Текст книги "Последний теракт. Книга первая"

Глава 2

По возвращению домой я столкнулся с еще более напряженной обстановкой вокруг, чем год назад. Повсюду чувствовалась нужда, из которой люди всеми силами старались вырваться. Многие остались без работы, и озлобленные на весь мир увеличивали рост без того запредельного уровня преступности.

Несомненно, тяжелый был 1999 год.

На второй день приезда я поехал в Москву на поиски работы. Купив первую попавшуюся газету с вакансиями, я отправился в путешествие по агентствам недвижимости, предварительно позвонив. Доступа к интернету у меня не было, но к счастью, тогда мало где требовали выслать сначала резюме, а лишь потом приходить на собеседование.

Накопленный ранее опыт должен был выставить меня в самом наилучшем свете, но, к сожалению, я столкнулся с проблемой, которую не смог разрешить.

Россия еще плохо отошла после дефолта 1998 года, что самым прямым образом отразился на рынке недвижимости – он практически стоял, изредка балуя продавцов неуклюжими телодвижениями. Разумеется, агентства, которым удалось сохранить позиции на рынке, с гибкостью змеи перестраивались под внешние условия, жестко контролировав собственную финансовую политику. Это отразилось и на брокерах, которым отныне приходилось рассчитывать лишь на собственные силы, живя на одни проценты от проданных квартир.

Во многом так было и раньше, но в былые времена – еще, когда я сам открывал свое первое дело – компания поддерживала новых сотрудников, пока те не становились крепко на ноги. Сейчас же все изменилось, и для начала работы в сфере недвижимости требовался денежный запас, который бы мог позволить продержаться несколько месяцев, пока не пойдут продажи.

У меня же такого запаса не было и быть не могло, и, не смотря на то, что многие компании с радостью готовы были принять меня в свои ряды, я был вынужден отказаться и выжидать. Ведь надо же было хоть как-то питаться, платить за квартиру. Не мешало и приодеться – многие вещи давно износились, обувь вообще жила на последнем издыхании.

Не скрою, я сразу приуныл, на пару дней впал в депрессию, но скоро отошел – последние годы смогли научить меня более легко переносить внешние проблемы.

Невыразимо как мне захотелось вновь отыскать друзей, от которых я так трусливо бежал больше года назад. Кроме них на всем белом свете у меня никого не осталось, а душа так истосковалась по чему-то родному. Но, к сожалению, найти друзей не удалось – съемные некогда квартиры давно приютили других квартирантов, а действующие когда-то мобильные номера перестали обслуживаться.

Я продолжил поиски работы, перебиваясь непостоянными заработками. Рынок труда также испытывал тяжкие последствия кризиса, и на работы с относительно неплохой зарплатой стояли километровые очереди.

Практически каждые два-три дня я посещал новых работодателей, которые, словно сговорившись, все как один обещали перезвонить через неделю, потом еще раз брали некий тайм-аут, а потом останавливали свой выбор на ком-нибудь другом.

Так тянулось более двух месяцев, что показались мне вечностью.

Параллельно я успел поработать таксистом (машину предоставляла фирма), охранником в частном охранном предприятии (сидел по ночам в банке), немного курьером.

Единственным моим спасением от постоянного напряжения стала городская библиотека, сторож в которой работал со мной на железнодорожном вокзале кондуктором, еще до моего ухода в армию, и по «старой дружбе» позволял забирать книги на несколько дней. К сожалению, сама библиотека разрешала пользоваться своими недрами лишь в собственных стенах.

Нескольких дней вполне хватало на прочитку очередной книги, потому как читал я все свободное время, даже на работе. И это занятие во многом спасало от очередной депрессии, придавало сил и приносило большое удовлетворение. Стараясь выбирать лишь проверенную временем литературу, я довольствовался широким диапазоном жанров, равнозначно наслаждаясь как созданным миром фэнтези Джона Толкина, так и глубоко-психологическими романами Диккенса, Достоевского, Бальзака, Дрюона. Перескакивал и на философию, зачитываясь величайшими представителями мысли от Сократа и Монтеня до Айн Рэнд и Александра Зиновьева.

