Текст книги "Последний теракт. Книга первая"

– Понятия не имею, – развел руками Ипатов, – но мы должны выяснить это.

Красовский хотел еще что-то спросить, но лишь глубоко затянулся, выпуская в воздух широкие круги ароматного дыма, и с гордостью посмотрел на творение собственных губ.

– Возьмите Иуду и приведите сюда, – сказал он потом, – хотя по большому счету это ничего уже не изменит. Без Толи, боюсь, вся наша схема накроется медным тазом.

– И не только наша, – подхватил Ипатов, – Комитет не сможет провернуть задуманное без выполнения обязательств с нашей стороны. Слишком многое висело на Меленкове.

Оба сокрушенно вздохнули, признавая справедливость суждений.

– Есть ли во всем этом положительные стороны? – спросил вдруг Красовский.

– Разве что для людей – мир не содрогнет то, что вы задумали.

– Пока, – возразил Красовский. – Когда возьмешь Платона, или кто там будет, постараемся хоть как-то пролить свет на всю эту историю. Может, и всплывут какие занимательные факты.

– Сделаем, – кивнул Ипатов.

Он хотел было добавить пару собственных идей, которые возникли в голове совсем внезапно, но их отвлек звонок телефона, лежащего на столе.

Красовский посмотрел на номер: не определен.

– Да, я слушаю, – услышав голос звонившего, Красовский побледнел и понял, что все еще может кардинально измениться…

Глава 7

Платон чувствовал внутри себя большое волнение – это не было связанно со страхом от возможной погони, да и вообще со сторонниками Меленкова, а относилось лишь к девушке, с которой он познакомился несколько часов назад. Проспав около двух часов, они проснулись практически одновременно, но не вставали.

Платон лежал на боку спальной полки, нежно обнимая Вику. Она медленно водила пальцами по его волосам, изредка целуя то в лоб, то в губы. Долгое время оба молчали, просто смотрели друг на друга, обнимались, не решая нарушить тишину, в которой не было ничего, кроме их всеобъемлющего чувства.

«Чувства?» – подумал Платон. Разве это возможно? А если и возможно, то почему здесь и сейчас?!

Первой мыслью его после сна было то, что он не хочет никуда отсюда уходить, и вообще по возможности остановить время, навсегда оставшись с Викой в двуспальном купе. Волнительное и волшебное чувство, которое охватывает всех влюбленных, и помогает им забыть обо всем, идя на самые отчаянные и необдуманные шаги, разгорелось в Платоне не на шутку. Он так давно не испытывал ничего подобного, что поначалу даже испугался. Но потом все же понял, что произошло, и почувствовал внутри себя такое счастье, что накрыло волной все-все-все-все-все тревоги, да и вообще заполонило все. Это было неописуемо, непередаваемо, чудесно и божественно!

Дошло до того, что Платон стал считать секунды, и даже старался поделить их надвое, лишь бы полностью насладиться счастливым временем, ведь в глубине души он отлично понимал, что все это скоро закончится. Смотря в глаза Виктории, такие же взволнованные, он чувствовал тепло ее души даже больше, чем тела. Ее энергия вливалась в него, ее чувства заполняли его пустую, и давно поросшую паутиной чашу любви. И даже ничего более Платон пожелать не мог, настолько был счастлив. Он не думал и старался не вспоминать недавний разговор о «крови и чувствах». И девушка больше об этом не вспоминала.

– Я бы никогда тебя не отпускала, – прошептала, наконец, Вика, хотя и без слов здесь было все понятно, – но через час поезд приедет в Питер, и остаться здесь нам вряд ли кто-нибудь позволит.

С неохотой Платон признал справедливость ее суждений. Голова стала напряженно работать.

«Это все, конец? И больше я ее никогда не увижу?!»

От поступивших мыслей хотелось отчаянно завыть, кинуться на стену и погрызть ее зубами.

– Когда твой самолет? – спросила Вика.

