Текст книги "Ответ Империи"

Глава 24
Семь шагов творения мира

Утро понедельника было свежим и бодрым, несмотря на моросящий дождь и лимонные пятерни кленовых листьев в палисаднике под окном. Вчера, после возвращения из диагностического, Виктор решил просто отоспаться как следует и ни о чем не думать. Открыв глаза и посмотрев в потолок, он внезапно почувствовал себя человеком, прибывшим на курорт в бархатный сезон. Голова была свободной и легкой. Казалось, где-то там, за Луговой, рокочут, накатываясь на берег, зеленоватые волны, чайки кружат над необъятным куполом моря под лучами солнца в просвете облаков, и соленый ветер бросает на гуляющих по бульвару мельчайшие, пахнущие йодом брызги.

Утро понедельника было светлым и радостным, как именины. Виктора дооформили на ставку в две минималки, оформили койку в общаге «Электроаппарата» и отправили документы в собес на продкомпенсацию, подъемные и очередь на квартиру в дом соцбыта – последнее с ходатайством, как работнику предприятия ИТ-отрасли.

Утро понедельника готовило увлекательные сюрпризы. Зеленков дал новое задание съездить на «Тринитрон» вживую поговорить с заказчиком. «Тринитрон» был дочерним предприятием завода «Литий», создан недавно, асуповцы туда не вошли, и заказчик путался в том, чего же он хочет от новой версии. По той же причине они у себя перемудрили на сервере, и общаться по «ирке» не выходило.

Попутно Зеленков выдал Виктору план роста его заработка до трех минималок[14]14
  Романовская минималка, по оценкам разных экспертов, составляет от половины до двух третей средней российской зарплаты 2010 г.


[Закрыть]. План чем-то был похож на игру, где можно было прокачиваться разными способами: стаж, подача рацпредложений с подтвержденным эффектом и без, аттестации, вклад в базу знаний фирмы, в организацию труда, коэффициент трудового участия, среднее время работы без ошибок, активность в новаторской тематике первого уровня, то есть с выходом на патентование решений, и еще целый ряд возможностей засветиться, включая такие вещи, как рекрутирование в фирму ценного персонала. Подсчет результатов выглядел довольно сложным, но к нему прилагалась примитивная прога с текстовым интерфейсом, погоняв которую, каждый мог оценить лучшие способы своей прокачки. Ценным в этой системе, по мнению Виктора, было то, что она давала возможность роста даже тогда, когда лучшие темы поделены другими, что делало менее острой драчку за темы.

До «Лития» надо было ехать троллейбусом с пересадкой у автовокзала или маршруткой; немного поколебавшись, Виктор выбрал «сохатого». На маршруте до автовокзала ему попался вагон со светодиодным табло у кабины, и он, не отрываясь, следил за бегущей строкой новостей, перемежаемой названиями остановок.

В Греции прошли массовые выступления в поддержку смягчения визового режима с СССР и снятия дискриминационных пошлин на ввоз советских товаров. В некоторых из правительственных зданий демонстранты били стекла.

В Польше продолжается марш бастующих шахтеров на Варшаву. На своем экстренном заседании Польский сейм должен рассмотреть положение в угольной промышленности страны и принять обращение к государствам – членам Евросоюза об оказании экономической помощи.

По Франции вновь прокатилась волна беспорядков на религиозно-этнической почве, связанная с попыткой депортации мигрантов. Группы молодых людей поджигают припаркованные на улицах машины.

В Германии, в каком-то там «штадте» произошло крупное столкновение демонстрантов с полицией. Жители города протестуют против плана вырубки городской рощи для строительства скоростной железной дороги. В результате столкновения пострадало четыреста человек, двое могут лишиться зрения.

А вот и позитив. Делегация КНР посетила опытную трассу высокоскоростного магнитолета Ереван – Севан. Намечено подписание соглашения о строительстве дороги подобной системы для аэропорта в Шанхае силами советских предприятий. Делегация также собирается нанести визит в Новочеркасск, где организован выпуск вагонов на магнитной подвеске.

Что еще стряслось ужасного за бугром и прекрасного у нас, Виктор так и не узнал – надо было выходить на пересадку.

…После площади Партизан Красноармейская ныряла вниз, к старой развязке до моста. К удивлению Виктора, здесь как раз ничего не изменилось; между Репина и Урицкого не выросли подпирающие небо и нависающие над остатками частного сектора многоэтажки, а на этом месте возникли какие-то длинные двухэтажные теремки, причем первый этаж был из красного кирпича, со сводчатыми окнами, а второй – из пропитанного деревянного бруса, с резными украшениями окон и карнизов.