Больше всего я уделял времени классике, в основном французской и английской, а затем и русской. Будучи человеком впечатлительным, я с героями книг переживал любовь, разлуку, предательство, смерть, дружбу, отчаяние и многое другое, забывая на время собственные проблемы. Спать приходилось мало, хотя сон и так особо не шел, но прежние мысли, кошмары и страхи больше не лезли в голову.

Кстати о мыслях – с недавнего времени я старался приручить их, направить в нужное русло, а также избавить голову от лишнего мусора, который нередко приводил меня в упадок. Побуждением к этому стали книжки по психологии и философии, черпаемые из той же спасительной библиотеки. Все они твердили о постоянной работе над собой, своими мыслями. Учили настраивать сознание на определенные лад, позитивно смотря на мир.

Разумеется, я и раньше слышал нечто подобное, но слышать краем уха и читать специальную литературу оказалось разным делом.

Вспоминая себя год назад, я с ужасом думал о том, насколько сильно позволял собственным мыслям уничтожать себя. Они же просто сатанели каждую ночь, подобно иглам вонзаясь во все нервные окончания. И сам я после подобных пыток еле ногами передвигал, чувствуя себя подобно перезрелому мешку с картошкой.

Сейчас же я ставил перед собой определенные цели, более четкие, тем просто летающие в облаках мечты. Но и поставленные цели вдохновляли – крепко встать на ноги финансово, возможно вновь открыть собственное дело; познать мир, путешествуя в самые дальние уголки планеты; получить второе высшее образование по психологии; создать большую и крепкую семью; прочитать наибольшее количество полезной литературы, развиваясь с каждым годом и познавая все новое; написать собственную книгу, объединив в ней множество из простой психологии, острого сюжета, интереснейших фактов и, разумеется – большой любви; всеми силами помочь собственной стране, точнее народу возродиться в более цивилизованное общество.

И хотя на сегодняшний день многие цели выглядели не реальнее заоблачных мечт (особенно первая и последняя), я стал чувствовать себя гораздо лучше. Былая уверенность возвращалась. По утрам я просыпался уже не с тяжестью на душе, а со светлой надеждой. Став больше внимания обращать на окружающий мир, я часто ходил гулять по ближайшему парку, наблюдая за птицами и белками. Не стоило оставлять без внимания и собственное тело, потому как не зря состояние тела издревле сопоставляли с состоянием духа. Утренняя зарядка, иногда пробежка, физические занятия по возможности стали неотъемлемой частью моей жизни.

С каждым днем жить становилось все легче, смотреть на окружающий мир приятнее. Увеличивался и запас собственных сил. Ежедневно я перебирал и анализировал поставленные цели.

Нужны были деньги, много денег, а также помощь, совет и поддержка для открытия собственного дела.

Большинство богатейших людей – от одних слышал лично, про других рассказывали знакомые – говорили, что изначально возвыситься им помог случай, пусть даже один небольшой и практически незаметный случай.

Но почему этот, его величество случай, улыбался далеко не всем, я ответить не мог. Но мог с уверенностью сказать, что мой собственный случай еще не пришел, но обязательно нагрянет.

И я затаился, выжидая, подобно тому, как Жан Батист Гренуй, знаменитый парфюмер-убийца Патрика Зюскинда выжидал своего часа. Но если он сравнивал себя с лесным клещом, замерзшим на ледяной от холода ветке дерева и живя лишь одной надеждой на проходящего мимо зверя, в чью горячую кровь можно будет жадно вонзиться, то я мог сравнивать себя с коконом прекрасной бабочки, что должна распуститься в определенный момент.

Так я и жил, искал работу, подрабатывал, гулял по парку и читал, читал, читал.

