Текст книги "Места силы. Шаманские экскурсы. Том 6. Жизнь Карла Юнга. Шаманизм, алхимия, психоанализ"

Слева Кали на теле Шивы, справа Юдифь с головой Олоферна

 работы Доменико Беккафуми, XIV в.

И ту же пару можно разглядеть во многих физических теориях (только я не о физике, а происхождении ее идей). Взять хоть атом Резерфорда. Протон и электрон, очевидно, имеют в качестве первообраза копулирующую пару. Конечно, резерфордовская модель атома (это слово означает «неделимое»), не совсем совпадает с сизигией бога и шакти (монадой, атомом мана). Но это как раз обусловлено тем, что современная физика не может внести в свои построения ничего психического. Поэтому тягу (хотение) Резерфорд смоделировал как притяжение двух зарядов, а смысл (форма) в его модели присутствует как собственно структура атома. В результате, вместо божественной спарки тяги и смысла, получается: два противоположных заряда, соединяющие две разные массы.

Все, довольно примеров того, как мифы и теории вырастают «поверх первообразов». Вернемся к Юнгу. Он, как мы знаем4545
  См. главу «Убийство Зигфрида»


[Закрыть], был недоволен наукой своего времени, старался убить в себе героический дух Декарта, но все же был плоть от плоти этой науки. И потому, толкуя либидо, постоянно скатывался на какие-то физические понятия. Говорил о противоположности зарядов, интенсивности, хотел даже мерить психическую энергию. Но при пересечении границы миров убивал в себе «героя», абстрагировался от интеллектуальной матрицы позитивистского «духа этого времени» и таким образом приходил к примордиальному состоянию, в котором никаких научных условностей нет. В этом состоянии он и обнаружил то, что потом описал как силы своих глубин – «предопределение и хотение» – два первопринципа.

Кали и Шива, из головы которого вытекает река Ганг

Но возвращаясь назад (в себя) из потустороннего трипа, он должен был как-то фиксировать то, что там испытал. И тут культура, в рамках которой он родился и вырос, подсовывала ему свои представления. Если бы Юнг был адептом тантризма, он, возможно, увидел бы не Саломею и Илью, а страшную богиню Кали, танцующую на теле Шивы с отрезанной головой в руке. Но Юнг был сыном пастора, и потому эта архетипика спроецировалась в иудео-христианские образы. Он увидел Илью, самого, пожалуй, известного пророка (смысл), и слепую Саломею (безмозглое хотение), потребовавшую (по чужому наущению) за свой танец (буквально танец майи) голову пророка же (вместилище смыслов). Илья и Саломея, конечно, не так брутально нуждаются друг в друге, как какой-нибудь первобытный бог и его шакти, но нужда все же есть. Саломея слепа, а Илья – ее поводырь, видящий даже то, что невидимо. Илья немощен, а Саломея – хотение, отделившееся от него (его дочь). Перед нами все та же спарка осмысляющего божества и движущей шакти, принципиальная схема архетипического двигателя.

Посмотрим теперь, как эта схема отразилась в психологических теориях Юнга. Например, юнгианская пара «анима» и «анимус». Каждый мужчина имеет в бессознательном женскую ипостась аниму (именно ее и увидел доктор в Саломее, о чем и говорит в «Воспоминаниях»: «Саломея – фигура-анима»). А каждая женщина – анимуса (которого Юнг в общих чертах описал как хранилище правил поведения, что, по сути, соответствует функции Ильи как хранителя закона). Мужчина со своей анимой (как и женщина со своим анимусом) – это и есть целостный человек, способный жить и развиваться, проецируя бессознательную часть своей души (аниму или анимуса) на людей или социальные образования. Скоро мы увидим, что анима (анимус) – это, по сути, окно, через которое люди общаются с духами. В книге «Отношения между „я“ и бессознательным» (1928) Юнг объяснит, что в ходе анализа анима и анимус «становятся функцией отношений сознания и бессознательного». И в следующей главе: «А когда фактор „анима“ утрачивает свою мана, куда она исчезает? Вероятно, тот, кто справился с анимой, получает ее мана»…

Бхайрава (ипостась Шивы) со своей Шакти (Кали).