– А что, здесь нового строительства не будет? – спросил Виктор сидящую у окна пенсионерку. Вообще было похоже, что в период дневной смены в троллейбусе ездили в основном пенсионеры, школьники и дамы с детьми.

– А зачем оно здесь? – удивилась старушка. – Тут хотят как бы купеческую часть делать, она так плавно к реке спускается. А высотки лучше в старом аэропорту ставить, там место ровное, и видно далеко.

Троллейбус скатился с горки и вырулил под желтеющими арками старых берез и осин на неоглядный простор, открывающийся с нового Черного моста; раздолье деснянских заводей и заросших роскошным, качающимся на свежем, долетевшем со стороны Свенского монастыря ветру ивняком, сменилось раздольем лугов и перелесков поймы, по которой тугим луком изогнулась дамба дороги, а ее в свою очередь сменяла ширь прямого, как стрела, вытянувшегося на весь район Московского проспекта. Не было места, где так остро чувствуется русская ширь, как въезд на Фокинку, где возле моста, словно по завещанию Леонова во «Взятии Великошумска», над водами Десны навеки стал на постаменте танк, слушая гудки проносящихся на юг поездов, – в память о тех, кто обагрил эту землю кровью, спасая род свой от невиданных ранее человечеством хищников.

Кусок Московского проспекта от поймы до путепровода застраивался очень интенсивно – Виктор заметил, что девяти-шестнадцатиэтажки не только выстраивались по проспекту, но и проросли за несколько кварталов от него, расчищая стародавний частный сектор, похожий на большую деревню. Отсюда, из этой части района, было сравнительно близко попасть на троллейбусе как на предприятия за линией, так и в центр города. За широким, похожим на разлившуюся реку путевым хозяйством сортировочной станции Брянск-второй жилищное строительство как бы разом поугасло, не в пример пятидесятым, когда здесь возводились двух-четырехэтажки в пешей доступности от проходных заводов, депо, складов и элеватора.

«А здесь, значит, почему-то почти не строят… Ну да, теперь же троллейбус, теперь пехом до проходной топать не надо, а вот в центр, в другие районы ездить стали чаще, а отсюда, из-за линии, дальше тащиться. И ко въезду, видать, тоже особо не застраивали, потому что хоть там и лес, а как подует ветер с мясокомбината…»

Сойдя с троллейбуса в начале аллеи, ведущей к заводу, Виктор вновь наткнулся на небольшой памятник – обелиск в честь расстрелянных во время оккупации. Оказывается, и тут это было. Западники у нас любят поговорить о бездарности советских полководцев, сравнивая общее число погибших в СССР и Германии. Видимо, воинское искусство в понятиях человека европейского есть умение стать на гору трупов безоружных гражданских людей.

…– А паспорт у вас с собой?

Виктор стоял на проходной «Лития». Высившийся в конце короткой аллеи куб заводоуправления, стандартный для наших заводов семидесятых, с окнами в виде сплошных стеклянных лент, перерезавших поперек фасад, был недавно отделан металлическим сайдингом песочного цвета и обзавелся красно-коричневой мансардой. Справа и слева, в сторону скверика заводского поселка, здание было развито какими-то свежими пристроечками.

Перед Виктором возвышался Степан Иванович Залесов из того самого «Тринитрона», вышедший встречать, мужик массивный, лет сорока пяти, с синевой на щеках от растительности, судя по всему, бурно растущей, невзирая на ежедневное уничтожение двойными лезвиями.

– А как же! – гордо произнес Виктор.

Всегда приятно сознавать, что ты не верблюд.

– Отлично. А то знаете, хоть и бытовка, но на нее есть хозтайна. Сами знаете, как Запад сейчас промышленный шпионаж активизировал.

«Ах, вот оно еще что может быть. Конкурентная разведка. Постановщик бывает на разных предприятиях, знакомится с документами. Хотя если так, то без явных улик этот Мозинцев выкрутится. Ксиву-то непаленую подогнал».

