Текст книги "Позови меня, Ветлуга"

Даже когда на месяц покидаешь родной город, радость встречи при возвращении перехлёстывается непонятной грустью: новые афиши, покрашенные заборы, свежевыкопанные канавы – новые детали в знакомом пейзаже волнуют. А тут – почти четыре года.

Андрей первым делом поехал к маме. Она ни разу не навестила его в лагере, не ответила ни на одно письмо, которые Андрей писал ей регулярно, несмотря ни на что. Прислала только три цветных открытки – поздравляла с днём рождения. Поцеловала холодно, будто вчера расстались, и пошла сразу чайник ставить и воду в ванну напускать. Жила она теперь в большой отцовой квартире вдвоём с троюродной сестрой из деревни, очень похожей на маму. Только в маме были выразительны строгая чопорность и стержень внутри, а сестра Тоня всё время суетилась, ахала, причитала. Однако когда они садились рядом, было видно – родня. Комната Андрея была такой же, как и много лет назад, хотя и показалось ему в ней многое детским и наивным, и это почему-то было неприятно.

Перестройка, кооперативы, молодые неуклюжие бандиты, пытающиеся крышевать всё что ни попадя и разводить на деньги начинающих коммерсантов. На зоне, в лагере, он про все эти новинки слышал, но пощупать своими руками – это совсем другое дело. На следующий день в кафе «Дружба» ему растолковывали создавшуюся в городе ситуацию в деталях не забывшие Андрея друзья.

Собралось человек двадцать: все, кого он сумел обзвонить и кто не побоялся прийти. Не постеснялся заглянуть и «капелька ртути» Сергей Юрьевич, объяснив свой визит тем, что все мы теперь кооператоры и бизнесмены. Упоминались какие-то имена значительных теперь в городе людей, предлагались какие-то сомнительные совместные дела. Андрей кивал, соглашался, но знал, что его дело будет заключаться совсем в другом. Только очень хотелось сначала съездить с Борей и Львом на речку, на Ветлугу – посидеть на берегу. Ветлуга звала.

Благо у Бори теперь была своя машина – старый отцовский «москвич», но всё равно колёса. Остановились напротив деревни Раскаты. На высоком песчаном бугре поставили палатку, закинули донки, развели костёр. Пока Бородич оставался за кухонного мужика и готовил макароны с тушёнкой, Андрей с Борисом пошли в луга набрать ягод для вечернего компота.

– Борис, расскажи мне про себя всё. Что у тебя случилось? Как?

– А ты что, ничего не знаешь?

– Нет! Левка мне отказался что-нибудь рассказывать. Знаю только, что ты женился и у вас дочка.

– Да, так оно и есть. Только женился я на Эллине.

– На какой Эллине?

– На твоей Эллине.

– Не может быть! Вот жизнь.

– Два года назад родилась у нас дочка Дашенька. Они сейчас в Валках, в деревне у бабушки. Им там нравится. Я и сам люблю туда ездить. Но у меня же лекции, студенты, аспиранты, мне докторскую надо защищать, мне кафедру дают. А так бы остался в лесу навсегда – что-то в лесу меня греет.

Егерь Саша появился, когда было уже темно. Он подгрёб на «казанке», скрипя уключинами, вытащил её на песок и подошёл к костерку.

– У меня всё готово: аккумулятор с фарой и две остроги. У нас часа два, не больше, потом луна выйдет. Кто поплывёт?

– Все, – ответил за всех Ворошилов.

– Ну, все так все. Места хватит. Один на весла, двое с острогами: один на нос, другой на борт. Я буду фарой светить. Плыть надо близко-близко к берегу, прямо скрестись о дно. Оптимальная глубина – полметра.

