Текст книги "Рыцарь и ведьма"

VI. София переходит границы

«В конце концов, – подумала София, – я же не заставляю его на себе жениться».

Только неясно, говорил ли этот довод в пользу Клода-Валентина или против него. Вот что бывает, когда в своем воображении попеременно даешь слово то адвокату, то обвинителю. Прошло уже сорок минут, а юридические прения в голове Софии так и не помогли девушке разобраться в самом главном: было ли это свиданием?

Определенно, многое располагало к тому, чтобы ответить положительно. Во-первых, имелся сам кавалер, одетый в безупречной светской манере, которая совмещала джентльменский лоск и толику задиристой небрежности. Во-вторых, от игристого вина немного кружилась голова, а на щеках восходил мягкий румянец. Наконец, Клод-Валентин явно обещал ей, что поведет ее в кино.

Смущало то, что ее довольно быстро покинули у одного из фуршетных столов в компании креветок, обернутых в бекон, которыми София и утешалась, пока ее спутник переходил от одной группки пожилых собеседников к другой. Отчего Клод-Валентин предпочел ее обнаженным плечам общество залысин, вельветовых пиджаков и шарфов, девушка понять не могла. Может быть, она переусердствовала с откровенностью наряда, и юноше пришлось отстраниться, чтобы безвыходность полового чувства не выдавала себя бесстыдным натиском в брюках? Так или иначе, София следила за ним непрощающим взглядом, который делался тем тяжелее, чем легче становился ее бокал и чем плотнее ее теснили другие охотники до закусок, называвшие девушку «дорогушей» или «милочкой». Смущало и то, что фильм, запланированный к показу после банкета, был, судя по всему, документальным. София расслышала, как кто-то, знавший режиссера лично, толковал про «культурный срез», «объяснительную силу» и «панораму десятилетия».

Какого, спрашивается, черта?

Неужели К.-В. настолько высокого мнения о ее вкусах, чтобы подумать, что ей это будет интересно? Даже если и так, девушка не чувствовала себя польщенной. В самых общих ожиданиях от этого вечера ее все-таки обманули. А с другой стороны, кино есть кино. Так ли уж важно, чтó там будет происходить на экране, если к середине фильма его ладонь совершит высадку на поверхность ее колена?

Официант успел заново наполнить бокал Софии, прежде чем предводитель этого клуба бород, очков и подтяжек стал созывать всех в небольшой зрительный зал, который он именовал «творческой гостиной». Девушка зубами стянула очередную креветку с деревянной шпажки, обильно запила ее вином и стала пробираться к поджидавшему ее Клоду-Валентину. Что ж, пускай пеняет на себя. Будь это фильм ужасов, у нее был бы благопристойный повод иной раз прильнуть к его руке и, может быть, задеть его щеку пушистой прядью. Теперь же ему придется всю эту тонкую работу взять на себя. И еще посмотрим, позволит ли она себя лапать.

Когда рассаживались, случилась какая-то заминка, неловкость, чуть не стоившая кому-то пролитого кофе. Извинения заняли не дольше нескольких секунд, но решающий момент был пропущен. Череда зрителей, не затронутых этой маленькой оплошностью, двинулась дальше, и вместо Клода-Валентина рядом с Софией уселась немолодая женщина, вся в черном, с высокой прической и таким количеством украшений из камня, что ей не удалось бы всплыть, окажись она вдруг под водой. София даже не успела огорчиться, уверенная, что К.-В. сейчас попросит ее соседку пересесть. Но этого не произошло, а меж тем свет погас, и на штопаном саване экрана появились вступительные титры.

Название фильма было «Святой Витт приглашает на танец». Под «пляской святого Витта» в молодежном сленге понимается непроизвольное телотрясение, вызываемое употреблением внутрь грибов Claviceps purpurea и действительно напоминающее не вальс, конечно, а что-нибудь нервное и самозабвенное в духе нынешней электронной музыки. Впрочем, юные создания прибегают к недорогой и сладковатой Claviceps не в целях танцевального раскрепощения, а ради фантастических переживаний, когда тебя, мученика полового созревания и воспитания в традициях богобоязни, обступают старшеклассницы с баснословным размером груди и протягивают к тебе руки, и твое дикорастущее тело расцветает навстречу их объятиям: страха нет, у тебя новое сердце, и твои одежды белы, и хочется зажмуриться от удовольствия.

