Текст книги "Последний теракт. Книга первая"

Глава 4

Огромный белоснежный алабай (туркменская овчарка) по кличке Шериф – напоминавший издалека белого медведя средних размеров – резвился на лужайке перед домом, заигрывая с охраной. Охранники в свою очередь не обделяли пса вниманием, кидая вдаль очередной теннисный мяч. Алабаи считались национальным достоянием Туркменистана, и, не смотря на то, что по улицам Ашхабада они могли разгуливать группами, их вывоз за пределы страны был строго запрещен. Ходили даже слухи, будто бы за ослушание власти нового суверенного Туркменистана особо не церемонились, а могли попросту расстрелять без суда и следствия.

Исключением из правил был Шериф. Его подарил Меленкову сам Туркмен-баши Ниязов.

Я стоял у окна третьего этажа одного из самых красивейших загородных домов, который когда-либо видел даже по телевизору, и наблюдал за картиной, растелившейся перед домом.

С момента покушения на заправочной станции прошло три недели.

Помню, тогда я очнулся уже в больнице. Голова сильно болела, а плечо было перевязано. Целыми днями медсестры буквально вкачивали уйму витаминов через уколы и капельницы, хотя по словам врача, особых опасений ранение не вызывало – пуля прошла навылет, не задев кость. Почему же больница не скупилась на столь щедрые ресурсы, осталось загадкой, но так или иначе мое состояние заметно улучшалось с каждым днем. Через две недели прошла выписка, и я вернулся домой, ощущая в себе такое количество энергии и жизненных сил, словно внутри поменяли все и поставили новое. По этой причине отлежаться денек другой дома не удалось – с утра я отправился на работу.

За прошедшее время на заправочной станции почти ничего не изменилось, кроме заправщиков. Дядя Коля сказал, что Иван Рабочий уволился на следующий же день, а Федя Скворцов проработал еще недельку, но потом тоже ушел.

Про Раулова и спрашивать не стоило – его смерть я видел собственными глазами.

Из новых набрали пока только двух братьев таджиков, похожих друг на друга как марокканские мандарины. По-русски они говорили с таким акцентом, что я лишний раз старался ничего не спрашивать. Их имена также плохо усваивались в голове, поэтому про себя я лаконично окрестил братьев Чук и Гек.

В остальном же все осталось как прежде. Последняя неделя перед новым годом заметно оживила движение на дорогах, и в клиентах практически не было отбоя. С грустью про себя я думал, как буду встречать собственное вступление в новое тысячелетие. Такое ж ведь не в каждой жизни встретить можно! Но особых фантазий в голове не возникало, разве что поехать на Красную площадь с бутылкой советского шампанского. Эх, встретить бы своих друзей!

На третий день работы меня посетил человек на сверкающем черном джипе «Ланд Крузер». Помню, я как раз обедал в подсобке, когда один из братьев – Чук или Гек? – с волнением прибежал с улицы, чтобы сообщить, что меня ожидают.

– Платон Самсонов? – спросил Роман Евгеньевич, так он представился. Передо мной стоял крепко сбитый мужчина в черном костюме и синей рубашке без галстука. В левом ухе торчал еле заметный наушник.

– Да, я, – подтвердил я.

– В следующий вторник вас ожидает Анатолий Петрович.

– Меня? – с нескрываемым удивлением произнес я. – А вы не ошиблись?

– Когда я ошибаюсь, люди гибнут, – с иронией ответил Роман Евгеньевич. – Машина есть?

– Нет.

– Хорошо, – кивнул он, – в таком случае ровно в двенадцать часов упомянутого дня вас будет ждать черный автомобиль «Ауди» рядом с метро Киевская. Доберетесь?

– Доберусь.

– Вот и хорошо. Желаю вам всего хорошего. – И Роман Евгеньевич удалился так же быстро, как и появился, записав на бумажке номер ожидаемого автомобиля.

Я мельком посмотрел на него: «Г135ЛФ».

До вторника оставалось четыре дня, и чего я только не передумал про себя за это время.

Но в одном я был единодушен – хуже от этой встречи явно не будет.

На работе, правда, настолько все обострилось с потоком машин, что свободного времени практически не было. Люди отчаянно рванули в Москву, словно решили закупить запасы на все следующее тысячелетие.