Непал, XVIII в.

О магии и «мана-личности» мы будем говорить в связи с учителем Юнга, шаманом Филимоном, а здесь лишь несколько замечаний о магической энергетике. В тексте 1928 года «Об энергетике души» Юнг напишет, что в своей прежней книге «Метаморфозы и символы либидо» употребляет выражение «перемещение либидо» для обозначения «превращения энергии» (трансформаций, метаморфоз). И пояснит: «Употребляя его, я подразумеваю смещение психических интенсивностей или ценностей от одного содержания к другому, соответствующее так называемому преобразованию энергии, когда, к примеру, тепловая энергия в тепловом двигателе через давление пара переходит в механическую энергию движения. Энергия определенных психических феноменов тоже преобразуется в другие динамизмы с помощью соответствующих средств».

Тут, похоже, имеются в виду инстинкты, энергия которых (уклон) преобразуется культурой. Надо сказать, в этом тексте, написанном на пике одержимости «номером 1»4646
  См. главу «Нечто потустороннее»


[Закрыть] (после чтения «Тайны золотого цветка», начнется энантиодромия к «номеру 2»), Юнг несколько злоупотребляет физическими аналогиями. И, в частности, говорит, что культура «представляет собой машину, посредством которой естественный уклон используется для выполнения работы». В связи с чем вспоминает турбину, в которую направляется вода, и в результате кинетическая энергия преобразуется в электрическую. Вот так и человек: «Преобразование энергии влечения происходит путем перехода на аналог объективного влечения. Подобно тому как электростанция подражает водопаду, получая благодаря этому его энергию, и психическая машина подражает влечению, получая в результате его энергию».

В качестве иллюстрации этого Юнг приводит один ритуал австралийских аборигенов. Мужчины по весне копают яму, вставляют по ее краям ветки… Делают вульву Земли, а потом пляшут вокруг нее, потрясая копьями (фаллосами) и повторяя: «Не яма, не яма… а манда». Глядеть на женщин при этом запрещено. Юнг уверяет, что эта яма – «аналог женских гениталий, объекта естественного влечения. Многократными выкриками и экстатической пляской дикари внушают себе, будто земляная яма – это и впрямь гениталии, а чтобы эта иллюзия не была нарушена настоящим объектом влечения, никто из них не имеет права смотреть на женщину. Речь идет, стало быть, о несомненной канализации энергии и о ее перенаправлении на аналог изначального объекта посредством процесса пляски… и подражания половому акту».

Слева Махасиддха Гандхапа в облике Будды Ваджрадхары со своей шакти, Тибет, XVII в. Справа Рактаямари, проявление

Ямантаки, победителя смерти со своей шакти, Тибет, XVIII в.

Конечно, этот ритуал – лишь ритуал. Как и любой другой ритуал в любой части света, он может быть эффективным (часто бывает) или нет, но дело сейчас не в этом. Дело в том, что в нем отражается самая суть настоящей магии, а именно: отсоединение энергии от одного смысла и соединение с другим. Или, как говорит Юнг о танце австралийцев, оплодотворяющих яму: «Он – магическое действие, цель которого перенаправить либидо в землю, благодаря чему земля наделяется особой психической ценностью» (либидо). В таком перепрограммировании потоков и состоит вся методология магии: «отвести либидо из его естественного русла… и направить на непривычную деятельность».

Нечто похожее происходит и в процессе психоанализа, когда либидо пациента отсоединяется от какого-либо объекта и переносится на врача. Я уже немного говорил о феномене переноса4747
  См. главу «Выпустить птичку»


[Закрыть] и надеюсь еще поговорить о нем в связи с алхимией. А вот как перенос изображен в «Красной книге»: во время второй своей встречи с Ильей и Саломеей Юнг в какой-то момент садится в кресло Ильи. При этом разговор идет о том, что мысли существуют независимо от мыслящего, и Юнг объясняет, почему оттолкнул Саломею: я «думал, что она любит меня, потому что я являюсь полной твоей противоположностью, что она любит свое зло в моем зле». Тут появляется Саломея, подходит к Юнгу и кладет ему руки на плечи. «Она принимает меня за отца, в чье кресло я сел». Это и есть перенос, переход слепой энергии к новому смыслу, переход потока в новое русло. Дальше начинается проявление смысла, Саломея: «Я знаю, что ты не мой отец. Ты его сын». То есть они уже брат и сестра, а их мать – Мария… Это далеко заведет.