Декабрь 1999-го застал меня на одной заправочной станции, стоявшей недалеко от Москвы на ленинградском направлении. По трем причинам работать там мне было удобно. Во-первых, моя квартира в Подрезково находилась рядом, и не было нужды каждое утро тратить часы на поездку до работы. Во-вторых, платили там неплохо для подобных мест, да и водители машин нередко оставляли небольшие «чаевые» за заправку или протирку стекол. И в-третьих, трое моих коллег были весьма приятными людьми, с которыми можно было хорошо сосуществовать. Да и под конец года я временно приостановил поиски работы до начала следующего, потому как большинство работодателей прекращали встречи перед новогодними праздниками.

Глава 3

Утро двенадцатого декабря выдалось на редкость морозным. Несмотря на приближение нового года, вся предшествующая неделя раздражала людей постоянным ветром, моросящим дождиком и неопределенностью погоды, подобно меленькой капризной девочке, которой взрослые не угодили очередным подарком. По ночам иногда термометр опускался до минус десяти, но с наступлением утра лениво застывал на отметке ноль, в результате чего улицы загрязняла постоянная слякоть.

Я проснулся легко, словно спал не привычные шесть часов, а вдвое больше. На душе было невероятно хорошо – чувство некой торжественности, ощущение праздника.

Разбираться, что к чему я особо не стал, вспоминая лишь, не приснился ли ночью волшебный сон? Но нет, память от комментариев отказывалась, и пришлось просто насладиться чудесным настроением.

Отодвинув занавеску, я с удивлением обнаружил белоснежный от снега двор. Выглядело потрясающе. Градусник показывал минус пятнадцать, и можно было заключить, что снежная картина не растает в мгновение ока. Тоже хорошо.

С невероятной легкостью в теле я сделал небольшую зарядку и отправился в душ. Стоя под горячими струями живительной воды, я немного задумался: почему человек, даже если у него все в жизни идет замечательно, далеко не всегда может похвастать таким чувством поразительной легкости на душе, какова была у меня сейчас?

Оттого ли, что большинство людей живут не в ладах с собственной совестью и намеренно коверкают существующую реальность, всю жизнь доказывая себе то, чего не существует? Оттого ли, что человечество погрязло в трясине противоречий и несоответствий, беспощадно раздирая потребности души и потребности тела, намеренно сталкивая их лбами и не понимая, что раздирает собственную сущность? Разве тело и душа может существовать порознь? Тело без души – труп. Душа без тела – призрак. Итого и выходит постоянная борьба призрака с трупом, как писала Айн Рэнд.

Оттого ли, что человечество за прошедшие тысячелетия достигло совершенства только в двух областях – уничтожения материального тела и нематериального духа. И еще сложно определить, какое из созданных оружий смертоноснее – ядерная бомба или ядовитое учение, заставляющее человека жить в постоянном страхе перед собственной судьбой и архаично развивающимся миром, чувствуя себя подобно дикарю, боявшегося любого шороха.

Ты ничего не способен предпринять. Ты ни на что не можешь повлиять. Ты бессилен перед судьбой и провидением. Ты всего лишь маленький и ничтожный человек, способный лишь на поклонение, самопожертвование во имя великой идеи, беспросветного страдания во имя неважно чего, но лишь искуплением ты можешь выхлопотать себе каплю прощения за то, что родился во грехе.

Хватит! Довольно! Будь прокляты те, кто заставляет даже представить о подобном, и составляют по сути своей обнаженное зло высшей категории!

Закрутив кран горячей воды, и несколько секунд стоял под леденящими каплями, словно пытаясь вымыть из головы подобные мысли.

Аромат молотого кофе с лесным орехом скоро соблазнительно защекотал мои ноздри. Безо всякого сомнения, кофе был самым дорогостоящим продуктом моей кухни, потому как питался я в основном сытно, но бюджетно. На кофе же я не экономил, традиционно начиная с него каждое утро. Варил только в турке. И по собственной традиции сначала я медленно потягивал горячий кофе, мечтая о разном, а лишь потом приступал к яичнице с бутербродами.

В коридоре гордо стояли купленные вчера зимние кроссовки фирмы «Соломон», на которые я откладывал больше месяца, и при виде их мое настроение прибавило еще пару пунктов.

До заправочной станции я добрался на попутной маршрутке. На часах показывало половину восьмого. Утренний мороз щекотал раскрасневшееся лицо.