– В четыре, – ответил Платон, усиленно думая, как можно заставить время остановиться навсегда до четырех часов.

– Какие были планы до этого времени?

Платон лишь развел руками, показывая, что никаких планов у него не было.

– Давай проведем это время вместе? – предложила Вика.

«Готов отдать все на свете ради этого».

– Готов отдать все на свете ради этого, – повторил свои мысли Платон, и был искренен, как никогда.

Вика весело улыбнулась, немного покраснев.

– Заедем ко мне домой, надо принять душ и переодеться, – сказала она. – Сынуля все равно до завтра у бабушки.

Платон согласно кивнул.

– Вызвать такси?

– Не надо, у меня машина на стоянке недалеко от вокзала.

Новенькая «Тойота Королла Версо» действительно стояла на том месте, где была оставлена Викой две недели назад.

– Давно был в Петербурге? – поинтересовалась девушка.

– Давненько, – признался Платон.

– Хорошо, поедем через центр, освежу твою память.

Вика с энтузиазмом рассказывала про исторические достопримечательности северной столицы, проезжая мимо каждой из них, пока они не развернулись на Васильевском острове и не направились в сторону тихого спального района на севере Петербурга.

Светлая, просторная двухкомнатная квартира Вики могла служить образцом красоты и уюта. Платон никогда не видел, чтобы все вещи были настолько гармонично размещены по всей площади, словно каждый уголок квартиры был изначально создан под конкретную деталь.

В детскую он заглянул лишь один раз и разместился в зале, посреди которого стоял большой напольный телевизор. Правее от него расположился декоративный глобус-бар, внутри которого хранилось собрание изысков алкогольной продукции. На стене висела красивая картина, напротив – портрет ребенка, белокурого мальчика с выразительными, голубыми глазами. Кожаный диван с двумя просторными креслами стояли полукругом вдоль стены. Пока Вика принимала душ, Платон включил телевизор, устало рухнув на диван.

Как и следовало ожидать, практически все телеканалы муссировали произошедшее вчера.

– Россия не сразу поймет и осознает степень трагической утраты, произошедшей накануне вечером, – комментировала ведущая телерепортаж, в котором показывали краткие нарезки выступлений Меленкова, его встречи с лидерами разных стран, основные выполненные проекты, достижения за время государственной службы и после ухода с нее, просто фотографии в рабочей обстановке. – Всех его званий и наград сложно перечесть – «Почетный архитектор России», «Почетный гражданин России», «Человек года 1998, 1999, 2001, 2002, 2005 и 2008 в номинации «Экономическое возрождение России», победитель конкурса «Строитель года 2008 года за проект Новый Свет». Лауреат Национальной общественной премии имени Петра Великого. Награжден орденом Почета, орденами Святого Георгия Победоносца, Сергия Радонежского, Святого Благоверного князя Даниила Московского первой степени, Святого князя Александра Невского первой степени, «Международная Слава», золотой медалью Ассоциации промышленников России за вклад в сохранение экологии, и, наконец, «Орденом за заслуги перед отечеством 1 степени» за вывод страны из кризиса 1998 года. Имеет почетный знак «Лидер российской экономики». Анатолий Меленков был едва ли не самой яркой личностью современного мира, оставив после себя огромное наследие. Сегодня все вспоминают о нем как о человеке, твердо державшем свое слово и помогавшем каждому, кто обращался за помощью.

Президент начал заседание Совета Безопасности с минуты молчания. Депутаты Федерального Собрания…

Платон выключил телевизор, услышав, как Вика вышла из душа. В одном полотенце и с мокрыми волосами она проскочила в смежную комнату.

– Как ты хочешь провести остаток времени со мной? – спросила Вика позже, заканчивая варку мускатного кофе, аромат которого наполнил всю кухню.

– Я просто хочу быть рядом, – ответил Платон, – давай сходим в ресторан, погуляем по городу, проплывем на катере по каналам.

