Текст книги "Украинская революция. 1917–1918"

Рада отказалась выполнить эти требования. Любой из тех, кто пожелает сравнить эти постановления с известным приказом от б апреля 1918 года фельдмаршала Эйхгорна об обработке земель, сразу же поймет, что немцы стремились в конце марта склонить Раду к тому, чем занялся непосредственно сам главнокомандующий германскими войсками в Украине двумя неделями позже. Между тем германский МИД поддерживал политику принудительной обработки всех пригодных земель столь же энергично. Некоторая задержка с выходом приказа фельдмаршала Эйхгорна не была связана с каким-либо расхождением во мнениях между МИД и военными. Скорее, она была вызвана ожиданием сотрудничества со стороны Рады и удовлетворения экономических требований рейха при одновременном «сохранении Радой своей государственной социалистической маскировки».

Однако не следует думать, что немцы сколько-нибудь сочувствовали социалистическим программам Рады. Наоборот, они постоянно критиковали их, хотя и проявляли готовность терпеть весь этот «социалистический вздор», пока он не мешал осуществлению их политических и экономических планов в стране. Например, генерал Гофман отмечал, что «по земельному вопросу самые умеренные социал-демократы, представляющие Раду, такие же идиоты, как и большевики». Посол Мумм тоже отзывался о Раде как о «псевдоправительстве» и насмехался над ее «коммунистическими экспериментами». Командование германской и австрийской армий выражало свое критическое отношение к ней еще раньше.

Рада рассчитывала на большее, чем терпимость. Она настаивала на проведении аграрной политики, предусматривающей национализацию больших земельных владений в пользу крестьян. Однако немцы, убежденные в том, что легче обеспечить продовольственные поставки за счет крупных поместий, чем с помощью наделов крестьян, стали противиться решению Радой земельного вопроса с нарастающим упорством и бесцеремонностью. Немецкая практика реквизиций зерна и фуража встречала соответствующую неприязнь, и вскоре крестьяне перешли к вооруженному сопротивлению. 9 марта полковник Штольценберг в письме из Киева в ставку Верховного командования сообщал о растущем недовольстве среди них и партизанском движении в сельской местности, направленном против немцев. Спустя две недели генерал Грёнер жаловался жене: «Так называемый «восточный мир» является крайне проблематичной вещью. Война продолжается и здесь, хотя, конечно, в другой форме». Немцы ответили на крестьянские волнения арестами и карательными экспедициями. Командир германской дивизии в Кремянеце (Подолия) предупреждал местное население: «За гибель немецкого или польского солдата будут немедленно расстреляны десять произвольно выбранных русских (!) солдат или гражданских лиц». Хотя на данном этапе оккупации другие местные командиры старались воздерживаться от подобных высказываний, на практике подобные меры применялись нередко.

23 марта министр юстиции в правительстве Рады Мыхайло Ткаченко, пытаясь остановить зверства военных и укрепить украинскую юрисдикцию, подготовил циркуляр, который лишал военные трибуналы оккупационных держав права карать местное население. Этот шаг лишь обострил германо-украинский конфликт. Месяцем позже Эйхгорн распорядился, чтобы наказания за все уголовные преступления, а также проступки, нарушающие общественный порядок, назначали германские военные трибуналы. Таким образом, приказ Эйхгорна ограничивал юрисдикцию украинских судов гражданскими делами и вводил, без огласки, военное положение на всей территории страны (затронув при этом больше всего Киев).

Хотя вопросы продолжительности и характера оккупации возникали в ходе германо-украинских переговоров, нередко и на начальном этапе они оставались открытыми в течение всего правления Рады. Имперский канцлер Хертлинг в специальном послании, направленном в начале марта 1918 года премьер-министру правительства Рады Всеволоду Голубовичу, пообещал, что немецкие войска в Украине будут отозваны, когда украинское правительство посчитает их миссию выполненной. Людендорф одобрил поступок канцлера и посоветовал заверить украинцев в этом отношении. Однако никакого соглашения относительно сроков германского присутствия в Украине не было заключено.

