Текст книги "Тирадентис"

2. БЛАГОДАРНОСТЬ КОРОЛЕВЫ

Полковник Жозе Айрес Гомес был не прав. Именно в этот момент за здоровье Тирадентиса поднимало бокалы все высшее общество Вила-Рики, собравшееся в губернаторском дворце на рождественский прием.

Подготовка к празднику в Вила-Рике началась задолго до его начала. С самого раннего утра в домах богатых горожан царила суматоха. Рабы выносили из комнат ковры, вешали их во внутренних двориках и выбивали скопившуюся за год пыль. Служанки пришивали последние кружева к праздничным нарядам господ. Девицы отбирали самые пышные юбки с кринолинами и придирчиво осматривали веера и шляпки, готовясь к большому событию – балу в губернаторском дворце. И суровое наказание ожидало ту служанку, которая по недосмотру предлагала госпоже надеть корсет, в котором была погнута металлическая проволока или сломана костяная прокладка.

В каждом доме глава семьи загодя давал инструкции рабам, в обязанности которых вменялось нести женщин от дома к дворцу в кадейрниньяс. Эти кадейрниньяс были похожи на клетки, закрытые со всех сторон шторками и прикрепленные к двум параллельным палкам. Внутри клетки дама садилась на скамеечку, два раба на плечи клали палки, и дама отправлялась в путь.

Наиболее грандиозные приготовления шли в губернаторском дворце. В восемь часов вечера недалеко от дома и в самом дворе сновали рабы, которые устанавливали светильники, фонари, чтобы гости могли спокойно пройти по иллюминированной дороге к дому и не упасть, споткнувшись о какую-нибудь кочку. Светильники устанавливались на подоконниках, на верандах и даже в саду на тропинке, ведущей к службам. Наконец все готово к празднику, зажжены свечи, и двухэтажный дворец озарен сотнями веселых огоньков.

К этому времени начинают стекаться и гости. Первыми почему-то всегда приезжают местные военачальники. Раньше всех появляется подполковник Франсиско де Паула Фрейре де Андраде, под командованием которого находится местный гарнизон драгунов. Потом мы видим подполковника Домингоса де Абреу Виейру, полковника Алваренгу Пейшото и его жену донну Барбару Элиодору, подполковника Базилио де Бритто Мальейро и других. Затем приезжает местный судья Томас Антонио Гонзага Гонзага холостяк, и его приход всегда вызывает оживление у части женского общества, находящейся, как говорят, на выданье и мечтающей о блестящей партии. Вслед за Гонзагой слуги объявляют о высокопоставленных служащих королевской казны, подъезжающих почти к самому подъезду верхом на мулах, которых, как правило, ведут под уздцы черные как уголь рабы.

Женщины благоухают одеколоном, и по волнам аромата, исходящим от изумительных красавиц, можно определить состояние финансов их мужей. Если вы чувствуете запах одеколона «Унгрия» (Венгрия), то это элита, если же – «Кордобы», то это ранг поменьше. Правда, у губернатора собирался высший свет, и чувствовалось, что перед приемом гостьи вылили на себя по меньшей мере целый галлон «Унгрии».

Декабрь – один из самых жарких месяцев в Вила-Рике, но, несмотря на жару, все облачены в очень теплые одежды. У многих женщин рукава нарядов и накидки оторочены мехом.

