Текст книги "Имитатор. Книга третья. Оправдание невиновных"

Опер пребывал в радостно приподнятом состоянии духа, Арине даже подумалось – не выпил ли? Но – с утра пораньше? Да и не склонен Молодцов к злоупотреблению – по праздникам может любого перепить и даже язык не заплетается, а в прочие дни – ни-ни.

– И тебе не хворать, Иван Сергеич! Ты чего к нам? Так забежал али по делу какому?

– По делу, матушка следователь, по самому что ни на есть делу. По твоему, между прочим, иначе чего б я под твоим кабинетом торчал.

– Ну заходи, – пригласила Арина. – Хотя… я ж только из отпуска, никаких поручений операм вроде еще не успела расписать.

– Вот! – он воздел глаза к небу. – Пока некоторые отдыхают по самое не хочу, другие работают по самое не могу. Подарок у нас для тебя, Арина свет Марковна. Как раз к твоему возвращению объявился. Очень, я считаю, удачно.

– Подарок? – изумилась она.

– Подарок-подарок, прямо самолучший. Так что нечего в кабинете штаны… а, ты по случаю первого рабочего дня в юбочку, как приличная девочка, оделась? Все равно: нечего юбку на стуле протирать, поехали?

– Куда поехали-то? Что стряслось?

– Что ты нервная какая? Как будто не отдыхала, ей-богу! Ах да, наслышаны, тебя ж заставили в телевизоре выступать.

Арина понимала, что Молодцов явился не просто так, но все-таки начала сердиться:

– Да черт с ним, с телевизором, говори быстро, в чем дело.

– В чем, в чем… Я-то думал – привезу Арину Марковну, будет ей сюрприз. Ладно, ладно, докладываю. По мошенничеству искала подозреваемого?

– Ну… – Арина нахмурилась, еще не веря в удачу. – Ой, Ванечка, миленький, неужели?

Дело о мошенничестве лежало в приостановленных – до задержания подозреваемого. Надежды на что, впрочем, было совсем немного. Эпизодов в последнее время не прибавлялось, только предыдущие жертвы звонили регулярно, требуя найти, покарать и, разумеется, вернуть их «кровные». Жертвы! Арина не уставала удивляться, как люди на столь явный «развод» ведутся? С другой стороны, на «нигерийские письма» и прочие «лотереи» тоже ведь не марсиане ловятся. И деньги мошенникам отдают собственноручно, а после приходят и плачут: помогите!

Суть дела была проста, как грабли: элегантный представительный мужчина снимал приличную квартиру – и начинал ее продавать. Вроде как риэлтер он. Приводил потенциальных покупателей ознакомиться с «товаром», договаривался о времени окончательного заключения сделки и… брал аванс. Небольшой, для «обозначения намерений» и в компенсацию, так сказать, за его риэлторские услуги. «Продать» одну и ту же квартиру он ухитрялся десяти, а однажды даже семнадцати страждущим. После чего исчезал со всеми авансами – и снимал следующую квартиру. Доказательств набралось более чем достаточно – включая отпечатки пальцев хитреца и даже фото, сделанное случайно одним из «покупателей». Плюс целая коллекция визиток с разнообразными именами. Не хватало одного – самого «умника». Почуяв, что на него охотятся, мошенник затих. Залег, что называется, на дно. Сама Арина, впрочем, была почти уверена, что скорее всего ушлый персонаж успел сбежать и теперь греется на каком-нибудь дорогом курорте. Вот и ищи его от Турции до Бразилии, включая Флориду и Канарские острова.

Не успел, значит… Но какие же ребята молодцы – отыскали гада! Как только ухитрились!

– На радостях прощаю тебе «Ванечку», – строго заметил Молодцов, – но насчет неужели – это прямо в точку. Поехали, по дороге расскажу, такой анекдот вышел, цирка не надо.

Ванечкой Молодцова называть позволялось лишь обожаемой его супруге. Но сейчас опер излучал удовлетворение по поводу финала безнадежной истории, так что «Ванечка» сошел Арине с рук.

– Куда едем? – весело уточнила Арина, устроившись на пассажирском сиденье потрепанной, но чистенькой молодцовской «калины».

– В ИВС, матушка моя. Подозреваемого твоего оформлять, чтоб все как положено. Ну и допросить сразу сможешь, он сам, похоже, в шоке от неожиданности.