Достать Claviceps не так уж трудно: этот грибок процветает на полях ржи, так что за пару монет или пачку сигарет, украденных у папаши, отрок может приобрести у любого крестьянина буханку ржаного хлеба, которая благодаря действию означенного грибка превратилась в ковчег сновидений, пророчеств и хорошего настроения.

В своем фильме режиссер пытается понять, почему подростки преследуют забвение в мире грез, почему нынешние крестьяне потворствуют такому забвению, продавая детям этот гадкий хлеб, – неужели разучились черпать мораль из кровной их связи с почвой? И все в этом фильме тесно связано: и земля, и общество, и вера. И все, решительно все в упадке – потому автор и приходит к выводу, что на исходе последние сроки, мир уже стар, истощенные чрева плодят уродов, а лукавый силен, и отверзается бездна.

– Не думаю, что все так уж беспросветно, – обронила женщина в черном, после того как сеанс закончился и все вернулись в фуршетный зал. Она взяла бокал с подноса и встала неподалеку от Софии с небрежным видом, будто ей было все равно, услышат ее или нет. Будто бы услышать ее было скорее в интересах Софии.

Девушка обернулась на голос, дезориентированная, слишком поглощенная своими мыслями.

Да, это была та самая женщина, вся в каменных амулетах, которая вмешалась, разделила в кинозале их с К.-В. неокрепшую пару, опустилась тупым орудием судьбы на хрупкий росток несостоявшейся взаимности.

– Ну, у меня одногруппник угодил в больницу из-за отравления этой дрянью, – пожала плечами София, глядя перед собой.

– А. Эти грибы, да. Тут с режиссером не поспоришь. Дела у человечества действительно плохи. Хотя стоит ли удивляться, что природа начинает нам мстить за все, что мы с ней сделали? Не грибы, так глобальное потепление. Рано или поздно планета подберет самый действенный способ от нас избавиться.

В словах женщины настолько не было логики, что София не сдержалась:

– Вы же только что сказали, что не все так беспросветно?

Ее отстраненная собеседница только покрутила вино в тонком бокале и слегка улыбнулась.

– Так это я совсем не про фильм. Я про вашего спутника. Стоит ли так изводиться по поводу, в сущности, заурядного экземпляра? Нет, вкус я ваш не упрекаю. У каждого свои прихоти. Но есть же какая-то мера, свыше которой неприлично расходовать себя на мужчин. Эдак всю душу на них вымотаешь. И зачем, спрашивается? Можно ведь щелкнуть пальцами, и он пресмыкаться будет, каблуки вам вылизывать. Вы с ним поиграете, пока эти глупости сами не выйдут из организма, а там пусть юноша дальше упивается своими клубами и вернисажами.

В продолжение своей речи незнакомка и не думала глядеть на Софию, поскольку, видимо, заверть пузырьков в ее бокале была зрелищем позанятнее, чем растерянная дурочка с голыми плечами, каким нет числа в истории межполовых недоразумений. А вот растерянная дурочка больше не могла игнорировать собеседницу.

Высокая, статная. Линии спины и шеи словно выверены архитектором. Черное платье облегает крепкое поджарое тело. По плечу вьется уродливый шрам в память о плохо и долго сраставшейся ране. Движения рук и головы так степенны, что можно подумать, будто на незнакомку действует более сильное гравитационное поле. Тонкие брови. Опаловые льдинки в прикрытых глазах. Жесткий абрис губ.