Саломея. Слева в исполнении Франческо дель Кайро, справа – Макены Альберты Бартон. Мужчина часто теряет голову

при столкновении с женщиной, вопрос в том,

как она ею распорядится

Все, довольно примеров того, как мифы и теории вырастают «поверх первообразов». Вернемся к Юнгу. Он, как мы знаем4848
  См. главу «Убийство Зигфрида»


[Закрыть], был недоволен наукой своего времени, старался убить в себе героический дух Декарта, но все же был плоть от плоти этой науки. И потому, толкуя либидо, постоянно скатывался на какие-то физические понятия. Говорил о противоположности зарядов, интенсивности, хотел даже мерить психическую энергию. Но при пересечении границы миров убивал в себе «героя», абстрагировался от интеллектуальной матрицы позитивистского «духа этого времени» и таким образом приходил к примордиальному состоянию, в котором никаких научных условностей нет. В этом состоянии он и обнаружил то, что потом описал как силы своих глубин – «предопределение и хотение» – два первопринципа.

Но возвращаясь назад (в себя) из потустороннего трипа, он должен был как-то фиксировать то, что там испытал. И тут культура, в рамках которой он родился и вырос, подсовывала ему свои представления. Если бы Юнг был адептом тантризма, он, возможно, увидел бы не Саломею и Илью, а страшную богиню Кали, танцующую на теле Шивы с отрезанной головой в руке. Но Юнг был сыном пастора, и потому эта архетипика спроецировалась в иудео-христианские образы. Он увидел Илью, самого, пожалуй, известного пророка (смысл), и слепую Саломею (безмозглое хотение), потребовавшую (по чужому наущению) за свой танец (буквально танец майи) голову пророка же (вместилище смыслов). Илья и Саломея, конечно, не так брутально нуждаются друг в друге, как какой-нибудь первобытный бог и его шакти, но нужда все же есть. Саломея слепа, а Илья – ее поводырь, видящий даже то, что невидимо. Илья немощен, а Саломея – хотение, отделившееся от него (его дочь). Перед нами все та же спарка осмысляющего божества и движущей шакти, принципиальная схема архетипического двигателя.

А нам пора заканчивать экскурс. Подводя предварительные итоги, напомню, что Юнг часто говорит «первообраз», а имеет в виду архетип. Но первообраз – это только структурный аспект архетипа (связанный с Ильей, тем, что относится к пред-определению). А есть еще и другой его аспект: либидиозный, энергетический, двигательный (олицетворяемый Саломеей). Архетип как таковой – это и то, и другое вместе, неразрывная спарка смысла и тяги. Если одно оторвать от другого, исчезнет и архетип. Останется, с одной стороны, голая смысловая схема, а с другой – пустая возможность движения в никуда, бессмысленное рассеяние энергии. Безумная шакти без своего божества и импотентное божество без своей шакти. Только в единстве они архетип, подвижный бог, все наделяющий смыслом.

Все, довольно примеров того, как мифы и теории вырастают «поверх первообразов». Вернемся к Юнгу. Он, как мы знаем4949
  См. главу «Убийство Зигфрида»


[Закрыть], был недоволен наукой своего времени, старался убить в себе героический дух Декарта, но все же был плоть от плоти этой науки. И потому, толкуя либидо, постоянно скатывался на какие-то физические понятия. Говорил о противоположности зарядов, интенсивности, хотел даже мерить психическую энергию. Но при пересечении границы миров убивал в себе «героя», абстрагировался от интеллектуальной матрицы позитивистского «духа этого времени» и таким образом приходил к примордиальному состоянию, в котором никаких научных условностей нет. В этом состоянии он и обнаружил то, что потом описал как силы своих глубин – «предопределение и хотение» – два первопринципа.

