Текст книги "Да здравствует Государь! Три книги в одном томе"

Он остался в Харькове в губернаторском дворце – в охраняемых покоях…

И неизвестно когда можно будет перевезти его в Москву или Петербург – да и вообще – можно ли это будет когда-нибудь?

Перед мысленным взором Георгия возникли два анамнеза.

Один был составлен Груббе и Вельяминовым, второй – лейб-медиком Лейденом и спешно прибывшим из Москвы профессором Григорием Анатольевичем Захарьиным – самым толковым врачом из всех кто мог появиться у постели тяжело раненного императора немедленно.

Оба заключения совпадали почти дословно: вероятнее всего его старший брат так и останется парализованным на всю жизнь.

Что тут можно было сказать? Конечно есть и другие ученые светила, есть и надежда на чудо и помощь Божью… Но Захарьину – отказавшемуся в свое время принять звание лейб-медика ради того чтобы спокойно заниматься своими исследованиями Георгий был склонен верить больше чем любому европейскому доктору…

Прощаясь, этот пожилой человек с седой бородкой, державшийся без подобострастия с августейшим собеседником, вдруг печально заметил:

– Я… должен Вам сказать Георгий Александрович… Мне все равно что вы подумаете обо мне после этих слов, но… Прошу – поверьте старому медику не раз имевшему дело со смертью – и не раз сталкивавшемуся с чувствами родственников усопших. Часто бывает так, что оставшиеся в сём бренном мире начинают невольно чувствовать вину что живы. Глупейшее и нелепейшее чувство – если угодно богопротивное! – профессор даже повысил голос. Тем более – это действительно трагический случай. Если бы крыша вагона опустилась чуть выше – на полтора два вершка, ваш батюшка был бы жив!

Георгий не нашел что ответить – лишь молча пожал руку, благодаря врача, нашедшего слова искреннего утешения – там где утешение было найти так трудно!

Теперь он невольно вспоминал слова Захарьина: какое оказывается ничтожное расстояние отделяет жизнь от смерти…

Потрескивали свечи, курился ладан сладковатым тяжелым дымком, возносился к куполу громогласный протодиаконский бас возглашая «Ныне отпущаешся…»… Торжественная тишина, полумрак Петропавловского собора, строгая архитектура и торжественность убранства должны были как будто располагать к раздумьям о жизни и смерти, силе судьбы, о преходящем и вечном. Но Георгий отрешенно разглядывал окружающее и думал о земном…

Места царских захоронений в Петропавловском соборе окружали иконы, лампады, витрины с драгоценными дарами – кубками, мечами, коронами, светильниками, церковной утварью. И больше их было у дедовской гробницы. Были там и совсем простые образки потемневшего серебра и солидные – в золотых окладах на которых каждый венчик состоял из десятков, а то и сотен бриллиантов, сапфиров, рубинов…

Вот небольшой – чернью по золоту и украшенный уральскими изумрудами образ «Богоматерь скорбящая» – дар екатеринбургских гранильщиков с демидовских заводов. Вот слегка аляповатый серебряный венок присланный полтавскими крестьянами в знак признательности и к двадцатипятилетнему юбилею освобождения от крепостной зависимости.

И равны были среди даров скромная иконка от бедной обер-офицерской вдовы, к чьему прошению когда-то снизошел царь российский, и массивный золотой крест – дар купца-мильонщика из бывших дворовых…

Вокруг гробниц стояли экзотические растения в горшках и кадках, на надгробиях лежали венки из ярких осенних цветов и просто брошенные розы.

Цесаревичу почему-то вспомнилась невеселая и в чем-то даже анекдотическая история – как после кровавого марта 1881 года в течение нескольких месяцев к гробнице Александра Николаевича из знаменитого цветочного магазина француза Ремпена каждый день доставляли роскошный венок из живых цветов – по заказу княгини Юрьевской. (Хотя вся та история вроде осталось в прошлом, но Георгий даже в мыслях не мог называть эту женщину вдовой деда.) И – вот нелепая и дикая мода – пришедшие поклониться праху царя-освободителя стремились сорвать и унести с собой цветок или листок из венков у его могилы.