За исключением матери, которую София не помнила, девушка прежде не видела ведьм. А если и видела, то не знала об этом. И все же в этот момент у нее не осталось сомнений в том, чьего общества она непрошено удостоилась. Происшествие в кинозале, разлучившее их с Клодом-Валентином, вероятно, не было таким уж случайным. По какой-то причине женщина в черном захотела сесть рядом с Софией – должно быть, так проще читать чужие мысли! – чтобы теперь вполне злоупотребить своим вероломным превосходством, уязвляя девушку в ее болевые точки.

Выходит, что, пока она терзалась своими банальными переживаниями, ее пристально изучали эти искушенные опаловые глаза. Нехорошо. У ведьмы и так перед нею слишком большое преимущество, и значит, единственный способ его поколебать – это намекнуть ей, что и София не безоружна, что давно разгадала ее игру и предвидит следующий ход.

– Предлагаете мне помощь? – осведомилась София будничным тоном.

– Где бы мы были, если бы не помогали друг другу? – посмотрела ведьма на девушку, словно всерьез ждала конкретного ответа, и улыбнулась.

Ведьма улыбнулась, и мимолетная теплота, похожая на отблеск от вороха рдеющих углей, тронула ее черты. Это длилось считаные мгновения, но София, к своей досаде, почувствовала, что желание соревноваться в проницательности покидает ее. Она почти с сожалением произнесла запальчивые слова, заготовленные еще против той, прежней ведьмы, не обогретой теплом собственной улыбки.

– Спасибо, но надеюсь, что справлюсь сама. До сих пор мне как-то удавалось заводить отношения с мужчинами, не прибегая к колдовству. Говорят, я недурна собой.

В глазах ведьмы взвились опаловые искры. Она совершала глоток из бокала, но тут ей пришлось прерваться и срочно зажать рот ладонью, чтобы избежать утечки вина на платье. Задушив судороги смеха, она отставила бокал, отерла выступившие слезинки и протянула Софии руку.

– Меня зовут Марина. Признаться, я и сама считаю, что если уж околдовывать мужчин, то только затем, чтобы проще от них отделаться. А то жалко их, столько мучений каждый раз. Но уж, конечно, я бы не посмела прерывать вашу вечеринку из-за подобных пустяков. Вы не против, если мы немного прогуляемся?

София поискала глазами Клода-Валентина и увидела, что он в той степени вовлечен в какую-то дискуссию, когда уже начинают подносить к носу оппонента указательный палец. Девушка опустошила свой бокал, наведалась в туалет, удостоверилась перед зеркалом, что источает соблазн и неприступность, и, воссоединившись с Мариной, покинула зал. Прощальный стук ее каблуков о паркет прозвучал, как обратный отсчет перед возмездием небес. По крайней мере, так показалось самой Софии.

Внизу, принимая свое пальто из рук гардеробщика, она уже не так спешила, в своем долготерпении давая Клоду-Валентину последний шанс нагнать ее и умолять остаться. Но есть души, чье падение необратимо, ибо они сами не желают воскреснуть к свету. Никто не преследовал Софию.

На улице Марина закурила.

Они пошли по мокрой после дождя брусчатке мимо старинных фасадов и оград, отмеченных через каждые полсотни шагов мемориальными досками. Подстраиваясь под их темп ходьбы, к ним то и дело присоединялись их отражения в витринах, потом надолго пропадали, казалось насовсем, потом снова выныривали по ту сторону магазинного стекла, немногословные, укрепленные в ведьмовской солидарности. Пахло сырым камнем, сигаретами, выпечкой.

На очередном перекрестке Марина резко остановилась, отбросила окурок и обхватила Софию за плечи. Прежде чем девушка успела воспротивиться, ведьма лизнула ее в лоб и сплюнула себе под ноги.

– Выкиньте же его наконец из головы. Мне нужно, чтобы вы ясно соображали, понятно?

София кивнула, оторопело поглядывая, как прохожие при виде них спешат перейти на другую сторону улицы. Она и сама была не в восторге от примененного к ней колдовства, но вытирая со лба слюну посторонней женщины, девушка действительно почти не думала о своем несбывшемся ухажере.

– Кажется, эпизод, имевший давеча место в клубе «Чумной барак», вас несколько оттолкнул от нашей эхм… корпорации.