В принципе, можно и так: одна из библейских женщин-кали по имени Иаиль пробивает череп вражескому полководцу Сисаре. Джакопо Амигони. Иаиль и Сисара. 1739

Но возвращаясь назад (в себя) из потустороннего трипа, он должен был как-то фиксировать то, что там испытал. И тут культура, в рамках которой он родился и вырос, подсовывала ему свои представления. Если бы Юнг был адептом тантризма, он, возможно, увидел бы не Саломею и Илью, а страшную богиню Кали, танцующую на теле Шивы с отрезанной головой в руке. Но Юнг был сыном пастора, и потому эта архетипика спроецировалась в иудео-христианские образы. Он увидел Илью, самого, пожалуй, известного пророка (смысл), и слепую Саломею (безмозглое хотение), потребовавшую (по чужому наущению) за свой танец (буквально танец майи) голову пророка же (вместилище смыслов). Илья и Саломея, конечно, не так брутально нуждаются друг в друге, как какой-нибудь первобытный бог и его шакти, но нужда все же есть. Саломея слепа, а Илья – ее поводырь, видящий даже то, что невидимо. Илья немощен, а Саломея – хотение, отделившееся от него (его дочь). Перед нами все та же спарка осмысляющего божества и движущей шакти, принципиальная схема архетипического двигателя.

А нам пора заканчивать экскурс. Подводя предварительные итоги, напомню, что Юнг часто говорит «первообраз», а имеет в виду архетип. Но первообраз – это только структурный аспект архетипа (связанный с Ильей, тем, что относится к пред-определению). А есть еще и другой его аспект: либидиозный, энергетический, двигательный (олицетворяемый Саломеей). Архетип как таковой – это и то, и другое вместе, неразрывная спарка смысла и тяги. Если одно оторвать от другого, исчезнет и архетип. Останется, с одной стороны, голая смысловая схема, а с другой – пустая возможность движения в никуда, бессмысленное рассеяние энергии. Безумная шакти без своего божества и импотентное божество без своей шакти. Только в единстве они архетип, подвижный бог, все наделяющий смыслом.

И последнее: архетип всегда конкретен. Он обязательно архетип чего-то (Младенца, Коры, Матери, Старца). Когда двигатель соединен со смысловой конкретикой, тогда и Вотан, и Митра, и Шива, и Гермес и другие – уже не просто значки, шифрующие какие-то мифы, но – самостоятельные живые существа, способные действовать. Их энергия уже не вообще какая-то, а конкретная энергия, шакти этого бога (архетипа). Без формы энергия слепа и безлика. Лицо она имеет только в единстве со своим смыслом, богом. И в этом случае она уже становится зрячей.

О том, как Саломея прозрела, а Карл получил заряд либидо для дальнейших странствий в мире невидимом, – в следующей главе.

Ночь перед Рождеством

Три последних главы первой части «Красной книги» представляют собой описание трех встреч Юнга с Ильей, Саломеей и змеей. И объединены заголовком «Мистерии». О двух я уже говорил (начал в главе «Трансцендентные реалии»), а сегодня – о третьей встрече, произошедшей в ночь на 25 декабря 1913 года, то есть – на Рождество.

В 1925 году на семинаре в Цюрихском психологическом клубе Юнг расскажет, что на третью ночь почувствовал, что будет продолжение. «Я снова попытался следовать той же процедуре. Но погружения не было. Я остался на поверхности. Тогда я понял, что во мне происходит конфликт касательно этого продвижения вглубь, но я не мог понять, что именно это было». И вдруг обнаружил себя перед крутым гребнем в пустыне. Яркий день. Юнг ловит на себе взгляд Ильи, стоящего в вышине. Пророк делает знак: оставайся на месте. Доктор стоит, глядя вверх, и видит: справа – ночь, слева – день. Они разделены скалой. На темной стороне – черная змея, на светлой – белая. Обе шипят и готовы к атаке. Илья стоит наверху над ними. Змеи бросаются друг на дружку. Черная сильнее, белая отступает. Пыль столбом. Потом черная змея ползет обратно, и головная ее часть стала белой. Змеи расползаются каждая в свою сторону: одна во тьму, другая – в свет.