Длилось это довольно долго, пока торговец, умаявшись ждать денег за дорогостоящий заказ, не потребовал у княгини расплатиться. Оплатить, однако, предъявленный счет ни много ни мало – на три тысячи шестьсот восемьдесят рублей ассигнациями госпожа Юрьевская самым решительным и недвусмысленным образом отказалась… И в итоге находчивый парижанин переслал его прямиком в Министерство двора. Счет, скрепя сердце, оплатили, но по решению коменданта Петропавловской крепости из оранжерей Елагина дворца начали доставлять особо по одному венку ежедневно… Однако и после этого почитатели покойного монарха иногда норовили переложить на надгробие Александра II венки с других захоронений.

…Оставив гроб с телом императора в Петропавловском соборе, царская семья отправилась в Аничков дворец…

Предстояло еще много сделать для подготовке погребения и кстати – принять едущих в Петербург заграничные родственников…

Лишь в двенадцатом часу Георгий наконец отправился в свои покои жестом отпустив лакея и камердинера.

Но сон не шел… Мрачные мысли не оставляли сидевшего на неразобранной постели Цесаревича…

Он один в этой дворцовой спальне… Один – в мире… Еще несколько дней назад у него был добрый хотя и строгий отец – а сам он был свободным человеком – насколько можно быть свободным в России принадлежа к Династии.

Теперь… какую бы ношу не возложил на него Всеблагой Господь – он должен нести эту ношу – один-одинешенек! И ведь он даже не вправе молить небеса о том чтобы его бремя облегчили – горние силы уже и так оказали ему неслыханную милость – сохранили ему жизнь взамен взяв отцовскую и как теперь уже очевидно – и жизнь старшего брата…

Боже мой! Боже мой! И что ему делать со всем этим?? Он ведь никогда в самых захватывающих фантазиях и самых тайных мечтах не видел себя на троне! Да и как можно было даже думать о подобном, если жив и проживет еще долго отец? Если жив и здравствует законный наследник-цесаревич – брат Николай??

И вот теперь все так переменилось…

Георгий знал историю своей семьи – и не только ту что преподавали в гимназиях и народных училищах.

Знал – как на самом деле умерли его прапрапрадед и прапрадед.

И знал что сказал законный наследник – Константин Павлович – уже оглашенный императором и дважды отрекавшийся:

«Мне не нужен трон, залитый кровью отца!»

Но что толку жалеть и оплакивать несбывшееся если все уже свершилось и все будет так как суждено?

Только и остается что вспоминать уроки закона Божьего – «Господь не возлагает на рабов своих бремена неудобоносимые».

Но если бы Георгий сейчас увидел себя со стороны, то удивился бы – как словно бы под тем самым неудобоносимым бременем согнулись его плечи…

Он молча подошел к письменному столу и открыл верхний ящик.

Там лежал простой серебряный портсигар без монограмм и украшений – смятый и раздавленный как будто ударом молотка…

Его вытащили из кармана отцовских бриджей когда обмывали тело…

Долго смотрел на этот кусок сплющенного металла – символ бренности бытия. Символ того, что смерть в любой день и час может оказаться совсем рядом – ближе тех самых ставших роковыми двух вершков.

Потом шумно вздохнул и резко задвинул хлопнувший ящик.

Ну что ж – Господь явил свою волю! Да будет по слову Его!

Слову!?

И тут вспомнилось…

Январская ночь, сон и голос из-за занавеси звезд.

Слова, падавшие в абсолютной тишине: В этом году уйдет твой отец.

Георгий встал на колени перед иконой Богородицы.