София вспомнила удушливую помесь запахов спиртного, пота и непристойности в гримерной Соломона Лу. Марина повернула в направлении бульвара Гвардейцев. Ветер задул им в лицо.

– Соломон ведь ждал вас вчера в отеле «Монсальват», как вы и условились.

– Ничего мы не условились. Я предупреждала, что не приду.

– Не переживайте, я не стану доказывать, что ваше упорство в целомудрии отдает средневековьем. Я даже не стану вам внушать, что ради того, чтоб стать невестой дьявола…

– Так все же невестой или шлюхой?

– …Что ради этого можно бы и стерпеть некоторое вторжение в вашу сексуальную повседневность. Тем более что, судя по всему, в нее давненько как следует не вторгались. А иначе откуда столько сарказма?

София втянула голову в плечи, жалея, что на ней нет доспеха-невидимки. Вроде бы рыцари сейчас используют такие, если верить телевизору. Опустить бы забрало и сквозь прорези в шлеме подсмотреть, кого из прохожих достигли новости из ее половой жизни. Но чудесных маскировочных доспехов на ней не было, и она предпочла не отрывать глаз от мостовой, чтобы не встретить чей-нибудь заинтригованный или, что еще хуже, сочувственный взгляд.

– Если хотите знать мое мнение… – произнесла после паузы Марина и, не утруждаясь заполучить от Софии согласие, продолжила: – Ухлестывания одногруппников наводят на вас тоску. С ними все ясно. А вас потянуло к кому-то, кто способен вас понять, хотя вы сами себя не понимаете. Потому и потянуло, что не понимаете. И вот вы почуяли родственное существо в этом своем… Клоде-Валентине. Одно имя чего стоит! Все равно что изысканный десерт со взбитыми сливками. Пожалуй, он и в самом деле не такой, как все. Учтивый, начитанный. Ищущая натура. Но знаете что, душа моя? Цените посредственность, она надежнее. У этих ищущих натур часто бывают неаппетитные тайны.

София не выдержала.

– Пожалуйста, госпожа чародейка! Может, вы ждете, что я буду просить у вас мудрости, или власти, или сокровищ. Но я прошу только одного: говорите потише! Неужели всю улицу необходимо посвящать в мою личную жизнь?

Марина остановилась, озадаченно хмурясь, словно не понимала, кого или чего здесь можно стесняться. Словно по обе стороны от них шли по своим делам не люди, а овцы с коровами.

Поджав губы, ведьма открыла сумочку и принялась в ней что-то искать. При этом на лице ее было такое скептическое выражение, будто она исполняет прихоть слабоумного.

– Разумеется, я всегда хотела девочку, – сообщила Марина, не прекращая поисков в недрах сумочки. – Долго не могла забеременеть, а когда все-таки удалось, то родились двое мальчишек. Будто это само по себе не было прискорбным, так еще у обоих выдался на редкость сволочной нрав. Часами могли орать, прежде чем засыпали. Пробовала им петь колыбельные, баюкать. Но это же свихнуться можно. Поверьте, ведьма найдет чем заняться вечером, вместо того чтобы ублажать маленьких неблагодарных стервецов.

Марина замолчала, чувствуя, что повествование не дает ей должным образом сосредоточиться на поисках. София не рискнула уточнять, сколько ведьме лет и что стало с ее сыновьями.

– Нашла! – Марина предъявила стеклянный фиал, заполненный прозрачной фиолетовой жидкостью. – Моя собственная рецептура, даже патент есть. Одна капля этого зелья – и все живое вокруг засыпает. Как в той сказке. Эффект длится несколько часов. Но на нас с вами препарат не подействует.

Завершив на этом экскурс в историю своего изобретения, Марина осмотрелась, размахнулась и бросила фиал на середину улицы. Стекло лопнуло от удара о мостовую.

– Остальную работу сделает ветер. Когда я получила первую порцию зелья, то была уверена, что больше никто не захочет укладывать детей спать, как раньше. Но очередей из замученных родителей я так и не дождалась. Очевидно, кому-то нравится гробить себя у вечно хнычущей колыбели. Это какой-то эволюционный механизм, бесполезно с этим бороться.

