Книга: Перебои в смерти - Жозе Сарамаго

Легко писать о смерти, когда тебе за восемьдесят. Как ни крути, а ты гораздо ближе к н(Н)ей, чем основная масса твоих читателей (я лично Сарамаго путь прошёл до половины, а если честно даже не совсем дошёл). Но возможно, первая фраза написана не совсем правильно. А нужно так: Легко писать о Смерти, когда тебе за восемьдесят? Между утверждением и вопросом - пропасть. С другой стороны и это утверждение, и этот вопрос существуют единовременно и единоместно в моей голове и адресованы одному человеку, который на них уже, к сожалению, не ответит, к Жозе де Соуза Сарамаго. И оба они, практически идентичные по форме и полярные по содержанию, - отклик на один и тот же роман. Так может к чертям пунктуацию и синтаксис, если они не могут выразить то, как течёт и переливается мысль. Правила придумали ленивые трусы, каноны - неповоротливые ортодоксы. Нарушай правила, ломай канон!

Человечество живёт (то ли из страха, то ли из скудоумия) согласно придуманной кем-то фразе: Смерть - это то, что всегда происходит с другими - смешной до жути солипсизм, а потом приходит чудной морщинистый ибериец и говорит: На следующий день никто не умер. Нет других. И те, кто в самомнении своём пытался возвысить свою собственную, в которую до конца не верил, с(С)мерть заглавной буквой - утритесь! - смерть только со строчной и для всех одна. Мне вы можете верить, сказал он, я пишу почти хронику, мне за восемьдесят, по леву руку - Нобель, по праву руку - ни много, ни мало Евангелие от Самого. И мы поверили. Ну ладно, может, вы и не поверили, а лично я был свято убеждён, я ждал мессию. Я искал в его притче мораль или хоть какой ориентир; и ежу понятно было по той первой, громкой, фразе "на следующий день никто не умер", что ничем хорошим эта фраза не продолжится и не закончится, потому что это - ПЕРЕБОЙ - нарушение биения, нарушение ритма, встряска и короткое замыкание в цепи, чтобы все самодовольные слепцы [про]зрели (ооо! и об этом и про то, у Сарамаго уже было). Но не банальной, приторно-пошлой морали ждал - пусть бы в финале грянуло: "На следующий день умерли все". Оглушающая кода. Но так думал я, не прошедший путь Сарамаго даже до половины.

А он обманул. Он не дал ответов, впрочем, и вопросов он не задавал. И нет, он не посмеялся над доверчивым читателем, он просто говорил не со мной. Он обращался не ко мне и не мне обещал рассказать историю. Ему за восемьдесят, кто я для него. Он говорил с собой и для себя. Да к чертям этого читателя, пусть уходит вслед за синтаксисом и пунктуацией, за дурацкими литературными канонами со своими читательскими ожиданиями и требованиями к писателю. Я, Жозе де Соуза Сарамаго(у), делаю, что хочу! Из одной фразы выстраиваю мир, который походя и разрушаю, довожу сатиру до масштабов апокалипсиса и тут же превращаю всё в безумный фарс, напускаю мистического тумана и уже фарс разворачиваю в пронзительную лавстори. Это моя личная притча, это моя личная сказка.

А ещё, наверное, он говорил с н(Н)ей. С той, кого в силу возраста и таланта не побоялся сделать живой. И женщиной. И говорил с иронией влюблённого мужчины. Конечно же, смерть - женщина (обе с маленькой буквы). Феминистки ликуют или плачут? Нелогична, ранима, устала, слегка рассеянна и капризна, прекрасна и страшна, и веет холодом и всё же пронзительно тепла. Влюблена? (Нет..) Скорее всего он говорил с ней, в очередной раз отправляя по обратному адресу лиловый конверт. Ему просто нужно было время, чтобы дорассказать себе (и ей) свою личную сказку. Нужно было время, чтобы фраза "на следующий день никто не умер", тревожная в начале, пугающая своей невозможностью, в конце книги прозвучала так, будто в её глубине таится светлая, но печальная мечта.

Если вам приснится нечто подобное, когда вы будете читать эту книгу Жозе Сарамаго, не забудьте оставить комментарий к этой рецензии. Соберем коллекцию сновидений по мотивам книги.