Под вечер домой я приезжал измотанный, как никогда, но волнение от предстоящей встречи придавало дополнительную порцию сил.

Так или иначе, а вторник пришел своим чередом, подчиняясь старейшему как мир закону течения времени. Без десяти минут двенадцать я вышел на станции метро Киевская и поднялся на улицу, где, как и говорил Роман Евгеньевич, ожидала машина. Как ни странно, но в большом потоке людей и машин я весьма быстро смог ее отыскать, хотя это было немудрено – она одиноко стояла прямо по центру подъездной к вокзалу дороги, куда обычно никого не пускают, да еще и «охранялась» двумя милицейскими патрулями, попавшимися под руку из местных дежурных.

Намытая до блеска Ауди А8 рванула с места, едва только я закрыл за собой дверь, и помчалась в сторону области. Милицейские вздохнули с облегчением, провожая взглядами наш отъезд.

На удивление дороги были свободны, и меньше чем за десять минут мы достигли МКАДа, по которому проехали чуть выше и выскочили на Рублевское шоссе. За всю дорогу водитель и охранник не проронили ни слова, если не считать пары вопросов для удостоверения личности в самом начале.

Я в свою очередь также старался не навязываться.

Загородная резиденция – домом язык не поворачивался назвать – Анатолия Меленкова поражала воображение, и если бы меня попросили сравнить ее с Константиновским дворцом в Санкт-Петербурге, вряд ли бы я выбрал последний. Разве что земли здесь было поменьше.

Большие автоматические ворота из резной бронзы приветливо распахнулись перед машиной. Небольшая тенистая дорожка в окружении подстриженных деревьев подводила прямиком к дому, фасад которого изящно венчал мраморный фонтан.

В парадном холле меня встретила группа охранников, один из которых обыскал меня и провел металлоискателем.

– Стандартная процедура, – хмуро буркнул, поймав мой неловкий вопросительный взгляд. – Все в порядке! Проходите на третий этаж.

В конце холла виднелся лифт, но я проскочил правее и поднялся по лестнице.

Длинный и широкий коридор третьего этажа уходил далеко вперед. Красивые декоративные бра в форме старинных подсвечников висели по обе стороны коридора. Между ними красовались картины, каждая из которых составила бы солидную конкуренцию арсеналу Третьяковской галереи. Я шел медленно, любуясь каждой, и постепенно набрел на большой полукруглый холл, по периметру которого на пьедесталах возвышались белоснежные статуи древнегреческих богов во главе с Зевсом.

Я бы долго простоял с открытым ртом, если бы не почувствовал спиной приближение человека. Это был очередной охранник.

– Анатолий Петрович примет вас через несколько минут, – произнес он. – Подождите, пожалуйста, здесь.

Я кивнул, но вместо указанного кожаного дивана подошел к окну, окинув взглядом картину перед домом. Красавец алабай резвился на лужайке, бегая за брошенными мячиками.

Внезапно я ощутил чувство жалости по отношению к себе, а также состояние собственной неполноценности. Причиной всему была абсолютна бессовестная роскошь, которая буквально кричала из каждого угла этого дома. Я на новые кроссовки копил больше месяца, вкалывал как ломовая лошадь, недосыпал. А приди мне в голову приобрести одну из представленных в коридоре картин, сколько пришлось бы работать? Представить сложно. Но есть люди, которые с поразительной легкостью зарабатывают настоящие богатства, и с не меньшим энтузиазмом тратят их на всякую, с точки зрения обывателя, ерунду. И ты смотришь на них словно через толстое стекло непонимания, которое аккуратно разделяет эти два абсолютно разных измерения в одном большом, но таком же разноликом мире.

Я невольно вздрогнул, когда сзади подошел охранник и попросил следовать за ним.

Спальня Анатолия Меленкова была временно переоборудована под больничную палату комфортного режима. Повсюду стояли компьютеры с большими плазменными мониторами, какие-то медицинские аппараты неведомого мне назначения, несколько капельниц, стол с множеством медицинских препаратов, две широких постели, на одной из которых лежал Меленков.

В руках у него была большая панель с множеством кнопок, и мне невольно вспомнилась картина из какого-то американского фильма, где главный герой, будучи сильно парализован, с помощью похожей панели мог управлять практически любым процессом, происходящим в комнате, а также входить в интернет, связываться с людьми и многое другое.

