Текст книги "Угроза вторжения"

– Уже отстрелялись? – Барышников открыл изнутри дверь, впуская их в прокуренное тепло салона.

Белов плюхнулся на сиденье рядом с ним, Дмитрий сел рядом с водителем.

– Ты, старый, как радистка Кэт, – усмехнулся Белов. – В эфире тихо?

– Хорошая штука. – Барышников вытащил из мясистого уха цилиндрик наушника, смотал проводок и протянул Белову.

– А остальное? Учти, имущество не казенное!

– Чуть не забыл. – Барышников достал из кармана маленький приемник.

– Шутки у тебя горбатые! – беззлобно бросил Белов. Широкополосный приемник, позволяющий засекать работу УКВ-раций в радиусе двух километров, он взял в бессрочное пользование у Ярового, тот покряхтел, но промолчал.

– Мой горб спереди растет. – Барышников похлопал себя по тугому животу. – В эфире все было тихо. Но вы же тихо работать не умеете. Вы американских фильмов насмотрелись! Кто стекло коцнул, какой дурак в потолок шмалял? Тут соседи по самые пятки из окон повысовывались. И телевидение вот-вот заявится, я сам по рации слышал. Уже едут, стервятники.

– Не ворчи, старый! – Белов потер руки, стараясь унять нервную дрожь. – Мы такое намыли, ты себе не представляешь. Да, Дим?

– Да, Игорь Иванович, – кивнул Дмитрий.

– А что молодой не рад? Не понравилось? – Барышников говорил, как всегда, ерничая, но на Белова посмотрел с тревогой.

– Это нервы, – успокоил его Белов. – Сейчас пройдет.

– Так, может, по дороге у ларька тормознем? Купим парню лекарства, Иванович, дозволяешь сто капель в каждый глаз? Чисто для профилактики.

– Некогда. В управу ехать надо, клиентов окучивать.

– Ну, раз некогда... – Барышников заворочался. – Я же запасливый. Кто о тебе подумает? Только ты сам. Всем же плевать, что дождь, слякоть и настроение сволочное. Всем вынь да положь! А здоровье у меня одно, оно внимания требует.Он выудил плоскую никелированную фляжку. – Во! Друган подарил. Хотел еще чекистский «щит-меч» на боку выгравировать, но я отговорил. Зачем аппетит портить, да?

– Ну, старый! – Белов затрясся нервным смехом. – Ой, не могу... – Он вытер повлажневшие глаза. – Димка, принимай сосуд. С крещением!

– Э, нет. – Барышников задержал фляжку и улыбнулся повернувшемуся к ним Дмитрию. – За крещение он завтра поставит. А сегодня мы его, голубя сизого, просто лечим.

Потом курс лечения продолжили в отделе, уже за полночь, когда расколовшегося до сопливого всхлипывания Рафика отправили отдыхать в камеру.

Дмитрий пил, не пьянея. Хмель никак не мог пробиться через нервную лихорадку, все еще не отпускающую тело. Сколько было выпито и под какие тосты, так и не запомнил.

На осиротевшую без штыкообразного Феликса площадь вышел чуть покачиваясь, с глупой и счастливой улыбкой на лице. Долго стоял, соображая, куда же ехать.

Домаячил на самой «режимной» площади страны до того, что в припаркованной у Детского мира машине решили, наконец, проявить бдительность. Из прокуренного салона нехотя вылез человек и не спеша направился к Дмитрию. Явно давал шанс подгулявшему законопослушному гражданину сообразить, где он находится и в какой стране все еще живет.

Дмитрий встретил его счастливой улыбкой, как своего. Хоть и из охраны мужик, но свой. Из того же братсва, в которое только что приняли Дмитрия.

Мужик по каким-то одному ему известным признакам тоже признал в Дмитрии своего и ехидно усмехнулся:

– В отделе все такие или ты один?

– Они еще лучше. Но выйдут позже.

– Остряк-самоучка, – беззлобно проворчал мужик. – Тебе куда?