Рада вернулась к этому непростому вопросу в конце марта. Примерно в то же время немцы решили, что их предприятие в Украине больше не может рассматриваться как «временная миссия». Довольно любопытно, что именно сами немцы поспособствовали принятию Радой решения поднять этот вопрос именно теперь. 22 марта полковник Штольценберг, действуя по приказам Верховного командования, дал понять, что поддерживает готовность Рады добиваться вывода австрийских войск из Украины. Немцы всегда относились с подозрением к планам австрийцев на Востоке и, подобно украинцам, выражали недовольство присутствием большого числа поляков и богемцев в оккупационных войсках союзника.

Поскольку появилась возможность требовать вывода австрийских войск из Украины, министр иностранных дел Рады Любыньский решил заодно поставить перед немцами вопрос о сроках их пребывания в стране. В то время как посол Мумм просто заявил, что свяжется по этому вопросу с Берлином, его австро-венгерский коллега граф Форгаш настолько обеспокоился украинской инициативой, что стал звонить посреди ночи в МИД. Мумм воспринял украинский запрос более спокойно и посоветовал Форгашу не отвергать требование украинской стороны сразу, поскольку это могло осложнить отношения с Украиной. Кюльман рекомендовал Мумму избегать обсуждения этого вопроса с Радой до тех пор, пока он не будет рассмотрен генералом Людендорфом. Между тем Рада разработала обстоятельный проект конвенции, имеющей целью контролировать действия германских войск в Украине. 27 марта проект передали Мумму. Предложенная конвенция предусматривала не только выяснение границ немецкой оккупации, отношения между оккупационными войсками и местными властями, размещение гарнизонов иностранных войск, их численность, сроки пребывания. Она также предусматривала определение отношения Германии к Раде и своим войскам на занятой территории, выяснение статуса иностранцев в Украине, уточнение путей и способов экспорта различных украинских товаров. Наконец, документ предусматривал подтверждение обязательств Германии не вмешиваться в ее внутренние дела.

И Мумм и Штольценберг, которым предоставили копии документа, выступали за заключение предложенной конвенции. Они считали, что конвенция не создаст для немцев и австрийцев серьезных трудностей, и рассматривали акцию украинского правительства необходимым шагом для «спасения своего лица перед Великой Радой и народом», но отнюдь не попыткой поставить немцев в затруднительное положение и выдвинуть им чрезмерные требования. (Великой Радой называли законодательное собрание Украины.) Между тем австрийцы продолжали высказывать недовольство. Форгаш объяснял немецкую «мягкость» влиянием генерала Гофмана и вновь призывал к замене Рады более «ответственными людьми».

Лишь через две недели Мумм твердо заявил лидерам Рады, что «без военной поддержки Германии ни один из них не останется у власти и что вывод германских войск с Украины приведет к немедленному устранению Рады и возвращению хаоса и беззакония». Хотя украинские законодатели продолжали требовать вывода германских войск, особенно остро этот вопрос звучал во время дебатов, начинавшихся после принятия очередных германских приказов и проведения акций в нарушение прежних заверений и гарантий невмешательства во внутренние дела страны, правительство же Рады больше не досаждало немцам и австрийцам по данному поводу.

Вопрос об организации боеспособной украинской армии после восстановления властных полномочий Рады представлял собой еще один острый угол в ходе нарастающего германо-украинского конфликта. Немцы решили с самого начала добиться доминирования своих сил в Киеве. Сначала в столице размещались только германские войска. После освобождения Киева от большевиков (1 мая) большинство национальных частей продолжило поход на Восток вместе с немцами. Однако, когда 26 марта часть сил украинской дивизии, сформированной из военнопленных в Германии, перебросили в столицу для участия в параде, генерал Грёнер выразил крайнее неудовольствие этим, назвав передислокацию «совершенно ненужным предприятием». Он выразил опасение, как бы эти украинские силы не повернули оружие против немцев. Австрийское присутствие в Киеве также предполагалось ограничить. Согласно соглашению между Берлином и Веной, в городе не должно было быть больше двух батальонов австро-венгерских войск.