Меленков слабо приподнялся при виде меня, тихо сказал что-то двум врачам, сидевшим рядом и слегка кивнул охране. Через минуту комната опустела, и остались только мы вдвоем.

– Платон, мой мальчик, проходи, устраивайся поудобнее, – радушно пригласил Меленков.

Я последовал совету и поинтересовался о его самочувствии.

– Уже лучше, – отмахнулся Меленков, – как видишь, врачи не спускают с меня глаз. Надеюсь, в больнице к тебе также хорошо относились.

– Это верно, я даже боялся, что залечат насмерть своей заботой, – с юмором ответил я.

Меленков слабо улыбнулся.

– А знаешь, – продолжил он, – мне крупно повезло с ранением, ведь пуля едва не задела сердце. Врачи подозревают, что именно твое тело помогло замедлить ее полет и слегка уклониться курсом. Так что практически ты мой спаситель. Спасибо.

Я заметно смутился, но Анатолий Петрович, тонкий психолог, плавно продолжал.

– Тем не менее, мне ввели сильнейший препарат, поскольку была опасность отравления – пуля, знаешь ли, может быть отравленной. Но вот теперь я смотрю на тебя, здорового и цветущего, и с оптимизмом понимаю, что поживу еще.

Я невольно улыбнулся в ответ на его обезоруживающую улыбку, и подумал, что меня, скорее всего, подобным препаратом обделили.

– Тебе, наверное, интересно, для чего я пригласил тебя сюда? – поинтересовался Меленков после непродолжительной паузы.

– Интересно, не то слово, – искренне признался я.

– Ну, во-первых, больше никуда я тебя пригласить-то и не мог, поскольку последнее время обитаю лишь здесь. Правда, врачи выражают надежду на скорое мое перемещение за пределы дачи.

«Дачи?!»

– Во-вторых, – продолжал Меленков, – я хотел, безусловно, поблагодарить тебя за невольное вмешательство в мою жизнь. А в-третьих, мне было очень интересно узнать, каким образом молодой перспективный парень, к тому же весьма неглупый, пропадает заправщиком на станции?

Сложно сказать, что в своих безграничных представлениях об этой встрече я не думал о подобных вопросах, тем не менее, ничего толкового пока в голову не лезло.

– Перспективный и не глупый, говорите, – то ли про себя, то ли вслух произнес я, наконец, – я тоже так думал когда-то.

– Ну-ну-ну, не говори с интонацией разочаровавшегося во всем старца, – медленно произнес Меленков, и его глаза словно сверкнули, пытаясь проникнуть взглядом гораздо глубже, чем при первой встрече, – я очень остро чувствую людей, можешь мне поверить. Именно это чувство мне помогло пережить огонь, лед, крах Советского Союза и последние десять лет. Представляешь ли ты, сколько людей отчаянно желали моей смерти, а сколько делали реальные шаги в этом направлении?

– Вашей смерти? – почти воскликнул я, и чуть было по глупости не добавил – почему?

И так ясно – любой влиятельный человек проходил такое минное поле новой российской реальности, где законы мирного времени мало чем отличались от законов войны, что остаться после этого живым и здоровым в ущерб беспощадным противникам было практически невозможно.

– Верно, моей, – сказал Меленков, – забудем об этом. Вернемся к тебе. Тогда на заправке мне показалось что ты способен на гораздо большее, чем идеально, не оставляя капель на бензобаке вставлять и вытаскивать пистолет. Или я ошибся?

– Нет, вы не ошиблись, – как можно убедительнее ответил я. Все еще чувствуя себя смущенно, как абитуриент на вступительном экзамене, я попытался сформулировать в голове более-менее упорядоченный рассказ о своей жизни.

– Ты главное, не переживай, – подбодрил Меленков, – ты не на собеседовании, а я не работодатель. Но поскольку судьба послала тебя быть рядом со мной в такой момент, я хотел бы знать о тебе больше.

Как ни странно, после этих слов мне стало легче, словно невидимая рука, схватившая мою решимость, вдруг разжала пальцы.

Я начал свой рассказ, окунувшись с головой в собственную историю, полную дружбы, любви и риска, достижений, а также потерь, предательства, неудач и терзаний. Мысленно перенесшись в начало 90-х – пору детства и юности было захвачено весьма поверхностно – я год за годом старался воспроизвести наиболее значимые события собственной жизни, так или иначе повлиявшие на дальнейшее падение, страх и отчаяние, самую черную дыру своей истории.