В будущем офисе был рабочий беспорядок переезда – полусвернутые металлические жалюзи на окнах, горшки с растениями на потертом полу, многочисленные связки книг и газетных подшивок: судя по названиям, отсюда переезжал то ли партком, то ли что-то вроде кабинета политпроса. Довершали пейзаж невытертые потеки от электрокофейников, остатки скотча на старом акриле бежевых тонов, который, судя по всему, собирались соскоблить или заклеить обоями, и торчащие из толстого пластикового плинтуса хвосты кабелей с интерфейсными разъемами. Сквозняк закидывал в помещение потерявшие правильный курс желтые листья. Висящий на одном шурупе динамик голосом Маки Номия из «Пи-5» весело и ритмично пищал соул.

Так, а вот, похоже, и будущая продукция. Что у нас любят делать на новом месте? Правильно, прикнопить на стену фирменный календарик. Укороченные кинескопы для кухонных теликов и домолинии. Ну что ж, девяносто восьмой, еще не поздно…

Степан Иванович снял с пирамиды пару офисных кресел с ножками и буркнул: «Присаживайтесь».

«А что, если под этим соусом разузнать и про всю их систему? А то ведь, не въехавши в общее, и деталей не просечешь…»

– Знаете, давайте сегодня так поступим: начнем с предварительного тренинга по снятию психологических барьеров, относящихся к объекту, для которого мы создаем информационную систему. Вы не против?

– Ну, вам, как говорится, виднее.

– Тогда, если вас не затруднит, попробуйте сейчас кратко охарактеризовать место филиала в общей системе экономики, начиная с основных законов нашей экономики. Не удивляйтесь, это такой психологический прием.

– Так вам тогда как – про семь сталинских шагов в экономике?

– Ну да, – согласился Виктор, приготовясь прожевывать скучные мегабайты общественно-политического канцелярита.

– Ну, как вы знаете, никакой теории социалистической экономики у нас до восьмидесятых не было. Помните старый второй том политэкономии? Сборник ведомственных инструкций, а не наука. Сталин сказал, что социализм не отменяет экономических законов, как таковых, но это, знаете, для наших обществоведов мимо ушей прошло.

«Ого! А за это не того? И как мне, как советскому гражданину, реагировать надо? Это слушать уже можно или уже нельзя? Так. Надо выждать пять минут и, если что, свернуть тему. Зря я этот эксперимент затеял».

– Значит, что из этого следует? Шаг первый – разделение госуправления и хозяйственного ведения. Социализм у нас уперся в то же, что и капитализм развитых стран в конце прошлого века: предприятие стало таким большим, что владелец сам им руководить больше не может. Фактически вся страна была разбита на несколько огромных предприятий. Поэтому сделали то же, что и у капиталистов, – крупные предприятия акционировали, общественный характер собственности остался, потому что акции у государства, оно ими владеет и управляет через министерства, комитеты и агентства, а из заводов и фабрик образовали крупные госкорпорации, соревнующиеся на внутреннем и внешнем рынке. Государство может внутри себя продавать завод от одной корпорации к другой для повышения эффективности.

«Японский городовой! – воскликнул про себя Виктор. – Так вот они зачем Сталина из биостаза вытащили! Фигурально, конечно. Им это сословие знатоков марксизма-ленинизма мешало делать реформу. Потом у нас из этого сословия, не родив никаких собственных идей и теорий, вылезли чикагские мальчики с их планами скопировать Запад. А тут Сталин – он вроде как после Ленина, и если его реабилитировать, все эти служители памятнику марксизма будут ходить как пришибленные – они же все в разоблачении культа повязаны. С другой стороны, и госимущество не слили».

– Шаг второй: изменение планирования и инвестирования. До первых пятилеток в нашей стране, если сравнить с Америкой, можно прямо сказать, что ни тракторов не было, ни автомобилей, ни самолетов, ни радио, и вообще много чего. Что надо было тогда делать? Определить, какая продукция нужна стране, как воздух, и выпускать ее как можно больше. Отсюда жесткое планирование. А когда страну тракторами насытили, это уже тормозом стало. Как планы ни составляй, случайность – куда от нее денешься? Вот и приходилось все время корректировать. Теперь государственный план – это что-то вроде бизнес-плана, в нем основные показатели не сам по себе валовый объем, а удовлетворение потребности. Тут немножко долго разъяснять всю эту систему и как она работает, но, короче, выходит так. С одной стороны, спрос регулирует, что выпускать, это, так сказать, быстрое регулирование, оперативное. А с другой стороны, государство следит за тем, чтобы спрос в деньгах и цены выражали реальные потребности, чтобы перекосов не было, спекуляции, кризисов. На спрос-то, как Сорос говорил, влияют предубеждения. Можно специально создать дефицит и спровоцировать ажиотажный спрос…