Вода была уже осенняя, прозрачная, холодная. Рыба выплывала спать к самому берегу и, попадая в столб света, идущего от фары, очумело ждала. Мощная фара позволяла рыбакам заглянуть в совершенно волшебный, ночной подводный мир. И небольшие и довольно крупненькие рыбы стояли в зарослях водорослей, прятались в камнях, просто замирали, прижавшись к песчаным холмикам. Надо было, изловчившись, с одного удара пробить толщу воды и, пригвоздив рыбину к дну, вытащить её в лодку.

Луна вышла почему-то довольно быстро. На дне лодки возились два килограммовых налима, два судачка по полкило и полтора десятка мелочи.

– Ну вот и луна – враг рыбалки и охоты, – заявил егерь Саша.

На берегу оживили костерок и оприходовали бутылочку водки, а потом и бутылочку коньячку, закусывая краковской колбасой.

– Саша, спасибо тебе, – прощался у лодки Андрей, – рассчитаемся, когда уезжать будем. А у меня ещё к тебе просьба. Порадуй!

– А чем, Андрей Сергеич?

– Рыжики уже пошли?

– Мало, но пошли.

– Свози нас завтра. Только ты места знаешь.

– Ну, давайте попробуем. Только не обещаю. Подъезжайте с утра, как выспитесь.

Ехали, петляли по лесным, известным одному егерю Саше дорожкам километров десять, пока не выбрались к лысому огромному угору, покрытому мелкой-мелкой травой и оранжевыми кружками. Их были тысячи. Рыжики.

Возвращались домой через два дня, отдохнувшие и довольные.

В городе Андрей не задержался – его ждал в солнечном Баку дядя Савелий. Ворошилов любил отдавать долги сторицей и помнил, кому он обязан тем, что практически без потерь прошёл испытание тюрьмой.

Сидели в гостиничном номере, цедили ароматный тёплый коньяк, закусывали нежным азербайджанским виноградом.

– Ну что – снова под моё крыло?

– Нет. Я хотел, дядя Савелий, просить тебя о другом.

– Что ещё?

– Вот у тебя ведь есть здесь, в Баку, какие-нибудь высокие друзья?

– У меня везде кто-нибудь есть.

– По-правильному, все хорошие виноградники надо ставить на деревянных кольях и подвязывать натуральными верёвками, а не синтетикой. В Азербайджане, Узбекистане, Молдавии этих кольев требуется миллионы. А несколько председателей колхозов в самых лесных районах нашей области – мои друзья. Они смогут на своих лесопилках делать эти миллионы черенков для лопат и вязки из липовой лыки – тоже. Проводить по бумагам эти колья как черенки для лопат выгоднее всего. Там уже есть гостированный прейскурант с копеечными расценками. Я оформляю кооператив, покупаю новое оборудование для лесопилок. Договориться насчёт вагонов на железной дороге я тоже смогу. А вот здесь – выйти на виноградарские колхозы – я хотел просить помочь тебя.

– Это я тебе сделаю. А знаешь, кем стал твой крестничек, твой бывший хозяин – Кривопузо?

– Кем?

– Он теперь – замминистра МВД Молдавской ССР. Тебе отсюда – прямая дорога к нему. И ещё – может, ты не знаешь, – по новому указу стали кое-где вырубать виноградники. И уже поехали отдыхать к хозяину несколько председателей колхозов, которые отказались выполнять это глупое распоряжение. Это как раз – Молдавия, да ещё – Краснодар. Учти, чтобы не вляпаться.

Уже через год миллионы ворошиловских черенков для лопат с заволжских лесов шли вагонами в Молдавию, Краснодар и Азербайджан. Их точили не только в колхозах и леспромхозах, но и зеки в лагерях Сухобезводного и Буреполома.

С каждым годом Андрей Ворошилов всё отчётливее понимал, что деньги его действительно совершенно не интересуют. Он их с радостью раздавал нужным людям, а они возвращались в виде умных советов и выгодных предложений.