Рассказывая все это, я чувствовал, как глубоко вживаюсь в образ, характерный скорее талантливому актеру, и начинаю смотреть на все со стороны, подобно как уставший домосед, включая телевизор, с упоением смотрит передачу о каком-нибудь политике, писателе, враче, музыканте, просто знаменитом человеке.

Меленков оказался слушателем благодарным и терпеливым. Он практически не перебивал меня, разве что только для того, чтобы подробнее раскрыть определенный момент, и всем своим видом выражал полнейшую заинтересованность. Одаривая меня взглядом своих глубоких, как океан, глаз, Меленков качал головой, когда этого требовал момент, кивал, поддакивал, пару раз даже энергично всплеснул руками, в общем, вел себя во всем как самый внимательный собеседник.

Практически сразу, как только я увидел его впервые, услышал его голос, я понял, что подобный человек просто обречен вести за собой не просто народ, но саму историю, и что он мог бы возвысится в любое время и при любом государстве, если бы в том существовали задатки разума и воли.

Все это настолько расположило меня к нему – хотя я и так был вполне расположен – что я стал затрагивать даже такие личные темы, которые раньше мог рассказать лишь близким друзьям. Под конец разговора беседа напоминала душевное общение сына с отцом.

К уважению Меленкова, надо сказать, что он на отлично справился с мимолетной ролью отца. Сколько времени заняла моя история сложно сказать, но после того, как я закончил, в комнате воцарилась мертвая тишина. Сам я выложился настолько сильно, что требовалась передышка. Меленков, видимо, просто тщательно переваривал полученную информацию.

– Все это очень интересно, – сказал, наконец, он, – будешь кофе?

– Не откажусь, – согласился я.

Меленков что-то нажал на своей панели, быстро прошелся по клавиатуре, и через несколько минут девушка принесла на подносе чашечку кофе, вкуснее которого я в жизни не пробовал.

– Все это, повторюсь, очень интересно, – продолжил Меленков, – но больше всего меня подкупает твоя честность. Ты в полной точности рассказал свою историю. Не удивляйся, но ничего нового сегодня я не узнал. Бывший директор службы внешней разведки еще помнит, откуда достать информацию, – заговорчески подмигнул он, – и не сомневайся, что мои ребята накопали на тебя данных на целую книгу.

От услышанного я потерял дар речи, а на лице застыло, наверное, изображение зависшего компьютера.

– А как же ты хотел, Платон, – немного жестче сказал Меленков, – чтобы я пригласил к себе домой недалекого заправщика, поставившего большой крест на своей жизни?

Зависший компьютер начал перезагрузку, и я попытался было выдавить из себя подобие некой обиды, но так и не смог произнести ни слова.

– Ну, будет, – смягчился Меленков, – тебе оказано самое большое доверие среди тех, кто был здесь впервые.

– Извините?

– В комнате нет охраны, заметил?

– Д-да.

– То-то же! Я полностью доверил тебе свою жизнь сейчас, ведь ты молодой и здоровый, а я старый и больной, к тому же прикован к постели. При желании, ты мог бы попросту свернуть мне шею.

– Я просто не знаю что и сказать, – признался я.

– Все в порядке, не переживай, – махнул рукой Меленков, – я рад, что на деле ты оказался таким, как я и представлял, и чутье в который раз не подвело меня. Но послушай совет старого хитреца: никогда не забывай обид и людей, их нанесенных. Может звучит и не очень по-христиански, но с возрастом я пришел к твердому убеждению, что каждое зло должно быть наказано.

– Да я по натуре, в принципе, далеко не толстовец.

– Это хорошо, – кивнул Меленков, – но, тем не менее, сейчас забудь обо всем. Сосредоточься на главном. А главное для тебя сейчас хорошо сконцентрироваться внутренне, убрать свою забитость, открыться, так сказать, для нового рывка. Все обиды на потом! Пуская они не мешают тебе сейчас.

– Вы что, б-берете меня на работу? – на одном дыхании выпалил я, заикаясь.

– Не строй из себя дурака, Платон. Разумеется, я помогу тебе с работой, мне толковые люди позарез нужны. Ты даже не представляешь себе, какая катастрофа сейчас творится в стране в плане мозгов и компетентности! Но поговорим об этом позже. Завтра новый год! Новое тысячелетие! Есть ли у тебя какое-то особое желание?