Примерно к девяти часам съезд гостей заканчивается. Народу в зале столько, что трудно дышать. Женщины, сидя на скамейках вдоль стены, обмахиваются громадными веерами из страусовых перьев или из плотной бумаги. Мужчины стараются пристроиться поближе к дверям или к окнам в надежде глотнуть свежего воздуха. Наконец дается знак оркестру. Грянула музыка, и начинаются бальные танцы. Танцуют гавот, французский менуэт, но чаще всего менуэт португальский. Любителей танцевать не так уж много, большинство – зрители. Они обмениваются замечаниями и иногда аплодируют какому-нибудь оригинальному танцору, который, наиболее элегантно завершив прыжок притопыванием, отвешивает вслед за этим глубокий поклон. После нескольких танцев поэты начинают читать стихи. Как всегда в подобных случаях, в центре внимания оказывается судья Томас Антонио Гонзага. Он выходит на середину зала и декламирует специально для праздника сочиненные новые вирши на рождественские темы. Девушки при этом ревниво смотрят, на кого, читая стихи, устремит свой взор холостяк Гонзага. Но Гонзага декламирует, опустив глаза долу. Нет, он так ведет себя отнюдь не из скромности. Просто на макушке у поэта небольшая лысина, о которой все знают, но которую сам Гонзага тщательно скрывает. Не будь этой нелепой лысины, Гонзага, безусловно, гордо поднял бы голову, чтобы произвести еще большее впечатление на всех присутствующих. Потом декламирует Алваренга Пейшото и, наконец, самый признанный авторитет в области поэзии – Клаудио Мануэл да Коста. Некоторые из стихов, видимо, не являлись значительным вкладом в развитие поэзии XVIII века, но присутствующие были настроены очень либерально, и после каждого стихотворения раздавались аплодисменты и восторженные возгласы. «Очень хорошо!», «Браво!»

После поэтов, как всегда, началась игра в прятки. Правда, гожилые люди участия принимать в ней не стали, а удалились в другие залы, где одни сели за карточные столики, а другие устроились поудобнее в широких деревянных креслах и принялись перемывать косточки ближним.

Гонзага, чуть поколебавшись, решил остаться в зале вместе с молодежью, где после пряток принялись играть в «попугая». Конечно, госпожой выбрали племянницу губернатора. Она-то пригласила быть «попугаем» Гонзагу. Предложение немного покоробило поэта, но он согласился. Племянница губернатора, одетая в розовое шелковое платье с пышным кринолином, отвернулась от Гонзаги и тоненьким голоском закричала:

– Где вы были, попугай? Где вы были, попугай?

Гонзага отвечал:

– Я был в поле. Я был в поле.

– Что же вы там видели?

– Птицу видел я.

– Какую птицу видели вы гам?

– Розовую птицу.

Услышав последние слова Гонзаги, племянница повернулась и. протянув руку к одному из гостей, воскликнула:

– Как ее зовут?

– Фламинго, – последовал быстрый ответ.

Все захлопали в ладоши и закричали: «Правильно». Игра продолжалась. Когда же кто-то из гостей на вопрос «Какую белую птицу вы видели?» ответил невпопад: «Тукана», то все засмеялись и потребовали фант. Туканов белых не бывает. Игра шла до тех пор, пока у хозяйки не собралось штук десять фантов. И тогда проштрафившиеся снова играли на клавесине религиозные песни и декламировали рождественские стихи. Авторство некоторых из этих стихов принадлежало Гонзаге. И ущемленное самолюбие Гонзаги, выполнявшего роль «попугая», было удовлетворено, когда часть аплодисментов была адресована не только исполнителю стихов, но и ему, автору.

Но вот все игры закончены, и гости направились к столу.

Вы не можете себе представить, что это был за стол! На больших блюдах возвышались горы аппетитного мяса. Здесь была говядина жареная и говядина, приготовленная на вертеле, но, безусловно, главное место занимали расположенные в центре блюда с жареными поросятами. Затем шли тарелки с козленком, облитым зеленым соусом, и козленком, облитым яичными желтками. А куриц, уток, индюшек, причем индюшек с ножками, обложенными креветками и устрицами, было не перечесть! Стол был колоссальной длины Но, несмотря на его исполинские размеры, толкотня вокруг него была порядочная. Правда, дам пропускали вперед. В то время в Бразилии столовых приборов еще не употребляли, и даже во дворце губернатора, даже на званых обедах в ход пускались пятерни. Многие гости обладали очень хорошим аппетитом, и у некоторых изо ртов, набитых жареной говядиной, свисали длинные жирные мясные волокна, которые временами падали на скатерть или прямо на пол.