Судимость с него была снята и погашена. И если кто-то об этом вспоминал, то Андрей мог, чуть-чуть лукавя, парировать, что, мол, всё это были происки КГБ. В нужный момент он называл себя и диссидентом и борцом за права человека. Старые комсомольские друзья вовремя ему подсказали взять многомиллионный рублёвый кредит и перевести его в валюту. Так он стал долларовым миллионером, когда в течение года рубль подешевел в триста раз. Пришлось съездить в Австрию и открыть счёт там, в отделении швейцарского банка, а заодно подал документы для получения второго гражданства.

Банкир Геращенко, неплохо знавший отца Ворошилова, прислал целую команду гонцов с предложением возглавить новую структуру – Национальный земельный банк. Среди приехавших, непонятным для Андрея образом, оказался и старый знакомый, Саня Перфишка, который теперь в полный рост занимался политикой: был и доверенным лицом Ельцина, и правой рукой Собчака, и в Думе числился каким-то советником, и у Геращенко помощником.

– Андрей, – без каких-то сентиментальных объятий и приветствий, с места в карьер начал он, – решение относительно тебя принято – в качестве управляющего новым банком ты устраиваешь всех. У Геращенки остаются бесхозными сто пятьдесят миллионов долларов, это – пенсионные деньги. Он решил их вложить в новый банк в качестве уставного капитала. Ты поедешь на три месяца учиться в Англию. Помещение на набережной мы подберём завтра: хочешь, краеведческий музей выкинем. Тебе на раздумья два дня.

Андрей без раздумий отказался – по всей стране этих новых банкиров отстреливали, как куропаток, а хотелось ходить на могилу отца без охраны.

Но большая настоящая игра началась, и Андрей с интересом принял в ней самое активное участие. Регистрировались и бросались на произвол сотни новых фирм, фондов, инвестиционных компаний. Ежедневно переходили в новые руки богатства, которые никому на земле даже не снились. Правила придумывались на ходу, законы писались на коленке. Как-то невразумительно, скорее, спиной, чувствовалось, что вот-вот наступит момент, и кто-то крикнет «стоп», и в этот момент надо будет оказаться «чистеньким».

Андрей был совладельцем или членом совета директоров нескольких совместных предприятий, акционером крупнейших в стране компаний, инициатором создания первых товарных бирж. Был он и советником молодого наглого и нахрапистого губернатора своей области, звал его просто по имени. Иногда был советником его, а иногда и правой рукой. Знакомы были с детства: приходилось играть когда в одной, а когда и в разных командах в футбол на стадионе «Водник».

По поручению губернатора, сначала, конечно, всё согласовав, Андрей выполнял и важные государственные поручения. Так он оказался председателем совета директоров акционированного областного аэропорта. Обещал губернатор, втайне ото всех, продать этот аэропорт немцам, да не получилось – объект стратегический. Как теперь быть с немцами – непонятно: надо было возвращать миллионы марок, которые они вбухали в акции.

Как в крупной игре, Андрей взял всю ответственность на себя: без решения правления поменял немцам их акции на четыре стареньких «боинга». Хватило бы, может, и одного, немцы согласились бы, но ведь и себя забывать не надо. Всё было грамотно и чётко оформлено, если бы… Если бы не была вторым крупнейшим акционером некая фирма, о которой Андрей совсем забыл, так не заинтересованно она себя вела во всех делах и проблемах аэропорта.

Телефонный звонок прозвенел. Прозвенел рано утром.

– Андрей Сергеевич, доброго утра, – голос был незнакомый.

– И вам того же, – ответил Андрей, зевая.

– Это звонит вам полковник Носочников, ФСБ, – помните такого?

– Да что-то припоминаю, Владимир Владимирович.

– Наверное. Даже имя отчество запомнили. Надо нам с вами встретиться – есть у нас к вам несколько вопросов.

– Да без проблем. На любые вопросы отвечу.

– Надо встретиться срочно. Я жду вас к девяти часам у нас в конторе. Пропуск вам уже выписан.

– Подъеду.

Не успел Андрей положить трубку, как прозвенел второй звонок. Это был губернатор.

