Текст книги "Угроза вторжения"

Неприкасаемые

Срочно Секретно т. Гаврилову

Докладываю, что в 11.42 объект «Семен» покинул адрес. Неоднократно применяя приемы выявления наружного наблюдения, дошел до Тишинского рынка. Из телефона-автомата на углу М. Грузинской улицы сделал звонок.

Нам удалось зафиксировать шесть цифр номера:

224 -07-9? и фамилию абонента – Белых либо Белков.

Купив в ларьке три бутылки коньяка, в 12.15 объект вернулся в адрес.

Старший группы Владыкин Г. Ю.

Срочно Сов. секретно т. Гаврилову По данным ЦОИ СБП РФ номера 224-07 – зарезервированы за УФСБ РФ по Москве и Московской области.

Номер 224-07-95 принадлежит начальнику отдела "Б" полковнику Белову И. И.

Срочно Подседерцеву

Арсений Яровой вышел на контакт с полковником ФСБ Беловым И. И.

Предполагаю начало контригры со стороны Ярового в ответ на нашу операцию в Питере.

Срочно прими меры по Белову.

Гаврилов

Подседерцев нажал кнопку селектора и вызвал зама.

– Записывай, Лев Степанович. – Он даже не предложил вошедшему сесть, некогда. – Сегодня же принимай в разработку Белова Игоря Ивановича, начальника отдела "Б" Московского управления. Круги вокруг него нарезай осторожно, мужик он ушлый.

– Обоснование? – поднял глаза от блокнота зам.

– Пусть будет «ДОП» <Дело оперативной проверки.>, если накопаешь обоснование. Сейчас в московской управе мода пошла – банки охранять, понял, на что намекаю? – Уже ни для кого не было секретом, что шеф только и ждет случая подставить «первого демократического кагэбэшника». Начальника Московского УФСК шеф хотел сожрать давно. И дело было не в личной антипатии к Бородатому.

Его протащила в кресло чужая команда, а с этим шеф смириться не мог.

Нельзя отдавать один из ключевых постов в столице чужаку – это азы политического выживания. В милиции, – народ там простой, сложных интриг не переносит, – как только слетел с кресла мэра Москвы экономист-экспериментатор Гавриил Попов, так в одночасье и был сожран поставленный им во главе ГУВД инженер-теплоэнергетик, из демократов, само собой, с внешностью латентного гомосексуалиста. В последнее время все громче стали поговаривать, что Бородатый использует оперов для прикрытия одного из крупных банков, якобы и соглашение соответствующее между ними подписано. Подседерцев догадался, что это-шеф «сливает компромат», скандал будет великим, но его еще надо грамотно раздуть.

– Намек понял, – кивнул зам, тонко улыбнувшись. Он моментально оценил красоту хода Подседерцева: личная инициатива, идущая в русле политики шефа, ненаказуема.

– Меня интересует его связь с начальником службы безопасности МИКБ Арсением Яровым. Что это – оперативный контакт? Или Белов резервирует для себя теплое местечко на случай увольнения? Второе, опроси всех, кто с ним работал в восьмидесятых. Меня интересуют его взаимоотношения с сослуживцами, в частности, с Кириллом Алексеевичем Журавлевым. Главное, поддерживали ли они отношения после увольнения Журавлева. Остальное, как обычно. Тащи все дерьмо, потом разберемся.

– Записал.

Подседерцев смерил взглядом зама: как все люди небольшого росточка, тот был до вычурности тщателен в одежде.

– Кх-м. – Подседерцев заставил себя удержаться от комментария по поводу нового костюма Льва Степановича. – И вот еще что, Лева. Передай мужикам, хватит полуночничать на работе. Не фиг демонстрировать трудовой энтузиазм. Не модно.

– Так не успевают же, Борис Михайлович!

– Рональда Рейгана однажды упрекнули за то, что он работает не больше четырех часов в день. А он ответил, что хороший чиновник должен укладываться в шесть часов, а он – очень хороший.

– Артист он, – сделал кислую мину зам.

– Нет, Лева. В Голливуде он был председателем Комитета по антиамериканской деятельности. Это покруче нашего парткома будет. – Память у Подседерцева была цепкой. Порой он сам удивлялся, сколько незначительных фактиков хранилось в голове. Иногда сам не мог понять, как они туда попали.