Между тем вокруг стало происходить неладное. Мужчины и женщины, только что спешившие мимо, замедляли шаг и, пройдя еще немного, останавливались. Казалось, это время сделалось более вязким, сковывая бодрый человеческий поток до тех пор, пока не наступило полное замирание. Но время было ни при чем. Ветер по-прежнему ерошил кроны платанов, хлопал полотняными навесами кафе и полоскал гирлянды флагов над головой. В витринах переливалась разноцветная подсветка, а с соседних улиц доносились обрывки музыки и автомобильный гул. Мир не застыл. Оцепенение коснулось только людей, а конкретно тех из людей, кто имел оплошность оказаться рядом с ведьмой и не почуять угрозы.

Разговоры смолкли, распавшись на невнятное бормотание, всхлипывание и храп. Прохожие заснули в тех же позах, в которых их застигло действие зелья. Кто сидя, кто стоя. Кто запрокинув голову, кто уронив ее на грудь. София медленно осмотрелась. Всю улицу заполняли странные покосившиеся фигуры, которые пошатывались, изредка вздрагивая, но так и не теряли равновесия. Чьи-то глаза остались незакрытыми: их взгляд, обращенный в никуда, слишком напоминал другой погасший взгляд, который девушке довелось увидеть два дня назад в заколдованном доме.

Глядя на эту галерею живых изваяний, София вновь задумалась о несчастных двойняшках, которых Марина не желала баюкать. Если ведьме было невдомек, что могло оттолкнуть начинающих родителей от ее препарата, то девушка не вызвалась бы ей объяснять.

– Надеюсь, – обвела рукой улицу Марина, – так вам будет спокойнее. Теперь можно не волноваться о посторонних ушах.

София опять нашла, что вернее будет промолчать, хотя спокойнее ей не стало, нет.

Они оказались возле деревянного киоска, в котором заснувший лавочник готовился отпустить заснувшему покупателю дымящуюся лепешку, начиненную мясом и овощами и только что отнятую от жаровни.

– Все эти креветки, паштеты… – нахмурилась ведьма, – разве это еда? Такое чувство, будто воздуха наглотался. Может, вычурным снобам вроде вашего Клода-Валентина такое и по душе, ну а я предпочитаю мясо и хлеб. Простой честный паек тружеников и солдат.

Марина высвободила лепешку из рук лавочника, занесенных над прилавком, и крупно, по-мужски откусила. Законный получатель лепешки, которого Маринино колдовство застало в середине сделки, порывисто вздохнул во сне; из уголка приотворенного рта показалась ниточка слюны.

– Не заблуждайтесь, моя дорогая, на свой счет. А то еще решите, чего доброго, что мы только и ждали вашего пришествия. Что вам позволительно оскорбить Соломона Лу отказом, и мы это стерпим, лишь бы вы к нам примкнули, а то и возглавили наши ряды. Когда Соломон рассказал мне, чем закончился ваш визит в «Чумной барак», я чуть было не сказала: ну и пусть. Если у девочки какие-то экзистенциальные капризы, что ж, ее право. Прошли те времена, когда нас было так мало, что мы нянчились с каждой, у кого были малейшие зачатки магических талантов. Но вы, София, искупили свою бестактность. Вы правильно сделали, что позвонили Соломону и рассказали ему о трупе в особняке на улице Волопасов. Бедняжка Мария! Она бы тоже была вам благодарна. Если бы не вы, то в руки полиции попало бы некоторое имущество, а это доставило бы нам серьезные неудобства. Но вашими стараниями мы успели его своевременно переместить. Поэтому предлагаю начать все заново. Дадим друг другу еще один шанс?

– Марина, я рада, что смогла вам помочь. Но мое отношение не изменилось и не изменится. Я не собираюсь раздвигать ноги перед господином Лу. Если все сводится к этому, то не вижу смысла нам дальше разговаривать.

