Текст книги "Свеченье слов"

 
Что, день, несешь мне вместо ночи?
Твой замысел велик, а я порочен.
За то, что растоптал с утра росу,
Я пополудни наказанье понесу.
Дремотою охвачена душа,
Живущая лениво, не спеша.
Ей чудилось, что прошлое приснилось,
Но этим ничего не объяснилось.
Луч утренний беззвучно лился в окна,
Ночных видений уменьшая вес.
Я не дышал, от ужаса не вздрогнув,
Опять почувствовал все тот же лес,
Опушку, ждущую меня для поглощенья,
Овраг, где, верно, притаился враг,
Не ведающий слова снисхожденья.
Он серый волк, а может, серый рак.
А ну его, пускай он поджидает.
Беспечному, мне больно и легко,
Свободу я сжимаю – обжигает,
Ее запрещено хватать рукой.
А если я отпущен на поруки,
Зачем терзать бессмысленно меня?
Так жаждет смерти барина прислуга,
Теряя жизнь, но не теряя дня.
…То чувствуя себя, то позабыв,
Я пробираюсь молча через поле.
Лес по́боку. Как будто бы я жив.
Еще чуть-чуть, и выберусь на волю.
И в подтвержденье ветер щеку гладит.
Откуда он, где начался, и кто
Его послал? Какого Бога ради?
Я ни при чем, я заслужил не то.
Я жить хотел легко, не беспокоясь,
И кланяться своей свободе в пояс.
Я думал искренне, что рада мне
Трава, когда ее ногой сомну
И так же радостно ее прославлю
(На всякий случай, думал, что исправлюсь).
Я спотыкаюсь. Нет, иду. Куда?
Сейчас придет карающий удар.
Кругом молчанье, чудятся призывы.
Во мне? Извне? Ищите, коли живы.
 

Вошли слова…

             …Вошли и вышли.

По выходе никто б их не узнал,

Как девушек…

Б. Пастернак

 
Завтра не то, что сегодня,
Утро вечера мудрей.
Ночь расчетливо, как сводня,
Притаилась у дверей.
 
 
До бедер волосы распустив,
Вошли обнаженные мысли.
Одна из них, усевшись на стих,
Осталась. Другие – вышли.
 
 
Ты соблазнительно тиха,
Из категории красавиц —
Сама уже часть стиха —
К таким не прикасаюсь.
 
 
Ты – незаслуженный подарок.
Такая трепетная мысль,
Как потухающий огарок,
Как облако из мира тьмы.
 
 
Туда вернешься ты загадочно,
Начало смуте положив.
Останусь я не весь – остаточно,
Но как тяжеловесно жив!
 
 
Уж ты и не видна
От непрозрачных будней,
Что продолженье сна,
С глазами полным студнем.
 
 
Но слизь потом. Слова
Зачаты в мысли непорочно.
На ночь курьезную – плевать,
Ее стремление непрочно —
 
 
Своим чернеющим весельем
Она уж не грозит.
Сегодня горизонт застелен
Полотнищем из газет.
 
 
Мысли спят, морщинами
Скрыв вымысел ночной.
Они становятся мужчинами,
Они смеются надо мной.
 

Три маленькие поэмы

 
Я видел голубую дымку,
Но скрыло город море тьмы.
По дну бреду, как невидимка,
Среди теней глухонемых.
 
 
Под чернотой небесных глыб,
Внутри всеобщего кристалла
Огни Москвы угрюмо-вяло
Глядят в меня глазами рыб.
 
 
Идет движенье темноты,
Податливой, скользящей, сонной,
Как осязаемой мечты.
Везде шевелятся мильоны.
 
 
Во сне, сквозь мрак, летают люди,
Пока забыты их тела
В безумном еженощном чуде,
Когда оставлены дела.
 
 
О, потому деревья лучше,
Не знает сутолоки лес,
Бегущие друг друга души
Не заслоняют в нем небес.
 