– Андрей, ни о чём не спрашивай. Возьми спешно все свои документы по Австрии и Германии и паспорта, и мигом – на выход. Моя служебная машина с водителем уже, наверное, ждёт у подъезда.

– Так мне только что звонил…

– Я знаю, – перебил Ворошилова губернатор. – Больше – ни слова. Давай – быстро. Я сейчас подскочу, и поговорим.

Голос губернатора не оставлял никаких сомнений: случилось что-то серьёзное. Через десять минут, даже не попив кофе, только схватив свой кейс с документами, Андрей был на улице. Знакомая, бывшая обкомовская, а теперь губернаторская «Чайка», на которой раньше только изредка возили почётных гостей, в тот же миг плавно подкатила к нему. Водитель был тоже знакомый.

– Я вас отвезу в аэропорт, сам едет туда на своей машине.

– Ну, что же – в аэропорт, так в аэропорт.

– На всякий случай – вы загранпаспорт взяли?

– Взял.

До Андрея стало постепенно доходить, что его пытаются спасти. Но – от чего?.. Губернатора в аэропорту ждать не пришлось – он подъехал почти сразу.

– Андрей, коротко и быстро. Крупнейшим акционером аэропорта, кроме государственного пакета, является какая-то фирма «Бублик» или «Рублик». Я даже точно не знаю.

– Знаю я всё.

– Знаешь, да не всё. Принадлежит эта фирма каким-то отставным полковникам КГБ. В общем, кагэбэшная она. Я ночью узнал, что они хотят тебя захомутать. Это всё из-за проданных четырёх самолётов. Хорошо, что у меня и там свои люди есть.

– Но у нас же всё в порядке!

– Знаешь что? Бережёного бог бережёт. Полетишь «Люфтганзой» до Франкфурта. Это чартер моих друзей из Германии, я попросил их ждать. Посидишь месячишко в Австрии у себя, а я тут пока все эти сопли разгребу и направлю общее мнение в нужную сторону.

– А я обещал полковнику быть у него в девять!

– А ты не обещал ему верёвку с мылом с собой захватить? Он пришьёт тебе продажу государственного имущества, а ещё лучше – стратегического военного оборудования. Они тебя, наверное, и здесь, в аэропорту, уже ждут, им ведь насрать, что ты гражданин Австрии. Пройдём через «зелёный коридор» и зал ВИПов, думаю, что с губернатором они тебя не остановят. В общем, понял – встретимся, когда я всё утрясу.

За хищение государственного имущества в особо крупных размерах Ворошилов был заочно приговорён судом к восьми годам лишения свободы и объявлен во всероссийский розыск. Дорога на родину была ему заказана навсегда.

Даже если не плыть, а застыть, лежа на поверхности воды, и смотреть сквозь стекло маски на песчаное дно, можно любоваться, как разбегаются солнечные блики по его бугристой поверхности. Волнистая поверхность песка создавала эффект ряби, и казалось, что это шкура какого-то большого животного. В ушах шумело от напряжения, а от желания разглядеть что-то необычное очень скоро начинала кружиться голова и терялись ориентиры – где небо, берег, вода и морское дно.

Андрей открыл для себя этот подводный риф в ста метрах от берега неделю назад. Тогда он со своей яхты нырял с аквалангом и добыл прекрасный трофей. Огромный каменный окунь проплыл мимо него довольно близко и, нагло покосившись, завернул в небольшой грот у самого основания рифа. Там он, чёрный, прижался к такой же чёрной стене, и выдавал его только круглый глаз, непонятно – видевшей ли чего.

Андрей стрелял с очень близкого расстояния и тем не менее в голову не попал, промахнулся, попал ближе к хвосту. Гарпун пригвоздил морское чудище к пористой стене рифа намертво. Гигантская рыбина несколько раз дёрнулась и застыла в ожидании чуда, а может, задумалась… Чуда не произошло.