Посол Мумм, видимо, разделял опасения Тренера относительно украинских войск. Например, 12 апреля он предупреждал МИД о том, что «укрепление украинской армии является абсолютно нежелательным». Затем он призывал вышестоящие инстанции в Берлине отвергнуть «посредством тактики затягивания времени» грузинский план (уже одобренный Радой), предусматривавший вербовку грузинским правительством украинских ветеранов бывшей царской армии на Кавказе и переброску равного числа грузинских военнопленных из Германии в Украину в помощь Раде. Если оставить в стороне вопросы осуществимости и полезности этого плана, то станет очевидным, что немцы были заинтересованы в противодействии укреплению вооруженных сил Рады, но таким образом, чтобы не вызывать ненужного антагонизма со стороны украинцев и их союзников на Востоке.

Что касается судьбы частей, сформированных в Германии из военнопленных, то первая такая дивизия – так называемая «Голубая» («синежупанники») – прибыла в Украину в середине марта 1918 года. Примерно через месяц была передислоцирована еще одна. (В середине февраля 1918 года австрийцы начали формирование украинской дивизии, но она прибыла в Украину лишь в августе.) По договоренности с немцами от 13 апреля в рамках общей военной конвенции, эти части Рада должна была распустить. Однако в результате ухудшения украинско-германских отношений и в преддверии устранения Рады немцы решили взять это дело в свои руки. В ночь с 26 на 27 апреля они внезапно разоружили и «Голубую дивизию», уже размещенную в Киеве, и ту, что в это время находилась на марше в Украине.

Очевидно, что немцам не нравилась идея сильной украинской армии, но также верно и то, что Рада не могла или, возможно, не предприняла достаточных усилий в целях изменения соотношения сил с оккупационными державами в свою пользу, когда представлялась для этого возможность. Хотя противодействие созданию эффективной украинской армии, а также роспуск частей, сформированных при помощи самих немцев, не являлись основными причинами противоречий между Берлином и Киевом, это способствовало углублению германо-украинского конфликта.

Внешнеполитические связи в этот период поддерживались в основном с центральными державами, с вновь образованными восточноевропейскими и закавказскими государствами (такими как Финляндия и Грузия) и, наконец, с некоторыми нейтральными европейскими странами, особенно со Швецией и Швейцарией. Сколь бы ни были ограниченными дипломатические и неофициальные внешнеполитические связи Украины с другими государствами, они дают еще один ключ к пониманию долговременных целей Германии на Востоке и вызреванию украинско-германского конфликта.

На внешнеполитические отношения Рады никакие формальные ограничения не налагались. Отсутствуют доказательства и какого-либо прямого и открытого вмешательства со стороны немцев в деятельность украинского МИД или выбор дипломатических представителей Рады для работы за рубежом. Имелось, однако, несколько факторов, действовавших в направлении сужения диапазона внешнеполитических связей, так что у немцев не было причин беспокоиться о контроле над ними. Среди этих факторов следующие: 1) озабоченность Рады многочисленными внутренними проблемами, проистекавшими из кратковременной большевистской оккупации и австро-германской вооруженной интервенции; 2) общая слабость ее положения и почти полное отсутствие обученных и карьерных дипломатов; 3) дальнейшая потребность в немецкой военной помощи; 4) ограничения, которым подверглась украинская дипломатия из-за враждебности союзников и продолжающейся войны на Западе.

Во-первых, немцы следили за тем, чтобы не происходило никаких двусторонних австро-украинских переговоров и других контактов. Однако еще больше их интересовало то, чтобы все отношения между Радой и представителями союзников, а также другим персоналом, остававшимся в Украине после немецкого вторжения, были прерваны. Первое требование германских представителей в Киеве (середина марта) об удалении персонала союзников с украинской территории Рада отвергла. Однако обе стороны вскоре пришли к определенной договоренности по этому вопросу. Немцы должны были выдвинуть очередное требование, которое Рада вновь отвергла бы. Вслед за этим германская сторона должна была удалить представителей союзников с театра военных действий в Украине – шаг, который Рада должна была ради проформы опротестовать. Поскольку для немцев это был вопрос практической важности, способ, которым они его решали, свидетельствует о сложных отношениях в этот ранний период между ними и Радой.