 
И ночь в лесу легка тому,
Кто города признает зверство
И в чаще скроется. Ему
Земля представится невестой.
 
 
…На улицах асфальт лоснится,
И от земли я отлучен.
Хотя в нем что-то от темницы —
Частично город и смешон.
 
 
Тоскуют души, пляшет ветер,
Везде расставив свои сети;
Меня, как мелкую рыбешку,
Забросил с улицы во двор,
Где ироническая кошка
Со мной заводит разговор;
Я пролетаю в подворотню,
Где веют мусорные флаги,
Отбросы равны все и наги
И пахнет свежей подноготной.
 
 
И снова улица, проспект,
Реклама подмигнет неоном:
«Не доверяй. Во время о́но
Снаружи был другой аспект».
 
 
Никто ей на́ слово не верит,
Прочтет и свой резон измерит —
Вчера был пьян, сегодня трезв,
Чужой душе в потемки влез
 
 
И заблудился в ней, бедняга.
Извилины просторны там —
Слоняться можно по углам…
Уж лучше где-нибудь залягу,
 
 
Пока нечаянный прохожий,
Но непременно со свечой
(Других варьянтов быть не может),
Меня не тронет за плечо.
 
 
Свеча, конечно, на ветру
И освещает подбородок,
И глаз провал, и лба пригорок,
И вознесенье белых рук.
 
 
Он страшен мне и все же друг.
В нем что-то странное, другое,
И если не постигнешь вдруг —
Легко забудешь о покое.
 
 
Прохожий был как благодать.
Его мне не найти, он сгинул.
Хоть рядом был – не увидать.
Меня найдя, он тут же кинул,
Сидит, наверно, за углом,
Сторонним светится огнем.
 
 
Но за углом ведь ничего!
И ветер бьет в лицо ревниво,
В глаза бросая крошевó.
А стихнув, он смеется криво
И спину гладит мне игриво:
Вот, я тебя к стене прижму
И все, что есть, с тебя сниму!
 
 
На тишину сменяя визг,
Он скулы холодом сжимает,
Железо с крыш швыряет вниз,
Меня слегка приподнимает…
 
 
Но с ветром путаться устал я.
Ведь мне, летающему в снах,
В реальности ходить пристало.
А ветра ветреность смешна.
 
 
…Над этой местной суматохой
Восходит царственная ночь.
Свои тревоги, страхи, вздохи
Выносят люди тайно прочь,
 
 
Несут из дома угрызенья,
От них отстать не знают как,
К небесной мгле полны презренья.
«Фонарь горящий – это факт!
Прямой возможен с ним контакт».
Лишь Млечный Путь таит сомненья,
 
 
Держаться надо за дома,
Другая жизнь мелькает в окнах,
Она полна своих намеков,
Она запрятана в дурман.
 
 
Один фонарь бесстрастным взглядом
За мраком пристально следит:
«А ну, приятель, погоди,
Кто там с тобой плетется рядом?»
 
 
– О, нет, я здесь вполне невинно,
Задумался о суете…
Один я, никого не видно,
Как подобает в темноте…
 
 
Совсем один… а если нет?
Наверное, в сопровожденьи
Унылых душ, «долой скелет»
Сказавших зябко в этом бденьи.
 
 
Рассеянный, я не заметил,
Что шла за мной опять толпа.
Да разве уследишь за этим,
За нравом всяких подлипал?
 
 
Фонарь молчит. Иду-бреду.
Светло, как днем, а ночь в разгаре,
Ее конца я не дождусь.
Мне этот мрак опять подарен.
 
 
Он мой – ему принадлежу.
Допустим, власть его безмерна.
Но я в него гляжу, гляжу
И вижу холод и неверность,
 
 
Какой-то потаенный смысл,
Тяжелый сон души нечистой.
Недаром цвет у этой тьмы
Всегда густой и маслянистый.
 
 
Но вдруг становится как бархат
(В глазах того, где мало слез,
Кто без упрека и без страха
Сомненья новые принес).
 