– Да уж, действительно, сюрприз. Как?!! – Арина вытаращила глаза, демонстрируя степень своего изумления.

– Ой, цирк, – хмыкнув на простершуюся впереди пробку, Молодцов свернул во дворы. – До сих пор смешно. Патрульные в «Империи», ну, знаешь, торговый центр на Юбилейной, щипача на кармане взяли. Давай его вязать и в кутузку тащить. Ну и потерпевшего, само собой. А тот мнется, как девка на первом свидании – да нет, да я не могу, да я тороплюсь и все такое. Важный такой, ну прямо весь из себя солидный человек. И вообще, говорит, бумажник-то мой цел в итоге, так что спасибо, господа полицейские, за отличную службу и до свиданья. И тут один из патрульных повнимательнее к потерпевшему-то присмотрелся – что-то, потом говорил, рожа мне его знакомой показалась. Мы ж ориентировку-то рассылали, помнишь? Но, заметь, сработал парень очень грамотно, теперь же все адвокатскими закорючками пуганые – пришьют превышение, век не отмоешься. Так что кидаться на гражданина не стал, а молвил ему – уже посуровее – что это вы, говорит, господин-товарищ, странно себя ведете? Не по-граждански. Знаете, говорит, что такое воспрепятствование осуществлению правосудия? До трех лет, между прочим.

– Иван Сергеич, что за бред? – фыркнула Арина. – Нет, ну есть двести девяносто четвертая статья, но когда ты с ее применением в последний раз сталкивался? А уж до трех лет – это вообще о чем? Там штраф или, если уж в камеру, то максимум до полугода, кажется. Если я не путаю.

– Не путаешь, Арина Марковна. Ну так он же не юрист, да? Тем более что по сути-то все верно – и статья существует, и срок по ней какой-никакой, а предусмотрен. Не для таких, конечно, случаев, но фигурант-то о том ни сном ни духом. Вот и запаниковал. Сразу забыл, что страшно торопится, да я, говорит, да всегда, да пожалуйста.

– И в участок поехать не отказался?

– Ха! – Молодцов лихо вырулил из дворов опять на улицу, уже другую, где было посвободнее. – Поехал как миленький. И – здрасьте, господин Боровой, мы счастливы видеть вас во плоти. Можно было кого-то из дежурных следователей попросить оформить, да мы посчитали, что ты вот прямо уже из отпуска возвращаешься, задержали фрукта на семьдесят два часа в соответствии с законодательством. До выяснения, так сказать…

– Он, конечно, я не я и лошадь не моя?

– Ото ж. Но ребята, пока он в растерянности пребывал, пальчики-то ему откатали, якобы чтоб с пресловутого бумажника следы владельца отсеять. Он и охнуть не успел. А что возразишь?

– Те самые?

– Те самые. Но, заметь, гражданину о том никто ничего не сказал, молодцы коллеги. Только документы проверили. Собственно, не Боровой он оказался, разумеется, не Гриценко и даже не Гаспарян. Лошко он, – Молодцов резко выделил второй слог, – если по настоящему паспорту смотреть.

– Ложко? – переспросила Арина.

– Не-не-не. Не от ложки, а от лоха. Забавно. В итоге-то он сам этим лохом и оказался. В суд за постановлением сейчас или завтра?

– Давай завтра, очень хочется на этого типа живьем поглядеть.

Исполнив все необходимые формальности и допросив уже растерявшего изрядную толику солидности господина Лошко, Арина забежала к операм – поделиться радостью: дело, по всем признакам неуклонно превращавшееся в «глухарь», теперь требовало лишь проведения нескольких формальных мероприятий вроде опознания – и пожалте в суд. Вот ведь случай какой счастливый!

– Да чего там – случай! – пробасил забежавший на минутку и все еще подпиравший угол капитан Карманов из «автомобильной» секции. – Еще и не то бывает. Помнишь того придурка, что прохожего насмерть сбил и, перепугавшись, вместо того чтоб бросить и уехать, решил тело подальше увезти?

Арина покачала головой:

– Это не при мне было.