Любопытна также реакция Германии на план Рады от середины апреля, предусматривавший предложение всеобщего мира всем участникам войны. Узнав об этом плане, Верховное командование армии немедленно порекомендовало германскому военному атташе в Киеве полковнику Штольценбергу отговорить премьер-министра правительства Рады от данного шага. В равной степени немцы были настроены на противодействие стремлению Рады выступить посредницей в спорах между Турцией и Закавказскими республиками. В данном случае именно министр иностранных дел фон Кюльман распорядился отказать ей в этом «в возможно дружелюбной форме». Решение Кюльмана полностью поддержал генерал Людендорф, который уверовал в необходимость для Германии «взять в свои руки решение кавказского вопроса».

Гораздо большее значение для украинцев имело отношение Германии к территориальным требованиям Рады. По сравнению со своей предшественницей – гетманской властью, Рада выступала с довольно скромными пожеланиями. Вначале она претендовала преимущественно на Холмскую область как часть своей территории. Украинцы не претендовали в Брест-Литовске ни на Крым, ни на Бессарабию, хотя, по настоятельной просьбе Болгарии, они согласились, наконец, внести в договор дополнение о желательности иметь между собой общую границу. (Для этого Украина должна была получить Бессарабию, а Болгария – Добруджу.)

Приверженность Рады принципу самоопределения предполагала предоставление крымским татарам полной свободы действий в борьбе за независимое национальное существование (даже если они и составляли явное меньшинство на полуострове). Бессарабию же Киев ранее решил считать отдельной республикой, поэтому украинцы не предъявляли претензий на нее в Бресте. Изучив, однако, протоколы германо-украинских переговоров в Бресте, можно вполне согласиться с украинским наблюдателем на этих переговорах Мыколой Зализняком в том, что если бы представители Рады заинтересовались этими территориями, то их запрос был бы рассмотрен самым серьезным образом.

Через несколько недель украинцы потребовали права голоса в решении бессарабского вопроса. Сначала представители германского МИД в Бресте относились благожелательно к требованию украинской стороны. Кюльман тем не менее принял решение в пользу присоединения значительной части Бессарабии к Румынии. Он считал, что военное и политическое положение Украины не давало оснований для серьезного рассмотрения ее требования. Но больше всего его заботило недопущение установления общей границы между Украиной и Болгарией в случае приобретения последней Добруджи. Немцы сразу не предали огласке свою официальную позицию и даже позволили Раде начать переговоры с Румынией относительно будущего Бессарабии. Берлин хотел избежать недовольства украинцев и в то же время склонить румын к уступкам на проходивших в то время германо-румынских переговорах путем оказания давления на Бухарест. Лишь в конце марта Кюльман был готов предоставить свободу действий Бухаресту в Бессарабии. Этот шаг получил полное одобрение со стороны кайзера и генерала Людендорфа.

Вопрос будущего Крыма и других территорий на Востоке со значительным украинским меньшинством вышел на авансцену только после полной оккупации этих территорий немцами и их доминирования вслед за устранением Рады.

С другой стороны, вопрос о Холмской области держал Раду в постоянном напряжении после заключения с центральными державами сепаратного договора. Поляки добивались этой территории столь же ревностно, рассматривая ее приобретение как первый шаг к восстановлению так называемой исторической Польши. Этим объясняются их острая реакция на австро-германское обязательство в Брест-Литовске уступить Холмскую область Украине и последующие выпады по этому поводу в будущем. (Польские лидеры выразили желание ехать в Брест-Литовск еще до того, как там появилась на конференции украинская делегация.)

Неудивительно поэтому, что австрийцы, не теряя времени, пересмотрели договор с Украиной с целью пойти навстречу польским возражениям относительно Холмской области и Восточной Галиции. 19 февраля 1918 года австрийский премьер-министр Зайдлер открыто заверил поляков в парламенте, что их интересы в Холмской области не будут проигнорированы. Он сообщил им об уступках, сделанных Украиной накануне. В принципе, отстаивая прежнее австро-германское обязательство об уступке Холмской области Украине, министр иностранных дел Германии Кюльман полностью поддержал позицию австрийцев. Он заявил в рейхстаге, что Холмская область не будет передана ей немедленно и что западная граница государства будет демаркирована специальной комиссией, состоящей из представителей сторон, подписавших договор с Украиной, а также Польши.