 
…Ночь ускользает, но повсюду
Собой поверхности клеймит.
По одному уходят люди,
Приняв задумчивости вид.
 
 
Они торопятся к огню —
Инстинкт спасает от проклятья.
Свеча колеблется некстати,
Храня пред фонарем вину.
 
 
А я? Во мне, ребята, живость,
Интеллигентская стыдливость
И страх-восторг: все подожгу,
А если надо – подожду.
 
 
И буду ждать недели, годы,
Не отступаясь, не дыша,
На удивленье всем народам —
Проснись, славянская душа!
 
 
…Разбив вселенной бочки донце,
Промозглый сумрак, наконец,
Облило утреннее солнце.
Сурово, резко, как отец,
 
 
Оно окликнуло меня,
Объятого тенями ночи,
Что посинели от огня
Зари – и резануло очи.
 
 
О сны рассвета! Ярче яви,
Провалом памяти в душе —
Как долго травите меня вы
Своим таинственным клише…
 
 
Забуду все, в источник утра
Свою усталость погрузив.
От ночи день отъединив,
Шагну вперед. Упруго, круто
Дорога вьется.
                        Воздух новый
Вернет спокойствие и слово.
 

1967

1

 
Улица уходит вдаль,
Дом сливается с соседним.
Я не знал, мне очень жаль,
Вырос кактус многолетний
Там, за стеклами в окне.
Дом облезлый, отсыревший,
С трещиной по всей стене.
Жил там, в прошлом, глупый грешник…
А теперь он знает все.
Все грехи его в склерозе,
Губы алые, как розы,
Облепил сухой песок.
Нынче стал он царь пустынь,
Мозг засыпало до края.
И сказал себе: остынь!
Больше вместе не играю…
 

2

 
И опять дома кивают,
Шагом улица живет,
И мечты моей кривая
Огибает небосвод.
Там, за небом в белых перьях,
Может быть, иная стать.
Я тогда в нее поверю,
Как сейчас в отца и в мать,
Если будет там такое…
…Что смешно воображать.
Для картины общей стóит
Мысли всякие связать:
После смерти, без забот,
Встретит радостно, по-братски,
Кто-то вежливый и штатский,
Скажем, ангел-бюрократ.
Будет нежный и драчливый
Не на смерть, а на живот.
И поймешь, какое диво
Все, что есть наоборот.
Звон летающих тарелок,
Сон уютных душегрелок,
Кошек хор вольнолюбивый,
Ласка лапок пауков
И еще, на что нет слов.
 

3

 
Выясним потом. Пока что
Мы другое разглядим.
Улица, подобно мачте,
Закачалась впереди.
Кто там? Верно, соглядатай
Тех забытых, смутных дней.
Он как памятник из статуй,
Где одна другой гнусней.
Это правда. Вот и площадь.
Люди ходят (без меня),
Уподобившись теням.
Только бронзовая лошадь
День и ночь несет ЕГО.
ОН господствует над скукой,
ОН не знает ничего.
У него отсохли руки.
Почему передо мной
Он молчит, как часовой?
Современность беспардонно
Правит медной головой.
Безответно, умиленно
Я киваю, будто свой.
Я согласен, я приемлю
Мир таким, какой он есть,
И сырую эту землю
С постным маслом буду есть!
 