Помним, помним, подумал Виктор. Нам говорили, что это якобы потому, что выпущено много денег. Сумасшедший поток наличных на товарные рынки. Ага, как же. Вон американцы тоже, как теперь выяснили, доллар не обеспечивают, однако попкорн мешками не хватают. Будут у советского человека лишние деньги – он или найдет куда потратить, или на книжку положит. Книжка в Союзе – она тебе все: и потребительский кредит, и ипотека, и лучшая страховка, и накопительная пенсия, и накопительный до свадьбы или рождения детей. Просто от того, что бабло появилось, никто перловку скупать не побежит. А вот если не уверен, что завтра перловка будет, – побежит и с книжки снимет. Или если потеряет доверие к государству, которое и торговля и сберкасса. Вон на проституток тратить разбухшую денежную массу почему-то никто не побежал, – не в том месте, видать, разбухла…

– Шаг третий: расти туда, куда нужно. До индустриализации, я уже говорил, у нас ничего не было, поэтому все отрасли планировали так, чтобы они росли вширь. Сейчас все отрасли разбиты на три группы. Во-первых, отрасли-саженцы, за которыми будущее, в них вкладывают больше капвложений, чтобы скорее развивались и чтобы обгонять другие страны. Во-вторых, процветающие сейчас отрасли – из них больше забирают средств, чтобы они не переросли стихийно и чтобы развивать новые отрасли. В-третьих, увядающие отрасли, там вкладывают деньги в модернизацию и перепрофилирование. У нас вот сейчас на «Литии» одни производства развиваются, другие увядают, поэтому перепрофилирование идет. Кинескопы, лампы экономичные, что просто в патрон вкручивать можно… Видите – первый этаж весь перевернули, новые подразделения размещаем. Понимаете, тут, где мы сидим сейчас в пыли и мусоре, бумажках нужных и ненужных, – наше будущее! – с восторгом произнес Залесов. – Вот отсюда пойдут идеи новых товаров, которые наши умельцы сперва превратят в образцы, а потом в цеха пойдет новое оборудование, люди будут изучать новые профессии, профессии будущего… вы знаете, может, даже первые на земном шаре. У русского человека золото не в кармане, оно – в голове!

…А сейчас эти помещения на первом этаже сданы под магазины, чтобы хоть что-то выручить, вспомнил Виктор. Пройти еще немного в сторону леса – и перед глазами вырастет огромный, высотой в девятиэтажный дом и шириной в проспект, полузаброшенный корпус цеха. В необъятных полосах окон стекла или выбиты, или заделаны стальными листами – вид хоть для S.T.A.L.K.E.R срисовывай. Внутри, как ребра полуистлевшего трупа, видны какие-то конструкции. Чуть подальше, в сторону, корпус поменьше, голая коробка с пустотой проемов без стекол и рам. НАТО бомбило не Югославию, оно бомбило Брянск…

– Шаг четвертый: предприятие становится предприятием. Я уже говорил – раньше предприятием были фактически наркомат и министерство, потому что товаров было немного. Завод любой взять – он фактически что? Филиал. Ему дают заказ под определенный объем, снабжают сырьем-комплектацией, забирают продукцию. Все. Фи-ли-ал. Ничего он самостоятельно делать не может, хоть ему какую свободу дай. Поэтому заводы и прочие предприятия у нас объединили в крупные, опять-таки соревнующиеся корпорации. В корпорации кроме самих производств, без которых, сами понимаете, никуда, есть сети сбыта, сети фирменного сервиса, рекламы – тем более что ее ограничивают, рекламу, чтобы не было слишком большого воздействия на психику людей, – службы изучения потребностей и спроса, необходимые НИИ и КБ – в общем, все, вплоть до внешнеэкономических агентств и зарубежной конкурентной разведки…

Зазвонил телефон, полузаваленный грудой бумаг. Залесов, чертыхнувшись, одной рукой подхватил трубку, а другой – успел поймать на лету пару фолдеров, съехавших вниз по куче своих собратьев.

– «Тринитрон» слушает. Да, он у нас. Позвать?.. Вас. – И он протянул трубку Виктору.