– Звучит заманчиво, но накормить я тебя и дома могу, а потом можно и погулять.

– Нет, не сегодня, – возразил Платон, – я ни сколько не сомневаюсь, что приготовленное тобою будет выше всех похвал, но сейчас хочу озадачить этим какого-нибудь шеф-повара. Назови мне самый лучший ресторан в городе?

– Если честно, в этом я не лучший экскурсовод, но на Невском есть очень хороший ресторанчик с отдельными кабинками.

– Значит, решено!

На улице стоял ясный, солнечный день, изредка балуя город легким ветерком. Люди спешили по своим делам, мало обращая внимания друг на друга. Машины нервно толкались в пробках, возмущенно сигналя братьям по несчастью. И город жил привычной суетой, с грустью и юмором наблюдая за своими обитателями, словно хотел по-отечески мудро окликнуть всех сразу: «Люди! Опомнитесь! Оглянитесь вокруг! Кроме ваших надуманных проблем есть вещи и поважней, не забывайте о них!»

Но если бы город и вправду мог слышать, говорить, наблюдать, этим утром он обратил бы все свое внимание на двух молодых и красивых людей, которые медленно шагали по центральным улочкам, взявшись за руку и говорили, смеялись, как дети удивлялись красоте и величию таких шедевров, которыми там богат Санкт-Петербург. И время словно остановилось вокруг них, замерло, с удивлением наблюдая за образцом чистой, ничем не омраченной любви.

– Я хочу больше знать о тебе! – сказала вдруг Вика, отправляя официанта с готовым заказом. Они наконец-то дошли до искомого ресторана, расположившись в уютной, огороженной кабинке. – Только прошу тебя, давай не будем о том, что произошло вчера, я не хочу сегодня омрачать этот день. Расскажи мне о своей жизни, – улыбнулась она.

– Прости, – развел руками Платон, – я не лучший рассказчик, и не люблю говорить о себе, тем более что в двух словах тут не опишешь.

– Это хорошо, значит, есть о чем рассказать. Ты не смущайся, у нас впереди получасовое ожидание фирменного блюда, а бутылка превосходного вина никак не помешает тебе. Начинай!

И Платон уступил, начав бессвязный, во многом повторяющийся рассказ о своей жизни. Он перескакивал с детских лет на юношеские, если порой забывал упомянуть что-то интересное. Вспоминал родителей и друзей. Говорил о самых счастливых событиях в собственной жизни, но не обошел и те, что убивали горем. Разумеется, он не уложился в полчаса, и многое осталось только в памяти.

Про работу в корпорации «Голиаф» не было сказано ни слова, да и вообще все, что было связанно с Меленковым и с работой, он старательно замолчал.

Вика внимательно слушала, порой улыбалась, иногда сокрушенно качала головой, а пару раз чуть не расплакалась, но сдержала себя, лишь нежно погладив руку Платона. Люди, понесшие потери близких, очень хорошо понимают друг друга.

– Иметь хороших друзей большое счастье, – чуть позже сказала девушка, – у меня, к сожалению, таких нет, и только маме я могу порой поплакаться обо всех своих проблемах. Мне очень жаль, что твои родители не дожили до сегодняшнего дня, они бы точно гордились тобой!

Платон лишь слабо кивнул, словно соглашаясь с похвалой в собственный адрес.

– И, тем не менее, живым надо продолжать жить и строить свое счастье. Ты больше никогда не вернешься?

Его сердце больно заныло, но от ответа было не уйти. А ведь с каждой минутой Платон все больше старался не думать о том, что будет дальше, и сможет ли он еще увидеться с Викой.

– Я… я не знаю, – скорее, это была правда, ведь по большому счету Платон и не думал о том, сможет ли когда-нибудь вернуться в Россию. Больше всего он думал о том, сможет ли сейчас из России вырваться.