4

 
Дома, за семью замками,
Приоткрыв свое окно,
Буду жадными глотками
Воздух пить, как пьют вино,
Сладкое вино с огнем,
Кислое вино со льдом,
Водка-спиритус-душа,
На закуску ни шиша.
Локти с хреном на закуску!
И метеорит тунгусский.
Помните, Сибирь тряслась?
Это было как-то раз —
Жуткий катаклизм природный,
Не объяснить, не обуздать.
Мы от этого сегодня
Заберемся под кровать.
Там иллюзия пространства,
Там обещанный предел,
День вчерашний не у дел
(Странно только иностранцу).
Пыль скрывает дешевизну,
Старомодность – новизну.
Я шикарной этой жизни
Ни за что не изменю!
Под кроватью все устройства
Мне доступны. Я легко
Пальцем изучаю свойства
Паутин, щелей, винтов…
Страшно лишь одно: а вдруг
Сделают перестановку
И меня сочтут за труп?
А соседи? Вот неловко…
«Ишь разлегся, пуп земли!
Вон он, притворился мертвым,
А глядит нахальным чертом.
Мы ему помочь пришли,
Он же, видите ли, жив
И подводит коллектив!..»
Все ругают и честят.
Ты, как голый, замираешь
И руками прикрываешь
То, что видеть все хотят.
Ой, хотят! и голый ты
До последней голоты…
Только душу – если есть —
Не вытряхивай впустую.
Береги, как раньше честь
Сохраняли зачастую.
Если есть – вопрос ведь в этом.
С кончика иголки атом
Постараться не ронять…
Расщепленье в шею гнать!
 

5

 
Цельность в заблужденьи лучше
Мелкой правоты. Всегда
Всех педантов бесит случай.
А по сути – это дар.
Случай и занес меня
К дому, где пришлось, однажды,
Мне как следует узнать
Живших по соседству граждан —
Братство обреченных плыть
В захудалой лодке быта.
Но теперь они забыты.
Драма «быть или не быть»
Решена. Я переехал.
Прошлое как анекдот
С бородой. И я не тот,
И соседям не до смеху,
А до скуки и до слез.
Кактус мудрость им принес
Вместо виноградных лоз.
Светит острая игла,
Равенство внушает людям
И уверенность: «мы судьи».
 

6

 
Я смотрю из-за угла,
И мне кажется: удрал
От Ивана и Петра.
Не догонят. Кто-то рядом
Говорит мне: «Извините,
Я толкнул Вас грубо задом.
Вы меня уж не казните,
Я несчастный старичок,
Обопрусь Вам на плечо».
Одинокий, не забытый,
Безразличный, сам не свой,
Не голодный и не сытый,
Я киваю головой.
 

1968

 
Бетонный дом с железной крышей
Я издали впотьмах расслышал.
Такое всех сведет с ума.
Архитектура молчалива,
И только падая, дома
Трещат протяжно и пугливо.
А этот дом чернел и выл.
Он воплощеньем горя был.
Его Жилстрой отдал собакам,
Подопытным безродным псам
(Он, видно, людям вышел боком
И сдан науке в чудеса).
Дворняги, пудели, бульдоги,
Овчарки, таксы – в боксах; многих
Породу не определить.
Здесь разновидности собачьи,
Что человеческих богаче,
Всех, кто умеет лаять, выть
В мечте о вольной подворотне.
Теперь их дюжины и сотни
В большом концлагере собачьем.
В нем здравый смысл вполне утрачен,
Но окупил его с лихвой
Неутолимых мыслей вой.
Презренье людям оставляя,
Всю кротость вытерев, как грим,
Несчастные, покорность им!
Кому нужна свобода лая?
Не все от сытости звереют,
Не все молчат, когда тоска.
Свободу суке поскорее,
Щенок – ребенок, как-никак…
И вот рыдает дом надсадно,
Визжит бессмертная душа,
Что бесконечно хороша.
Не все в собачьем царстве ладно,
А вой растет на привязи
Цепной реакцией в ушах.
Не будет вам ревизии,
Людишки с этим не спешат.
Послушайте, ну, сколько можно!
Как долго будет плакать дом?
Ужель вмешаться не положено,
Вовек не грянет воли гром?
А ты, собака, лай, как можешь,
Ты голову собачью сложишь,
Но ухо всем дырявь опять.
Стихи – тебе (минут на пять).
 

1968

Стихотворения 1970-х – начала 1980-х годов

97

 
Здесь легче камню падать,
А приходится – лежать и жаждать.
Тяжесть разъединила все.
В ней
Единственная каменная страсть.
 