Андрей вытащил добычу на палубу яхты самостоятельно. Правда, сначала пришлось окуня отдирать от стены, в которую плотно вошёл гарпун, а это удалось сделать, только упершись обеими ногами в основание. В окуне было больше метра, и весил он пятнадцать килограммов. Вполне трофейный экспонат. Такими трофеями, охотничьими и рыбацкими, Андрей пополнял свою домашнюю коллекцию, превращая их в чучела, муляжи и гербарии.

Сегодня Андрей приехал на этот пустынный берег на своём джипе, и вот – больше часа в воде, а хоть бы что-нибудь живое. Так – две стайки мелюзги прошмыгнули куда-то от берега, и всё. А в прошлый раз, он помнил, море кишело живностью. Такое омертвение возможно лишь в ожидании шторма или в преддверии важного события. События в личной жизни. Так внешняя обстановка заставляет насторожиться и задуматься, анализируя всё происходящее за последние дни.

Андрей уже планировал закончить сегодняшнюю экскурсию, когда разглядел на песчаном дне четкий прямой след, ведущий на глубину. «Ракушечка ползёт», – подумал он и отправился на охоту. Нырять пришлось метров на восемь – оценил он, когда вынырнул на поверхность с моллюском в руках. Закрученная причудливой халой, раковина морского животного была по размерам впечатляюща, наверное, сантиметров тридцать.

«Надо разобраться – как его зовут? Может быть – тритон какой-нибудь!»

Возвращался он домой радостный и возбуждённый.

Домой. Небольшой особнячок здесь, в Тунисе, на побережье Средиземного моря, он купил почти случайно, когда понял, что что-то надо менять в жизни, которая в принципе не удалась.

Построенный в неомавританском стиле в начале шестидесятых каким-то голливудским киномагнатом, он всем устраивал Андрея, и ему ничего не пришлось менять в нём и переделывать. На огороженной территории оказалась небольшая, почти декоративная скала, цветничок, несколько плодовых деревьев, маленький открытый бассейн и совсем крошечный, собственный пляж с пирсом для двух яхт, не больше. Но главным удобством особнячка были жестко охраняемые соседские виллы, с хозяевами которых Андрею за три года так и не удалось познакомиться. Ни избыточные камеры наблюдения, ни вооружённые охранники не смущали, а, скорее, успокаивали.

Буквально через пару дней после подписания с агентом всех документов на покупку земли и домика Андрей заметил пожилого мужчину, который стоял напротив ворот в его новую усадьбу. Он не придал этому значения, но вечером мужчина стоял на том же месте и внимательно разглядывал Андрея. Утром незнакомец в бежевых шортах, чёрной рубашке и соломенной шляпе уже стоял на посту и разглядывал, нет – не участок, а его, Андрея.

Незнакомец стоял на самом солнцепёке и смотрел – не нагло, не вызывающе, а скорее уверенно и с любопытством. Андрей пересёк весь участок по дорожке, открыл входную калитку и остановился, чтобы разглядеть наблюдателя.

– Шило! – услышал он глухой неуверенный голос. Был ещё в этом голосе знакомый акцент и знакомая интонация. Да, так его называли много-много лет назад в мордовском лагере, и это ему тогда очень не нравилось.

– Итальяшка? – так же неуверенно спросил Андрей.

– Да!

Так у него появился сторож, садовник, охранник и механик.

Звали его – Джованни. Был он итальянцем, точнее, сицилийцем, и получил свои пять лет тюрьмы в далёком восьмидесятом за незаконный провоз партии кокаина. Использовали его как пустой контейнер и сдали таможенникам. На таможне во Внукове в его багаже обнаружили всего ничего, мелочь, а главную партию порошка провёз другой челнок. Джованни знал, что везётся партия, но считал, что он – лишь контролёр, который должен следить за операцией.