– Значит, я все же не обманываюсь. Мы больше никогда не увидимся.

– Это было бы самое жестокое наказание в моей жизни, это точно, – с уверенностью произнес он, и вроде заметил на лице девушки тень облегчения.

– Если ты не сможешь вернуться, разве я не могу навестить тебя там? – неожиданно спросила она.

– Пожалуйста, наше фирменное блюдо «Чилийский сибас», – подошел официант, расставляя принесенный обед, – подается с нежным картофельным пюре и черным трюфелем.

Посередине стола он поставил также большую тарелку королевских тигровых креветок с цикорией под ароматным цитрусовым соусом.

Платон с волнением и благодарностью посмотрел ей в глаза, давая понять, что о большем он и мечтать не мог.

– Я и не смел бы просить тебя об этом, – признался он, – ведь миг, когда я проснулся в том вагоне и увидел тебя впервые, был лучшем мигом в моей жизни. Прости, если говорю лишнее, но это чистая правда.

Вика широко улыбнулась.

– Знаешь, наша жизнь может быть и жестока, и скучна, – заговорила она, – может сломить человека горестями, а может наоборот – возвысить до небес. Кто-то сам строит свою жизнь, другой плывет по течению, третьего строят остальные. Поверь, я прошла практически через все это, была и в роли строителя, и в роли стороннего наблюдателя, могла согнуться под тяжестью бед, и одновременно возрождалась, как легендарная птица Феникс. Но такой счастливой, как сегодня, я не чувствовала себя очень давно, и могу лишь искренне отблагодарить Бога за это. Ради таких моментов стоит жить и верить в лучшее.

Платон почувствовал, как к горлу подкатил большой ком.

– Я очень хочу поверить тебе, хотя и чувствую внутри, что говоришь правду, – продолжала Вика, – когда ты сможешь сообщить мне, где остановился?

– Не знаю, но думаю что не раньше, чем через месяц.

– Хорошо, – кивнула Вика, – давай пообедаем, я проголодалась.

– Давай, а потом я хочу посетить с тобой Петергоф, успеем?

– Сколько до самолета?

– Часа четыре.

– Никак нет, – покачала головой Вика. – Времени слишком мало. Максимум, что мы сможем, так это пройтись вдоль Зимнего Дворца, а потом ты отправишься в аэропорт. Прости, но я с тобой не поеду, ненавижу прощаний в таких местах.

– Да, конечно, я понимаю, – с грустью сказал Платон.

После ресторана они пешочком прогулялись до площади Зимнего Дворца, красивейшего творения всех времен, и прокатились на карете, запряженной лошадьми.

Но время летело неумолимо, и час отлета приближался все ближе и ближе, как не старался Платон его отогнать. С каждой минутой на душе становилось все тоскливее, пока Вика в который раз не напомнила о том, что жизнь стоит ценить именно такими моментами, когда от счастья захватывает дух, когда горячее сердце разгоняет кровь с особым наслаждением.

И действительно, от подобных мыслей стало легче. Платон даже удивился способностью девушки думать именно под таким углом, и где-то в глубине души ревниво заподозрил Вику в отсутствии столь сильных чувств, что заполонили его самого. Но это было неправда, просто девушка оказалась немного мудрее в этом отношении.

– Я понимаю, что многого не договариваю, но прошу об одном, пожалуйста, верь мне, – говорил Платон перед отъездом в аэропорт. – Мне будет гораздо легче жить, если буду знать, что ты веришь моим словам и чувствам.

Вика в свою очередь также не хотела врать и лукавить душой, ведь внутри все же был некий огонек сомнения в происходящем, но умоляющий вид Платона был настолько искренен, что простой смертный человек, даже великий актер в жизни не смог бы сыграть лучше, если бы не испытывал подобное.

– Да, я верю тебе, – поток нахлынувших чувств был слишком велик, чтобы сдержать его, и слезы ручьем покатились из глаз, блестя на солнце.