«Господь явил свою волю и я буду достоин Его выбора»

* * *

25 октября на заседании Регентского Совета было принято решение о проведении независимого следствия по факту крушения императорского поезда. Возглавить его по предложению, причем единодушному, Марии Федоровны и Владимира Александровича было поручено Анатолию Федоровичу Кони – как наиболее принципиальному и честному человеку в юридических кругах и как одному из самых компетентных судейских чинов Российской империи.

Он получил чрезвычайные полномочия с правом доклада результатов следствия лично Регенту. Государственная машина на удивление заработала быстро и четко. Министерство путей сообщения в считанные часы предоставило все запрошенные документы, без промедления явились прикомандированные к расследованию высшие чины жандармерии, полиции, инженеры и эксперты. 29 октября поезд со следственной комиссией прибыл на место катастрофы…

* * *

В трауре и потрясении прошел остаток года.

Года 1888 по григорианскому календарю. От основания Рима – 2641-го. Для старообрядцев – 7396 от сотворения мира. Для иудеев – 5649 – тоже от сотворения мира. Для мусульман – 1307 года Хиджры. Согласно армянского календарю – 1337-й По китайскому календарю 4585-й. Согласно эфиопскому – 1881 год.

Индусы полагали что уходящий год – 1945 год Викрам самват, 1811 год – Шака самват, и наконец – 4990 год Кали-юги. По календарю парсов – 1267 год.

А еще это был последний год старой истории человечества и первый год новой. Поезд цивилизации рыскнул на стрелках и перешел на новый путь. Но об этом пока не знал никто…

* * *

8 февраля 1889 года, Санкт-Петербург, Зимний дворец

Е.И.В. В.К. Георгию Александровичу, Регенту Российской империи

Докладная записка

Ваше Императорское высочество!

Покорнейше докладываю, что документы по известному Вам делу отправлены курьером 5-го числа сего месяца. Все результаты работы Особой следственной комиссии, будут представлены на рассмотрение Регентскому совету, как вы и распорядились.

Я осмелюсь просить, чтобы Вы ознакомились с ними лично и заблаговременно.

Преданный Вам

Обер-прокурор уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената. Кони А.Ф.

* * *

…На громадном палисандровом столе с яшмовыми вставками красовалась малахитовая чернильница украшенная серебряной миниатюрой – Персей спасающий Андромеду от морского чудища. Возле нее торчал стакан карельской березы с отличными английскими карандашами, и нож для бумаги резной мамонтовой кости… В задумчивости Георгий не заметил как сломал третий «Кох-и-Нур» и чертыхнулся…

В угловом кабинете выходившем на заснеженную Дворцовую площадь великий князь сидел за заваленным бумагами произведение екатерининских краснодеревщиков и изучал документы следственной комиссии. Послезавтра их обсудят на Регентском совете – но сперва он хотел сам составить впечатление о результатах расследования. И вот уже третий день перечитывал эти несколько не слишком толстых томов…

В общем все было понятно – тем более за прошедшие два месяца он уже наловчился продираться сквозь казенные формулировки и выделять главное – хотя вначале после чтения государственных бумаг адски болела голова – доктора даже заговорили о последствиях контузии и потребовали не перенапрягаться…

И как же императоры со всем этим управлялись? Поневоле вспоминается читанный им украдкой в прошлом году «русофоб» (как выражался Тютчев) де Кюстин – «Ненормально что у столь обширной империи миллионы рук и всего одна голова». Воистину как говорили древние: «Interdum stultus opportuna loquitur» – «Подчас и дурак умное скажет».

Георгий поднял глаза от листа исписанного четким писарским почерком: видать письмоводитель еще старой школы – когда каллиграфию розгой вбивали…

Кабинет ранее принадлежавший дворцовому управляющему был обширен, но мебелью не обременен. Два высоких секретера, приличных большой письменный стол, за которым устроился регент, несколько кресел и солидный диван с высокой спинкой. Мебель была старинная, красного дерева, обита зелёным тиснёным турецким сафьяном с мелкими золочёными гвоздиками. В углу стоял старинный огромный глобус – с белыми пятнами на месте многих земель и морей… Занять отцовский кабинет было бы и не по чину – да и свыше его сил…

Он вновь вернулся к документам.