Дмитрий наморщил лоб и вдруг почувстовал, как же холодно и неуютно на этой открытой всем ветрам бесхозной без памятника площади. Домой не хотелось, хоть вой. Там, в полупустой холостяцкой квартирке, было так же холодно и неуютно.

– На «Динамо», – вдруг решил он.

– Хорошо, что не в Орехово-Борисово. Живешь на «Динамо»?

– Нет. Девушка.

– Самое время, – усмехнулся мужик. Он сделал какой-то неуловимый жест, его машина мигнула фарами, и тут же раздалась трель милицейского свистка. Стоящий на противоположной стороне гаишник закрутил бело-черным жезлом. Огибающая выпуклую клумбу «девятка» с затемненными до черноты стеклами взвыла тормозами и замерла, как вкопанная. Гаишник вальяжной походкой подошел к опущенному окну водителя.

– Иди, остряк. Карета подана.

– Спасибо.

– И не вздумай денег давать, молодой! – послал ему вслед мужик. – Пусть этот бандюк за счастье считает, что тебя везет на Динамо, а не ты его в Лефортово.

Случайности исключены

Настя открыла дверь и тихо присвистнула.

– Недурно, молодой человек! Чтобы вы знали, в наше время даже совместно проведенная ночь не является поводом для панибратства. А мы с вами только в кафе посидели. Почему без звонка?

Дмитрий привалился к косяку, с трудом сглотнул вязкую горькую слюну.

Страх выходил муторно, как прорвавшийся гной из запущенной раны. Пока сидел среди мужиков, еще держался. Стоило остаться одному – началось.

– Что случилось? – Она прижала распахнувшийся на груди халат.

– Плохо. – Он облизнул шершавые губы, поморщился – и на них был этот мерзкий желчный привкус.

– Господи, вползай уж! Не помирать же на пороге.

Она потянула его за рукав, он покорно сделал шаг через порог и тут же медленно осел на пол. Настя захлопнула дверь, присела на корточки, заглянула ему в лицо:

– Ты чего, Дим?

«Слава богу, решили не играть, и она знает меня как молодого опера, бывшего подчиненного Белова. Слава богу, ей можно сказать. Мужики толстокожие, как бегемоты, а она поймет», – пронеслось в голове.

– Дим, не молчи! Что случилось?

– Сначала не было страшно. А теперь вот. Скрутило. – Он попытался улыбнуться, но ничего не вышло.

Настя недоверчиво покосилась на него. Прикусила нижнюю губу – привычка осталась с детства.

– Нет, не врешь. У папы такое лицо было. Он один раз влетел поздно вечером, заставил взять самое необходимое и отвез куда-то за город. Я еще маленькая была, лет шесть. Жили в деревенском доме. Отец появился через неделю.

Я вышла на улицу, а он сидит на скамейке и курит. А лицо – вот как у тебя сейчас. Не хотел в дом входить, пока страх из него не выйдет. – Она провела ладонью по его лоснящемуся от липкого пота лицу. – Сильно досталось, да?

– Граната не взорвалась, – выдохнул Дмитрий.

Ее рука чуть дрогнула.

– Да, любите вы, мужики, приключения на свои задницы искать. Хлебом не корми, дай звезду Героя получить посмертно. Ох уж, горе мое, ползи на кухню! – Настя легко выпрямилась. – Что смотришь? Пить будем. За славу русского оружия и красоту присутствующих дам. Судя по запаху, тебя уже лечили, но, видно, ошиблись в дозе.

Он проснулся, когда за окнами едва засинело небо. Лежал, прислушиваясь к дыханию спящей рядом Насти. Вспомнил слова Белова и прошептал: «Седьмое небо».

Срочно

Сов. секретно т. Подседерцеву

От источника «Леонид» получена информация о подготовке объектом «Бим» операции по захвату партии груза, направляемого в адрес объекта «Борец». Io предварительным данным, «Борец» ожидает прибытия до полутора тонн гашиша.