– Тоже ведь счастливый случай. Его на посту ДПС тормознули – по поводу какой-то фигни, то ли номера у него были грязные, то ли выхлоп дымил… не помню. Ни о чем короче. Через минуту бы дальше поехал, да инспектору показалось, что мужик чего-то нервный. На алкоголь проверил – чисто. Ну и так уже, до кучи, все подряд решил смотреть. Оно бы и ничего, только у мужика-то в багажнике – труп. А вы говорите – случай.

– Ой, а когда курьер решил, что у патрульных собачка на наркоту натасканная? – засмеялся бессменный молодцовский напарник Стас Мишкин. – Ну и спалился. И тоже его просто так остановили, типа поворотники не горят.

Баек про счастливые случайности опера знали множество. И Арина невольно вспомнила Кащеева – он ведь тоже ей на глаза случайно попался. И тоже… произвел «то самое» впечатление. Вроде потерпевший, а руки чешутся в камеру его закрыть.

Программу, где пришлось «блистать» Арине, смотрели, оказалось, все присутствующие. И по поводу Кащеева мнение было единодушным – тот еще жук. Может, и не плачет по нему уголовный кодекс, но что-то там, безусловно, нечисто.

Добродушный Стас Мишкин, который знал, кажется всех и вся, извлек откуда-то пухлую, порядком потрепанную записную книжку и улыбаясь, сообщил:

– Ща попробуем! – и, покопавшись в книжке, принялся тыкать в кнопки стоявшего на столе телефонного аппарата. – Повезло, – разулыбался он еще шире, когда ему ответили, и пояснил, повернувшись к «честной компании», – Борис Ефимыч никуда не делся, по-прежнему тем же участком рулит. Отличный мужик, я вам скажу!

У Мишкина все или почти все были – «отличные мужики». В крайнем случае, «отличные тетки».

Из динамика – Стас предусмотрительно переключил телефон на громкую связь – раскатился солидный басок:

– Помню я то дело, как не помнить. До сих пор мороз по коже. Ладно бы у кого другого – у нас тут, знаешь, контингент всякий попадается – но в этой семье… Я ж их до того и не знал почти. Сам понимаешь, вот синяков и буянов знаю, потому что работа такая – за источниками проблем следить. И предупреждать по возможности. А с этими никогда никаких проблем не было. Все чинно, благородно. Кащеев этот, конечно, не фунт изюму, но дядька приличный.

– А почему не фунт изюму, Борис Ефимыч?

– А черт его знает! Не нравится он мне. Хотя если бы у меня все граждане на участке такие были, я бы на работу только за зарплатой приходил. Мужик тихий, не пьянствует, не буйствует, не хулиганит, про наркоту уж и не говорю. Хозяйственный, дом у него справный, нигде ничего не скрипит, все чистенько. Даже у пожарной безопасности к нему претензий никогда не было, ну там поленницу к стене дома прислонил или проводка гнилая. Ни боже мой!

– Так почему ж не нравится?

– Да ну… – в динамике покашляли. – Душный он какой-то. Одно слово – куркуль.

– Жадный, что ли? – уточнил Стас.

– Не, не жадный. а такой, знаешь – я ни к кому не лезу и вы ко мне в хату не лезьте.

– Из тех, что в церкви поклоны кладет, а дома жену смертным боем лупит? – подсказал вдруг Мишкин. – Типа мой дом – моя крепость.

– Ну… вроде того… Чужая душа потемки, короче. Правда, про жену лупит не скажу. Жалоб на него никогда не было. Сонька, конечно, тише воды ниже травы ходит, ну да оно и понятно.

– Она что, действительно без бутылки никак?

– Да ну, какое там! Нормальная баба. Хотя перед мужем прямо стелется. Уж не знаю, чем он ее так выстрожил. Синяков я на ней никогда не видел. Или там чтоб хромала, к примеру, не видел. И жалоб не поступало. Ни от нее, ни от еще кого. Это ведь женился он на Соньке, а так-то у него и другие живали. Но жалоб – нет, не было.

– Другие? – оживился Стас. И где эти другие сейчас, не в курсе?

– Я тебе кто, ЦРУ, что ли, чтоб все про всех знать? – гулко захохотал «отличный мужик» Борис Ефимыч. – Ну ладно, ладно… Одна, Лерка вроде, у Ахмета сейчас, на рынке стоит. Светка углы подпирает, улицы подметает. Про других не знаю, мне как-то ни к чему.

– Улицы подметает? Дворничает, что ли?