Да – сколько он этих бумаг прочел за прошедшие два месяца – из министерств, из военного ведомства, из МИДа… Иногда смысл был совсем непонятен – но всё чаще за казенными формулировками ему чудилась пустота – и все чаще посещали мысли – что такая же пустота как за фасадами театральных декораций и за – внешними несокрушимыми стенами министерств дворцов и крепостей…

Пустота насыщенная пустыми амбициями, патокой славословия и лести. Отец им верил – мелькнула горькая мысль…

Он стал проверят выборочно – но толку было мало – ибо самое пустяшное дело оказывалось сцеплено множеством шестеренок с целым сонмом прочих.

В конце концов произошел уже ближе к Рождеству произошел памятный разговор с Николаем Николаевичем.

– Тот мягко почти отечески укоряя советовал не перенапрягаться и поменьше возится с государственными делами.

– Вам Георгий Александрович не следует пытаться объять необъятное! – пояснял почтенный генерал от кавалерии с видом гимназического учителя втолковывающего недорослю прописные истины. Тем более в делах текущих – там и чиновники – гении департаментские, геморрой выслужившие и то блуждают, – с улыбкой развел родственник руками. Со временем знание и мудрость придут, а пока… Даже и я начинал с эскадрона…

«Не лезь не в свои дела – мальчишка!» – вдруг в этот момент почти наяву услышал Георгий злобный фельдфебельский рык – и даже недоуменно поглядел на двоюродного деда.

Но тот как раз уже закончил речь очередным верноподданическим высказыванием. От этих высказываний и словесных кружев скоро начнет скулы сводить как от клюквы!

Бо-оом! Б-оом! – пять раз пробили часы в соседней комнате. Дверь кабинета отворилась, и на пороге возник человек в ливрее и с подносом – кофишенк Марков – Второй. Запахло свежим «мокко».

– Георгий Александрович – как вы просили…

Прихлебывая крепкий горячий напиток к которому прилагались ванильные сухарики, Георгий не переставал размышлять.

Почти все время великий князь проводил в Петербурге в Зимнем – лишь на рождественские дни посетил Царское Село.

…Как и в прежние годы, накануне Рождества в сочельник после всенощной у императрицы была устроена елка – и вся свита была приглашена на этот семейный праздник. Елки установили в покоях императрицы и ближайших залах – Концертном и Ротонде.

При этом у каждого из членов семьи имелась своя елка, рядом с которой стоял стол для приготовленных подарков.

Семья не забыла одарить подарками и свиту и детей нижних чинов конвоя, а также Сводно-гвардейского батальона и дворцовой полиции. Были розданы рождественские подарки всем слугам, лакеям, мелкой придворной челяди…

После раздачи взаимных «семейных» подарков приближенные и родня перешли в другой зал Зимнего дворца, где был приготовлен большой длинный стол, украшенный фарфоровыми вещами, изготовленными на императорской Александровской мануфактуре – и каждый смог выбрать то на чем лежала карточка с его именем…

– Небеса были ко мне благословенны – оставив мне четверых здоровых детей… – сказала Мария Федоровна после рождественской службы и всплакнула. И в само деле – Оленька как сообщила maman уже не кричит по ночам и Михаил даже засмеялся представлению дворцовой труппы в сочельник. Великая княжна Ксения правда болеет – так и оправившись до конца от ушибов и потрясений – врачи опасаются за ее здоровье в будущем.

Но глядя на все это торжество Георгий вспоминал прошлые праздники… Например Рождество с 1881 на 1882 годы – первого года оказавшегося столь недолгим отцовского царствования.