Через две недели, 4 марта, между центральными державами и Украиной в Брест-Литовске был подписан новый протокол, подтверждающий данную формулу решения проблемы Холмской области. Эти протоколы кардинально изменили первоначальное соглашение (9 февраля) об урегулировании вопроса о Холмской области, предоставив комиссии полномочия передвинуть украинско-польскую границу на восток.

Решимость генерала Людендорфа не дать возможность Польше «расшириться за счет Украины» можно объяснить прежде всего тем фактом, что вопрос о Холмской области был обречен остаться нерешенным. Хотя в середине января 1918 года генерал предлагал, чтобы поляки и украинцы сами обсудили его за столом переговоров. Между тем не только австрийцы, но и германский МИД продолжали противодействие официальным представителям Украины, занимавшимся вопросом Холмской области. Лишь в конце апреля Раде позволили, и то из-за усилий Людендорфа, принять меры, направленные на противодействие польской пропаганде.

В целом, хотя германское вмешательство во внешнеполитические дела Рады и неоказание поддержки территориальным требованиям Украины, возможно, и не сыграли решающую роль в разрастании украинско-германского конфликта, тем не менее они способствовали усилению недовольства в государстве германским господством.

Глава 7
Поворотный пункт: государственный переворот генерала Скоропадского

Свержение режима Рады вслед за государственным переворотом генерала Павла Скоропадского и утверждение нового правительства в Киеве под его руководством в ранге гетмана (титул прежних руководителей украинского казачества) ознаменовали наступление крайне опасного периода в украинской революции. В течение его германское вмешательство во внутренние дела Украины достигло внешнего предела. Более того, Германия радикально отстранилась от выполнения обязательств по договору с Украиной, заключенному в Брест-Литовске, и последующим соглашениям с правительством Рады. Падение ее, да и весь период новой власти породили наиболее спорные проблемы современной истории Украины. С точки зрения германской стороны, установление гетманства в условиях достижения критической стадии отношений рейха с Украиной явилось наиболее важным и логически оправданным событием в ходе оккупации страны центральными державами.

Сомнения немцев относительно будущего Рады, высказывавшиеся негласно еще до начала оккупации, вначале росли, и прежде всего по причине слабой веры в ее способность восстановить власть на Украине, чем из-за предвидения германо-украинских противоречий и трудностей в отношениях. Заявление Кюльмана от 18 февраля (германская армия начала вторжение в Украину) было выдержанным по тону, но в то же время отличалось пророческой манерой: «Я не прорицатель и не могу предсказывать будущее. Не могу я брать на себя обязательства и относительно формы правления Центральной рады в будущем. Я также не знаю, останутся ли деятели, занимающие сегодня руководящие должности в Украине, на своих местах в будущем».

Во второй половине марта, через две-три недели после того, как германское командование в Киеве стало выступать за устранение Рады или даже за превращение Украины в австро-германское «генерал-губернаторство», посол Мумм стал интересоваться тем, не возникнет ли в ближайшее время необходимость заняться поисками нового правительства для улучшения экономических позиций Германии в стране. Однако окончательное решение заменить Раду вызрело лишь в конце апреля. Между выражением чувства неудовлетворенности Радой и заменой ее более сговорчивым национальным режимом правой ориентации во главе с гетманом, таким образом, имелся значительный временной интервал.