Срочно Сов. секретно т. Подседерцеву

Информация источника «Леонид» полностью подтвердилась. Руководство объекта «Бим» план операции одобрило. Оперативной группе «Бима» будет придано подразделение специального назначения для обеспечения захвата груза.

Справка: «Бим» – Белов Игорь Иванович, полковник ФСБ, замначотделения "Б"

УФСБ по Москве и Моск. области.

Сов. секретно т. Подседерцеву

По информации агента «Клаус» аналитическим отделом Агентства по борьбе с незаконным оборотом наркотиков подготовлен доклад, в котором, исходя из зафиксированных контактов представителей наркокартелей с криминальными кругами России при полном отсутствии противодействия с нашей стороны, делается вывод о том, что либо спецорганами РФ готовится крупномасштабная операция по пресечению незаконной деятельности иностранных преступных объединений на территории страны, либо такая деятельность скрыто поощряется по принципу «инвестиции любой ценой».

Уровень контрразведывательного обеспечения операций с наркотиками и «отмывом» наркодолларов заставляет американских экспертов предположить наличие в мафиозных структурах высококвалифицированных специалистов из числа бывших сотрудников спецорганов. Как возможный вариант рассматривается непосредственное прикрытие данных операций спецорганами нашей страны.

По имеющимся данным, на основе вышеупомянутого анализа может быть принято решение о разработке операции по компрометации спецорганов РФ по аналогии с т.н. делом о «ядерной контрабанде».

Глава шестнадцатая
ФОРС-МАЖОР

Неприкасаемые

Охотничьи угодья в Завидове достались новой власти по наследству. Отшумела кампания по борьбе с привилегиями партократов. Легко бороться с привилегиями, когда у тебя их нет. Освоившись в освободившихся кабинетах, как само собой разумеющееся, прибрали к рукам и прочее сопутствующее хозяйство. Оно оказалось настолько огромным, что нищий госбюджет уже не тянул всю эту роскошь, по русской барской традиции вычурную и непрактичную. Пришлось часть продать, сдать в аренду или по-родственному переоформить на тех, кому она теперь была по карману.

Подседерцев знал, что Хозяин был в Завидове лишь пару раз. Фанатиком охоты не был, чем выгодно отличался от долгожителя Брежнева. Шеф Подседерцева, любивший побродить с ружьишком, тихо помалкивал, но о Завидове вздыхал.

Положение обязывало всегда быть рядом с Хозяином, а тот старался без лишней надобности первопрестольную не оставлять. Как говорится, обжегшись на молоке, на водку дуют.

В экстренном вызове на доклад именно в Завидово Подседерцев усмотрел недобрый знак. Без надобности и без монаршей воли начальник охраны дальнее имение инспектировать не поедет. Затевалось что-то серьезное.

Предположение подтвердилось, когда, едва пожав руку Подседерцеву, Шеф буркнул: «Не раздевайся. Пойдем, проветримся».

Ветра было предостаточно. Он с остервенением рвал последние почерневшие листья, гнал по асфальту, мокрому от сыпавшей с серого неба мороси, и топил в черных лужицах, подернутых по краям хрусткой ледяной корочкой. Из одичалого, насквозь промерзшего леса медленно выползала поздняя осень. Беспросветная и безысходная, какой бывает только в России.

Шеф поднял капюшон куртки, встал спиной к ветру. Притянул Подседерцева за рукав.

– Вопрос на сообразительность. Почему я здесь?

– Война, – не раздумывая ответил Подседерцев.

– Правильно. – Шеф убрал руку в карман и уже в нем, добела сжав кулак, хрустнул пальцами, как точно представил себе Подседерцев. – Переиграли, суки.

Добились-таки своего! Дед на днях соберет Совет безопасности, там все и подпишут. После этого сам ляжет на операцию.

– Что-нибудь серьезное? – Подседерцев оценил меру доверия. Загодя о войне говорят лишь избранным, для большинства хватает сказки о «вероломном и неожиданном нападении». А об изменении в здоровье первой персоны государства знает лишь «ближний круг».