– Больше всего я хотел бы провести его со своими друзьями, Макаровым и Быстровым, – не задумываясь, ответил я.

– Да будет так! – воскликнул Меленков и жестом волшебника смешно провел руками в воздухе.

Я засмеялся подобно ребенку, звонко и пронзительно, глаза предательски блеснули, и Меленков улыбнулся еще шире.

– Через десять минут меня ожидают очередные процедуры. Придут врачи, и на несколько дней нам придется распрощаться с тобой, Платон. Жду тебя утром пятого числа у себя на работе. Поговорим подробнее. Запиши адрес.

Я быстро начеркал на чистом листе координаты.

– А сейчас ты подробно расскажешь моему человеку как можно больше о своих друзьях, и если они в пределах досягаемости Москвы и области, найдут моментом. Ежели дальше либо заграницей, придется повозиться. Но не будем рассчитывать на второе.

Меленков опять обратился к своей панели, лежащей на ногах. Забегала клавиатура.

– Ну, будь здоров, Платон, мой мальчик! С наступающим новым годом тебя! – сказал он потом.

Мне хотелось схватить Меленкова на руки и расцеловать во все щеки, но поскольку такой возможности не было, я как можно искренне выразил свою благодарность за все, что сегодня произошло. Потрясение от встречи было настолько велико, что глаза увлажнились, и на щеках заблестели слезы.

– Ну будет тебе, Платон, все хорошо, – с чувством пожал мне руку Меленков. – Проходи в прихожую, сейчас тобой займутся. Да и последнее, чуть не забыл. Держи!

Небольшой белоснежный конверт лег в мою руку.

– Подарок к новому году, – сказал Меленков, – и не вздумай обижаться на него, хоть там и деньги! Мне известно твое финансовое состояние, но такой новый год бывает раз в тысячу лет, и я хочу, чтобы ты отпраздновал его с размахом! Будь здоров!

Светясь от счастья, я вышел из спальни и дошел до парадного холла третьего этажа, вокруг которого расположились статуи древнегреческих богов. Здесь я уселся на кожаный диван и стал ждать человека из охраны. Не прошло и пары минут, как двери лифта справа от монумента Зевса открылись, и оттуда вышла женщина в красивой белоснежной – норка, шиншилла или кто еще? я плохо разбирался в этом – шубе. Позже я узнал, что женщине было больше пятидесяти лет, но выглядела она потрясающе, и любой сторонний наблюдатель никогда бы не наградил ее цифрой, которая стояла в паспорте. Очень ровные, спокойные черты лица, грациозно плавная и стройная фигура, удивительно чистая, светлая кожа словно отбрасывала легкое сияние, наполняя пространство чем-то непередаваемо важным, словно без нее здесь до сих пор находилось другое измерение. Большие, выразительные глаза зеленоватого оттенка, который можно было встретить разве что на картинках сочной тропической листвы после дождя, смотрели вперед остро и оценивающе, не упуская из виду ни малейшей детали, словно весь мир должен был находится под неустанным контролем. Аристократичный, прямой нос и немного вытянутый подбородок подчеркивали целеустремленность натуры, да и весь ее образ выражал столь потрясающую цельность и уверенность в себе, что я невольно остолбенел, пытаясь осознать важность момента, словно позади и не было продолжительной встречи с самим Меленковым. Длинные черные волосы женщины были аккуратно убраны назад, открывая красивые уши.

Она посмотрела на меня, и я ощутил прилив чего-то родного, большой душевной теплоты, что излучали ее глаза.

– Ты, наверное, Платон? – дружественно спросила она. Тембр ее голоса лишний раз подчеркивал спокойствие и умиротворение.

– Да, – поднялся с дивана я.

– Анастасия Викторовна, очень приятно, – протянула она руку, – Толя рассказывал о тебе. Вы хорошо пообщались?

– Да, конечно, – как и Меленков, эта женщина потрясающе располагала к себе, и я чуть было не принялся энергично описывать нашу встречу, но сдержался, – мы очень хорошо поговорили.

– Что ж, я рада, – мне показалось, или Анастасия Викторовна умело оценила мой порыв? – Как собираешься отмечать новый год?

– Очень хотел бы с друзьями, если смогу их найти.