Посол Мумм полностью отдавал себе отчет в негативных последствиях, которые могло иметь устранение Рады для дальнейшего развития идеи украинской государственности. Австрийцы, со своей стороны, более беспокоились о военных аспектах плана и поспешили сделать конкретное предложение о выделении дополнительно пяти дивизий для осуществления переворота. В начале апреля или немного раньше они окончательно приняли идею устранения Рады. Немцев, однако, еще требовалось убедить в желательности такого развития событий. Германский военный представитель в Киеве полковник Штольценберг также был сторонником силовых акций, но предпочитал такое развитие событий, когда существующее правительство Рады попросту принуждалось следовать немецкому диктату. На конкретный вопрос о наиболее вероятной реакции Германии на ход событий в случае переворота с целью свержения Рады Штольценберг дал уклончивый ответ и подчеркнул заинтересованность его правительства в сохранении в Украине закона и порядка. Его ответ можно было истолковать скорее как неодобрение, чем поддержку сил, выступавших против Рады, на этом этапе. По данному вопросу со Штольценбергом связывались граф Григорий Головкин-Хвощинский (малоизвестный помещик из Полтавской области), а также лейтенант Вебер, бывший царский офицер, состоявший в то время на украинской службе. Неизвестно, знали ли эти люди друг друга. Нельзя быть уверенным и в том, что они представляли какие-либо организации или действовали по личной инициативе. Мумм, полностью солидарный с мнением Штольценберга, предложил направить в Киев дружески настроенного к украинцам Пауля Рорбаха в надежде, что он окажет «успокаивающее влияние» на Раду и поможет изменить ее политическую ориентацию. Он советовал также включить в состав предлагаемой делегации доктора Эдварда Давида, депутата рейхстага (прежде всего из-за его еврейского происхождения). С меньшим энтузиазмом он относился к Альберту Зюдекуму, другому депутату-социалисту, отличавшемуся проукраинскими симпатиями и заслужившему репутацию «паркетного социалиста».

Сослуживцы Штольценберга в Киеве открыто критиковали его за «мягкость и неоправданную уступчивость» в отношении украинцев. Эйхгорн и Грёнер, соглашаясь с тем, что любое нарушение общественного порядка нетерпимо, не возражали против тихого и бескровного переворота, надеясь, что немецкого «нейтралитета» будет достаточно, чтобы гарантировать его успех. Мумм также поспешил с критикой Рады и так увлекся, что поставил под сомнение правильность политики рейха на начальном этапе и направленной на поддержку идеи украинской государственности. Он опасался того, что немецкая поддержка социалистического правительства «экстремистского коммунистического толка» в Украине могла посеять внутри Германии страх, который уже существовал в умах некоторых немецких руководителей.

Нетерпимость Мумма к Раде со временем становилась более явной. Он открыто демонстрировал ее, когда представлялась возможность. Посол отстаивал свои взгляды, особо не считаясь с дипломатическим этикетом, который он, как опытный дипломат, знал досконально. 13 апреля в ходе двухчасовой встречи с лидерами Рады (во главе с президентом Мыхайлой Хрущевским), организованной по просьбе украинской стороны для обсуждения кризиса, возникшего в результате появления пресловутого приказа Эйхгорна относительно возделывания земли, Мумм защищал политику рейха и напомнил украинской стороне, что без немецкой военной помощи они не смогли бы ни вернуться в Киев, ни остаться у власти. После нее Мумм сделал окончательный вывод, что дальнейшее сотрудничество с Радой невозможно. Тем не менее ее терпели до поры до времени, до заключения торгового соглашения с Украиной. На этом этапе ни Мумм, ни германское командование, ни австрийские представители в этом регионе не знали, какой орган власти может заменить Раду, хотя все они соглашались с тем, что он должен отстаивать правые взгляды, с которым немцам еще предстояло установить контакты.

Мумм был сторонником приказа Эйхгорна об обработке земель не только в связи с критикой украинцев (что объясняется его желанием продемонстрировать «единый германский фронт»), но и докладывал об этом в секретной телеграмме, отправленной в МИД. Он расценивал принудительную обработку земли как необходимый и разумный шаг, а также заявлял, что военные и гражданские представители Германии в Киеве должны тесно сотрудничать все время, чтобы избежать ослабления немецких позиций перед лицом украинского правительства. Он опять же выражал беспокойство в связи с отсутствием подходящего преемника Рады и интересовался, хватит ли германских сил для сохранения закона и порядка в том случае, если предполагаемая смена правительства приведет к обострению борьбы за власть и беспорядкам. Уже в это время между Муммом и Тренером сложились гармоничные отношения и полное взаимопонимание. Так должно было продолжаться весь оставшийся период их пребывания в Киеве.