– И все же вас что-то привело на улицу Волопасов. Стало быть, вы не спешите отречься от своих ведьмовских корней. Так какой у вас план?

– Плана у меня нет! Как быть со своими корнями, я еще не решила! Просто есть мнение, что не каждой ведьме так уж необходимо это ваше посвящение.

Марина хмыкнула, не спеша прожевала очередной кусок лепешки и отерла рот салфеткой.

– Инфантильное поколение. Слишком сытое, непуганое. Образованию не доверяете, работой брезгуете. Все подались в какие-то вольные искусства, поиски себя, как будто надеются найти что-то неслыханное. Хоть детей не рожай, дай только самовыразиться. О смерти забываете, о наготе своей. И все от самомнения. Так и уйдете ни с чем, словно вас никогда и не было. Ну, на остальных людей мне, положим, наплевать. А вот вам, София, предлагается безотлагательно повзрослеть.

Ведьма показала остатком лепешки в начало улицы.

– Пешеходная зона тут была не всегда. Раньше транспорт ходил. А одним из видов транспорта была деревянная телега, выстланная соломой. На соломе возили ведьм. Возили по всему городу, а конечная остановка была на площади Роз. Там ведьм сжигали на костре. Это в прошлом. Но мы и теперь не в безопасности. Положение дел таково, что я не могу позволить необученной и непосвященной недоведьме заигрывать с магией вслепую, в одиночку.

– Кто не с нами, тот против нас? – подсказала София.

– Вот еще! Ведьма никогда бы такое не сказала. И все же перед лицом угрозы те, кто колеблется, сами представляют угрозу.

Девушка почувствовала усталость и раздражение. Не многовато ли сознательности требует Марина от необученной и непосвященной недоведьмы?

– О какой угрозе мы говорим?

Ведьма покачала головой.

– Это пока что вам рано знать. А вот ваша подруга уже знает о нас слишком много. Уж простите за подобную вульгарщину.

– Подруга?

– Не юлите, София. В доме на улице Волопасов вы были не одна. Если уж на то пошло, вы обе наследили там достаточно. За вами нам тоже пришлось подчищать. Но сейчас не об этом. Подержите-ка! – Марина вручила Софии истекающий соусом остаток лепешки, а сама, обтерев пальцы, вновь раскрыла сумочку.

На этот раз долго искать не пришлось. Ведьма извлекла небольшой предмет, напоминающий будильник с заводным механизмом, но вместо циферблата со стрелками оснащенный руническим диском. Она передала его девушке в обмен на свое трофейное кушанье.

– Считайте это пригласительным на две особы. Для вас и для вашей знакомой. Завтра вас будут ждать на одном закрытом мероприятии. Боюсь, что отказ не принимается. И это я не в смысле гостеприимства. Если хотя бы одна из вас не придет, то следующая наша встреча может пройти не столь дружелюбно.

– Вот эта коробочка и есть пригласительный?

– Если хотите быть дотошной, то это музыкальная шкатулка с детонатором и портирующей матрицей. Осторожно! Постарайтесь не уронить, пока я рядом. Крутить ручку завода пока что тоже преждевременно. Да, с помощью этой вещицы вы кое-куда попадете.

– Так что за мероприятие? – спросила София, бледнея и чувствуя, как сводит ее потные пальцы, стиснувшие шкатулку.

Ключей от двери, ведущей на крышу, господин Одиц не хотел давать, пока юная госпожа Верна не сказала, что им надо посмотреть одно астрономическое явление, которое бывает единожды в сто лет и у древних имело мистический смысл.

– Это нам для университета, – прибавила изощренная во лжи София.

Господин Одиц, который ограничил свое образование ранними классами средней школы, обмяк при слове «университет»: чуть не благословляя, отдал девушкам ключи, сказал, что и от подвала даст, где есть зачатки плесени, напоминающие своими очертаниями лик святого Варсонофия, – не нужно ли им для изучения? Научив девушек, как не упасть с крыши, он отбыл в свое помещение и там предался умилительной думе о том, что не зря, значит, вкалывал на фабрике все свое послевоенное детство; что сиротствовал, голодал и недосыпал у станка именно ради этого: чтобы страна оправилась от Великой Резни, чтобы рождались дети, а молодежь могла учиться наукам, у кого к чему лежит сердце, да, и даже барышни, а почему нет. А он уж и не чаял застать. А ему что? Лишь бы вспомнили старика добрым словом.