– И там, значит, все, как у людей? А мы, дураки на них равняемся. – Зама явно одолевало желаний потрепаться.

Подседерцев махнул рукой, выгоняя его из кабинета.

Случайности исключены

Белов прислушался, на кухне Арсений, не теряя времени зря, плескал в рюмку коньяк.

– Мне бы так жить! – вздохнул Белов. Снял трубку и набрал номер отдела.

Ответил Барышников.

– Так, старый, новости есть? – Белов перебросил пиджак Ярового из кресла на диван, сел, пристроив аппарат на подлокотнике.

– Да какие у нас новости? Сидим, бумажки перелистываем.

– Понятно. Я задерживаюсь. Еще на час-полтора минимум.

– Ясно. – По интонации было не понять, рад Барышников или нет. – Так, может, до утра отложим? Что совещаться на ночь глядя.

– Перебьетесь! Приеду, будем работать.

– Да, чуть не забыл! Дважды звонил Столетов. Вас спрашивал. Говорит, по срочному делу.

– Что ты сказал?

– Первый раз – что скоро будете. Второй – что, возможно, задержитесь. Да вы не волнуйтесь, он телефон оставил. Сказал, будет ждать звонка. – Барышников выдержал паузу. – Так, может, отложим до утра, Игорь Иванович?

Белов даже поперхнулся, так Барышников его уже давно не обыгрывал. Знал (на правах приближенного был посвящен во многое), что, услышав фамилию Столетова, Белов бросит все, даже намеченное совещание.

Белов с тоской посмотрел на дверь, за ней был длинный коридор, ведущий в кухню, где дожидался созревший для вербовки Яровой. Вдруг на кухне раздались грохот и звон разбившейся посуды. Потом гулко упало на пол что-то тяжелое.

«Клиент созрел», – понял Белов. И зло сплюнул.

– Не понял? – подал голос Барышников.

– Это я так.... Накладка вышла. Диктуй телефон. Через минуту, наскоро переговорив со Столетовым и согласовав место и время встречи, Белов вышел в прихожую.

Застегивая куртку, заглянул на кухню. Яровой громко храпел, свернувшись в клубок между опрокинутым столом и угловым диваном.

Глава двенадцатая
ЗАЧЕМ НУЖНЫ ДРУЗЬЯ

Случайности исключены

Они познакомились еще в те годы, когда Столетов был районным прокурором, курирующим деятельность территориальных органов КГБ. Белов бегал к нему с постановлениями на арест и прочей ерундой, требующей визы прокуратуры. Как правило, Столетов особо не артачился, хотя многие дела были шиты белыми нитками.

Порой вдвоем до глубокого вечера колдовали над делами, в которых нарушений процессуальных норм было не меньше, чем грамматических ошибок. Время было лихое – конец семидесятых, вовсю шла война с диссидентурой и прочими пособниками вражеских разведок, а количество, как известно, никогда не дружит с качеством.

Если бы не консультации Столетова, половину дел завернул бы даже безотказный в таких случаях советский суд.

Потом Столетов круто пошел в гору и превратился в «важняка» – следователя Прокуратуры СССР по особо важным делам. Но они еще долго дружили семьями, пока судьба не развела: Белова – в тупики и переходы Московского управления, а Столетова – на вольные хлеба частно практикующего юрисконсульта.

У Белова впервые за день стало тепло на душе, когда он увидел ссутулившегося на ветру Столетова. С возрастом начинаешь ценить не перемены, а постоянство. Стоило сказать «на старом месте» – и можно было быть уверенным, что Столетов будет именно здесь минута в минуту.

Столетов заметил «жигуленок» Белова, первым ворвавшийся с набережной на круто уходящую вверх улочку. Подошел к обочине.

Подрезав весь поток и едва притормозив, Белов распахнул дверцу:

– Прыгай!

Столетов нырнул в салон, тяжело плюхнулся в кресло. Белов протянул руку:

– Пламенный привет Прокуратуре Союза от славного КГБ СССР!

– Иди ты на фиг, Игорь! – Столетов захлопнул дверь «жигуленка». – Я – чистый.

– И за мной – никого.

– Но ты, от греха подальше, развернись на Таганке и поныряй по проходным, ладно?