Пока он сидел в лагере, нужные люди сумели ему сообщить, что на родине у него не осталось никого: жена и дети сгорели в автомобиле, все родственники, даже дальние, погибли. И люди, которые были причастны к этим смертям, и те все ушли на тот свет. Джованни хорошо разбирался в своих итальянских понятиях и знал, что назад, на Сицилию, ему дорога заказана. Его оставили в живых при условии, что он не вернётся никогда.

Встретиться здесь, в Африке, с человеком, с которым когда-то жили вместе в одной хате, спали на соседних шконках, – это не каждому так повезёт. Джованни, или, как его теперь звал Андрей, Ваня, был по-крестьянски сообразительным человеком. А правильное воспитание в сицилийских традициях делало его ещё и дальновидно мудрым. У него были совершенно четкие представления о субординации, долге и чести.

Андрей купил ему маленький «фиат», который стоял в гараже рядом с хозяйским «ленд крузером», морскую моторную лодку для рыбалки. И тем и другим средством Джованни пользовался с удовольствием, но редко. Чаще он забирался на скалу и смотрел в море: он утверждал, что в хорошую погоду можно отсюда увидеть Сицилию.

Вот этот сицилиец Ваня и встречал обычно Андрея после рыбалки или охоты или каких-то дальних деловых поездок, в которые раз в месяц всё же приходилось отлучаться. Сегодня, отдавая моллюска, Андрей попросил:

– Ваня, вот это животное отвези в город, в госпиталь к тому доктору, ну, что хорошо чучела делает – может, и эту ракушку приведёт в божеский вид для коллекции. Ещё скажи, что завтра я приеду к нему на пару дней – провериться да проколоться, пусть палату мою приготовит и моих медсестричек. И ещё: он звал меня поохотиться на кабанов. Скажи, что съездим.

– Андрей, я, конечно, до доктора доберусь и передам всё, что ты говоришь. Раз тебе западло по телефону звонить, – Ваня хорошо говорил по-русски, хотя и с акцентом ужасным, и словарь был особый. – А ракушка – дай я тебе сам её сделаю. Я в детстве деньги делал этим. Ловили, варили, ели, потом кислотой травили, потом продавали.

– Хорошо, делай сам. А чего вы в них ели?

– Вот эта нога, на которой раковина ползёт, – она съедобная. Она сама вылезет, когда мы её варить будем. Она по вкусу как белый гриб, сырой белый гриб. Помнишь?

– Чего помнишь?

– Помнишь, какой на вкус белый гриб? Я всегда буду помнить.

– Я тоже помню. Я эти белые грибы с детства ем.

Там, на лесоповале, Итальяшку звали ещё Сыроежкой за то, что он ел сырые грибы. А иногда и не сырые – накалывал на сухой можжевеловый прут и поджаривал на костре.

– Андрей, мы три года уже рядом кантуемся, и я ни разу тебя не спросил, как ты здесь оказался. Да и ты бакланить не больно горазд. Только ты – городской, а я – деревенский. Правильно я говорю?

– Правильно, правильно.

– Вы, городские, всё продумываете, а мы деревенские – знаем. Вижу, знаю, что тебе так же, как и мне, заказана дорога домой. Почему – я не спрашиваю.

– Не спрашиваешь, и умница. А скажи, Ваня, есть у тебя хорошие друзья в городе и нужные люди?

– Конечно есть.

– А смогут они мне выправить левый паспорт, французский или итальянский, на имя какого-нибудь Абрама Лившица или Гамаля Абдурахмана?

– Андрей, лучшие в мире левые паспорта делают в Тунисе.

Когда после рыбалки ложишься спать, перед глазами проносятся стайки рыб, или рябит отражёнными бликами морская поверхность, или маячит, раздвигая круги по воде, как в детстве, маленький поплавок. Сегодня Андрею снились грибы. Белые. Они снились ему в невероятном количестве: то – под белоснежными стройными берёзками, то коричневыми шляпками вылезали из изумрудного болотного мха, то – прячущиеся под листву в уже опавшем осеннем голом лесу.