Казалось, ее озадачил этот ответ.

– В таком случае, я могу лишь пожелать тебе удачи в их поиске! Мне приятно было с тобой познакомится, Платон. Думаю, мы еще увидимся. С наступающим тебя!

– Спасибо большое, – закивал я в ответ, – и вас с наступающим новым годом! Мне тоже было очень приятно.

Женщина удалилась в сторону палаты-спальни Меленкова, а буквально через минуту послышались шаги охранника.

– Расскажите мне подробнее о ваших друзьях. Все, что сможете. Имя, фамилию, разумеется, прошлые места учебы, работы, жилья. Быть может, у вас есть их фотографии?

Как не удивительно, но фото друзей действительно хранились у меня в кошельке, и всегда были рядом. Я их передал человеку из охраны, а также подробно рассказал все, что мог поведать о Быстрове и Макарове.

– Теперь можете подождать меня здесь. Сколько времени займет процедура, сказать не могу, но если они в Москве, то недолго.

Я снова уселся на диване, устремив свой взгляд куда-то вдаль, сквозь пространство и стены, прочь от реальности, впервые в жизни почувствовав такое спокойствие и умиротворение, что казалось, могу шагнуть за окно и воспарить к небесам! Быть может, это и было чувство того самого долгожданного счастья, что приходит к людям в мгновения высочайших побед, то самое наслаждение, ради которого хочется жить и безумно любить каждый вздох, то самое восприятие мира, которое заставляет верить в безграничные возможности и в то, что более не существует никаких преград! Я с осторожностью, почти с наслаждением погладил белоснежный конверт, лежащий в кармане, почувствовав прилив благодарности и энергии, совершенно этого не стыдясь, поскольку давно понял, что деньги являются единственным измерением оценки труда человека, аналогичный эквивалент которого человечество так и не смогло придумать за столько тысяч лет, и только честно заработанные деньги могут принести чувство удовлетворенности и комфорта, свободы и уверенности. Конечно, в данном случае можно было сказать, что я не приложил никаких усилий для этого, но сидя в тот день на широком диване в гостиной загородной резиденции Меленкова я поклялся себе, что отработаю не только этот конверт, но и многое другое! Вытащив его из кармана и повертев немного в руках, наслаждаясь моментом, я убрал конверт обратно. Почему-то подглядывать внутрь или пересчитывать сумму в тот момент мне казалось почти кощунственным.

Недолго продолжалось около часа, и я чуть было не задремал. Но в положенное время лифт открылся вновь, и меня проводили на первый этаж, к выходу, возле которого стоял знакомый мне охранник.

– Вам повезло, они в Москве, – сказал он, и протянул бумажку, – здесь адрес и домашний телефон, есть и пара мобильных.

Сложно описать, какой гигантский поток счастья ощутил я внутри, и без того находясь на седьмом небе! Очень тепло, как со старыми друзьями, я распрощался со всеми, подавляя жгучее желание братских объятий, словно хотел отрепетировать сцену долгожданной встречи, и направился в сторону указанной охранником машины, той самой «Ауди А8», которая в очередной раз приняла на борт мое тело.

Дверь распахнулась, и Меленков обернулся.

– Настенька, проходи, – с теплотой сказал он.

– Толя, сколько раз можно тебе говорить, не открывай окно так широко, на улице морозы! В твоем положении только простудиться не хватало! – заругалась она, показывая на сверх меры приоткрытое окно в конце комнаты.

Меленков примирительно закивал, и прошелся по своей ручной панели. Большое панорамное окно закрылось.

– Просто хотел проветрить.

– Как пообщались? Каков твой вердикт по Самсонову? – спросила Анастасия Викторовна.

– Парень и правда толковый, – ответил Меленков, – думаю, я в нем не ошибся. Дальнейшее покажет работа.

– Я рада, хотя твои ребята и разбили ему жизнь несколько лет назад.

– Ты про Воронова? – нахмурился Меленков, – не напоминай мне этого мерзавца.

– Чего так сразу? – возразила женщина. – Как его травил на войну с чеченскими бандитами, уже забыл? А как он переметнулся в стан врагов, так сразу и мерзавец.

– Давай не будем от этом, я, между прочим, больной человек!

– Хорошо, дорогой, прости меня, – ласково прошептала Анастасия Викторовна, и уселась рядом с Меленковым. – Я вспомнила его лишь потому, что именно он прошелся по Самсонову, который, между прочим, спас тебя.