Томас Кинкейд. Ночь перед Рождеством

Прямо зороастризм какой-то, схватка Ормузда и Аримана. На вопрос Ильи, понимает ли он, что увидел? – Юнг отвечает: «Может, это значит, что добрые силы света станут настолько могущественными, что осветят даже тьму, которая им противостоит?» Довольно банально, но ведь Юнг лишь протоколирует происходящее. Потом, осмысляя то, что там произошло, он среди прочего скажет: «Я узнаю в этой битве повторение видения о борьбе между солнцем и черным змеем». И это уже интересно, поскольку имеется в виду то, что случилось при первом спуске5050
  См. главу «Дух глубин»


[Закрыть] в ад, когда Юнг увидел блондина с проломленным черепом, оказавшего, как мы знаем5151
  См. главу «Убийство Зигфрида»


[Закрыть], убитым им Зигфридом.

Карлик Миме и Зигфрид, кующий меч

После схватки змей Илья поднимается еще выше в гору, Юнг – за ним. На самом верху обнаруживается круглое сооружение из огромных камней, внутри него двор, в центре которого – мощный валун. В связи с этим не худо бы вспомнить о тех камнях, которые порой попадались нам в других экскурсах5252
  См. главу «Дух глубин»


[Закрыть]. А в данном случае камень – алтарь, на который восходит Илья. И говорит: «Это храм солнца. Это место представляет собой сосуд, собирающий солнечный свет». После чего пророк сходит с камня, начинает уменьшаться и превращается в карлика. Юнг: «Ты кто?» Ответ: «Я Миме».

Миме – это брат Альбериха, укравшего золото у дочерей Рейна и выковавшего из него кольцо, из-за которого и горит весь вагнеровский сыр-бор. Как раз Миме и воспитал Зигфрида, а теперь хочет показать Юнгу неистощимый родник. Объясняет: «Собранный свет становится водой и течет ко многим источникам с вершины в долины земли». Юнг идет за Миме в темную пещеру, слышит журчание родника и голос карлика снизу: «Вот мои колодцы, кто пьет из них, становится мудрым».

Страница «Красной книги». Начало «Мистерий». На картинке первая встреча Юнга с Ильей, Саломеей и змеей

Понятно, что Илья и Миме – две стороны одной и той же солнечной мудрости. Но сейчас Юнг не может добраться до источника сумрачной мудрости карлика, теряет мужество, покидает пещеру и начинает шагать по периметру храмового двора. Вдруг видит змею Ильи (не путать ее с теми, что дрались): «Как она могла выбраться из преисподней в верхний мир?» Идет за ней. Змея скрывается в стене (это граница5353
  См. главу «Her Jesus»


[Закрыть]). Тут все так странно. Впритык к скале маленький домик с портиком. Юнгу кажется, что он тоже уменьшается, а стены вокруг вырастают до огромных размеров. И вот он уже на дне кратера преисподней, перед домом пророка, куда изначально стремился.

Слева младенец Геракл, удушающий змей (вообще-то обычно их две). Справа торс, обвитый змеей (вообще, это митраистская статуя, но «нам головы не удалось узреть, в которой яблоки глазные зрели»)

Характерно, что на этом пути с аналитиком происходит примерно то самое, что в сходных архетипических обстоятельствах происходило с Алисой (в стране чудес). Девочка, отведывая волшебных снадобий (псилоцибин?), увеличивалась и уменьшалась, пока не нашла оптимальную дозу… Но в «Алисе» шаманское путешествие через кроличью нору на тот свет адаптировано для детей, а в «Красной книге» – взрослое зазеркалье. Юнг сообщает Илье о странностях своего путешествия, а потом спрашивает: «Где Саломея?» На что пророк отвечает не без иронии: «Какой ты быстрый! Что с тобой? Иди к кристаллу и подготовь себя в его свете».