Белов цепким взглядом осмотрел проехавшие вперед машины, посмотрел в зеркальце заднего вида:

– За мной, тьфу-тьфу, в последнее время хвостов не наблюдается. А за тобой должны быть?

– Черт его знает! – Столетов тяжело вздохнул.

– Разумно. А ты какой-то дерганый стал, Валера. Плохо в мире капитала?

– Личные неприятности. Иначе бы не позвал.

– Блин! – Белов еле увернулся от прижимавшегося к ним черным лакированным боком «мерседеса». – Дать бы ему в бочару, так потом не откупишься!

– А ты дай. Легче станет. – Столетов закурил.

– Сознательность не позволяет. К рынку идем.

– Проходными дворами. Что у тебя стряслось? Учти, если надо, у меня есть где посидеть. Выкушаем по стаканчику. Ты как?

– Нельзя мне. Язва... – Столетов выбросил недокуренную сигарету в окно.

Белов резко вывернул руль, «жигуленок», подпрыгнув на колдобине, нырнул в переулок.

– Приехали. – Белов остановил машину. – Давай, Валерка, колись.

Столетов покрутил в руках пачку «Мальборо», вздохнул и бросил ее на сиденье.

– Крупные неприятности с Настей. По моей вине. – Он, морщась, растер висок, как человек, измученный мигренью.

– Давай дальше. Страдать потом будешь.

– Она попросила опознать одного человека. Глупая девчонка, играет в независимую журналистку. А я, старый дурак, распушил хвост... Короче, тем человечком оказался Кротов. Помнишь дело по цеху в Краснодаре?

– Погоди. – Белов на секунду задумался. – Кротов Савелий Игнатович, кличка – Крот. Его же...

– Его пришили, Игорь. Не делай круглые глаза, я знаю, что говорю.

Планировали показательное дело, а потом неожиданно дали отбой. Крота, как основного фигуранта, устранили за ненадобностью. Я по своему архиву прошелся.

Масса интересных фактиков обнаружилась. Не прост был Крот.

– Где Настя взяла фотографию?

– Молодец, сразу быка за рога! – Столетов опять достал пачку сигарет.Сама снимала. Две недели назад. Курить будешь?

– Нет. Кто еще знает о снимках?

– Она, фотограф, я и опознаватель. Плюс ты.

– Я снимка еще не видел. Кротова в живых не видел.

– Опером родился, опером и помрешь, – вяло усмехнулся Столетов. – Снимок я тебе дам, Игорек. Но сначала ты мне пообещай...

– Нем, как могила!

– Не то. Пообещай, что до моего приезда ты возьмешь под опеку Настю.

– Заметано. Надолго уезжаешь?

– В Новосибирске прокуратура шьет дело одному клиенту. Бригада адвокатов срочно затребовала меня. Я тут подвизался в одной адвокатской конторе консультантом.

– Помогаешь разваливать дела?

– Помогаю сажать по закону. Хотя сам бы с удовольствием кончал наших клиентов без суда и следствия. – Он зло чиркнул зажигалкой.

– А не ехать нельзя? Закосить под больного, не мне учить.

– Нет. Это даст деньги. Достаточные, чтобы вытянуть Настю из западни.

– Насчет денег понятно. – Белов протер тряпкой запотевшие стекла. – А почему сразу «западня»?

– В восемьдесят девятом Кротова должны были перевести в спецбокс Матросской тишины. В так называемую «тюрьму ЦК партии». Уровень понял? Но не довезли. И не спрашивай, откуда мне это стало известно.

– Вот тебе раз! – Белов развернулся к Столетову. – Еще что знаешь?

– Не надо, Игорь. Я же не случайно тебе позвонил. И без тебя бы нашлись охранники для моей пигалицы. Или, думаешь, у меня мало знакомых сыскарей и оперов? Только свистни, пол-Петровки с Лубянкой сбегутся. А мои, прокурорские, бывшие и действующие, вообще – строем и с табельным оружием! – Столетов грустно усмехнулся. – Давай не будем играть в «я знаю, что ты знаешь, что я знаю».

– И что я должен, по-твоему, знать?