Платон с нежностью обнял девушку, прошептав самые дорогие слова, хотя и не думал говорить их.

– Я люблю тебя, пусть даже и знаю не больше дня, но все равно люблю.

Вика не смогла ответить, тратя все силы на то, чтобы окончательно не разрыдаться, однако в последнюю минуту все-таки взяла себя в руки, вспомнив один пикантный момент, который сразу же полоснул по сердцу кинжалом.

– Сергей, перед тем как ты улетишь, я хотела бы кое о чем попросить.

– Проси все, что угодно, – с удивлением от резкого изменения в девушке произнес Платон.

– Там в поезде, когда я только пришла, а ты еще спал, – Вика говорила медленно, словно боясь довести вопрос до конца, – во сне ты произносил имя… Настя.

Платон задумался.

– Пойми, я не хочу омрачать наше прощание, – осторожно продолжала Вика, – но ты только что сказал такие слова… и вообще, за последние сутки столько всего…

– Не надо, я все понимаю, – перебил девушку Платон, – я говорил то, что чувствовал, и отказываться от своих слов не собираюсь. Настю ты можешь не ревновать, ее больше нет на этом свете.

– Прости. Она была твоей девушкой?

Платон посмотрел на нее столь пристально, словно хотел заглянуть в душу, и ответил со всей невероятной правдой:

– Нет, она была моей… машиной.

Аэропорт «Пулково» был весьма многолюден, хотя что еще можно ожидать от аэропорта. Пройдя первый контроль багажа, Платон запаковал специальной пленкой небольшой саквояж и направился на поиски нужного терминала, возле которого уже выстроилась солидная очередь.

Заняв место в конце, он старался думать о чем угодно, но только не о Вике. Нельзя сказать, что ему удалось добиться успехов в этой области, только зря обманывая собственную голову.

«Почти сорок лет, а влюбился как мальчишка! Разве такое возможно?»

Оказалось – возможно, и слова любви, которые Платон говорил Вике на прощание, шли от самого сердца. И хотя большинство людей скептически отнеслось бы к подобным чувствам, у которых возраст не более дня, Платон был уверен в себе.

Он бы и дальше размышлял о внезапно обретенном счастье, но почувствовал на себе пристальный взгляд.

Обернувшись, Платон встретился глазами с молодым мужчиной в темных джинсах и кожаной куртке. Тот быстро отвернулся, но Платону хватило мгновения, чтобы определить заинтересованный взгляд профессионала.

Быстро перехватив стоящий рядом саквояж, Платон хотел было двинуться прочь от терминала, но почувствовал легкий укол, практически комариный укус, и застыл как вкопанный.

Сознание поплыло, силы стали отпускать его. Пытаясь бороться с внезапным наваждением, Платон схватился рукой за ближайший поручень, стараясь сосредоточится. Но действие лекарства брало свое, и ноги вскоре окончательно подкосились – он рухнул на пол, теряя сознания уже в полете.

– Помогите, человеку плохо! – слышалось где-то очень далеко, словно из потустороннего мира.

А потом сильные руки схватили Платона и потащили прочь из аэропорта.

Часть 2. Восхождение

Глава 1

За последние три года я понял две главные вещи – ничто не вечно, и даже самый прочный мир в твоих глазах может рухнуть в мгновение ока. Практически также было и у меня. Вспоминая об этом времени позже, я с трудом мог определить, с чего же собственно все началось, и на каком отрезке пути судьба решила пропустить через мое тело и душу самый настоящий ад, подвергнуть мою жизнь самым тяжким испытаниям и навсегда убить во мне прежнего человека. Чем руководствовался Бог – сломить меня навсегда, превратив из личности в общественный овощ, или же возродить нового, более сильного, устойчивого человека – я так и не узнал. Но после всего произошедшего с уверенностью мог сказать, что одну жизнь пережил и родился заново.