Тогда матушка подарила августейшему супругу американский револьвер «смит-вессон» тридцать восьмого калибра с кобурой – и к нему сотню патронов. А детям – Николаю и ему, – по хорошему английскому ножу. «По ножу на брата» – как пошутил тогда отец… А на прошлое Рождество маленькая Ольга подарила отцу домашние красные туфли, которые своими руками вышила белыми крестиками… Георгий ощутил как подступает к горлу комок…

…Праздники где светлое ощущение было перемешано с печалью миновали – и наступила жизнь – с ее проблемами и неурядицами.

Вопросы надо сказать приходилось решать необычные… Например – как быть с тем что в России сейчас действовал не один царский двор, а три? Ну конечно один, но существующий в трех разных местах и судя по всему и временах.

…Случалось царям русским помирать без наследников и без завещания – случалось и теряли корону… Но вот насчет случаев когда законный монарх тяжко болен и не способен править – вот тут praecedens отсутствовал.

Так что приходилось le improvisations – как говорят французы.

По предложению вездесущего Владимира Александровича был принят рескрипт – о временном Малом Дворе на месте пребывания Е.И.В Николая II. Местом этим стал дом харьковского губернатора – переехавшего со всеми чиновниками в местную казенную палату…

Лейб-конвой и летучий отряд дворцовой полиции внутри и лейб-гвардии батальон Измайловского полка ограждавший его штыками – снаружи… Матушка ездила туда уже несколько раз – навещать любимого старшего сына – даже особый Императорский поезд был собран – из четырех вагонов. (Сам Георгий даже в Царское по Павловской дороге не ездил кроме как на те рождественские дни… Да и что там делать – охотится на зайцев или ворон стрелять? Уж как-нибудь в Петербурге проживем.)

С ней в Царском селе остались Ольга, Михаил и Ксения, штат дам, воспитателей, выжившие лейб-конвойцы…

Таков двор Вдовствующей Императрицы Марии…

У него – великого князя и Регента – двора пока как такового как будто нет – но есть слуги и приближенные оставшиеся со времен до катастрофы, есть люди из окружения отца и отцовские придворные – оставшиеся почти не у дел. Появляются и соратники деда. Лорис – Меликов визит нанес – осведомился может ли быть полезен.

Намедни Абаза пришел. Зачем приходил? Ощущение было как от собаки, что обнюхивает незнакомого человека. Не иначе на службу напрашивался.

И наконец Малый Двор – самый маленький хотя по штату главный.

Туда переехали лейб-медики с семьями – а Захарьин регулярно их консультировал. Лейб – конвой – правда не столь большой… Пять придворных дам – из свиты Марии Федоровны – руководят сиделками и милосердными сестрами.

Грустный двор – церемониймейстеры без церемоний, шталмейстер почти без штата и с конюшней в десяток лошадей, два егермейстера – разве только в насмешку… Мундшенки с разными прочими обершенками и тафельдекерами – там где нет и не предвидится банкетов и торжественных обедов. (Зато по совету Захарьина выписали из кисловодской лечебницы тамошнего повара – некоего Мирона Глотова – знатока диэтических блюд).

Что интересно – памятный ротмистр Кауфман которого Георгий думал сделать своим личным адъютантом спросил – как посмотри регент если он попросит перевести его именно в Харьков? Да и не один он – желающие сменить чухонские зимы и слякоть на южнорусский климат были и немало…

Георгий иногда думал – что заставило их избрать столь неверный путь?