– Виктор Сергеевич, – раздался из трубки голос Зеленкова, – закончите с «Тринитроном» – съездите на Брянск-первый, там мастерская «Микрат». Это идти от Афанасьева по улице Одиннадцать лет Октября – не перепутайте с Двенадцать лет Октября и Пятнадцать лет Октября, за Третьим Новым и Чичерина немного пройдете, там павильон. Возьмете прибор там, они знают. Если займете обед, не спешите, отобедайте по пути. Все поняли?

– Да, понял, это от бывшего немецкого концлагеря идти.

– Кхм… ну да, там. Я жду.

В трубке послышались гудки.

– Вызывают? – спросил Залесов.

– Нет, это потом… То есть вы говорите, при акционировании акции не роздали работникам предприятий, а они остались у государства, и министерства не разогнали, а сделали собственниками, то есть агентами собственника?.. – воскликнул Виктор и поспешил добавить: – Это тоже такой прием анализа ситуации.

– Ну конечно! Были одно время такие идеи – раздать акции по трудовым коллективам. Но еще Гэлбрейт говорил, что при большом числе мелких акционеров предприятием владеют не они, а менеджеры, технократия. И если раздать все акции по рабочим, а не просто какую-то часть для стимулирования, то предприятия разворуют, а если еще и разрешить продавать частным образом, то специально разорят, чтобы потом по дешевке эти акции скупить. Это же однозначно вредительство. Ну и, потом, нельзя же просто было какой-нибудь завод взять и акционировать. Это же фактически филиальная фирма, у нее ни сбыта, ни изучения потребностей, ничего, только технические исполнители…

И это было, сказал себе Виктор. Акционировали и разорялись. Тысячи людей оставались без зарплаты, без всего, и некуда было пойти, потому что кругом то же самое. Наши союзофобы десятилетиями мастурбируют на беспорядки в Новочеркасске. Виктор помнил абсолютно такие же вещи в своем родном городе в девяностых. Толпы выходили на улицы, перегораживали дороги – то на одном заводе, то на другом. Только в Новочеркасске просто урезали расценки, а освободители от тоталитаризма вообще ничего месяцами не платили. Правда, до стрельбы не доходило. Всего-то ничего и надо было: сразу встретиться с народом, принять жалобы, пообещать разобраться. И в Новочеркасске могли без стрельбы. Просто тогда это было впервые, а теперь научились. Инциденты случались и позже, они стали менее шумными. Например, групповые голодовки. Личная свобода человека не жрать, когда жрать нечего.

– …Тот же Гэлбрейт про это писал. Поэтому из них создали крупные объединения, фирмы.

– И эти фирмы соревнуются?

– Ну да. Да, собственно, в оборонке что-то подобное было – фирма Сухого, Микояна… Просто перенесли на все отрасли в сочетании с акциями, как гибким механизмом обобществления прибавочной стоимости.

«Так это что… Это же та самая рыночная реформа и есть. Или это социализм на самом деле вот такой и должен быть, а не то, что у нас при перестройщиках?»

Маки Номия по трансляции незаметно сменилась такими же ритмичными «Цыплятами» от «Изи Темпо».

– Не мешает? – спросил Степан Иванович, заметив, что Виктор прислушивается к музыке.

– Нет, ничуть. Помогает сосредоточиться.

– Это у нас переезд, трансляцию не коммутнули, так что пока по ЧМ московская лажовка[15]15
  Музыка стиля Lounge.


[Закрыть] идет. Брянск пока не столица.

– Да, к сожалению.

– Почему к сожалению? Все, кто хочет заработать, едут в провинцию… Пятый шаг – от фордизма к тойотизму. Опять-таки в первые пятилетки нужно было что? Выпускать как можно больше дешевой продукции, ассортимент не так уж был важен. Зачем, например, выбор между марками грузовиков, если их еще не изготовили, верно?

– Логично.

– А для этого лучше всего подходило жесткое конвейерное производство, которому опять-таки требовалось жестко определять, что кому сколько выпускать, чтобы все работало как часы. Ну, вы знаете поточную линию, сколько надо на нее капиталовложений и как трудно в ней что-то поменять. В тяжелой промышленности есть специализированные станки, части которых просто в полцеха вделаны, чтобы изменить продукцию, там, грубо говоря, бетон надо ковырять. Зато – дешево и много, на одной линии можно выпускать, скажем, магистральные электровозы на весь Советский Союз. И когда выпускали товары, которых в Росии раньше из-за отсталости просто не было, все это прекрасно работало! Лучше, чем на Западе! Но когда наша страна стала промышленной, когда технический прогресс пошел вперед, когда стало нужно чаще менять продукцию, учитывать, что уже есть разные потребности, а не просто «дайте хоть какие-нибудь», – тут фордизм и забуксовал. Понадобился тойотизм – то есть уметь быстро создавать и выпускать продукцию под новый спрос, столько, сколько нужно. Помните, в учебниках писали сталинские слова, что цель производства при социализме – наиболее полное удовлетворение общественных потребностей?