– По Кротову ты работал вместе с Кирюхой Журавлевым. Это он мне сам рассказывал, когда я ему ордер на арест Кротова подписывал. До суда его дело не доводилось даже теоретически, я тогда Кириллу так и сказал. И что дело Кротова зарубили на уровне ЦК, я это знаю точно, лишний раз говорит о том, что Кирюха был гениальный опер, но политик – никакой.

– Журавлев давно на пенсии, ему сейчас хорошо! Книжки пишет про серые чекистские будни и трудовые подвиги диссидентов, – раздраженно произнес Белов.

Почувствовал себя неловко за то, что попытался играть со старым другом. – А я еще служу. Мне и так начальство раз в неделю арбуз астраханский куда следует заколачивает... Думаешь, меня по головке погладят, если я старые дела ворошить начну?!

– Настя, Игорь, – тихо сказал Столетов. – Настя – моя дочь.

Белов сразу же осекся, отвернулся к окну и тяжело засопел.

– Все, замяли, – Столетов первым нарушил тишину, повисшую в салоне.

– Прости. – Белов развернулся, сев вполоборота к Столетову. – С утра на нервах... Чем я могу помочь?

– Только ты и можешь, иначе бы не позвал. Ты – опер, знакомый с делом Кротова, и ты – мой друг, о чем я еще ни разу не пожалел. Именно в этих двух качествах ты мне и нужен.

– Валер, чем смогу...

– Не мое дело, какие виды КГБ имело на Кротова... Наверняка замышляли что-то серьезное, если вам именно Крот потребовался. Дело, ты прав, старое. Но сейчас можешь сказать, насколько глубоко вы копали?

– Нет. – Белов покачал головой. – И не проси.

– Так я и думал; – задумчиво протянул Столетов.

– Да что тут думать! Спуливать надо, пока не поздно. – Белов шлепнул ладонью по рулю. – Увозить девку, сажать на цепь...

– Поздно, Игорь! Мы уже засветились. Те, кто законсервировал Кротова, наверняка позаботились о системе контроля. Где-то у кого-то уже звякнул колокольчик. По следу проявившего интерес пустят собак.

– А ты не накручиваешь?

У Столетова екнуло сердце, Белов невольно произнес эти слова с Настиной интонацией.

– Нет. Они вытащили Кротова из лечебницы, где он косил под шизика, вчистую. Короче, официально Кротов второй раз умер.

– Как это?

– Настька-дура позвонила своему бывшему мужу, он в этой психушке главврачом числится. Оказалось, через три дня после съемки Кротов умер. Опять, твою маму, инфаркт! Можно сказать, на бис...

– Спокойно. – Белов вытащил из пачки Столетова сигарету. – Давай фактуру, дружище. Дело пахнет керосином!

– Фактура здесь. – Столетов похлопал по нагрудному карману куртки.Настькины показания, назовем их так, и фотоснимки. Кое-что из моего архива. На Кротова и тех, с кем он крутил дела. Компромат старый, но такой, что и сейчас сработает. Подергаешь за ниточки, может, что-нибудь и накопаешь. – Он достал толстый конверт и бросил на колени Белову. – Передаю на следующих условиях.

Первое: это не оперативный сигнал. Никаких официальных действий ты по этой информации не предпринимаешь. Не перебивай! Второе: я свожу тебя с Настей.

Играй, но помни, что она – не агент подневольный, а моя дочь.

– Сдурел! Меня же из органов попрут. Это же должностное преступление...

– Дурак! Доложишь – попрут в тот же день. Если не хуже... Настька вляпалась в чужую операцию, и это бы полбеды. Но в деле Крот, понимаешь, Крот!

– Столетов с трудом перевел дух, помял куртку на левой половине груди, продолжил уже спокойнее:

– Мы сейчас, как слепые котята. А таких топят в ведре.

Нужно копать дальше, другого выхода нет. Чем больше узнаем, тем дороже будет информация. Вот тогда уже можно играть. Продаваться, откупаться, шантажировать.

Короче, выходить из дела с потерями, но живыми. А если попрут с работы, приходи ко мне. Устрою консультантом. Будешь в месяц получать годовой оклад опера.

Согласен?

– На такую зарплату – да. – Белов попытался улыбнуться, но увидев, каким болезненно-напряженным сделалось лицо друга, сказал без капли иронии в голосе:

– Если доживу.