Сочувствие к несчастному юноше-царю – над судьбой которого лили слезы все провинциальные барышни (уж как дворцовому ведомству пришлось отбиваться от желающих стать сестрой милосердия при брате!)? Искренним чувством долга перед Царствующим Домом? Или – ведь как знать – и тонкий расчет? Ибо непонятно как обернется…

Прошел ведь уже слушок – смутный и главное – как бы неоткуда – что во избежание – надлежит установить над императором опеку – оставив его однако официально на троне навсегда – ибо низложение царствующей особы – пусть на каких угодно благих и законных обоснованиях де поколеблет принцип самодержавия…

А он и без того серьезно пошатнулся – и не только к примеру среди старообрядцев (да – вот еще докука!) или сектантов – но и среди крестьян и мастеровых тоже не вся благополучно. – и болтают по трактирам да избам что дескать – чем то цари Бога прогневили. Да и в свете идут разговоры что по всему видать династия стала чем то неугодна Небесам – оттого и все беды – включая и Первое марта и трагическую гибель отца и в завершение – императора – калеку…

Вот на это и упирали слухи – даже предлагая рецепт лечения сей болезни – опека – для чего наряду с Регентским учредить и Опекунский совет.

Георгий разумеется догадывался откуда ветер дует – правда непонятно – сходит ли это от дяди Владимира или Николая Николаевича?

Да-с – воистину – было бы имение, а опекуны найдутся! Вот и на Россию нашлись опекуны – право же как имение промотавшегося дворянчика в старину отдавали в Опекунский совет… Матап узнала, плакала, а потом завернула что-то по-датски… (Надо полагать нелестное для изобретателей плана)

Быть может кое кто исходит из этого и рассчитывает что Малый Двор станет большим – а что царь на троне и сидеть не может – так хлопот меньше… Он вспомнил открытое честное лицо подполковника с еще свежим шрамом на лбу…

Неужто и он просто хочет выгадать себе необременительную и выгодную службу?

Георгию на миг стало стыдно за себя.

О – это уже привычное недоверие к людям! Еще одно проклятие властителя!

Вздохнув он вернулся к бумагам…

Особо лежали донесения и заявления где говорилось о возможности покушения…

И в самом деле многие так думали особенно вначале. И то сказать – за этот век – уже идущий к закату – только за этот! – какой скажите на милость самодержец всероссийский умер своей смертью – так чтобы не при подозрительных обстоятельствах – это не считая тех кто пал от руки убийц?

В обществе – и даже в печати ходили самые причудливые слухи. И про бомбистов, и про мальчика – сына кондуктора, принесшего в царский вагон «адскую машинку» под видом коробки с мороженным. И про некоего помощника императорского повара, который заложил динамит в вагон-столовую, и сошёл с поезда на остановке перед взрывом. В общем то понятно – «народовольцы»-то были совсем недавно. Потом разговоры как-то приутихли хотя «голубые шинели» еще что-то искали в этом направлении.

Сперва Георгий думал – жандармы роют землю носом ибо так натасканы – а уж старую собаку новым трюкам не выучить. Уж натура у них такая искательная – что поделать (великий князь не разделял того презрения к жандармам каким щеголяли армия и Гвардия – но всему ж есть свой резон!)

А потом понял смысл этих поисков – и лишь горько усмехнулся. Ведь если вдруг окажется что случившееся несчастье – дело рук злоумышленников – то не виноват получается никто – разве что начальник охраны царской – генерал Черевин…

Однако очень быстро все эксперты – пришли к решительному заключению, что никаких следов взрыва нет. И железнодорожники, и саперы и даже флотские минеры – Георгий решил перепроверить все лишний раз и попросил морского министра адмирала Чихачева их прислать – говорили одно и то же – обычная авария.

Но попутно всплыла масса просто убийственных обстоятельств. Воистину – никакому Салтыкову-Щедрину – нашему дорогому «Вице-Робеспьеру» не описать!

…Вообще все, что имело отношение к особе государя, окружалось необыкновенным пиететом. И разумеется царский поезд также имел статус «экстренного поезда чрезвычайной важности». Что это означало? Состав вагонов поезда определялся министром путей сообщения по согласованию с министром двора и начальником охраны.