Сначала это ровная, почти спокойная, неспешная и витиеватая история о стране, в которой перестали умирать люди. Примерно половину книги мы смотрим сложные новости и наблюдаем за тем, как к таким условиям будет приспосабливаться человеческая натура. Что делать с глубоко пожилой августейшей особой, с которой многие уже попрощались? Как быть людям в больницах? Как выходить из положения похоронным бюро? А пенсионные накопления? Что делать страховым компаниям? Министры, совещания, слухи, новые идеи, серый бизнес и даже в этой ситуации, люди что-то придумывают. Но почему все это происходит в реальности этого романа?

На это отвечает вторая половина книги, в которой смерть выступает в роли персонажа и делится своими размышлениями о происходящем. Название романа здесь перестает быть однозначным и реальность книги начинает выглядеть иначе. А финал стоит того, чтобы прочитать его самостоятельно, не ища пересказов.

Весь роман лишен диалогов в привычном смысле: они есть, и вы знаете кто и что говорит, зачем тире и разбивки на новые строки? То же с главами. Это лишнее. Единый текст, в котором всё и так понятно. И преодолев первоначальный внутренний бунт против текста без правил, чтение становится особенным, и только после прочтения можно понять (а можно и во время, а можно и не понять), почему эту книгу считают вершиной или жемчужиной творчества Жозе Сарамаго.

P.S. Посмотрела, как выглядит центральная площадь Лондона — это Трафаргальская площадь. Почти как во сне.

Разобравшись с литературными аллюзиями можно смело перейти к кинематографическим и тут все не так однозначно как может показаться на первый взгляд. Ведь аннотация тактично умалчивает главный подвох романа обещая читателю войну и хаос, но забывая упомянуть что«Перебои в смерти» это едкая сатирическая черная комедия абсурдистского толка, в духе раннего Вуди Аллена и скетчей Монти Пайтон. Проводя в своей книге мысленный эксперимент, что было бы если смерть решила отдохнуть от своих обязанностей, Сарамаго наглядно показывает насколько сильно смерть встроена в современный повседневный быт и как быстро без ее присутствия все скатывается к полной неразберихе. Однако в защиту человечества, можно сказать, что довольно быстро как то само собой находится решение, ведь смерть перестала приходить к людям только в границах одной неназванной страны, а как только эта граница оказывается пересечена, все возвращается к естественному порядку вещей. Само собой сразу находится криминальный элемент берущий в руки новый бизнес. Правительство, как всегда, выжидает. Духовенство проповедует. Философы философствуют. Подано все в особой иронической манере театра абсурда, конечно не полная умора, там легкая ухмылка, но спасибо и на том. А потом смерть прямо как героиня Юлии Александровой в художественном фильме Жоры Крыжовникова «Самый лучший день» восклицает: Ладно, прощаю!

Впрочем, это совсем другая история......

Неназванная страна. Она смерть, решившая уведомлять людей о своем визите за семь дней посредством отправки писем. Он ничем не примечательный виолончелист, отказывающийся получать такое письмо. И завертелось. Такова в общих чертах завязка сюжета романа Жозе Сарамаго «Перебои в смерти». Романа который мне показался неуловимо похожим на творчество мэтров латиноамериканской прозы Габриэля Гарсиа Маркеса и Хорхе Луиса Борхеса

Ой! Что? Говорите уже середина романа? Тогда срочно исправляюсь.

Такова в общих чертах вторая часть половина сюжета романа Жозе Сарамаго «Перебои в смерти», имеющее самое косвенное отношение к сюжету первой половины романа. Романа который второй половиной своего сюжета сильно напомнил мне совершенно проходной рассказ из сборника фантастики. Такой рассказ мог написать Нил Гейман, Стивен Кинг, Роджер Желязны или даже сам Рей Бредбери, но текст этот написан Жозе Сарамаго, а значит сюжет котрый легко уместился бы на десяти растянется на сто пятьдесят шесть страниц. Можно подумать что это же не фантастический рассказ, а самая настоящая жемчужина позднего творчества Сарамаго фантастический роман-притча! Ага,ага, как же. Наверни-ка разговоров с косой и веселые приключения наивной дурочки смерти

Я даже не буду докапываться, прости Господи, до Лора и противоречивость правил существования этого мира, даже сам Сарамаго в тексте указывает что это совсем не важно, это же притча! Также можно задаться вопросом если «письмо смерти» отправляется за 7 дней, а человек должен умереть в 49 лет, как через три дня он может справить свой юбилей, ответ один это же притча. Притча значит притча.

