христиане Градишки, не видя иного исхода из положения, в которое они были поставлены крайнею подозрительностию турок, решились обратиться прямо к султану с просьбою о назначении особой комиссии для исследования дела и оказании им покровительства. Рассмотрение этого дела было поручено Портою боснийскому генерал-губернатору, который нашел, что жалобы христиан по большей части были неосновательны или преувеличены. Такое решение произвело сильное волнение в народе; генерал-губернатор назначил следствие над недовольными и грозил им строгим наказанием»⁵⁴³.

В результате такой достаточно традиционной для турок политики уже в 1873 году в сторону австрийской границы потянулись первые беженцы из Боснии и Герцеговины, в основном это были католики⁵⁴⁴. В начале 1875 года имел место ряд инцидентов на турецко-черногорской границе, которые вызвали беспокойство в европейских столицах⁵⁴⁵. Обстановка была напряженной. В январе 1875 года в Вене состоялось секретное заседание коронного совета под председательством Франца-Иосифа, на котором обсуждался план оккупации Боснии и Герцеговины⁵⁴⁶. В апреле-мае 1875 года Франц-Иосиф совершил поездку по Далмации, в ходе которой император открыто принимал делегации от христианского населения соседних Боснии и Герцеговины с жалобами и просьбами о заступничестве и обещал им поддержку. Фактически австрийский монарх демонстративно выступил как защитник подвластных Турции славян, подталкивая их к выступлению⁵⁴⁷. Франц-Иосиф не скрывал, что присоединение Боснии и Герцеговины стало его «излюбленным желанием»⁵⁴⁸. Восставшие надеялись на помощь со стороны Австро-Венгрии и России. В июне 1875 года австрийцы доставили в бухту Каттаро 8 тыс. винтовок и 2 млн патронов, которые немедленно были переправлены в глубь турецкой территории и распределены среди местного населения⁵⁴⁹. Русский посол в Турции считал, что первоначально канцлер Австро-Венгрии граф Д. Андраши надеялся поддержкой славян вынудить Турцию пойти на уступки, в том числе и на предоставление права на железнодорожное строительство на территории Сербии. Масштаб и дальнейшее развитие кризиса испугали Вену⁵⁵⁰.

В ряде деревень Боснии весной 1875 года изгнали сборщиков налогов, действия которых сопровождались к тому же злоупотреблениями. Местный вали (губернатор) Дервиш-паша в ответ на это спровоцировал нападения на христианские общины бандами, составленными из мусульман. Он преследовал две задачи: методом террора максимально запугать большую часть райи и спровоцировать оставшихся непокорными на выступление. Быстрое подавление восстания в случае реализации этого плана сулило значительное продвижение по службе и возвращение в столицу из Боснии, на которую в Константинополе смотрели как на захолустье⁵⁵¹. При молчаливом попустительстве властей начались систематические убийства. Православное население стало покидать Герцеговину, где из беженцев стали собираться четы – партизанские отряды⁵⁵². В марте 1875 года Россия при поддержке Австро-Венгрии попыталась осуществить примирение властей и повстанцев. В Герцеговину с этой задачей был направлен генерал Габриель фон Родич. Славянское происхождение генерала и его знание региона должны были облегчить его миссию, но она не увенчалась успехом. Повстанцы не верили его словам⁵⁵³.

Не более результативными были и его переговоры с Дервиш-пашой. Предложенный план замирения, состоявший из четырех пунктов (вывод или концентрация турецких войск в заранее определенных пунктах на время возвращения беженцев; материальные гарантии Порты беженцам в вопросах восстановления утерянной собственности; возвращение беженцев под контролем европейских держав; сохранение повстанцами своего оружия на случай непредвиденных атак), был неприемлем и для турок⁵⁵⁴. Местные власти спровоцировали конфликт, решение которого они не смогли обеспечить. «К несчастью, справедливо, – вынужден был публично признать и сам султан, – что причины, вызывающие смуту в среде христианского населения, лежат в незаконных действиях некоторых неспособных должностных лиц и в особенности в тех насилиях, которые себе позволяют алчные откупщики податей в надежде на большие выгоды»⁵⁵⁵. Выгод получить действительно не удалось.

Не принесла желаемого для Константинополя результата и открытая ставка на силу, провозглашенная после провала миссии фон Родича⁵⁵⁶. Дервиш-паша не имел в распоряжении значительные воинские силы, 10 (22) июля 1875 года посланный им карательный отряд силою в четыре табора (батальона) был разбит повстанцами у Мостара. После этого восстание начало быстро распространяться по двум провинциям. В августе паша получил подкрепление, а в сентябре был смещен. Турецкие власти направили новые силы в Боснию. Около 25 тыс. повстанцев с большим или меньшим успехом противостояли 30 тыс. турецких солдат. Война быстро приняла характер партизанских действий, повстанцы стихийно использовали тактику «бей и беги», блокируя турецкие гарнизоны в городах, расположенных в равнинах, и уходя от преследования в горы. Турки несли значительные потери – к началу декабря 1875 года из 30 тыс. человек в распоряжении турецкого командования осталось всего лишь 15 тыс. человек⁵⁵⁷.