На практике выходило так что министр двора подавал предложения по составу эшелона – при этом он руководствовался своими соображениями, учитывал, к примеру, численность свиты и ранг сопровождающих лиц свиты. А министр путей сообщения их утверждал – обычно не читая. Свита была многочисленная, все важные персоны, все хотели ехать с удобством, и считали себя вправе требовать отдельные купе, а то и вагон. Вроде все правильно – не ездить же разным действительным статским советникам и кавалерственным дамам по четверо в купе – как приказчикам каким? Но в результате царский поезд становился все длиннее и длиннее. Сразу за паровозами располагался багажный вагон, в котором еще находилась небольшая электростанция для освещения состава, потом вагон-мастерская, за которым следовал личный вагон министра путей сообщения. Далее – два кухонных вагона и вагон для поваров и кухонных слуг, вагон-столовая, великокняжеский вагон, потом вагон императорской четы, наследника престола и наконец – пять вагонов царской свиты.

В итоге в последнем рейсе эшелон состоял из четырнадцати восьмиколесных и одного шестиколесного вагона, хотя правила о поездах высочайших особ – были и такие оказывается… В России законы и инструкции есть на все случаи жизни – да только не исполняют их. Так вот – они ограничивали размер состава четырнадцатью стандартными шестиколесными вагонами. Иначе говоря, предельным считался состав, имевший сорок две вагонных оси, – в то время как царский поезд насчитывал их в полтора раза больше – шестьдесят четыре ровным счетом.

Весил он примерно тридцать тысяч пудов – как сообщали услужливые справки инженеров-железнодорожников подклеенные к листам дела… Четыреста с лишним аршин – более чем вдвое превосходил длину и тяжесть обычного пассажирского поезда… Конечно товарные поезда бывают и большего веса – но только вот товарняк никто не погонит быстрее чем двадцать верст в час – а царский имел крейсерскую скорость как говорят во флоте – без малого сорок верст… На деле перед крушением он шел со скоростью под семьдесят. Начальство из первого железнодорожного полка когда выяснилось что такую махину один паровоз тащить не мог, распорядилось не долго думая прицепить два. Опять таки – это вполне разрешалось – для тихоходных грузовых поездов. Но не для пассажирских!. Но царский поезд это не пассажирский – это поезд особого назначения… А между тем два паровоза – это, во-первых, два машиниста, у которых не было связи ни между собой, ни с поездом. Царский поезд был оборудован этой новомодной штукой изобретения мистера Белла – «телефоном». Но американская придумка работала скверно – из за переделки ли, а может просто закупили некачественные аппараты – дело новое и непроверенное как ни крути…Но паровозам же он вообще не был подведен.

Чтобы что-то сообщить машинисту, надо было перелезть через тендер, и подать сигнал размахивая руками.

Но что хуже – два паровоза при скорости свыше сорока верст в час не могли работать согласованно – пыхтящие вразнобой цилиндры создавали опасную дополнительную боковую качку, особенно если у них не совпадал диаметр колес. С царским поездом так и было – один паровоз был товарный «Зигля Т-164», а второй – пассажирский – «Струве П-41». По мнению экспертов, крушение произошло как раз потому, что раскачавшийся паровоз порвал пути и сошел с рельсов.

Надо сказать, что в таком виде императорский поезд ездил лет десять. Имевшие к нему отношение железнодорожники, да и сам министр путей сообщения, знали, что это технически недопустимо и опасно, но не считали возможным вмешиваться в важные расклады придворного ведомства. Министр двора, естественно, не вникал в технические обстоятельства, а начальник царской охраны генерал Черевин – тем более, его дело было караулы выставить. Имелись впрочем два лица, официально отвечавших за техническую безопасность царской езды, – главный инспектор железных дорог барон Шернваль и его помощник, технический инспектор движения императорских поездов барон Таубе, но их должностная инструкция была составлена так бестолково, что ни тот, ни другой не знали, за что, собственно, отвечают.