Люди говорят: «больше боли – ближе к Богу». Ежели это так, то никогда я не был так близок к Богу, как в то проклятое время, и мне казалось, что всевышний вот-вот заговорит со мной, услышит, и даже можно будет до него дотронуться, лицезреть, задать самый сокровенный вопрос: «ПОЧЕМУ Я?!».

А началось – как показывает память – все с того, что моя родная, потом и кровью поставленная на ноги фирма вдруг перестала быть моей. Позже это стали называть рейдерским захватом, и государство даже попыталось бороться с этим явлением российской жизни, для которого почва была взращена задолго до распада СССР.

Тогда же мы просто попытались обратиться за помощью к местным авторитетам, которым регулярно приплачивали с доходов, потому как в милицию с подобными жалобами было идти бесполезно. Как вспоминаю сейчас, «переговоры» между представителями криминогенной среды не дали особого результата, и мы пробовали идти дальше собственными силами, за что и получили травмы различной степени тяжести: моим друзьям Артему и Сергею сломали нос и челюсть соответственно, я же отделался переломом ребра и сильными ушибами по всему телу.

Уже в больнице я обдумывал планы дальнейших действий, отчаянно ища хоть какие-то пути – очень уж не хотелось оставлять фирму бандитам.

На дворе шел 1996 год, и если сказать, что время было лихое, значит сильно преуменьшить и смягчить описание того дикого периода. Последние пять лет на дворе были настоящие джунгли, где велась самая яростная война за бездонные богатства нового государства.

Люди становились обладателями миллиардов в мгновение ока, и в это же самое мгновение падали жертвами жестоких и беспощадных конкурентов, которые в свою очередь тоже недолго наслаждались обретенной роскошью, продолжая сменять друг друга с поразительной быстротой, и лишь самым изощренным единицам удавалось держаться в строю. Все это сильно напоминало дьявольский танец кровавой колесницы жизней, мерзкий круговорот самых отвратительных пороков человека, что в один момент соединились в единое торнадо, уничтожающее на своем пути все положительное, доброе, светлое. И так было практически с каждым, кто решил соприкоснуться с реалиями бизнеса – нового слова новой России – того времени и попытать собственное счастье на поле боя, где буквально приходилось ходить по трупам.

Человеческая жизнь утратила свою ценность, если ее вообще можно было измерить. Люди быстро забыли, сколько любви и трудов было вложено в каждого из них, сколько собственных сил и времени вложили родители в каждое любящее дитя.

Вы когда-нибудь наблюдали за строительством большого дома? От заливки фундамента до кладки последнего кирпича? Это минимум год каждодневной работы целого муравейника людей. Но снести построенное можно в течение минуты.

А человеческая жизнь строится гораздо дольше, и сил в нее вкладывается несравнимо больше, а сколько в процессе строительства участвует людей вообще представить сложно. И если бы человек мог действительно задуматься обо всем этом перед тем, как хладнокровно отобрать жизнь у другого из-за денег, вражды, власти или чего еще – смертей было бы меньше.

Да ну ладно, потянуло на философию. Вернемся к реальности.

Вполне возможно, что сейчас, когда многое из прошлого давно утекло, все видится гораздо ужасней. На самом деле настоящий ад для России начался гораздо раньше.

Известный журналист Павел Хлебников, ныне покойный, в одной из своих книг кратко охарактеризовал основные этапы крушения и грабежа российских богатств:

«во-первых, в 1992 году демократы отпустили цены до проведения приватизации и тем самым вызвали гиперинфляцию. За несколько недель сбережения подавляющего большинства граждан страны превратились в прах, уничтожив надежду построить новую Россию на фундаменте сильного внутреннего рынка.

Во-вторых, демократы субсидировали коммерсантов – молодых людей со связями, которые сколотили состояния, взяв на себя роль торговых государственных монополий и нажившись на огромной разнице между старыми внутренними ценами на российские товары и ценами мирового рынка.