София и Саския вышли на крышу. Ветер набросился на их прически, словно полтергейст, вселившийся для разнообразия в их волосы, а не в чью-нибудь кухню, но от того не менее истребительный. Обе девушки скрестили руки на груди, пряча пальцы под мышки. Может, днем и было жарко, но в сумерках октябрь уже не скрывал своего прохладного нрава. Под взглядом подруги София только пожала плечами: Марина специально оговорила, чтоб никаких пальто и свитеров.

Внизу янтарно дотлевал вечер понедельника, благословенное ничье время, когда кесарю уже отдано кесарево, и отдано, кстати, незадолго до обеда, но еще не пора отдавать Богу Богово или, по крайней мере, не пора еще сокрушаться, что Богу так и не отдал ничего, а только подвинул вперед очередь из домашних дел. Или даже и того не сделал, потому что просидел перед телевизором; но, пока длится этот вечер, – ни раздумий, ни сожалений, только приятная оцепенелость уставшего организма, размытые улыбки за соседними столиками и холодное пиво, грозящее выйти через горлышко бутылки.

– Вот бы просто быть там внизу со всеми. – Саския подняла воротник. – «Наслаждаться благами нормальности», как говорит Дана. Живут же одни спокойно, не дергаются, по сторонам не заглядываются, аренду платят вовремя. Пища у них умеренная, секс умеренный, вранье умеренное. А других почему-то вечно сносит к опасной окраине. Какого черта мы делаем на крыше?

София осторожно обхватила подругу за плечи и почувствовала, как та мелко дрожит.

– Мне самой страшно. Но знаешь, я не думаю, что нам угрожает настоящая опасность. Я не думаю, что это ловушка. Марина – странная особа, но ее послушать, так это они нас должны бояться. Мне и совестно, что я тебя в это втянула, и радостно, что ты со мной. Одна бы я точно не пошла.

– Да все нормально, детка. Просто здесь чертовски холодно. Давай уже начинай ворожить, пока мы не околели совсем.

София сняла со спины рюкзак и, расстегнув молнию, извлекла из него диковинное подношение Марины.

Что там говорила ведьма?…

«Выберете с подругой любой высотный дом. Главное, убедитесь, что в доме имеется лифт. Если он вдруг не работает, не страшно. Так даже лучше. Разве что наверх придется подыматься пешком. Проберитесь на крышу. Тут основное условие – сделать это до полуночи, потому как данный вид магии имеет весьма ограниченный срок годности. За минуту до полуночи поверните ключ в шкатулке до упора, чтобы завести механизм. Заиграет мелодия, но слушать ее до конца не нужно и даже опасно. Как только услышите музыку, поставьте шкатулку на пол – или на любую другую поверхность, смотря что там будет, на крыше. А сами – как можно быстрее возвращайтесь в здание и вызывайте лифт. Даже если он до этого не работал, то сейчас должен заработать. Несколько секунд роли не играют, но делать все нужно в темпе. Запомнили?»

София сверилась с часами. Стиснув коробку так, что побелели пальцы, – только бы не уронить! – она несколько раз повернула ключик завода. Деревянные стенки шкатулки завибрировали, когда упрятанный внутри механизм стал раскручиваться, обдавая девушек кроткими звуками незнакомой мелодии. Но это не было механическое блямканье, трогательное в своей простоте, которым отзывается металлическая гребенка, задеваемая при обороте цилиндра железными колышками. Звук шел даже не из коробки. Вместо этого самый воздух вокруг задрожал, будто на крыше играл целый оркестр, бестелесный и невидимый, но вобравший в себя и струнные, и ударные, и духовые инструменты. Поначалу робкая и серебристая, мелодия наливалась силой, крепла, словно струны становились толще и туже, а флейтам на подмогу пришли трубы, сделанные из костей драконов.