– Ерунда. Выправят носовую перегородку. Максимум неделю на больничном.

– И за эту неделю Грач побожился взять Грозный десантным батальоном, усиленным личным «мерседесом»? – не раздумывая вставил Подседерцев: знал, что о «лучшем министре обороны всех стран и народов» в присутствии Шефа можно было говорить все и как душе угодно.

Шеф беззвучно выматерился и сплюнул себе под ноги.

– Хрен с этим Пашкой! Что у тебя?

– Я привез с собой бумаги, могу доложить по каждому пункту операции.

– Обойдемся без бумаг.

Подседерцев невольно пошевелил плечами, плотнее прижимая подбитую мехом куртку. Не от ветра, к нему он привык, от самой ситуации пробило холодом.

Разговор на улице по такому важному делу означал одно – Шефа травят всерьез.

Противодействия войне ему не простили и не простят.

– У меня все идет по плану. Банк обложили. Журавлев вербанул начальника их службы безопасности. Получили доступ в компьютерную сеть банка. Предварительный анализ информации подтверждает, что Гога Осташвили через банк крутит «черные» деньги и переправляет их Горцу. Еще немного, и мы сможем одним ударом снять эти деньги.

– Когда?

– Уложусь до вторжения, если буду знать примерную дату.

Шеф цепко посмотрел в глаза Подседерцеву.

– Времени у тебя в обрез. Форсируй операцию. – Он вздохнул и добавил:

– В конце ноября. В конце ноября Горца уже не будет.

– Ясно. – Подседерцев отвернулся от ветра, прикурил сигарету, спрятал ее в кулак.

– Уложишься? Если нет, скажи сразу. Даем отбой и ложимся на грунт, пока нас за задницу не взяли.

Подседерцев сделал две глубокие затяжки и щелчком отбросил сигарету в сторону. Ветер не дал ей упасть в пожухлую траву, подхватил и погнал по аллее.

Подседерцев следил за ее ломаным полетом, загадав, что шлепнуться окурок должен в лужу. Так и произошло, и он облегченно вздохнул. В приметы, как всякий, ежедневно испытывающий судьбу, верил истово.

– Что молчишь, Борис? – Шеф сбросил на плечи капюшон. Ветер тут же растрепал жидкие волосы, взбив над лбом забавный султанчик.

– Прикидывал варианты. Можно уложиться. Но шагать придется по головам.

– Можно подумать, ты до этого только по травке и бегал! – зло усмехнулся Шеф. – Какие есть варианты?

– Кротов, этот матерый цеховик и комбинатор, предложил грабануть депозитарий МИКБ. Добро я еще не дал, но расчеты сделал. Операция выгорит, гарантирую. В результате банк зашатается, и Гога впадет в истерику. Таким образом мы наносим первый удар по связке Гога-Горец.

– Мы не светимся?

– Абсолютно. Все сделают Журавлев с Гавриловым. Дело на пятьдесят с хвостиком миллионов. Потом мы эти деньги переведем на себя. Кроме этого, я нанесу второй удар. Есть возможность перехватить груз, идущий из Азии в адрес Гоги. Думаю, тонны полторы-две героинчика там будет.

– Вот сука! – выдохнул Шеф.

– Согласен, – кивнул Подседерцев. – Ею и помрет. Весь расчет на то, что Гога начнет дергаться. Все каналы связи начнут работать на полных оборотах, и мы сможем в кратчайшие сроки намыть недостающую информацию. Они где-то держат информационный центр, обрабатывающий все данные по «левым» финансовым операциям. Его надо вычислить и заблокировать. После этого наносим последний удар, снимаем деньги Горца и ложимся на грунт.

– А наших технарей почему не привлекаешь?

– Ни наших, ни ФАПСИ в дело пускать не хочу. Просто боюсь. Да и у Гаврилова такой спец по компьютерам есть, что наши ему в подметки не годятся.