Из динамика раскатился еще более гулкий хохот:

– Скажешь тоже! Ты прям «руссо туристо, облико морале».

– А, понял, – хмыкнул Мишкин. – В ночных бабочках, значит.

– Ну да. В самых таких, знаешь… Те, что в массажных салонах и в баньках все-таки поприличнее, а те, что вроде Светки этой, в самом низу. Говорю же, углы подпирает. Даже не на магистральной трассе. Ты долго меня допрашивать собрался? Нет бы заехать – посидели бы, я б тебе все в лучшем виде обсказал. Что вообще за интерес такой у всех проснулся к Кащееву? Тебе-то он зачем?

– Да это не мне, следователю одному нашему, – честно признался Мишкин.

– Это которая в телевизоре вместе с Кащеевым сидела? – догадался участковый. – Ничего, симпатичная. Ей-то чего от него понадобилось?

– А ей, как ты выражаешься, морда кащеевская не понравилась. Никому он почему-то не нравится, а вроде такой весь положительный – и тихий, не скандалист, и не пьет, и хозяйственный, и ни в чем дурном не замечен, прямо образец для подражания.

– Может, потому и не нравится, что уж больно правильный? – раздумчиво проговорил динамик. – Ничего так следовательша твоя, не только симпатичная, – участковый опять коротко хохотнул, – еще и соображает. А поглядишь – девчонка, фитюлька. Для нее, значит, стараешься? Ну-ну, – участковый понимающе хмыкнул. – Только… делу-то сто лет в обед. Вы чего там, решили в архивах поковыряться?

– Да нет, Борис Ефимыч, мы так, из любопытства. Спасибо за помощь.

Попрощавшись с участковым, он повернулся к Арине:

– Ну что, Арина Марковна, – Мишкин ухмылялся во весь рот. – Плакала твоя безупречная репутация? Борис-то Ефимыч, по ходу, решил, что у нас с тобой шуры-муры прямо на рабочем месте.

– Да слышала! – отмахнулась Арина, едва сдерживая смех. – Придется тебе, Мишкин, на мне жениться. А то ведь и впрямь слухи – нехорошо.

– Угу, – хмыкнул он. – А ты пойдешь?

– Я… обдумаю… – протянула Арина с серьезнейшим выражением лица, но, не удержавшись, прыснула, прикусила губу и вытаращила, как бы в испуге, глаза. – Ой, а как же Тамара? – она даже назвала мишкинскую жену полным именем, давным-давно общими усилиями превращенным в Мару и Маринку.

– М-да, – серьезно покачал головой Стас, обожавший свою Тамару не меньше, чем Молодцов свою тихую обстоятельную Веру. – Это проблема. Ну ничего, Маринка – святая, она поймет.

– Я, может, и святая, и все могу понять, но пусть мне сперва объяснят, что именно, – сурово заявила появившаяся на пороге худощавая, коротко стриженая брюнетка в распахнутой дубленке. – Мишкин, ты сегодня домой собираешься? А то меня сразу на три свидания зовут, я вот и думаю…

– Вот видите! Нарасхват моя благоверная! – Стас, облапив жену, закружил ее по комнате, едва не сшибая рабочие столы. – Тамарочка, я Вершиной репутацию испортил, говорит, я теперь на ней жениться должен.

– На ком жениться? На репутации? – Марина преподавала в школе русский язык, и шуточки отпускала соответствующие.

Арине вдруг подумалось: как же разительно отличаются эти две семейные пары. Тихая, спокойная, почти флегматичная Вера очень под стать своему Молодцову, кто-то мог бы, пожалуй, даже принять их за брата и сестру. Правда, Молодцов раза в два крупнее своей невысокой хрупкой жены – но все равно они похожи! И рядом – улыбчивый кругленький Стас со своей, как он выражался, «смертельно начитанной», худой как змея и такой же язвительной Маринкой, которая не только за словом в карман не лезет, да еще каждое из этих слов – с двойным, тройным, а то и побольше смыслом.

Что там говорил Лев Николаич Толстой про одинаковость счастливых семей? Ошибался классик, ох, как ошибался. Разное оно – счастье. Они-то с Виталиком уж такими «половинками» были: одними и те же книжками зачитывались, одну и ту же музыку слушали, над одними и теми же шутками смеялись. Даже внешне были похожи. Шесть лет так прожили – душа в душу. А потом… А потом – суп с котом, сердито оборвала она ненужные мысли.