Бразильская модница конца XVIII века.

Казалось, всю эту массу снеди трудно уничтожить даже такому количеству приглашенных гостей. Однако через каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут на столе валялись лишь одни тщательно обглоданные кости. Мужчины ели вволю, от них не отставали и женщины, которые хотя и заботились о талии, но при этом возлагали очень большие надежды на костяные и металлические корсеты и кринолины.

Тщательно вытерев руки о скатерть, мужчины с вожделением поглядывали на боковые двери, словно еще чего-то ожидая. Ну конечно, они прекрасно знали наизусть весь ритуал праздника. Двери раскрылись, впустив вереницу рабов, несших подносы, заставленные наполненными до краев стаканами с вином. И какое это было вино! В губернаторских подвалах хранились лучшие сорта божественного напитка, доставленного из королевских дворцовых запасов. За рабами с подносами вошли женщины-рабыни, которые несли блюда с десертом. Здесь вы могли попробовать и королевские пышки, и кус-кус, и сладкий рис. Компот в чашах и желе на тарелочках были приготовлены в соответствии с рецептами великого Лукаса Риго, одного из чародеев кухни ее величества. Рецепты Риго были в то время своеобразной библией эпикурейцев Они были собраны в отдельной книжке, единственной светской книге, дозволенной португальскими властями к ввозу в вице-королевство.

Ах, до чего были вкусны эти сладости! Пальчики оближешь! Но, к сожалению, и в то время считалось неприличным облизывать пальчики, и поэтому, перед тем как потянуться за следующим лакомым куском, дамы вытирали ручки платочками. Правда, были среди дам и такие, кто норовил незаметно вытереть их о губернаторскую скатерть, не открыто, как это делали мужчины, а совсем незаметно.

Но вот послышался звон колоколов, призывающих всех верующих на ночную мессу. Все засуетились у выхода из дворца. Мужчины разыскивали свои треуголки, трости, плащи, а женщины – мантильи, рабы спешно зажигали факелы и все оставшиеся в доме фонари, торопясь осветить дорогу гостям. Наконец один за другим все медленно вышли из дворца и чинно отправились в церковь. После мессы праздник не окончился. Процессия, сопровождаемая слугами с горящими факелами и фонарями, выйдя из церкви, направилась опять в губернаторский дворец.

Все вошли в зал, и распорядитель вечера уже собрался было дать сигнал музыкантам начинать очередной танец, как у парадного крыльца дворца послышался звон подков о булыжную мостовую и в помещение вошел драгунский офицер в запыленном мундире. Отыскав взглядом губернатора Родриго Жозе де Менезес, он решительным шагом направился к нему, держа в руке треуголку, и, не доходя нескольких метров, отвесил глубокий поклон.

Затем, вынув из висевшей на боку сумки белый, скрепленный печатями пакет, произнес:

– Послание вашей светлости от ее величества королевы Португалии.

По залу пробежал легкий шепот, и все замерли в благоговейном молчании. Родриго Жозе де Менезес принял пакет и торжественно удалился в соседнюю комнату. Вскоре он вышел, держа в руке развернутый лист плотной бумаги.

– Дамы и господа! – произнес губернатор. – Знаменательно, что в этот светлый праздник один из подданных августейшей особы удостоился ее личной благодарности. Разрешите, я зачитаю вам текст письма «Я, донна Мария, божьей помощью королева Португалии, Азорских островов, от края и до края моря Африканского, госпожа Гвинеи, покровительница навигации и торговли Эфиопии, Аравии, Персии, Индии, своим высочайшим повелением объявляю благодарность прапорщику Жоакину Жозе да Силва Шавьеру, командиру патруля новой дороги Рио-де-Жанейро – Тижуко – Вила-Рика, за смелость и храбрость, проявленную им при очистке данной территории от банд грабителей и убийц, причинявших неудобства моим подданным в капитании Минас», – губернатор читал текст торжественно, останавливаясь после каждой фразы, чтобы произвести еще большее впечатление на присутствующих. Дойдя до последней строчки послания, он осторожно сложил его и спрятал в карман камзола. – Дамы и господа! – произнес он еще раз. – Я предлагаю поднять тост за скромного подданного ее величества королевы Марии Первой, прапорщика Жоакина Жозе да Силва Шавьера, который, не щадя живота своего, служит португальской короне и метрополии.