– София, чего мы ждем? – Саския, бледная и четкая в свете луны, в который раз убрала с лица волосы, не уставая проигрывать ветру.

Все еще не оправившись от замешательства, София поставила шкатулку на пол. Пора было идти. Уже у выхода девушка обернулась, рассчитывая, что бесплотные музыканты вот-вот покажут себя, – будто нельзя было приступить к этим пронизывающим аккордам и сохранить инкогнито. Но на крыше было по-прежнему пусто, лишь музыкальный ящичек зиял на голой поверхности как нечто, к чему не следует прикасаться и о чем нужно известить блюстителей правопорядка.

Девушки сбежали по лестнице. София несколько раз утопила кнопку лифта. Двери с шорохом разъехались в разные стороны.

«Музыкальная шкатулка откроет проход в заповедное место, которое в наших гримуарах называется шабаш-зоной. Но между собой мы зовем его просто… Хотя нет, пожалею ваши пуританские уши. В прежние времена вам бы пришлось прыгнуть с вершины башни, а теперь, чтобы переправить ведьму в „шабаш-зону“, сгодится и кабина лифта. Когда окажетесь внутри, дождитесь, пока закроются двери, или нажмите кнопку закрывания дверей. После этого нажмите еще одну кнопку – связи с диспетчером. Если вы не слишком промедлили и музыка на крыше все еще играет, то вы услышите голос демона…»

– Назовите себя.

– Э… – Оглянувшись на Саскию, София наклонилась к переговорному устройству. – София Верна… недоведьма.

Вообще-то девушка не планировала сродняться с гадким Марининым словечком. Она сама не ожидала, что вспомнит его и тем более что оно придется ей по вкусу – как эмблема вызова, упорства в своей неполноценности. Но лучше уж так, чем быть одной из них, решила София.

– Саския Симплерати, – торопливо произнесла Саския, надеясь, что демон не успеет уловить азарт неповиновения в голосе подруги. Софию же она наделила взглядом, который говорил: «Послушай, недоведьма, я буду признательна, если для самоутверждения ты используешь другую возможность. Например, когда меня не будет рядом. А сегодня давай постараемся просто остаться в живых?»

– Вы есть в списке. Добро пожаловать, – отозвалось переговорное устройство.

Где-то наверху лязгнули стальные тросы, и кабина лифта пришла в движение – во всяком случае, должна была прийти, хотя судя по обычным вестибулярным ощущениям, могла и по-прежнему стоять на месте: если какое-то движение и чувствовалось, то только благодаря нарастанию гула, в определенный момент распавшемуся на отдельные голоса и звуки музыки.

– Первый раз, девушки? – спросил демон.

– Первый! – выпалила Саския, опережая Софию с ответом. – Какие-нибудь рекомендации?

– Главное – не потерять себя.

Снова едва ощутимый толчок то ли сверху, то ли снизу; двери лифта открылись, впуская в кабину упругую волну теплого ветра, пропитанного запахом моря, сочной листвы и нагретого камня. Кожа под одеждой стала мгновенно влажной, а в лицо ударило столько света, сколько Софии едва ли доставалось хоть раз за ее городскую жизнь. Все-таки город, защищая нас от совершенной тьмы, взамен скрадывает и предназначенный нам свет. Девушки сделали несколько шагов вперед, и света стало еще больше – после полуночного сумрака на крыше это было все равно что впервые открыть глаза, только что покинув утробу матери.

Впрочем, свет был мягким, даже мглистым – но казалось, он шел отовсюду. Над ними сомкнулось непрозрачное фиолетовое небо, какое предвещает летнюю грозу часу в шестом или седьмом вечера, хотя сейчас была ночь и середина октября; невидимое солнце, будто растворенное в воздухе, лежало розово и оранжево на глянцевых гранях каменистой гряды, тогда как другие участки пребывали в густой фосфоресцирующей тени.