В-третьих, вслед за гиперинфляцией, уничтожившей сбережения россиян, ваучерная приватизация Чубайса в 1993—1994 годах была проведена некомпетентно. В большинстве случаев граждане просто продали свои ваучеры за несколько долларов брокерам, либо бездумно вложили их в пирамиды, вскоре рухнувшие. Мог возникнуть мощный класс акционеров, но этого не произошло: промышленные активы России вследствие приватизации Чубайса оказались в руках коррумпированных директоров предприятий либо в руках новых московских банков.

В-четвертых, Чубайс и его сподвижники субсидировали эти новые банки, давая им ссуды Центрального банка по отрицательным (для государства) процентным ставкам, передавая им счета государственных учреждений и организуя рынок государственных ценных бумаг в угоду этим банкам.

Наконец, при проведении в 1995—1997 годах залоговых аукционов оставшиеся сокровища российской промышленности Чубайс распродал по номинальным ценам группе своих».

Мне сложно судить о том, что происходило за пределами Москвы, но в самой столице творилось нечто невообразимое: бандитская война захлестнула город, затронув все доходные области. Любой привлекательный бизнес подвергался нездоровому вниманию и нажиму со стороны бандитов, и не только – по слухам, даже офицеры группы «Альфа» подрабатывали на стороне рэкетом! Элита российских спецслужб!

Господи, пусть эти слухи ими и останутся.

После всего пересказанного Вы справедливо заметили бы, что открывать собственное дело было полным безумием, но я все-таки решил рискнуть и не проиграл. Во многом мне помогли и поддержали близкие друзья, которые со временем оставили собственные работы и полностью переключились на наше теперь единоличное дело.

А занимались мы в основном продажей столичной недвижимости, параллельно развивая направление по ремонту квартир. Риэлтерское дело только-только зарождалось в тяжелых условиях новой России, и сказать, что мы обладали достаточным опытом для противостояния с настоящими профи, прошедших многолетнюю школу работы зарубежом и теперь внедряющих западный сервис услуг на полях многострадальной родины, значит откровенно соврать, тем самым сильно завысив собственную самооценку. Нет, у нас не было ни знаний, ни тем более опыта, но хватило мозгов не проводить экспериментов самим.

Я нанял первоклассную команду работников, прошедших огонь, лед и медные трубы в Германии, Франции и Швеции. Разумеется, на это ушло солидная сумма денег, но того стоило.

Кстати, по поводу денег, я совсем забыл упомянуть, каким образом в руках двадцатичетырехлетнего парня оказалась весомая сумма.

В начале 90-х мне удалось побывать в Германии и узнать, что множество старых грузовых машин обрек на утилизацию новый закон в защиту экологии и окружающей среды.

Дело в том, что норма углерода газовых выхлопов превышала установленные нормы, и эксплуатацию таких машин запретили.

За 1991 год мне с друзьями удалось перегнать в Россию и растаможить более тридцати грузовых автомобилей, которые выкупались буквально за копейки (одну фуру купили вообще за 5 марок!).

Машины привозились в Москву, и после получения «нормальных» документов продавались на месте.

Заработать, как оказалось, было не сложно, сложно было удержать занятые позиции. Поэтому вернемся к фирме, у штурвала которой теперь стояла сильная команда, способная преодолевать штормы любой сложности. Все вместе мы стремительно ворвались в этот новый бизнес, громко заявив о себе. Первоначально я и мои друзья были скорее сторонними наблюдателями, лишь контролируя процесс, а заодно набираясь собственного опыта у профессионалов, но позже стали грамотно дополнять общую картину, более смело высказывая собственные идеи.

Грамотная рекламная политика, индивидуальный подход к клиентам, работа лишь с юридически «чистыми» квартирами сыграли свою роль, заработав компании хорошую репутацию, и возможность для дальнейшего, успешного развития.

Не зря ведь на глаза Воронову попалась именно моя фирма.