Послышались аплодисменты, возгласы «упа», мужчины и дамы подняли бокалы с вином из подвалов губернатора. Они пили за Тирадентиса, хотя почти все впервые слышали это имя и до этого момента даже не подозревали, что существует на земле капитании Минас какой-то прапорщик по прозвищу Тирадентис.

Вот так и получилось, что, в то время как Тирадентис в Бордо-до-Кампо сидел за столом вместе с полковником Жозе Айресом Гомесом и его женой, в столице капитании цвет местного общества поднимал бокалы за его здоровье. И поэтому прапорщик несказанно удивился, когда через несколько дней специальный гонец доставил ему распоряжение губернатора Родриго Жозе де Менезес срочно явиться в губернаторский дворец в Вила-Рике. Тирадентис принялся перебирать в уме все прегрешения по службе, стараясь угадать, в чем мог не потрафить начальству. Казалось бы, никаких упущений с его стороны за последнее время не было. Видимо, решил он, губернатор и вице-король, наконец, вспомнили о нем и решили продвинуть по служебной лестнице. Это было бы как нельзя кстати.

Все друзья и знакомые Тирадентиса говорили, что он довольно долго засиделся в прапорщиках и пора бы ему стать хотя бы лейтенантом. Тирадентис и сам придерживался такого мнения. К тому же его самолюбие непрерывно подвергалось в этом отношении бесконечным испытаниям. Например, Валерио Мансо в течение шести лет служил солдатом под коман Дованием Тирадентиса, а потом его сразу произвели в лейтенанты. Кадет Фернандо де Васконселос шесть лет выполнял Указания Тирадентиса, а потом тоже стал лейтенантом. Антонио Жозе да Араужо оказался еще более удачливым – перескочив через несколько ступенек, он сразу получил звание капитана. Да мало ли было людей, обошедших Тирадентиса. Взять хотя бы того же Томаса Жоакина, который, как и Тирадентис, был прапорщиком, а сейчас уже ходит в капитанах. Кроме того, все они оставались служить в драгунах и теперь уже сами отдавали приказы Тирадентису. Нельзя сказать, чтобы Тирадентис был не чувствителен к подобным несправедливостям. И вот сейчас по дороге в губернаторский дворец.

Тирадентис мечтал вернуться в Тижуко хотя бы со знаками отличия лейтенанта.

В Вила-Рику он приехал поздно вечером, когда город уже засыпал. Еще рано утром у Тирадентиса кончились взятые с собой продукты, но приходилось терпеть до следующего дня, потому что согласно давнишнему, еще от 5 августа 1755 года, распоряжению интенданта Тижуко, Диамантины и Вила-Рики категорически запрещалось продавать или покупать что-либо после захода солнца. Во всех лавках, кафе и на базарах висели эти распоряжения, и многие из них давно уже выцвели от солнца, а буквы смыты дождем, но на некоторых все еще можно разобрать текст, который гласил: «Довожу до сведения всех торговых людей этого континента (видимо, континентом интендант называл капитанию Минас), что после того, как в церквах будет пропета „Аве Мария“, запрещается продавать в лавках любые продукты и изделия, а если будет замечено, что кто-либо продает что-то после указанного времени, виновный будет выслан, а перед этим посажен за решетку. Так же подвергнут аналогичному наказанию любого, который позволит пребывание в своем доме днем или ночью раба, помимо своей домашней прислуги. Такому же наказанию подвергнут каждого, кто даст приют в своем доме лицу, высланному из подчиненной мне территории. Запрещаю под страхом тяжкого наказания вести торговлю в переулках или закоулках, поскольку весь товар, предназначенный для продажи, должен доставляться на улицы и раскладываться на видном месте». Каждый, кто умел читать в капитании, столько раз видел это распоряжение, что, вероятно, знал его наизусть. Поэтому Тирадентис смирился с вынужденным постом до наступления следующего утра.