Притча о том как элегантная форма преобладает над содержанием. Да при всех смысловых недостатках это все еще роман который элементарно было приятно читать, но вот стоит только перевернуть последнею страницу как стремительно возникает вопрос. И это все? Так просто, банально и немного пошло? Можно воскликнуть: Ну вообще, то если вы не заметили первая и последняя фразы романа запараллеленны, если что ! Разве не интеллектуально? Спасибо, я заметил, да вот только это делает сюжет еще хуже полностью нивелируя всю историю. Как говориться в одной комедии абсурда название которой может послужить прекрасным метафорическим советом в отношении этого романа.

Чему мы научились, Палмер? Не знаю, сэр. Я тоже не знаю. Научились больше этого не делать. Да. Сэр. И ещё бы знать, что мы сделали.

Что же, Сарамаго в этот раз удивил совершенно неприятным образом. Теперь к его книгам я буду присматриваться с особой тщательностью (хотя. кого я обманываю?).

Первое, обо что с первых же слов начинает спотыкаться читатель - витиеватый и непоследовательный стиль изложения. Повествование состоит преимущественно из сложных предложений (как подчинённых, так и сочинённых, а также объединения тех и других в эдакого словесного Франкенштейна), пунктуация в которых подчинена прихоти автора и сильно отличается от классической. Данное обстоятельство существенно усложняет восприятие и без того перенасыщенного побочными рассуждениями и уточнениями текста и делает предпочтительным знакомство с книгой в аудиоформате, минимизирующем затрачиваемые на понимание текста усилия.

Вторым качественным промахом в рассказываемой истории является туманное волшебство, так и оставшееся без объяснений. Автор, применив сперва блестящий ход и взявшись размышлять на тему "что, если...", не позаботился ни продумать для себя самого, ни уж тем более объяснить зрителю физику происходящих процессов. Мы видим постулированное исчезновение смерти на обозначенной территории, но нам не объясняют, как это отсутствие проявляется (кроме, конечно, довольно общего утверждения, что те, кто должен был бы уже скончаться, никак не умрёт). Что происходит с тяжело больными? Что чувствуют те, кто испытывал нестерпимые муки? С теми, кто умирал от медленных истощающих болезней ещё более или менее всё ясно: тело продолжает медленно умирать, но что происходит с жертвами несчастного случая? Предположим, болевой шок никто не отменял, но, коль скоро дух не покидает бренного тела, живая плоть должна бы регенерировать и, таким образом, рано или поздно человек должен полностью излечиться. Как быть с сожжёнными, обескровленными, расчленёнными? О них автор как-то заискивающе упоминает, задаваясь вопросами вместе с читателем, и не раскрывает затронутую тему, пудря мозги слушателю очередным отвлечённым размышлением. Между тем это едва ли не первое, что приходит в голову всякому здравомыслящему человеку при предложение присоединиться к размышлениям на заданную тему.

Тем не менее, даже это упущение ещё не столь огорчительно, и его легко можно бы было простить, отметив в целом вразумительное описание реакции социума на произошедшие изменения, если бы не бездарная вторая часть книги и бесконечные упущения по части логики. Нам говорят, что смертей не одна и не две, что якобы у них есть свои ведомства и подразделения, кто-то отвечает за животных, кто-то за людей, притом наша отдельно выбранное государство отчего-то отдано в распоряжение той конкретной смерти, о которой в дальнейшем идёт речь в книге. И здесь сразу возникает закономерный вопрос: почему сверхъестественное существо, куда более древнее, чем само человечество, и невероятно могущественное, столь жёстко привязано к географическим границам государства, то есть в некотором смысле подвластно бюрократическим играм людей, над судьбами которых она призвана властвовать? Государства, как нам известно из истории, имеют свойство образовываться и распадаться, изменять собственные границы, включая и исключая из своего состава те или иные регионы и области. Что происходит в этот момент со смертью и её силами? Как далеко они распространяются и в чём их отличительная особенность? На всё это в книге нет даже намёка.

И вместо того, чтобы в деталях продумать свой собственный мир и дать подробное описание его фантастической составляющей, автор придумывает для зрителя невразумительную загадку, которую оставляет без ответа и пояснений, и на её основе, перемежая рассказ словоблудием, тешащим лишь самомнение самого писателя, на ходу состряпывает нелепую и совершенно ненужную здесь романтическую историю, не имеющую ни смысла, ни мотивации и портящую впечатление как от терпимой первой части произведения, так и от целиком творчества автора.