Венчал эту пирамиду бестолковой неразберихи министр путей сообщения – адмирал Константин Николаевич Посьет. Почтенный старец с немалыми заслугами, соратник знаменитого Путятина, освоитель Дальнего Востока, доктор экономических наук, почётный член Санкт-Петербургской академии наук, основатель Императорского Российского общества спасания на водах, и прочая…

Вроде бы человек солидный, государственный муж – но только вот в России основные пути сообщения – сухопутные. А Его высокопревосходительство полный адмирал не только ничего не смыслил в железных дорогах, но и не скрывал этого и даже бравировал этим отчасти – мол мелкие подробности его не касаются – на то коллежские советники и департаментские секретари есть.

Многие не понимали – почему именно его в далеком уже 1874 году Александр II назначил министром?

А! Вот и протокол допроса министра…

Вопросы задавал лично Анатолий Федорович Кони…

Ваше высокопревосходительство – почему вы не вмешивались и не обращали внимания Государя на неправильный состав поезда?

Посьет:

– Отчего же очень даже обращал, еще государю Александру Николаевичу указывал на неустройства в деле организации поездок августейших особ по «чугунке».

Кони:

– Не могли бы вы, Константин Николаевич более подробно остановится на этом обстоятельстве?

Посьет:

– Лет примерно десять тому назад, я имел честь еще вместе с покойным государем – то есть с его Величеством Александром II присутствовать при встрече на Николаевском вокзале поезда германского императора. Поезд пришел ровно минута в минуту, и сразу же остановился. Государь тогда сказал мне – вот, брат Посьет – погляди как это у них делается! А мы подползаем к станции прямо как черепаха!

Кони:

– И что же ответили вы?

Посьет:

– Я указал монарху, что в поезде кайзера Вильгельма всего четыре вагона, а наши бывают и по десятку и больше…

Кони:

– Ну, и что же дальше?

Посьет:

– Ничего. Его величество император Вильгельм вышел из вагона, а Александр Николаевич со свитой двинулись навстречу. И я с ними…Увы – Его Величество так и не понял, что ваш покорный слуга деликатным образом пытался обратить его августейшее внимание на то что царский поезд слишком велик.

Кони:

– И вы больше не пытались вернуться к данной теме?

Посьет:

– Нет – моя вина…

Всплывали и второстепенные подробности – ответственные за поезд царя лица заботились об удобстве и спокойствии государя и свиты – а скучными правилами и инструкциями пренебрегали. Что с того что положено было, например, самые тяжелые вагоны подцеплять в начало состава, сразу за паровозом? Помилуйте – как можно?? Там же дым, гарь, шум – и тяжелые царские вагоны ставили в середину. У всех пассажирских поездов полагалось после смены паровоза проверять тормоза: отъезжая от станции, поезд разгоняли и подтормаживали. Но венценосное семейство не осмеливались подвергать лишним толчкам и тряске, поэтому тормоза не проверяли.

Но нельзя сказать что вопросами безопасности совсем уж манкировали – по крайней мере на бумаге…

Состав был оснащен и новейшим автоматическим тормозом системы Джорджа Вестингауза, и обычными ручными тормозами. У ручных тормозов в каждом вагоне должен был неотлучно дежурить кондуктор, чтобы успеть рвануть рукоятку по свистку машиниста. Но оба царских – самых тяжелых – вагона ручного тормоза как оказалось вообще не имели. Почему? Может быть чтобы не беспокоить пассажиров тряской? Ну а кроме того начальник поезда велел кондукторам не торчать зря без дела у рычагов тормоза, а помогать прислуге.

Что же касается автоматического тормоза…

Как выяснилось – после смены паровоза на станции Тарановка его манометр не показал нужного для давления, а кран тормоза на тендере засорился и отказал. Любой другой поезд был бы снят с рейса – но это же Царь! В итоге отправились без тормозов: не задерживать же из-за таких пустяков российского самодержца! И машинисты в тот день ехали, не давая свистков на уклонах, когда следовало бы подтормаживать. Впрочем, как заключили инженеры, в причинах крушения отсутствие тормозов никакой роли уже не играло.