Он ехал, погруженный в свои мысли, машинально направляя лошадь по дороге, ведущей к губернаторскому дворцу. И, даже въехав в город, он не пришпорил коня, опасаясь наскочить в темноте на запоздалого прохожего. Улицы Вила-Рики не освещались, и только из коридоров домов, у открытых дверей которых по распоряжению палаты Вила-Рики до десяти часов вечера висели зажженные фонари, на проезжую часть улицы ложились слабые полосы света.

Подъехав к одной из таких дверей, Тирадентис посмотрел на свои часы. Без четверти десять. Через пятнадцать минут должен зазвучать сигнал к полной тишине. Тирадентис подстегнул коня: неудобно являться к губернатору чересчур поздно. Войдя во дворец, он попросил дежурного офицера, если возможно, доложить губернатору о приезде прапорщика Жоакина Жозе да Силва Шавьера, прибывшего из Тижуко по приказанию его светлости.

Губернатор еще не спал, разбирая в своем кабинете какие-то бумаги.

– Приехал мой друг из Тижуко? – услышал Тирадентис голос губернатора. – Пускай идет сюда. Я рад его видеть.

Тирадентис вошел и по всей форме доложил о своем прибытии.

– Садитесь, садитесь, дорогой прапорщик. Я вызвал вас, чтобы сообщить приятную весть.

Тирадентис стал само внимание. Подойдя к стенному шкафу, губернатор открыл массивную дверцу и вынул знакомый уже нам пакет.

– Наша августейшая повелительница, ее величество королева Португалии донна Мария Первая осчастливила вас, прапорщик, велев передать личную благодарность за верную и хорошую службу. – Произнеся эту фразу, губернатор развернул письмо королевы и стал читать с таким упоением и восторгом, как будто благодарность была адресована не Тирадентису, а ему, губернатору. Он читал так прочувствованно, что совершенно забыл о присутствии Тирадентиса. А тот первое мгновение не смог скрыть своего разочарования. Так это из-за одной благодарности его заставили совершить такое путешествие! Он-то думал о продвижении по службе, о звании лейтенанта и – наивный человек! – мечтал даже о ранге капитана.

Однако служба есть служба. Выслушав до конца текст письма королевы, Тирадентис поклонился и произнес уместные для такого случая слова благодарности и признательности.

– Вот так, друг Тирадентис, – фамильярно сказал губернатор, – я от себя лично тоже поздравляю вас. А сейчас можете идти. Даю вам трехдневный отпуск. Потом вы должны вернуться к несению службы в Тижуко. Надеюсь, в ближайшее время мне удастся совершить еще одну поездку, и тогда мы с вами снова получим возможность попутешествовать и провести приятно время.

Аудиенция окончилась. Тирадентис вышел и направился к мосту Росарио в свою аптеку, зная, что его компаньон, священник Франсиско Феррейра да Кунья, давно уже ждет его приезда. Дорога шла мимо рынка, который находился на площади Морро-де-Санто-Китерия. Это был не просто рынок, а рынок рабов. Один из двух рынков купли и продажи рабов Вила-Рике. Тирадентис старался прижать лошадь поближе к краю тротуара. На площади были врыты столбы, и сейчас в темноте слышались звон кандалов и лязг цепей. Приехавшие из дальних районов капитании хозяева живого товара на ночь прикрепляли цепи, которыми заковывались рабы, к столбам, а сами уходили ночевать на постоялые дворы или к знакомым и родственникам. Бывали дни, когда на рынке скапливалось до сотни рабов, предназначенных для продажи.