Он взял конверт и спрятал его во внутренний карман пиджака.

– Спасибо, Игорь, – едва слышно сказал Столетов.

Белов опустил стекло. Стало слышно, как по мокрому асфальту шелестит мелкий дождь. Несколько капель задуло в салон. Одна капля тяжело шлепнулась на переносицу. Белов зажмурился.

"Проклятый месяц октябрь... Все в нем на Руси наперекосяк. И не в погоде дело. Что-то происходит в нас самих, – подумал он. – Тяжко на сердце, гадостно.

Хочется тепла и солнца. А впереди еще полгода хмари и холодов".

Глава тринадцатая
ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ НЕДАЛЕКО ПАДАЕТ

Случайности исключены

Явку на Грузинской Белов отобрал на следующий же день. Арсений, вялый с похмелья, только посопел, но ключи отдал. Как ни болела голова, а сообразил, что за все надо платить. Прокол, допущенный им в Питере, стоил дорого, а Белов даром выручать из беды не станет. Квартира была только первым взносом, это Яровой тоже понимал.

Получив ключи, Белов целый день выметал грязь из всех углов. Заодно выяснил, что Яровой использовал помещение не только для общения с агентурой.

Как оказалось, у шефа безопасности банка была мерзкая привычка забрасывать использованные презервативы под диван.

«Кобелюка ленивая! – ворчал Белов, выгребая веником слипшиеся вещественные доказательства интимной жизни Ярового. – Лень было оторвать одно место от дивана и отправить резинки туда, куда их, бросают все воспитанные люди, – в форточку».

В принципе, если не считать батареи пустых бутылок на балконе и горы немытой посуды в раковине, квартиру Яровой загадить не успел.

В пять часов вечера Белов вымыл руки и устало плюхнулся на диван. Тишина в доме стояла невероятная, только в приоткрытую форточку доносился приглушенный рокот машин с Садового кольца. Белов вспомнил родную пятиэтажку на Речном и грустно усмехнулся. Кто-то точно сказал, что жизнь в «хрущовке» напоминает сломанный телевизор – звук есть, а изображения нет.

Чужеродные звуки врывались в его квартиру ранним утром и не затихали до позднего вечера. На заре начинала орать радиоточка у старушенции двумя этажами выше, до краха СССР Белов каждое утро, матерясь в подушку, прослушивал гимн Союза и свежую сводку новостей. С криками, шлепками и плачем выпроваживали отпрыска в детсад на третьем этаже. Потом начинала скулить, просясь на улицу, овчарка из сорок второй квартиры. Вечер начинался с кухонного грохота, перемежающегося визгливыми голосами хозяйки. И уж совсем заполночь в квартире дэзовского сантехника Коли начинало гудеть местное братство алкоголиков. Звон пустых бутылок и пьяный мордобой кончались с приездом милиции. Выслушав необходимое звуковое сопровождение погрузки пьяной компании в «мусоровоз», измученная «хрущоба» засыпала тревожным сном.

"Может быть, из-за этого у нас с Нинкой и не сложилась жизнь? Какая к лешему жизнь, когда ни секунды нельзя побыть одному?! И может, у нас в стране все наперекосяк идет, потому что, как ни крути, в бараках живем? Откуда взяться правам человека, когда никто у нас человеком ни разу себя не чувствовал. И откуда свобода личности, если и детям моим жить в этой хрущевской коммуне?! Не обобщай! – оборвал он сам себя. – Твое – это твое. Просто ты расслабился. Уж очень тихое и уютное место. Сразу чувствуется, что до свинтуса Ярового здесь жили добрые люди. Наверняка они знали, что личность проростает в тишине и покое. А ты примерил этот чужой уют на себя и расслабился. Соберись! Во-первых, чужое счастье впрок не идет. Во-вторых, даже если переселишься сюда с Нинкой, проблемы теперь уже никуда не денутся. Как собачились, так и будем собачиться.

И третье, сейчас придет Настя, а ты лежишь и копаешься в старых болячках. Тоже мне опер!"

Белов заставил себя встать с уютного дивана, резкими движениями растер лицо.

"Все, старый, работай! Настройся на победу. Девчонка хоть и умница, если верить Столетову, но в оперативных играх – полный ноль. Сыграй ее на «раз-два».