Немцы вынуждены были терпеть Раду, скорее всего, из-за отсутствия четкой политики в отношении Украины и восточных территорий в целом. Совет генерала Людендорфа держать ее в состоянии «постоянной и резкой оппозиции» к Польше мало способствовал исправлению ситуации. Германское командование в Киеве имело столь же туманные представления относительно политики рейха в Украине. Критикуя Раду к середине апреля даже больше, чем Мумм, военные считали все еще возможным сотрудничество с «реформированной Радой» при условии, что последняя будет поддерживать с ними тесные связи. Генерал Грёнер также полагал, что ей можно было позволить существовать в качестве местной власти, но если Рада вздумает себе серьезно помешать эффективной эксплуатации немцами страны, то ее следует просто «послать к черту». Через несколько дней, 18 апреля, он и Мумм пришли к однозначному выводу, что Раду следует заменить. Они согласились относительно конкретных мер с целью подготовки почвы для этого. Пока продолжались поиски преемника, немцы даже установили срок предполагаемой смены правительства – 28 апреля. Эта дата ранее была объявлена на съезде земледельцев.

Обстановка накалилась. Необходимости в соответствующей обработке общественности в связи с предстоящими событиями не было. Примерно за месяц до переворота Киев наполнился слухами о неизбежной смене правительства в Украине. Австрийцы немало сделали для их подпитки, благодаря неприязненному и даже открыто враждебному поведению в отношении представителей Рады в своей зоне оккупации. Генерал Арц, например, отозвался об идее украинской государственности как о «фантоме». Чернин призывал его воздерживаться от открытой критики Рады. В то же время он не возражал против поддержания австрийскими оккупационными войсками тесных связей с различными местными организациями или властями, которые откровенно и однозначно отвергали Раду и все то, что она отстаивала (например, городская дума Одессы).

Поскольку правые партии не откликнулись на предложение генерала Тренера сформировать новое правительство в Украине, он сделал первую попытку связаться с так называемой гетманской партией. Посол Мумм советовал действовать осторожно, чтобы не подорвать шансы на скорое заключение германо-украинского торгового соглашения, по которому тогда велись переговоры. В то же время он советовал МИД заранее предупредить немецких социалистов о неминуемой смене власти в Украине.

Однако приготовления к замене Рады шли медленно. Одна из основных трудностей состояла в отсутствии подходящих преемников. 21 апреля (за неделю до переворота) генерал Грёнер в письме к жене отмечал: «Мы нуждаемся в новом правительстве (в Украине), но в каком правительстве?» Далее он жаловался на отсутствие партии, способной править страной, и недостаток «порядочных людей», которым немцы могли бы доверять. Столкнувшись с подобной ситуацией, генерал Людендорф требовал добиться немедленного и безусловного подчинения существующего украинского правительства диктату объединенного австро-германского командования. В случае, если бы украинцы отказались принять это «решение», лидеров Рады следовало арестовать, а в стране ввести прямое австро-германское военное правление. Однако генерал Грёнер не поддержал этот план. Он доказывал, что германских сил в Украине было недостаточно для установления эффективного военного правления на столь обширной территории. Он рекомендовал сохранить независимое украинское государство, которое считал простым прикрытием для германского господства и эксплуатации страны.

Посол Мумм и его австро-венгерский коллега граф Форгаш тоже выступали за сохранение того, что они называли «украинским театром». Эту позицию они защищали на совместной австро-германской конференции в Киеве 23 апреля, в тот самый день, когда было заключено долгожданное торговое соглашение с Радой. Немецкие и австрийские документы не оставляют сомнений в том, что время ее свержения тесно увязывалось с заключением торгового соглашения, которое, естественно, сохраняло обязывающий характер и для будущего преемника. За несколько дней до конференции Мумм «попросил» своих военных коллег подождать еще несколько дней перед принятием предполагаемых «жестких мер» в отношении Рады с тем, чтобы не задерживать заключение торгового соглашения.