«Турецкие гарнизоны, – докладывал 31 июля (12 августа) 1875 года Д. А. Милютину русский военный агент в Константинополе, – разбросанные в укреплениях на черногорской границе и в Мостаре, не решаются выступать далеко внутрь страны против банд из опасения потерять эти пункты и обнажить границу. Поэтому внутренность страны и области, гора, леса и сообщения во власти инсургентов. Таким образом, сосредоточение войск для подавления волнений в одном пункте вызывает открытое восстание в другом. Благодаря влиянию трех великих держав на Сербию и Черногорию и также благоразумию князя черногорского, восстание ограничивается пока одной Герцеговиной. Тем не менее, несмотря на нейтралитет Сербии и Черногории, стычки многочисленны и кровопролитны и турки не положили конец восстанию»⁵⁵⁸.

«Единственный способ битвы, признаваемый турками, – писал накануне этих событий майор турецкой службы, – состоит в беспощадной резне и затем в ограблении побежденного неприятеля: без этого ни его жажда мести, ни его алчность не могут быть удовлетворены. Справедливость моих слов подтверждается тем, что даже и в настоящее время для воодушевления солдат начальники нередко обещают грабеж после победы и по 50 пиастров за каждую представленную голову. Такие приманки легко воодушевляют турецкого солдата»⁵⁵⁹. Неудивительно, что жертвой военных действий неизбежно стали крестьяне, которые массами начали покидать мятежный край. Около 200 тыс. беженцев нашли спасение на территории Австро-Венгрии, значительное количество их укрылось в Сербии и Черногории, и около 150 тыс. чел. погибло в этом конфликте⁵⁶⁰. Жертв становилось все больше, турецкие власти заявили о победе над восставшими, но сопротивление продолжалось⁵⁶¹.

12 (24) июля 1875 года старший советник МИД барон А. Г. Жомини известил русского поверенного в делах в Константинополе А. И. Нелидова о программе Министерства иностранных дел по отношению к кризису на Балканах, которая была поддержана императором: «…наш Государь далек от желания вызвать кризис на Востоке, наоборот, Его Величество направляет свою политику ко всеобщему умиротворению, в Турции так же, как в Европе и в Азии. Но достичь такого результата – не значит предоставить событиям развиваться произвольно. Действия дипломатии состоят из нюансов. С турками нужно поступать осторожно и удерживать их; с христианами также. Это двойной расчет. Точными соглашениями предупредить конфликты, ослабить или ограничить их, когда они возникают, помешать им перерасти во всеобщее возмущение – вот то, на что, я думаю, можно надеяться. Это сизифов труд, эти постоянные стремления заделать трещины уже подточенного здания для отсрочки или смягчения его падения – задача не заманчивая, но необходимая. На основе этого желательно добиться соглашения великих держав. Изолированные действия одной стороны будут недостаточны. Можно полагать, что результат может быть достигнут с надлежащей осторожностью»⁵⁶².

Несколько позже, 2 (14) августа 1875 года, Жомини изложил французскому послу в России несколько более конкретно свое видение идиллического образа действий, который должен был разрешить проблему: «Речь идет не о том, чтобы вмешаться во внутренние дела Турции; но державы могут действовать на обе стороны, чтобы побудить восставших к покорности, сербов и черногорцев – к нейтралитету, Турцию– к милосердию и справедливым преобразованиям. Это нравственное воздействие будет тем более действительно, чем единодушнее и тождественнее будет образ действий представителей держав»⁵⁶³. Примерно те же мысли были изложены и британскому послу. Жомини действительно опасался всеобщего восстания на Балканах, за которым последовала бы резня, и искренне надеялся избежать этих событий, последствия которых были труднопредсказуемы⁵⁶⁴.

Эти опасения разделял и русский МИД, в связи с чем им и была принята программа воздействия на державы, а вслед за этим – на участников конфликта. Русская дипломатия попыталась реализовать ее с надлежащей осторожностью, но неизменным негативным результатом. Нюансы не помогли изменить производительность сизифова труда, хотя надежды на возможность достижения общеевропейской договоренности не покидали Петербург с самого начала кризиса.

11 (23) августа Д. А. Милютин отмечает в своем дневнике: «Дела в Герцеговине также озабочивают государя; но сегодня ему было приятно узнать, что английский посол в Константинополе Генри Джордж Эллиот присоединился к послам русскому, германскому и австрийскому для совместного воздействия на турецкое правительство в видах умиротворения восставшего населения и вообще улучшения положения христиан в Европейской Турции»⁵⁶⁵. Приятные известия, как и следовало ожидать, решительно ничего не изменили. 30 августа 1875 года Александр II обратился к Вильгельму I с письмом, призывая его как можно скорее положить конец восстанию путем принуждения Турции к реформам. Эти действия, по мнению российского императора, должны были предотвратить опасность развала Османской империи, которую, по его словам, некем и нечем было бы заменить. Русское правительство стремилось избежать разрастания конфликта и стремилось склонить Константинополь к проведению реформ путем совместного с Веной и Берлином дипломатического выступления⁵⁶⁶. Тем временем предоставленное само себе восстание продолжало разрастаться, что гарантировало невозможность локализации конфликта в пределах мятежных турецких провинций.