Пусть все идет, как идет. – Подседерцев покачал тяжелой головой. – Пока группа Гаврилова у меня под колпаком, я спокоен.

– Ну-ну. А дохлых собак на кого вешать?

– Как и планировалось, на Гаврилова, Журавлева и Кротова. Утечку я дам, легенда надежная, в нее поверят. Версия прежняя: Кротов вернулся из небытия, чтобы свести счеты с Гогой, в этом ему помогали кагэбэшник Журавлев и мудак Гаврилов.

– Насчет Гаврилова поверят, это точно, – усмехнулся Шеф. – А если...

– А если станет совсем горячо, я имею возможность разом отрубить все концы. В группу специально включен некто Максимов, террорист и наемник. Бывший офицер спецназа ГРУ. По совокупности деяний его можно десять раз расстрелять.

Для подстраховки я завел на него «ДОР» с окраской терроризм. Никаких телодвижений, естественно, не предпринимал. Если возникнет нужда, не дай господь, на дачу можно с чистой совестью натравить наших «волкодавов». А при штурме могут быть жертвы. Дохлых собак вешаю опять же на Гаврилова. Мол, развел террористов под крышей своего агентства. Посидит под следствием, пока все не уляжется. А там – разберемся, что с ним делать дальше.

– Складно излагаешь. – Шеф пригладил растрепавшиеся волосы и отвернулся.

Долго смотрел на дальний лес, черной полосой обрамлявший раскисшее поле. – Давно хочу спросить тебя, Борис, на кой хрен тебе все это надо? – спросил он, не оглядываясь. – Мужик ты башковитый. На вольных хлебах большие деньги мог бы иметь. А ты охотишься за миллионами долларов, из которых тебе даже оклада не повысят.

«Пошла последняя проверочка на вшивость. Личные мотивы определяют степень доверия, так его учили. Всех учили. А толку?!» – Подседерцев знал, паузу тянуть не стоит, шеф сейчас считывает все, любая мелочь в поведении может быть решающей.

– В девяностом году на Манежной горлопанили демократы. Кто-то с трибуны бросил идею перенести митинг на Лубянку. И толпа, тысяч триста, поперла, как стадо. В конторе пошла тихая паника. Стоило бросить клич, и от здания КГБ остались бы руины. Толпа, она же безмозглая, как животное, реагирует на уровне условных рефлексов. А здание КГБ – раздражитель посерьезнее, чем удар током для собаки. Надо было вызывать резерв и любой ценой оттеснять толпу. Стрелять в воздух, а если надо – на поражение. А вместо этого нам раздали бухты веревок.

Приказали отрезать концы соответственно высоте окон. Для экстренной эвакуации, как при пожаре. Мужики с первого этажа не знали, радоваться или плакать. Вроде бы и прыгать не высоко, но если в окна толпа попрет, то их в секунду затопчут.

– Ха! – Шеф явно заинтересовался и подошел поближе. – И дальше что?

– Когда толпа уже заполонила площадь, по коридорам пошла проверка.

Выясняли, как исполнено распоряжение насчет веревок. Это вместо того, чтобы раздать операм стволы и любой ценой удерживать здание до подхода дивизии Дзержинского! – Подседерцев поморщился, как от зубной боли. – Входят эти козлы в мой кабинет и говорят: «А чего это у вас, Борис Михайлович, на столе бюстик Дзержинского стоит? Убрали бы от греха подальше. Не стоит раздражать толпу». Ну я им, на фиг, и ответил: «А разве с площади железного Феликса уже убрали?» Они глаза выпучили и молчат. Я не удержался и добавил: «Кстати, у меня шестой этаж, а веревку выдали короче. Можно ли нам, если в здание ворвутся, на ней всем отделом дружно повеситься? Или она пригодится, если после решат вешать демонстрантов?» Тут у них вообще рожи стали, как у больного поносом. Свалили и слова не сказали.