«Хм, а я не знал, что это сталинские слова…»

– Вот тойотизм, переход на гибкое автоматизированное производство – и есть дальнейшее развитие производства социалистического! – воскликнул Залесов. Глаза его сияли. – Рядом бродили, изобретали, какой там социализм – развитой не развитой, – а вот оно все просто! Вот он, тот самый путь к светлому будущему, без утопий, в металле! Просто у них результаты этого производства принадлежат олигархам, а у нас всему народу, вот и разница.

На этом месте Виктор вдруг понял, что у него уже вылетело из головы, на сколько лет Октября он должен идти в Володарке.

«Черт, записать надо было сразу. Придется перезвонить. Хорошо, сразу служебные телефоны в книжку занес».

– Простите, можно воспользоваться? – Он кивнул на телефон.

– Да, пожалуйста.

После длинных гудков из трубки донеслось: «Слушаю вас!»

– Дмитрий Константинович! Извините за беспокойство, я забыл, по какой там улице точно идти к «Микрату».

– К какому «Микрату»?

– Ну, вы же мне сюда на «Тринитрон» звонили, чтобы я заехал за каким-то прибором…

– Я не звонил! – удивленно ответил Зеленков. – Это вы мне давеча звонили и отпросились на тройку часов, сказали, что срочно заехать к какому-то родственнику в Супонево.

– Но у меня нет родственников в Супонево… И я… я не звонил!

– Ну как же… Ваш голос, и вы назвались…

– Но я точно не звонил, вот человек тут подтвердит. Наоборот, сюда звонили, вашим голосом сказали, чтобы я заехал куда-то на Брянск-первый.

– Ладно, – несколько нервным голосом произнес Дмитрий Константинович, – потом переговорим, в общем, никуда больше я вас направлять не планирую, жду в «Коннекте». Сразу возвращайтесь. – И дал отбой.

– На чем я остановился? – спросил Залесов.

– На тойотизме и гибких технологиях.

– Вот. А там, где пятый шаг, там и шестой. Тойотизм – это не просто технология, и даже в первую очередь не технология, у нас в семидесятых пытались внедрять гибкие технологии, не понимая этого. Пятый шаг – это, можно сказать, новая версия лозунга «Техника решает все», а шестой – «Кадры, овладевшие техникой, решают все». Шестой шаг – глубокая модернизация работника. Кто нужен был при фордизме? Простой наемный исполнитель, человек при машине, все по принципу «Я начальник – ты дурак». Кто нужен сейчас? Предприниматель. Каждый на своем месте – предприниматель, хозяин, руководитель и организатор общего дела, общей фирмы, которой совладеют общество через государственные акции, хозяйственные руководители через административный ресурс и работники через ассоциативные права. Сколько у нас твердили: «Воспитание нового человека, воспитание нового человека!» Человека сделал труд! И сознание у него тогда появится, когда вся система производства ведет его к тому, что он не хитромозглое быдло, от которого все равно ничего не зависит и которому надо только уложиться в допустимую норму брака и нарушений. Советский человек – сохозяин, и не на словах, как раньше! Теперь от него каждый день требуют, как от бизнесмена, улучшить дело, он в этом соревнуется с другими, соревнуется за объем работы без сучка и задоринки, за рационализацию, за любую полезную для фирмы мелочь. И вы же видите – люди стали иными, совсем иными! Основная масса рабочих, за исключением каких-то уже совсем конченых алкашей, – да они даже материться стали меньше, не говоря уже о всем прочем!

– Серьезно? – вырвалось у Виктора.

– Ну а вы не видите, что ли?

Возразить было нечего. Во всяком случае, в этом СССР в троллейбусах, при женщинах и детях (а также сами женщины и дети, во всяком случае при нем) не матерились. Что почему-то воспринималось вполне естественно.

– Да я в смысле… Можно ли на примерах объяснить это… сохозяина?

– Давайте я вам на обратном примере поясню. Лет пять назад, когда все эти ИСы[16]16
  Информационные системы.