 
Притаилась в щели сороконожка-зен.
 
 
Простым распространением себя
Растение, своевременно-пространно,
Ветвистой отсебятиной,
Переплетением повторений,
Статистикой судьбы листвы —
Могилу семени от неба отделило.
 
 
На ветке дремлет птица-фен.
 
 
Камень проросло насквозь,
И стебель, изогнувшись, тронул мне бедро.
Ни потолка, ни стен.
Мир оперся на отсутствие
Твое сейчас, мое позднее.
Лишь облако напоминает нас с тобой (вид сзади).
Оно изменит форму на ни то ни сё.
 
 
Его обрамлет арка-сон.
 

1975

98

 
Раскрыв окно, как книгу первую,
Я рассмотрел в бескрайнем дне, вселенной больше,
Кристалл, заполненный
Всеотражающей любовью.
 
 
Но восприятие присвоено лишь раз.
Немо́той скованный, заботой ослепленный,
Собой припертый сам к себе —
Я пригвоздился к собственной судьбе.
 
 
То был необъяснимый зуд,
Тоска по хищнику небытия,
Готового к прыжку
В зияющей забывчивости скуки.
 
 
Ритм трепетал поблизости, повсюду.
Наружу рвался сжатый смысл.
Кроился образ без оглядки,
До ломоты в суставах слов.
 
 
Подобно молнии мелодий перелетных,
Заряд уже мерцал во мне —
В неведеньи души, томящейся
Отсутствием состава преступления.
 
 
Казалось, вдруг: навстречу
Пересекал всеобщую прозрачность
Всеотражающий – для всех себя
Открывший – ставший сам окном.
 

<1975–1976?>

99

 
Безмолвна форма, односущна.
Ее объятие формально,
Она закована в себя.
Немые речи непонятны —
Хотим себя отгородить.
Мучительным мычаньем признаем:
Зависимостью зависть рождена.
Последний выход – путь цветов.
Через него – к зерну,
Что пало в землю, услышало язык
И форму приняло молчания.
 

<1975–1976?>

100

 
День прогорел и стал прозрачен
словно башня под обстрелом
 
 
Фрески на клочьях стен стали частью
неба в дырах туч
 
 
На развалинах яйца в туго стянутом гнезде
в углу растрепанной листвы
 
 
Трехминутный птенец
синим языком требует справедливости
 

<1975–1976?>

101

 
Слышу —
Шаркнула в потемках тень —
Исчезла за притворностью привычки,
Скрылась в зеркале ума.
 
 
В коробчатом желудке дома,
Пружинным телом обойдя углы,
Навстречу тени с жаркими губами —
Сквозь плоскость минус-ничего
(Один толчок секундной стрелки)
Пройду внутри скульптуры.
Молчит нехлопнувшая дверь,
Бесцветно громоздятся вещи —
Грозятся мелочной опекой,
Темно без тени.
 
 
Хоть протяженность их конечна,
Синева твоих воззрений обожгла.
Отброшена вчерашним солнцем,
Ты, тень,
На тень?
 

<1975–1976?>

102. Конец музыки

 
Скрипки змеистой текучий порядок
Ласкает заушье,
Скользит по извивам членений,
Прудит поток неустойчивых вод,
Качаясь в зыби пауз,
Разъедает границы созвучий.
И вдруг атакуют беспечные темы —
Пускай в ограниченной сфере событий —
По-птичьи дырявят тягучесть
И мерятся силой
С масляным басом наставленных дул.
Но это недолго —
Пройдет, как ирония.
Ручьистых напевов стекает фривольность,
Развесились звуки последних стенаний.
Сгорчилась гармония.
Бесплодным призывам – конец.
Свинцовым аккордом упали
В разорванный бархат —
Футляр остановки.
 

1976

103. Фигуры на картине

 
Подчинились течению линии,
Развернули изящество поз.
По краям фиолетово-синие,
Как будто сожрали пуд роз.
 