– Да, спас, хоть и по большой случайности. И, видимо, если бы Воронов тогда не прошелся по нему, вряд ли кто-нибудь поймал мою пулю сейчас. Ты же знаешь, упрекнуть меня в неблагодарности нельзя. Но будь Самсонов человеком недалеким, я просто передал бы ему денег за все произошедшее, а не приглашал бы к себе домой.

– Понимаю тебя, – согласилась Анастасия Викторовна. – И, тем не менее, поздравляю. Ты нашел себе толкового, а главное, преданного работника. Но что это у тебя здесь?

Она почувствовала, как уперлась во что-то твердое, и достала из-под одеяла пистолет.

– Это еще что такое? – воскликнула Анастасия Викторовна, и тут же спохватилась, – ах ты старый лис, небось, пел Самсонову про высочайшее доверие, первую встречу без охраны.

– Но ведь это и правда было определенное доверие с моей стороны, – возразил Меленков, – а полностью, я, как ты знаешь, никому не доверяю, – и его спокойные глаза на миг сверкнули.

– Помнишь анекдот про то, как хозяйка дома доказывала служанке полное доверие со своей стороны, аргументируя это тем, что даже ключ от сейфа с драгоценностями отдала ей, а та в свою очередь говорила, что ключ к сейфу не подходит?

– Прекрасно помню, – улыбнулся Меленков.

– А если без шуток, то у меня для тебя есть две новости, одна хорошая, другая не очень.

– Давай с хорошей.

– Теперь мы знаем, что за организация организовала покушение на тебя.

– Европейское «Бюро убийц»? – мрачно спросил Меленков, и Алмазова кивнула. – Думаешь, Соколов уже не донес до меня этого? Странная ты, Настенька, порою бываешь.

Анастасия Викторовна и бровью не повела.

– Тогда быть может, ты знаешь и плохую новость? – невозмутимо спросила она.

– Боюсь, у меня сейчас их много. Про какую ты спрашиваешь?

– Нашего агента в этой поганой организации рассекретили. Сегодня утром его труп был найден на берегу реки Шпрее, в Берлине.

Меленков этой новости не знал, и мысленно спросил, почему Соколов до сих пор не сообщил об этом?

– Саша не хотел тебя тревожить сегодня, – сказала Алмазова, словно прочитав мысли, – ведь ночью у тебя не раз поднималась температура. Но я прекрасно знаю, что даже находясь в агонии ты захочешь знать и контролировать все.

– Да, ты лучше всех меня знаешь, поэтому я и люблю тебя, хотя иногда и спрашиваю, можно ли так доверять женщине?

Анастасия Викторовна улыбнулась и погладила Меленкова по голове.

– Сокровище ты мое, – ласково приговаривала она, – но зачем же ты вышел на этой проклятой заправке?

– Ты прекрасно знаешь, что после операции на простате у меня порой, случаются… неприятности, – обидчиво ответил Меленков и отвернулся.

– Ладно, прости дорогой. Я больше не буду. Что думаешь делать дальше?

– То же, что и предполагал, только теперь с еще большим рвением. Я перекрою этим аристократическим отморозкам один из их золотых потоков. Мне очень жаль Сашиного агента, но он все же успел кое-что сделать. Европейское «Бюро убийц» курирует некий граф Алонсо, представитель венецианской черной аристократии. Мерзавец самых знатных кровей. Более того, нам стали известны имена пятерых киллеров, членов «Бюро». Все они проживают в Европе, по-моему, в Австрии, Чехии и Германии. Саша отправит лучших людей на их устранения. Пусть их боссы призадумаются, мерзавцы, как со мной еще шутить. Но самым сильным ударом для них будет, когда мы перехватим танкеры «Синего полумесяца», набитые героином, едва только те пересекут край российской территории в районе Охотского моря. Власти в курсе, и нас поддерживают. Тихоокеанский флот приведен в полную готовность.

– Ты все-таки решил не отступать, – вздохнула Алмазова.

– Никогда. Но давай не будем об этом больше. Я изрядно проголодался. Посидишь со мной?

– Разумеется, – улыбнулась в ответ Анастасия Викторовна.

– Хорошо, а пока мне нужна порция очередных процедур, зови врачей.