К чему? А вот посмотрим: вокруг камня венец огня, в его свете виден гигантский крестьянский ботинок, придавивший город (намек на войну), потом снятие креста и траур (христианство). Дальше: «Вижу божественного ребенка, у которого в правой руке белая змея и черная – в левой. Я вижу зеленую гору, на ней – крест Христов, поток крови течет с вершины горы… Я вижу крест и Христа в час последней муки – у подножия креста свернулась кольцом черная змея, потом она обвилась вокруг моей ноги – я неожиданно захвачен и развожу руки. Приближается Саломея. Змея обвилась вокруг всего моего тела, и у меня лицо льва».

То, что Юнг видит, и то, что он испытывает, – как бы двоится, но мы-то смотрим со стороны. Приблизившаяся Саломея опять намекает на то, что больше всего напугало Юнга прежде (мол, они брат и сестра, их отец Илья, а мать Мария). На сей раз слепая выражается так: «Мария была матерью Христа, ты понимаешь?» Еще как понимает, всем своим существом: «Я вижу, что страшная и необъяснимая сила заставляет меня подражать Господу в его последней муке. Но как я могу осмелиться назвать Марию матерью?» А Саломея ему: «Ты Христос». Юнг стоит с распростертыми руками, как распятый. Змея сжимает его в тугих объятьях, и кровь его тела льется по склону.

Федор Бруни. Медный Змей

В прошлый раз5454
  См. главу «Архетипика энергии»


[Закрыть] я говорил о единстве двух принципов: смысла и энергии, или – промышления и хотения (остановимся, наконец, на таком переводе слов Vordenken и Lust, оттенки значений которых мы разбирали в главе «Энергетика архетипа»), – о единстве двух «сил глубин», двух принципов, являвшихся Юнгу в обличии Ильи и Саломеи. Так вот, в предыдущем экскурсе я, чтоб не путаться, практически не говорил о змеях, хотя они там были (достаточно взглянуть на картинки), теперь же о них просто необходимо кое-что сказать.

Понятно, что змея (змей) в разных мифологиях может являться по-разному. Так, в мифологии фрейдизма змею обычно толкуют как фаллос. В иудео-христианской традиции змей соединяет Адама и Еву. Бог не хочет этого единения и потому изгоняет двуединого человека из рая (рукой ангела, вооруженной мечом, что соответствует действию Крона, отделяющего друг от друга Урана и Гею и запускающего колесо порождений). Но ведь сам бог и создал человека как андрогина: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». Бог этот парадоксален и мудр, как змея, и еще во времена Моисея евреи поклонялись ему как Медному змею. Если же говорить об арийцах, то их изначальный миф – схватка небесного громовержца со змеем за Землю-Мать. Только это не столько борьба, сколько соитие Неба и Земли через Змея. На иконах видно, что змей соединен со змееборцем посредством копья, а с Землей (девой) – посредством веревки. В общем, при всем многообразии мифов о змее, в их основе – единение первопринципов Инь и Ян.

Слева Микеланджело. Грехопадение.

Фреска свода Сикстинской капеллы (1508—1512).

Справа «Чудо Георгия о змие», русская икона

И вот перед нами Карл Густав Юнг, обвитый змеей. Саломея в своей слепоте может сколько угодно твердить, что он Христос, а Карл – разводить руки, подражая распятому, но со стороны нам отлично видно, что доктор отнюдь не распят, а скорей сам представляет собой крест, вокруг которого обвилась змея. Если иметь в виду, что животворящий крест – символ Дерева жизни, то, получается, Юнг воплощает собой его, это Дерево (жизни, а заодно и познания). Но тогда змея на нем – не что иное, как змей, искушающий Еву (Саломею) и Адама (Илью) к первородному греху единения. Смотрим дальше: Саломея наклоняется к ногам Юнга и обертывает их своими черными (под цвет змеи) волосами, какое-то время лежит так, а потом кричит: «Я вижу свет!» И точно: она видит, ее глаза открыты. Змея ниспадает с тела Карла и остается вяло лежать на земле. Он переступает через нее и преклоняет колени у ног пророка, который весь сияет, как пламя.