На другое утро Тирадентис проснулся, как всегда, очень рано, но потом подумал, что в его распоряжении три свободных дня, и хотел еще немного понежиться в постели, но вдруг вспомнил об Эухении Жоакиие, прекрасной дочке португальского переселенца.

Разыскать семью португальца было делом не таким-то сложным, и к обеду Тирадентис уже стучался у ворот дома старого знакомого.

В коридоре послышались легкие шаги, стукнула щеколда, и дверь чуть-чуть приоткрыли. Женский голос спросил:

– Что желает господин? – Но потом, видимо узнав Тирадентиса, воскликнул: – О господин прапорщик! Входите, входите, пожалуйста!

Тирадентис не заставил повторять приглашение и переступил порог. Он сразу же заметил, что голова женщины повязана черным платком в знак траура.

– Что случилось, донна? – спросил в испуге Тирадентис, подумав, не стряслась ли беда с Эухенией Жоакиной.

Женщина закрыла лицо руками и заплакала.

– Муж, мой муж умер две недели назад. Я осталась одна, как божий перст, одна в чужом мире.

Тирадентис остановился в нерешительности у входа, не найдя слов утешения. Вдова вытерла слезы.

– Входите, сеньор прапорщик. Дети будут вам так рады. Теодоро, Франсиско, Эухения, Леонардо, Мария, дети, посмотрите, кто нас навестил! – закричала вдова, созывая сыновей и дочерей.

У Тирадентиса перехватило дыхание, когда он увидел ту, ради которой пришел в этот дом. Эухения Жоакина заметила пристальный, устремленный на нее взгляд, покраснела и смущенно потупилась.

Тирадентис недолго пробыл в доме у вдовы и не смог даже словом перекинуться с девушкой. Попрощавшись, он обещал зайти завтра, а сам принялся раздумывать, как бы ему поговорить с Эухенией Жоакиной наедине. Он строил самые хитроумные планы, но не мог придумать ничего лучшего, как дождаться вечерней мессы и посмотреть, в какую церковь пойдет семья да Силва.

Для влюбленных, как известно, не существует никаких преград, и к концу своего отпуска Тирадентису удалось несколько раз поговорить с Эухенией Шоакиной. Правда, сделать это удалось лишь потому, что Тирадентис, по-видимому, тоже был не безразличен Эухении Жоакине. Молодая девушка явно чувствовала симпатию к стройному прапорщику. Как бы то ни было, но огорчения, связанные с рухнувшими надеждами на получение чина лейтенанта, быстро забылись, вытесненные приятными мыслями о предстоящих новых свиданиях с любимой, как только в доме окончится траур. Тирадентис возвращался в Тижуко в самом прекрасном расположении духа.

Прошел год, и Жоакин Жозе получил от Эухении Жоакины согласие стать его женой. К этому времени братья девушки Теодоро и Франсиско пошли служить в армию, а мать, ненамного пережив своего супруга, умерла. Поэтому разрешения на брак Эухении Жоакине испрашивать было не у кого. Правда, молодые люди официально не зарегистрировали свой союз в церкви, но это не мешало им быть счастливыми. В 1783 году Эухения Жоакина подарила Тирадентису сына. Его назвали Жоан. Однако молодой паре пришлось вскоре испытать горечь разлуки. 10 октября 1783 года губернатору Родриго Жозе де Менезес пришел на смену Луис да Кунья де Менезес, который приобрел печальную известность среди жителей капитанни из-за беззаконий, которые творил на территории Минаса. С приездом нового губернатора изменилась и судьба Тирадентиса. По приказу Куньи де Менезес Тирадентиса перевели служить в Рио, где он пробыл несколько лет. Но этот период его биографии не представляет для нас особого интереса, и мы с вами продолжим рассказ о жизни нашего героя, встретившись с ним в тот момент, когда Тирадентис в 1788 году, получив трехмесячный отпуск, приехал из Вила-Рики в столицу вице-королевства город Рио-де-Жанейро. А пока поведаем вам о событиях, которые произошли в этом же году в Европе.