Воспользовавшись воцарившимся в комнате с появлением Марины веселым сумбуром, Арина незаметно выскользнула за дверь.

Выйдя из РУВД, она привычно повернула направо – и остановилась вдруг. Что она делает? Виталик-то, получается, был прав: ничего-то она вокруг себя не видит. Еще и гордится: она ведь совсем не то, что некоторые, которые каждый день, кроме субботы и воскресенья, в половине девятого садятся в один и тот же трамвай, а в шесть точно так же едут в обратную сторону. А в выходные – телевизор или дача. И так – тридцать лет. Разве что на машину пересядут, а маршрут все тот же. Как будто они сами – трамваи. Вот у нее, у Арины, совсем другая жизнь: никаких тебе с девяти до пяти, каждый день что-то другое, то РУВД, то, прости боже, морг или ИВС, то место происшествия. А по сути глянуть, Арина – точно такой же трамвай. Только маршрутов побольше, но чем тут гордиться, все наизусть знакомо, можно на ходу спать, ноги сами доведут.

Работа, хоть бы и самая-пресамая любимая – это ведь не вся жизнь. Даже Надежда Константиновна, за глаза именуемая, разумеется, Крупской, несгибаемый борец и старейший следователь подразделения – даже она видит вокруг больше, чем ты, Арина Марковна. То картинку принесет, что один из внуков нарисовал, то примется заглядывать в кабинеты: граждане коллеги, оторвитесь на мгновение от своих дел, подойдите к окну, поглядите, какая после давешнего ливня радуга поднялась! И радуется так искренне, словно ей не под шестьдесят, а вдесятеро меньше. А вот тебе, душа Арина, все сто шестьдесят.

Почему ты сейчас свернула направо? Потому что это – кратчайшая дорога до маршрутки, которая довезет тебя до дома. Можно подумать, у тебя там семеро по лавкам голодные сидят или как минимум кот некормленный. Хотя Таймыра, само собой, весь день угощали и мама, и папа, и племянница Майка. Кроме братца дяди Федора, который в отъезде. И что ты так спешишь тогда? Скорее на домашних полюбоваться? Так ведь моментально закроешься в своей комнате и опять в бумажки уткнешься. И куда ты по своим рельсам торопишься?

Арина решительно развернулась, намереваясь пойти не рационально-минималистическим, а каким-нибудь случайным маршрутом. И, сделав шаг, опять остановилась. На противоположной стороне узкой улочки, возле автобусной остановки маячила темная и как будто знакомая фигура.

– С-стерва милицейс-ская! – прошипело в ушах так отчетливо, что Арина вздрогнула.

Мужик на остановке стоял неподвижно. Но смотрел в ее, Аринину сторону.

Она пошла медленно, не поворачивая головы, лишь косясь в сторону темной фигуры. И, поравнявшись с ней, даже через улицу узнала: он, Кащеев. Приткнутый к остановке фонарь освещал его ярко, не ошибешься.

И, собственно, что, сказала Арина сама себе. Живет он, раз дело было в нашей подследственности, в этом районе. Ничего удивительного, что он тут стоит. Стоит и стоит. Ждет маршрутку или, к примеру, автобус. А ты иди своей дорогой. А если он следом пойдет? Опять же – ну и что?

Гулять случайным маршрутом уже совсем не хотелось, но разворачиваться еще раз она не стала, представив, как глупо будет выглядеть со стороны – как мечущаяся туда-сюда заполошная курица. Она, Арина, заполошная курица? Ну уж нет! Она хладнокровный уверенный в себе опытный следователь.

В конце квартала она притормозила на светофоре: стоя словно бы в ожидании разрешающего зеленого человечка, было очень удобно поглядеть вправо, туда, где осталась ждать неведомой маршрутки темная фигура. Теперь она – точнее, он – стоял уже с другой стороны остановки. Обошел, значит. Чтобы павильончик обзор не загораживал. Стоял и глядел ей вслед.