На этом мистерии, собственно, завершены. Илья говорит: «Твоя работа здесь выполнена. Придет другое. Ищи неустанно, и прежде всего, точно опиши, что видишь». Юнг и опишет. А нам сейчас надо понять, что это все значит.

Слева Леонтоцефал, справа Грехопадение

В ходе семинара 1925 года, сообщив, что в процессе удушения змеей приобрел лицо льва, Юнг вдруг заявит, что в тот момент был посвящен, пережил мистерию обожествления. «Важный факт, ведший к обожествлению, состоял в том, что меня обвила змея. Обожествлением были и действия Саломеи. Животное обличие, в которое, как я чувствовал, превратилось мое лицо, было знаменитым Leontocephalus из митраистских мистерий. Эта фигура представлена в виде мужчины с обвившейся вокруг него змеей, голова которой покоится на его голове, а лицо у этого мужчины как у льва». И обобщит: «Все это от начала до конца – митраистская символика».

Час от часу не легче. Ладно, будем разбираться. Митраизм – это религия иранского происхождения, попавшая в Рим после того, как в 67 году до н. э. Помпей истребил киликийских пиратов, поклонявшихся Митре. Культ быстро распространился и стал едва ли не самым популярным в империи. Он справлялся в подземных святилищах, митреумах, что обусловлено тем, что Митра родился из камня в пещере. Говорят, римский культ Митры существенно отличался от Иранского. Зато – напоминал христианство, которое появилось позже и вобрало в себя многое из митраизма. Яркий пример: шапка христианских епископов называется митрой. Но особенно много от митраизма в праздновании Рождества. Дело в том, что Митра – солнечный бог, он рождается в ночь на 25 декабря, в завершение зимнего солнцестояния. Христиане (это их обычная практика) приурочили к чужому популярному празднику свой праздник, Рождество Христово. Но не смогли, разумеется, изменить изначальной сути таинства рождения Непобедимого Солнца из мрака космической пещеры. В результате на Рождество под видом Иисуса отмечают рождение Митры.

Митра приносит в жертву быка.

Это самый популярный митраистский сюжет

И именно в эту ночь Юнг пережил «символический ритуал обожествления», который, как он считал, «играл существенную роль» в мистериях Митры. Пусть так, но кто же такой Леонтоцефал, в которого превратился наш мист? Сам он признал в нем Айона (Эона, вечность), божество, в котором персонифицирована вся длительность времени. Иные отождествляли этого бога с елдой великого Крона, Гераклит называл его «ребенком, играющим на престоле», а Юнг видел в Айоне иранское божество, имя которого обозначает «бесконечную длительность». Что касается льва и змеи, то доктор объяснил их смысл на примере некоей митраистской амфоры, на одной стороне которой изображено пламя и лев, а на другой – змея. Он трактовал это как «мировые противоположности, пытающиеся соединиться с помощью примиряющего символа». При этом «лев – молодой, жаркий, сухой июль в момент кульминации света, а также лето. Змея же – сырость, темнота, земля, зима». Нетрудно узнать в этом периоды летнего и зимнего солнцестояний, две поворотные точки календаря.

Айон в зодиакальном круге и Гея в окружении персонификаций четырёх времен года. Лента, на которой изображен Зодиак, очень напоминает лист Мёбиуса. Греко-римская мозаика, III век н. э.