Раз – снять информацию. Два – запудрить мозги и вывести из дела. – Белов до хруста потянулся. – А дело серьезное. За интерес к старым делам по головке не гладят. А за дело Кротова головку вообще оторвут. Столетов и сотой части не знает, и то чуть не поседел. Ты знаешь почти все. Вот и старайся. Вытаскивай из этой западни Настю, Столетова... И себя".

В прихожей тихо запел звонок.

Белов машинально посмотрел на часы, отметил, что Настя опоздала всего на пять минут, в наши дни это верх пунктуальности. И пошел открывать дверь.

Настя понравилась ему с первого взгляда. Принимая у нее куртку, невольно скользнул взглядом по фигуре и от греха подальше отвел глаза.

«Вот уж не знаешь, завидовать Столетову или нет. Дочка – красавица. С одной стороны, гордиться надо. С другой – сплошная головная боль».

Настя сняла вязаную шапочку, забавно тряхнула головой.

– Обувь снимать? – спросила она.

– Ни в коем случае! Здоровье гостей мне дороже ковров.

– А где говорить будем, на кухне?

– Захотим кофе с сигареткой, пойдем на кухню. А пока прошу сюда. – Белов провел Настю в комнату. – Вот так я и живу.

Она осмотрелась, примеривая обстановку к Белову, скользнула взглядом по книжным полкам и кивнула.

– Года два в разводе, не меньше, угадала?

– С чего взяли? – невольно обиделся Белов, вспомнив о ежевечерних семейных сценах.

– Устоявшийся холостяцкий уют. И... – Настя наморщила носик. – Право курить, где хочется. Наверно, так и должно пахнуть логово волка-одиночки.

– И как оно пахнет?

– Добычей, усталостью и бессонницей.

– Неплохо. – «Столетов прав, из девчонки будет толк. Если не сгорит раньше времени». – Садитесь, где хотите.

Настя выбрала продавленный диван, села, поджав под себя ноги. Белов невольно посмотрел на красиво обрисовавшиеся бедра, обтянутые джинсами, и отвел взгляд.

– Настя, только честно. Не боитесь, вот так, остаться один на один с незнакомым человеком в пустой квартире?

– Нет. Только не обижайтесь, ладно? Вы – не страшный. Вас, наверное, следует бояться, но... не по этой части. Потом, вы папин друг. И последнее...

Вы чем-то на него похожи. А папа всегда делил людей на своих и чужих. Пока ты не предал, пока ты свои, он за тебя любому перегрызет горло.

– И он прав, как считаете?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Какая-то психология вечной войны.

Наверно, так очень трудно жить... Вот сейчас улетел в Новосибирск.

Консультирует какую-то адвокатскую фирму. За большие деньги, как говорит, учит разваливать дела. Но скажите, почему у нас правовое государство начинается с освобождения очередного авторитета? А за булку хлеба можно два года сидеть под следствием, а потом еще честно отмотать весь срок?

– Трудный вопрос.

– Он трудный, потому что на него нет ответа.

– А вы по каким законам хотите жить: по воровским или человеческим?

– Естественно, по человеческим. Если они не делают из человека раба.

– Хороший ответ. И я за человеческие. Значит, надо, не забивая голову вопросами, на которые нет ответа, делать свое дело. Поверьте, иногда это труднее всего... Несмотря ни на что, делать свое дело.

Белов сел в кресло напротив, пристроив на подлокотнике пепельницу.

– Настенька, я же не зря задавал вопросы...

– А я поняла. Меня папочка разве что ночью с парашютом не выбрасывал.

Всему учил. Даже наружку вычислять. Я с детства была обязана складывать тетрадки в строгом порядке, чтобы потом знать, копался кто-то в них или нет.

Один раз, еще в школе... На дискотеке драка была. Ну менты нас за компанию и повязали. Так я в отделении такую лекцию по уголовно-процессуальному кодексу закатила, что меня на машине с мигалкой домой доставили. Вы, как у вас говорится, просчитывали, да? Ну, скорость реакции на вопросы, мера откровенности, психологические особенности, признаки спецподготовки...

– Вашему папе мало голову оторвать, – проворчал Белов. – Испортил девчонку.