* * *

Судмедэксперт, картинно откинувшись в кресле, так что оно жалобно скрипнуло, всплеснул руками, едва не порушив одну из заполнявших его стол бумажных стоп:

– Ну, Арина Марковна, ты совсем старого Плюшкина со свету сжить решила? Только я из секционной в кабинет сбежал, только настроился чайку спокойно попить – здрасьте вам! Или, может, думаешь, мы тут с утра до ночи кроссворды разгадываем, чтоб от безделья не заскучать? Ну так, душенька моя…

– Семен Семеныч! – взмолилась Арина.

Она и сама не знала, зачем выпросила в архиве давно закрытое дело, скрестив мысленно пальцы – только бы Пахомов не прознал – зачем терзает сейчас судмедэксперта. Ясно же было, что ничего Плюшкин в тех старых отчетах о вскрытии маленького Вити Кащеева не разглядит. Было бы что – еще тогда бы разглядели.

Почему же так на душе муторно? Как будто съела что-то несвежее. Фальшивое. Как будто в кофе вместо сахара оказался сахарин, на который у Арины была аллергия, – и теперь мутит и подташнивает. В чем та фальшь? Арина вспомнила, как Соня вжималась в самый угол студийного дивана, лишь бы быть подальше от мужа. С одной стороны, это понятно: наверняка после смерти сына Кащеев ее поедом ест. Но с другой – почему она от него не уйдет? Почему раньше не ушла? Если же ее все устраивало, откуда «загулы»? И ведь было бы еще к кому бегать-то! Фотографии осужденного за убийство мальчика Сониного приятеля впечатление производили удручающее. Кащеев выглядел куда импозантнее и внушительнее. А этот Гулявкин – сморчок сморчком. Кащеевское же объяснение про «там было вино» звучало не слишком убедительно: на алкоголичку, у которой все мысли об выпить, Соня не походила совершенно. Что студия настроилась к ней так недоброжелательно – это как раз было вполне понятно. Раз Кащеев в их глазах благородный герой, значит, другая сторона – дрянь.

– Семен Семеныч, – повторила Арина как можно жалобнее. – Ну посмотрите…

– Да ладно, егоза, – добродушно ухмыльнулся Плюшкин. – Чего ты там еще наковыряла? Опять из архива? Та-ак, кто это вскрывал? А, Тимченко… Надо же, даже снимки все есть, экий аккуратист… Ну… ладно, ладно, погляжу.

– Семен Семеныч, – протянула она еще жалобнее. Даже носом для убедительности шмыгнула.

– Что, прямо сейчас? – хмыкнул тот. – Ох, Арина Марковна, ты точно смерти моей хочешь. Я и так в нынешнем году прямо ударник патологоанатомического труда. Еще и до весны настоящей далече, еще ни одного «подснежника» не привозили, а у меня уже за полсотни перевалило. И тут ты еще… Ну давай, поглядим, что тут у нас.

«Подснежниками» именовались трупы, обнаруженные после схода снега. Их находили в дачных массивах и лесопарках, реже – среди гаражей. Большей частью это были замерзшие бомжи, но попадались среди мерзлых трупов и криминальные.

Некоторое время Плюшкин, нацепив очки «для чтения», изучал отчет судебного медика по делу о смерти маленького Вити Кащеева. Хмыкал, качал головой, бормотал что-то невнятное. Арина вся извелась, но с вопросами лезть боялась.

– Что я тебе, душенька, скажу? К вскрытию у меня претензий нет. В целом, – уточнил он, хмыкнув. – Тимченко – дядька аккуратный. Все разглядит, ничего не пропустит. Правда, насчет истолкования увиденного не так чтоб великий прозорливец, все у него от сих до сих, а смыслы пусть следователь ищет. Ну да тут-то случай, в общем, вполне очевидный. Удар по голове… чем-то с острой гранью, вроде угла стола или… было там на месте что-то в этом роде? Чего там в протоколе осмотра, изымали потенциальное орудие? Нет? Ну и ладно. Насчет угла стола – это мое личное предположение. И уж разумеется, не кулак, даже если с кастетом. Будешь искать – ищи стол, лавку какую-нибудь, шкаф с выступом.

– Там печка стояла, – осторожно предположила Арина. – Такая… нечто среднее между буржуйкой и голландкой.

– Тоже годится, наверняка там какие-то уголочки-приступочки острые имеются. Хотя дело-то старое, чего ты сейчас там найдешь, там уж двести двадцать раз ремонт сделали и мебель новую поставили. В общем, дело так было: видишь, на левой щеке синячок? Слабенький такой, но разглядеть можно.