Да, я слышал об этом человеке – набирающим силу и авторитет на устойчивых полях столичной воровской жизни – и раньше, но даже в самых страшных мыслях не думал, что именно он станет первым камнем, полностью разрушившим мою прежнюю жизнь.

Сначала фирма была юридически переоформлена на дочернюю компанию группы «Виктория» (о чем я узнал лишь спустя неделю), главной легальной опоры Воронова. Потом наш офис на Арбате, оплаченный, кстати, на год вперед, был оккупирован новой командой управленцев и брокеров. Вся дорогостоящая реклама, также оплаченная на полгода вперед, наработанная база квартир, застройщиков, все перешло в руки захватчиков.

А ведь случись подобное годом ранее, Воронова бы просто стерли в порошок. Дело в том, что дядя моего друга Сергея Макарова, старший брат его отца Михаила, был одним из руководителей «Аэрофлота».

Понимая и оценивая его высокий полет, мы, тем не менее, никогда не обращались к Максиму Олеговичу с корыстными предложениями. Просили лишь посодействовать в плане защиты в случае неприятностей. И Михаил Олегович нам не отказывал.

Хорошо и по-дружески общаясь с мэром Москвы Юрием Лужковым, на одном столичном мероприятии он познакомился и с другом мэра Владимиром Гусинским, успешным банкиром и медиа-магнатом, владельцем телеканала НТВ и группы «Мост». Бывший театральный режиссер Гусинский, несомненно, был приятен в общении, и вскоре их отношения перешли и в деловую сферу. Дело в том, что в том же 1995 году «Аэрофлот» выделил правительству Москвы кредит на сумму 80 миллионов долларов, которые прошли через счета «Мост-Банка». Средства возвращены не были, и начался скандал, но все это уже было позже.

Служба безопасности Гусинского по слухам превышала тысячу человек и была оборудована по последнему слову техники. Эта структура, представляющая собой мини-КГБ, со своей разведкой и контрразведкой, аналитическим отделом и службой наружного наблюдения, состояла из профессиональных «борцов с инакомыслием», то есть, из работников печально знаменитого 5 управления КГБ

Помимо бывших сотрудников КГБ, туда попадали подающие надежды спортсмены и профессиональные наемники.

Более мощной негосударственной силовой структуры еще надо было поискать!

Такая мера предосторожности была не лишней, поскольку после совместного развала всесильного КГБ, произведенного Ельциным и Горбачевым, в стране рухнула реальная опора грубой физической силы, способная хоть как-то сжать в свой кулак и преступность, и многое другое. Пришедшие на смену КГБ министерства и ведомства на деле явились лишь тенью могучего предшественника.

Исключения составляли Служба Внешней Разведки Е. М. Примакова и Служба Безопасности Президента А. В. Коржакова, но первая работала в весьма деликатной и специфической сфере, а СБП Коржакова изначально не была рассчитана на тотальную борьбу с организованной преступностью – размеры не позволяли.

Поэтому к началу кровавой бандитской войны, что захлестнула Москву в начале 90-х, власти города были не подготовлены, и поэтому не смогли ее остановить.

Большой хозяйственник Юрий Лужков, который даже в самые тяжелые годы умудрялся отстаивать интересы столицы – это факт, в Москве всегда выплачивались заработные платы бюджетникам и пенсии, строились дома, дороги, инфраструктура, создавались условия для иностранных инвестиций, поэтому пусть многочисленные враги и противники Лужкова всегда помнят об этом – в то время открыто признавал, что на прекращение бандитской войны ему просто не доставало возможностей.

А воевали славяне с чеченцами, которые вторглись на давно поделенные поля столицы незадолго до распада СССР. Против чеченцев выступала и вся воровская среда, так называемые воры в законе, большинство из которых были выходцами из Грузии.

Воевать за что было, несомненно – автопром, металл, нефть, газ, банки, казино и многое другое.