– Уж да уж. Замуж не возьмут, останусь в девках, – хитро улыбнулась Настя.А папа говорил, что в государстве, где царит культ спецслужб, гражданин просто обязан владеть соответствующими знаниями и навыками. Иначе не выжить.

– Возможно, он прав. – Белов вспомнил о своих домашних, так до сих пор и не ведающих, чем занимается на службе отец семейства. – А про меня он что сказал?

– Что вам можно доверять. Вы один из немногих честных.

– Спасибо на добром слове. А о том, что я давно на пенсии, сказал?

– Да. Но папа всегда говорил, что бывшие лежат на кладбище. Пока человек органов жив – он человек органов. Что поморщились, я не права?

– Как сказать... – Белов старательно раскурил сигарету. – Настя, вы барышня упрямая, по губам видно. Я задам вопрос. Постарайтесь ответить на него без возрастного максимализма и врожденного упрямства, договорились?

– Это будет одностороннее разоружение. Времена душки Горби уже прошли.

Предлагаю договор ОСВ-2.

– Это как? – «Сбивать у противника настрой на вопрос – это тоже папина школа. Приедет, я ему вставлю!»

– Я отказываюсь от юношеского максимализма, а вы не брюзжите, как ветеран партии, и не давите жизненным опытом. Он у каждого свой. Соответственно, критерием оценки быть не может. Договорились? – В темных глазах заиграли бесенята.

– На обе лопатки! – Белов с улыбкой поднял вверх руки. – Договорились, договорились... Ну и смена растет, на ходу подметки режет! Черт с тобой, обойдемся без разминки... Тогда давай фактуру. Кто, что, при каких обстоятельствах, оценки, предварительные версии. Потом будем думать.

– Вот так – сразу?

– А что тянуть? Дело есть дело.

Настя достала из сумочки сигареты, закурив, внимательно посмотрела на Белова, задержала взгляд на пальцах, сцепленных на колене.

– Характер мужчины – его пальцы. У вас хорошие – сильные и нервные. Как у папы. В таких мужчинах есть азарт. У меня был контакт с одним бывшим конторским. Хотела с этим делом пойти к нему. Но потом передумала. Вспомнила, он пожал на прощание руку, а пальцы были такие... Все еще сильные, но уже неживые. Понимаете? Физическая сила осталась, гвоздь в стенку забьет. А чего-то, – азарта, жизни в них уже не было. Недавно узнала, свалил за границу.

Был человек да весь вышел, – вздохнула Настя.

– А как узнала?

– Соседи. Это же круче любой контрразведки! А потом через подругу в Шереметьеве проверила. Она в службе пассажирских перевозок работает. Со всем семейством свалил в Грецию.

– Что погрустнела? Свалил человек, радоваться надо. – Белов в душе сам обрадовался, лишней конкуренции в этом деле не хотел. Столетову обещал прикрыть Настю, а какие гарантии, если под ногами будет крутиться опер, осоловевший от пенсионного безделья.

– Не люблю, когда люди ломаются.

– Ай, не устраивай трагедии. Заработал валюты, раз в жизни решил отдохнуть!

– Кто? Журавлев? Для таких, как он, валюту не печатают. Он и денег-то больших ни разу в жизни не видел. Я у него дома была, благородная нищета...

Даже стыдно за наш КГБ, ей-богу! Выперли мужика на пенсию с голым задом. «Герой разведки и отличный семьянин». – Настя спустила ноги с дивана, придвинулась к Белову. – А знаете, я его на острове видела. Там, где Кротова откопала. Сделал вид, что не знакомы. Конспиратор! А после этого, не прошло и недели, свалил в Грецию. Каково? Не стыкуется, как говорит мой папочка.

«А Кирюха Журавлев каким боком в это дело влез? Тихо, не подавай виду!»

– Вот что, Настенька. – Он встал. – Пойдем-ка мы на кухню, сварим кофейку.

Разговор у нас, похоже, будет не простой.

– Вы знали Журавлева или мне показалось? – мимоходом спросила Настя, легко встав с дивана.

– Не знал, но слышал. – У Белова рефлекторно сжался живот, как у боксера, чудом среагировавшего на удар. – «Ну, Столетов! Только вернись, я тебе устрою».Мир спецслужб тесен. Как в деревне, все о всех все знают, даже если не знакомы лично.