Арина вгляделась в снимок:

– Так у него же на виске след, разве не…

Плюшкин укоризненно покрутил головой:

– Торопыга ты, торопыга. С чего бы здоровому мальчишке об угол виском прикладываться? Стукнул его кто-то, ну или оттолкнул, или оплеуху, может, дал, след в области левой скуловой кости как раз об этом нам и говорит. Оплеуха-то так себе, несильная, но пацан упал. И виском о какой-то угол ударился. Смерть наступила от внутричерепного кровоизлияния, явившегося следствием удара. Умер мальчишка быстро. Хотя насчет практически мгновенного наступления смерти я, пожалуй, с коллегой поспорил бы. По снимкам судя, я немного бы его сдвинул. Время то есть, с момента удара до наступления смерти. Не мгновенно мальчик умер. И вот тут еще, видишь… в дыхательных путях следы инородного вещества. И даже обозначено, где и сколько. И заметь, не во рту, не в ноздрях – там тоже есть, конечно, но это и понятно. А вот ниже… М-да.

– Инородного вещества?

– Пепел у мальчика в бронхах, вот что. Тимченко-то, видать, решил, что раз тело в печке лежало, то пепел вполне логичен. Но не в бронхах же! Впрочем, коллега мой разлюбезный на выводы не щедр. А вот следователь мог бы и задуматься.

– То есть… мальчик еще жив был, когда его в печку сунули? – Арина едва сама не задохнулась от такого предположения.

Семен Семеныч пожал плечами:

– Ну а как бы он еще мог пепел вдохнуть?

– Так он задохнулся, получается? – заторопилась она.

Но медик покачал головой:

– Нет, умница моя, признаков асфиксии нет. Если, конечно, Тимченко их не пропустил, но это очень вряд ли. Он, хотя на выводы и не горазд, но мужик дотошный. А уж чтоб асфиксию просмотреть, надо глаза себе завязать, иначе никак. Да и на снимках ничего похожего. Нет, причина смерти действительно удар по голове. Сперва пацан от этого удара сознание потерял. Скорее всего. А несколько погодя умер. Именно от удара по голове, точнее, разумеется, от вызванного этим ударом кровоизлияния. Но, предполагаю, не совсем сразу. Судя по тому как кровоизлияние успело распространиться, цвет опять же… ну за полчаса поручусь. Даже, пожалуй, и час возможен.

– Погодите, Семен Семеныч… но это же значит… мальчишку можно было еще спасти? Ну… если бы его не в печку сунули, а «скорую» вызвали?

– Не знаю, – медик пожал плечами. – Если бы сразу начали интенсивную терапию, да успели довезти до стационара, да к хорошему нейрохирургу повезло попасть… что, сама понимаешь, есть вопрос удачного стечения обстоятельств. Но… да, возможно. И даже вполне может быть. Да ты сама погляди!

Разглядывать снимки Арина не стала – чего их теперь разглядывать, если Плюшкин все сказал. В голове настойчиво билась жутковатая в своей непоправимости – уже непоправимости – мысль: если бы Софьин приятель со смешной фамилией Гулявкин, испугавшись при виде бездыханного детского тельца, не стал бы спьяну и в панике совать это самое тельце в печку – вот уж дурак-то, неужели действительно спрятать хотел? – если бы у него голова в этот момент работала чуть лучше, не исключено, что маленький Витя Кащеев был бы все еще жив.

Безропотная Соня, которую совсем еще недавно Арине было искренне жаль, теперь вызывала куда меньше сочувствия. Если бы ее приятель был не настолько тупым, если бы не напился до отключки мозга, если бы, если бы, если бы… Может, и прав Кащеев, что держит жену в ежовых рукавицах? Есть за что. Правда, это он еще не знает, что Витя мог бы выжить. И лучше бы ему этого так и не узнать…

* * *

Звонок у калитки кащеевского дома был не то чтобы совсем новый, но – чистенький, аккуратный, проводочки спрятаны, из зеленой, под цвет ворот, коробочки весело сияла беленькая кнопочка. Нажатие отозвалось в доме слабой, но мелодичной трелью. Арину накрыло ощущение дежавю: так же она нажимала кнопку звонка у той питерской калитки. Только тот дом подслеповато щурился сто лет немытыми окнами, а этот – бодро сиял прозрачным блеском чистых стекол. Но, как и тогда, в Питере, здесь, в кащеевском доме на звонок никто не отозвался. Калитка, когда Арина ее толкнула, не подалась. Только за тюлевыми шторами мелькнула темная тень.