– Молодец! – Глаза Шефа радостно заблестели. В свое время он натерпелся за верность входящему в силу Деду, поэтому байки о тупости прежних хозяев КГБ всегда слушал с искренним удовольствием.

– Вот. С того дня и до августа, когда свалили Горбатого, я демонстративно бил баклуши. – Подседерцев помолчал, потом продолжил уже другим тоном:

– Тогда я понял, что буду работать на того и с тем, кто настроен только на победу. Пусть любой ценой – но на победу. Как в прошлом году, когда валили Хасбулата и его обезьянник в Белом доме.

Об октябре напомнил не случайно. В те дни все висело на волоске, и Шеф, Подседерцев был уверен, не забыл и не простил унизительного бессилия, когда связанный по рукам и ногам нерешительностью тех, кто клялся в вечной преданности Деду, наблюдал, как спланированный и по нотам разыгранный заговор начинает трещать по швам и превращаться в исконно русский бардак, почему-то именуемый благородным словом «революция».

Жрать из хозяйской кормушки все горазды, а сунуться за хозяина в огонь, пойти на кровь желающих всегда мало. На конторских, бывших и действующих, надежды не было, с первого же дня кризиса половина оказалась в Белом доме, организовывала контрразведывательное обеспечение. Вторая, вяло и нехотя, делала вид что противодействует «антиправительственным действиям». Грачев, всем в жизни обязанный Деду, едва наскреб танковую роту, да и то предварительно сменив не одну пару штанов с лампасами. Из регионов доносилось глубокомысленное сопение и шли телеграммы с поддержкой, кого и чего – уяснить было сложно.

Толстощекий Мальчиш-Кибальчиш решил поиграть в Робеспьера и с балкона мэрии призывал толпу «оказать отпор». Чем бы это кончилось, схлестнись две толпы в рукопашной, даже подумать было страшно.

Много что было в те лихорадочные бессонные ночи. И ничего Шеф не забыл. По его напряженному лицу и плотно сжатым губам Подседерцев понял – не забыл и не простил.

– Ясно. – Шеф опять повернулся к лесу. Подседерцев перебирал озябшими ногами, обулся легко, не рассчитывал, что докладывать придется в таких условиях. Помял пачку сигарет в кармане, но доставать не стал. Не хотел отвлекаться, слишком тонкий был момент. Или – или. Свою роль он отыграл, сейчас дело за Шефом. А тот молчал, до йоты вымеряя меру доверия.

– Вот что, Боря. – Шеф опять накинул капюшон. – Я еще погуляю. Воздухом подышу. А ты возвращайся в Москву. Горца оставим Пашке, если уж им так хочется.

Войну мы с тобой не остановим, хоть вывалим перед Дедом весь компромат на этих живчиков. Да и Дед уже не тот... Переждать надо, потом сочтемся. Когда гробы начнут приходить. – Он ухватил Подседерцева за рукав, притянул к себе. – Так, с этой минуты ты официально работаешь по Гоге Осташвили, и только по нему. О Горце даже не упоминаем. Но деньги его из банка вытащи, Боря! Они нам еще понадобятся. Драка предстоит страшная.

– Решили идти до конца? – Подседерцев был на голову выше, заглянуть под капюшон не мог, а ему так было нужно увидеть глаза Шефа. По недомолвке Шефа он понял, что их пути с Дедом расходятся. Рано или поздно так и должно было произойти: тот, кто был локомотивом перемен, неизбежно со временем становится тормозом. И первыми это замечают люди ближнего круга, вместе с лидером несшие бремя решений.

– Сталин помер, что потом было? – Шеф резко вскинул голову, отбросив с лица капюшон. – И это в устойчивой империи, выигравшей войну! Леньку схоронили, так сколько потом власть под ковром делили! А сейчас что начнется, не приведи господь?

– Гражданская война, – как о давно решенном сказал Подседерцев. – Только гарцевать будут не на Гуляй-Поле, а вокруг атомных станций и химических заводов.

Шеф хотел что-то сказать, но осекся, только прищурил вдруг ставшие холодными глаза.