[Закрыть] только разворачивались, одна уважаемая штатовская фирма открыла в Москве представительство и оттуда начала писать всем предприятиям отрасли предложения купить ихние писюки[17]17
  PC – персональный компьютер, или у нас ПК.


[Закрыть] по бартеру. Ну а у нас как? Поступило входящее – регистрируют, рассматривают, пишут ответ. Пишем, что нам это не надо, у нас совершенно другая архитектура и все прочее, в общем, отправили ответ, они снова другое предложение, опять людей дергают сочинять отписку и так далее. В конце концов в штаб-квартире в Москве послали туда людей дипломатично разбираться, что такое, почему они отрывают людей на местах, если есть вопросы, обсудим централизованно, ну вот и чего выяснилось. Вот этот их босс местный из представительства объясняет, что это у них – отделение филиала. Филиал в Германии и подчиняется головному офису в Штатах. В этом головном офисе пишут инструкцию, как работать отделениям – отделениям! – с потребителями, а филиал ничего не пишет, он только следит за выполнением инструкции. В инструкции указано, сколько писем должно разослать отделение, начальник отделения это тупо выполняет и отчитывается перед филиалом за число писем. Доложить в головной офис начальник отделения не может по трем причинам. Во-первых, он не имеет права через голову филиала, а филиалу наплевать, он только следит за исполнением. Во-вторых, инструкция одна для всех стран, в филиале ее только переводят, и в Штатах никто не будет писать отдельно для СССР, потому что они работают на всю планету, персонал, как у них говорят, оптимизирован, и тот, кто пишет инструкцию, про СССР знает только то, что там то ли Сталин, то ли Сталлоне. В-третьих, начальник отделения не может писать, что в центральном офисе дураки, причем написать им же. Поэтому ничего меняться не будет. Вот так и выходит: и фирма известная, и объем продаж на мировом рынке дай боже, а – дураки. Потому что не хозяева, а лакеи, а хозяин ничего знать не может, ему одно только: купить акции – продать акции.

– Ну да, а седьмой шаг? Вы вроде о семи говорили.

– Седьмой? «Один за всех, и все за одного», – удивленно ответил Залесов; ответ на этот вопрос был для него самым очевидным. – Каждому дается возможность выделиться среди остальных, чтобы остальные до его уровня подымались. Капитализм – он ведь тоже селекцию ведет, таланты ищет, условия им создает. Но для чего? Чтобы таланты – отдельно, в особом кругу, а массы пусть без общения с ними самоопыляются, живут предрассудками и тупеют. Так ими легче погонять. В общем, как в «Незнайке на Луне», Дурацкий остров: люди мозг не развивают и в баранов превращаются или в кого там.

«Записать бы это все и куда-нибудь на наше ТВ», – подумал Виктор, но тут же представил, что это будет примерно то же, что кинуть пачку дрожжей в выгребную яму: первым делом закипит и всплывет то, что не блестит.

– Спасибо. Вы очень емко и точно сформулировали.

– Ну так… Теперь рассмотрим особенности построения структур управления при использовании наших аналогов системы кайдзен…

…Обратно до остановки Виктор шел как в тумане; в воздухе потеплело, неяркое солнце светило сквозь золото листвы, но все эти прелести праздничного дня оставались для него незаметны. Из приоткрытого окна дома долетал и бился в висках ноющий, как сирена воздушной тревоги, пульс старого хита симфо-рока:

 
Скажите – все это не так,
Что это бред, не факт, не факт…
 

Внезапная догадка осветила все закоулки его сознания.

«Союз не развалился», – подумал Виктор.

«Союз не развалился», – подумал Виктор. Он развивался дальше. И даже с заблуждениями и ошибками, через кризисы, пришел бы примерно к тому, что он, Виктор, увидел здесь. К концу восьмидесятых готовились к пуску линии по производству современных компьютеров, завершалась разработка новой бытовой техники, строилось село – такими темпами, как никогда раньше.

Союз не развалился. Это был рейдерский захват, подумал Виктор. Обычный рейдерский захват, когда кто-то в руководстве фирмы доводит ее до банкротства, а затем акции скупают за бесценок. И всем, кто участвует в захвате, что-то перепадает. Кресла, деньги, доля имущества. У нас просто схомячили наш общий всесоюзный бизнес. Правда, которую все эти годы скрывают.

«Скажите – все это не так…»