Или показалось?

Передернувшись, чтобы прогнать неприятное ощущение, Арина позвонила в соседнюю калитку. Открывшая ей полная румяная женщина звалась Тамара Степановна, и поговорить была не то что готова, а прямо-таки рада. Да и то сказать; какие у нестарой еще, но одинокой пенсионерки развлечения – кроме телесериалов да сплетен? Даже если сплетни не злые, а совсем наоборот. Это, наверное, от человека зависит, подумала Арина: кто-то видит грязную лужу, а кто-то – весеннее солнце над ней. И любители перемыть соседские косточки так же: один сосредотачивается на самых неаппетитных подробностях – скажешь гадость, сердцу радость – другой же наоборот, видит в людях сплошные добродетели. Кащеевская соседка относилась к вторым. И рассказывала очень охотно:

– Ой, такой добрый… Хотя и рос не в царских палатах, их дом во-он там, в соседнем переулке, Зинаида там сейчас одна управляется. Отец-то их бросил, когда Фимке лет восемь, что ли, всего было, нашел себе помоложе да покрасивее. Правда, помогать помогал, только Зинаида всегда говорила – копеечки от него не возьму, чтоб он сдох под забором. И ведь как в воду глядела. Он после одной крали другую нашел, потом еще одну – правду говорят, седина в бороду, бес в ребро. Да силы-то уже не молодые, вот у него удар и случился. Прям на улице, а люди думали – пьяный лежит. Под забором, как Зинаида и кляла. Когда поднимать-то его стали, а он уж холодный весь. А дом-то вот этот вот, – она махнула рукой в сторону соседнего дома, – его, раз Федор ни на одной из своих краль не женился, дом Фимке достался.

– Серафиму Федоровичу?

– Ну да. Он как с армии вернулся, так от матери и съехал. Ее-то дом хоть и рядышком, а все ж отдельное жилье. Да и хороший дом, получше, чем у Зинки, Федор-то рукастый был, все сам мастеровал, въехал в халупу-развалюху, а хоронили когда, дом справный уже такой стоял – чисто терем, на загляденье. Да и Серафим Федорович в отца удался, то тут починит, то там приладит чего. Аккуратист!

Бесконечные излияния о том, какой хороший был мальчик Фима, какой тихий, какой вежливый и послушный, каким стал мужчиной приличным, не то что некоторые, казалось, могут тянуться бесконечно. Арина вежливо поддакивала, охала и ахала, кивала и разве что руками, изображая заинтересованность, не всплескивала. Только минут через пятнадцать удалось свернуть разговор в нужную сторону – вставив в одну из кратких пауз сочувственную фразу на тему: вот ведь даже такому приличному человеку и так не повезло, экая трагедия.

Тамара Степановна же вместо ожидаемой порции охов и вздохов поджала губы:

– Переживал он, да, ничего не скажешь… Хотя мог бы и не принимать так-то уж близко. Витя-то ведь, может, и не его был, а он все равно…

– Как – не его? – изумилась Арина.

– Да ну! – соседка пренебрежительно махнула крепкой мозолистой ладонью. – Сонька ж вокзальная, и даже когда Серафим Федорович ее пригрел, отмыл, обиходил – все равно. Ну вы ж понимаете? Свечку я не держала, и вела себя она тише воды ниже травы, да только в тихом-то омуте – знаете, что? Шалава – она всю жизнь шалава. Не везло ему, в общем.

Скрюченная в углу студийного дивана фигурка, которую Арина помнила, была совсем о другом, совсем не о чертях, что водятся в тихом омуте. Но соседям, ясен пень, виднее. Соседи даже не подумают задаться вопросом: а чего это «невезучий» мужик не подыщет себе наконец кого поприличнее, а продолжает пригревать вокзальных побродяжек? Таких, кто, весьма вероятно, станет тянуться к прежней вольнице. Но соседи будут одновременно восхищаться добротой благодетеля, осуждать облагодетельствованных за отсутствие благодарности и прочие, реальные или надуманные грехи. И, разумеется, искренне сочувствовать «невезучему».