 
Подавили вчерашнюю жажду,
Обеззвучили в горле крик
И с реальностью начали тяжбу,
У кого вместо двух ног – три.
 
 
Загордиться им есть с чего,
В мир уйти о четырех углах,
Фиговый лист беззастенчиво
Содрав, как парик свой Бах.
 
 
И так далее. Вечная жизнь вам.
Отражайте тенями людей.
Равнодушные к сплетням, призывам,
Улетайте к себе, в мир идей.
 

1976

104–110. Семь стихотворений о розе (1976)

1

 
Стихи закончив,
Стал я вроде розы,
Раздавшей ветру
Все, чем хвасталась.
А накануне, внимательно,
Перелистал я Книгу Роз
Ощупью, как слепой.
Вынюхал
Семь измерений розы,
Для памяти
По углам закруглений
Лепестки заклеил.
Не забыл о росе —
Ресницами поправил
Неточности положения капель.
Некоторые взял
Напрокат —
Для слез.
Облегчение было,
Но соли – нет.
 

2

 
Птицы мелькают,
Рвут мой сон в клочки,
Искры криков высекают,
Звезды ткут из шумов дня.
Задумана роза иначе.
Запах не щебет,
Лепесток не крыло.
Фигура пропеллера розу родила —
Вихрем скрутило измятую нежность —
Мечта о полете замедлилась,
Исчез упакованный смысл.
Под лепестками далекий
Летучий сон.
 

3

 
Роз не бывает много —
Роза всегда одна.
Невидимое раскрывание,
Один оборот лепестка —
Набор степеней и ступеней
Одного и того же цветка.
В закрытых ее объятьях
Недочитанность всех книг.
Розу из головы не выкинешь.
Бутон прорастет в груди,
Времени своему научит —
Который час, скажи?
Без полной розы лепесток.
 

4

 
Зеленое несварение
Лечил синевою и желтым
Художник
(Бурым еще, с отчаяния).
Спасение – в розе.
На месте сердечном
Она ароматом
Заменит пространство.
Забудешь на время
Зеленую блажь.
Последний осколок
Розового века
До упадка
Лепестков.
 

5

 
Глядеть на розу есть вопрос
К ее природе развращенной.
Ответ шипов хорош для сильных,
Слабым нужен лепесток.
 
 
Интимность бесполезна.
Оттенков нежные потуги
Ответят без обиняков:
Я красота и есмь.
 
 
Забывчивость богов, о роза!
От сброшенных одежд
Невинность облетает
До обнаженной пустоты.
 

6

 
Больше не осталось розы,
Только белые отпечатки
Собой смягчили землю.
Поэт, уставший от творения,
Открыл в себе
Местонахождение конца
И вкус к замене строк.
Цветы взаимозаменяемы —
Один поэт, другой поэт —
Букет таких же, облетевших,
Смягчить собою землю
Тайно жаждут.
 

7

 
Разметались,
Разлетелись по паркам.
Стихи поупрятались в ящики.
В памяти
Роза цветет —
В раскраске тоски
И в смущении слов,
В нежелании все
Принимать всерьез.
 

1976, Шотландия

111

 
А спрекаси зигалу,
Цю-Брюцану,
Штуфаре́ беза блевеза.
Запеленьки зульком пульком,
Гны флориза!
Фрища пупалида,
Шрыник трофася.
Гремез о т рот
Гры
Нтэ
Пка
 

Париж, 1978

112а. Любовь-story

 
Эй ты Запад
Запад
Дай мне денег
Дашь ведь
Dash it
Take it wrap it
Деньги капают
Build your future
Wall your past
На пропаганду ты горазд
Еще подкинь-ка
Money’s stinky
Take the stock
Запад-Запад я Восток
Между нами нет мостов
А только big bad boss
Я глиняный колосс
На тоненьких лапках
Wearing a napkin
Ты пузатенький жук
With a decadent look
И ляжки твои вызывают похоть
Get ready for a rocket
Засовываю по локоть
Ослабела экономика
Can not stomach it
Эй, listen East
Авангардист
Is it the West
Больше нет мест
 