Рассказ о своем посвящении Юнг завершил так: «В ходе этой мистерии обожествления вы превращаете себя в сосуд и становитесь сосудом творения, в котором примиряются противоположности». Тут два аспекта: «обожествление» и «примирение противоположностей». Начнем с первого. По христианским представлениям обожествление есть гордыня, а в психологии Юнга – вторжение в сознание бессознательных содержаний и идентификация с ними, инфляция. Человек в состоянии инфляции часто отождествляет себя с той силой, которая действует в нем, не понимает, что одержим. В 1925 году, описывая свой опыт обожествления, Юнг отметил, что невозможно разобраться в этих явлениях бессознательного, если не отдаться им, но в таком случае они обретают в вас свою собственную жизнь, и вы можете оказаться захвачены этим настолько, что сойдете с ума, или около того. Что, собственно, и произошло с экспериментально спятившим Юнгом. Но он-то как раз хорошо понимал, что действует в нем – отнюдь не его личная сила.

Рождество. Волхвы приходят с Востока (из Ирана). На их головах фригийские колпаки, именно в таком головном уборе изображался обычно Митра: нависание колпака вперед – это голова змеи, как бы обвившейся вокруг тела. Было время, когда об этом еще помнили. Мозаика в церкви Сант-Аполлинаре-Нуово,

Равенна, VI в.

«Красная книга»: «Я увидел нового бога, ребенка, который укротил демонов своей рукой. Бог владеет разными принципами, он объединяет их. Бог проявляется путем соединения принципов во мне. Он их единство». О чем идет речь? В черновиках это более ясно: «Бог держит любовь в своей правой руке, а промышление [идеи] – в левой… Бог обладает и тем, и другим (это предложение зачеркнуто. – О.Д.). Их единство – Бог. Бог проявляется через объединение обоих принципов в вас… Вы через это не становитесь Богом, или божественным, но Бог становится человеком. Он становится видим в вас и через вас, как ребенок». Конечно, это очень далеко от больных фантазий людей, воображающих себя какими-нибудь богами. Речь исключительно о пробуждении бога, который и изначально живет в человеке – как единство двух принципов.

Об этих двух принципах (как их ни зови: промышление и хотение, логос и эрос, смысл и энергия, идея и любовь) мы толковали в экскурсах «Энергетика архетипа» и «Архетипика энергии». И уяснили, что духе времени эти два принципа несовместимы, а в духе глубин – нераздельны. Но вопрос: как можно оказаться в точке единства? Непосвященные думают, что божественного единства можно достичь путем сознательного волевого усилия. Типичная ошибка. Воля (а по Юнгу это – энергия сознания) в таких делах лишь помеха. Вот, например, в начале данного трипа Карл хотел добраться до дома Ильи, и получился тот сложный путь, который описан выше. Оказавшись у дома пророка, Юнг рассказал об этих странностях, и Илья ответил ему, что тут все дело в желании: «плохо видит тот, кто хочет видеть. Ты перехитрил сам себя». Вот так и с единством принципов. Стремиться к нему бесполезно. О чем Юнг и пишет:

Слева Митра рождается из камня. Справа митреум, подземное сооружение, где митраисты проводили свои мистерии

«Любовь и промышление существовали от века, но они не зависели от чьей-либо воли. Все всегда хотят духа этого времени, который мыслит и желает. Тот, кто хочет духа глубин, хочет любви и промышления. Если вы хотите обоих, вы становитесь Богом. Если вы делаете это, Бог рождается и завладевает волей человека и держит его волю в своих детских руках». Это – из черновиков. Дальше там кое-что зачеркнуто, переправлено. Видно, как человеку трудно даются формулировки не совсем еще ясных ему самому мыслей… Сознательная воля мешает соединению принципов. Дух времени препятствует пробуждению бога. Но, не захотев этих принципов, не почувствовав руку Духа глубин, нельзя постигнуть… Продолжаю цитировать: «Любовь и промышление остаются по ту сторону вашего мира до тех пор, пока вы не хотите их и вашим желанием разделяете их (зачеркнутый вариант: „ваше желание лежит между ними, как змея“. – О.Д.). Если вы хотите обоих, внутри вас начнется борьба между желанием любви и желанием промышления. Вы увидите, что вы не можете хотеть того и другого одновременно. И в этой невозможности родится Бог (поскольку вы пережили мистерии) и возьмет разделенную волю в свои руки, руки ребенка, чье желание просто и не расколото».