112б. «Любовь» «story»

 
Эй ты Запад
Запад
Дай мне денег
Дашь ведь
Деньги капают
На пропаганду ты горазд
Еще подкинь-ка
Запад-Запад я Восток
Между нами нет мостов
А только я глиняный колосс
На тоненьких лапках
Ты пузатенький жук
И ляжки твои вызывают похоть
Засовываю по локоть
Ослабела экономика
Эй, авангардист
Больше нет мест
 
 
Dash it
Take it wrap it
Build your future
Wall your past
Money’s stinky
Take the stock
Big bad boss
Wearing a napkin
With a decadent look
Get ready for a rocket
Can not stomach it
Listen East
Is it the West
 

<1981>

113

 
У крокодила
Взгляд как шило,
Very thick skin.
 
 
Ты потрогай, feel it,
Не беда, что режет-пилит —
Peel it, peel it!
 
 
Натуральный дерматин.
 

<1981>

114

 
Отщепенка-конформист
Disappeared in the mist,
 
 
Но продажно возникает,
Предлагает: can you buy it?
 
 
Колоссальное корыто
Развернула будто винт,
Shit и крыто
Shocking hint!
 
 
Mes enfants, don’t be excited,
И вообще, смеяться хватит,
Анекдот не нов —
It’s a wooden trough.
 

<1981>

115. Романс

 
Что дуешься в углу?
Perpetrating gloom
You are so sad
Уж лучше в сад
Сыграем в салки
Don’t be sulky
Игрушку дай
I better die
Ты очень наглый
And very ugly
Заманчивей приманки
Wiggly like a monkey
Sweat you are like honey
Сведущ наш механик
So ticklish your moustache
Люблю пикантный носик ваш
A blissfull evening
Ах, противный
You are sо lovely
Мы вместе плавали
 

<1981>

116

 
От водки полуподвешенные,
Женщины прыгали бешено
Из платий своих, будоража
Воображение мужчин до ража.
Те же толклись по углам,
Изобретая вигвам,
Куда бабонек не пущали,
Оставляя им, правда, щели —
Но они и туда могли.
Мужик становился пуглив,
Превращался в пиявку,
Багровел, толстел и тявкал,
Отвердевшие конечности
Прятал за беспечностью —
Наконец, прижатый фасадом,
А фасад бывал задом,
Если были неспарены —
Бежал как ошпаренный,
Бежал, натыкаясь на груди,
Забыв, что груди тоже люди,
Забыв про животы,
С которыми на ты —
Нежные, одноглазые,
В штаны давно не влазят,
Заполняют небосклон —
О трех китах разлегся слон
И дряблостью накрыл планету,
Мягкость есть, а тепла нету.
Спасение в угловатости,
А не в замысловатости.
 

Париж, 18 июня 1981

117. Олегия

 
Лежа на спине,
Я обменивался взглядом
С непонятным.
 
 
Без опоры —
Лишь затылок на траве.
Я был волчок,
И был крученый горизонт,
И солнца
Облаковращение,
 
 
А позади —
Пугающий зрачок
Расплющенных небес
 
 
Задолго до меня
Утратил интерес
К моей загадочной персоне.
 
 
Я обращался к дереву и детям —
Их непонятность утешала
Близостью и меньшими масштабами,
 
 
Серьезность в них смягчалась
Запасом простодушья
И камерным движением —
 
 
Как в знаках препинания
Пророческих сентенций,
В них был покой.
 
 
Я разгонялся к дальним горизонтам,
Туда, где крался самолет
И ветер гладил сам себя,
 
 
Туда, где ледяным огнем
В измятой облачной постели
Закат пылал высокой страстью.
 
 
Тяжелое пространство
Неторопливо, гипнотически
Стирало всякие детали.
 
 
Планета думала о солнце,
И мысли робкие, большие
Глотала жадная луна.
 

18 июля 1981