Самым большим минусом наступившей погоды был страшный гололед, тем более что еще вчера моросил дождь, а выпавший сегодня снег был скорее пробным десантом будущей зимы. Передвигаться между заправочными колонками было невероятно скользко, поэтому при первой возможности я схватил ледяной лом и принялся бороться с гололедом, нещадно разбивая замершие участки.

Коллеги заправщики последовали моему примеру, и вот уже вчетвером мы кружили между колонками, орудуя ломом. Вкратце расскажу о ребятах.

Первый, Федя Скворцов, был молодым приезжим парнем откуда-то из Сибири. Получив высшее экономическое образование, он, долго не думая, отправился искать место под солнцем поближе к центру. Как и я, Федя частенько выбирался в Москву в поисках работы, но, как и я, пока терпел неудачи. Родственники Скворцова жили в подмосковной Сходне, где и приютился пока сам Федор. Смотря на него, я не мог сказать, что парень полон зеркальных иллюзий, напротив, он был упорен настолько, насколько этого требовала ситуация, держал в голове вполне реальные задачи и нисколько не стыдился временной работы заправщика.

Второй, Иван Рабочий – смешная фамилия, не правда? – был настоящим трудоголиком, словно смысл фамилии сильно отпечатался на его характере. Приезжая раньше всех, он покидал заправочную станцию последним, и практически никогда не сидел без дела, постоянно придумывая себе новые занятия. Ивану было не больше сорока, и до кризиса 1998 года он работал водителем дальнобойщиком в какой-то товарной компании. Побывал в самых отдаленных концах страны и любил часто рассказывать о собственных приключениях. Был большим любителем охоты.

Третий, Дима Раулов, примерно моего возраста, профессионально занимался биатлоном до полученной год назад травмы ноги. Для тренерской работы парню явно не хватало еще опыта, а найти себя в какой-то другой области он пока не мог, нередко впадая в депрессию оттого, что приходилось работать заправщиком.

Вот такой интересный кадровый колорит мог образоваться на самой обычной заправочной станции в конце девяностых в многострадальной России.

Все мы как один считали, что вскоре поменяем заправку на более достойное и оплачиваемое место работы.

Ваня Рабочий вообще собирался уходить на следующей неделе, вроде бы как договорился с одной транспортной компанией и скоро вновь начнет крутить баранку.

Первая половина дня прошла быстро и легко, не смотря на то, что наша борьба с гололедом приносила мало результатов – малейшая жидкость моментально застывала, образуя новые «опасные» участки.

Заправляя очередную машину, я услышал, как позади кто-то смачно выругался. Это был дядя Коля, так все его звали, и сейчас он лежал на асфальте, растянувшись во весь рост. Дядя Коля был старожилом заправки, для многих став неотъемлемой частью этого места. Он редко покидал работу, даже ночью спал на раскладушке в магазине, стоявшем на территории заправочной станции. Поэтому в чем состояло его отличие от домового, мало кто знал.

Особенностью дяди Коли было то, что из ста процентов его речи лишь малый десяток мог похвастать терпящими слух выражениями. Все остальное занимал мат, причем такой отборный, что от разглагольствований в гневе дяди Коли покраснел бы даже армейский прапорщик. Поистине чудотворные превращения обретали в его устах корни самых нецензурных слов.

– – – – гололед! – приподнялся дядя Коля, и поскольку дословно цитировать его дальнейший вопрос я не имею никакого желания, скажу лишь, что дядя Коля поинтересовался, почему мы, такие бездельники плохо справляемся со своей работой и не принимаем срочных мер по борьбе с гололедом? Так и не дождавшись ответа, дядя Коля пустился в долгие рассуждения о врожденной человеческой лени, якобы мешающей таким работягам, как он, спокойно жить. Добавил, что от лени и безделья у народа закипает мозг, и при малейшей детонации происходят революции. Потом дядя Коля вспомнил длительные бразильские карнавалы и сказал, что после такого у людей в жизни не возникнет желания бунтовать, и предложил ввести на территории России два подобных карнавала – летом и перед новым годом. К концу своего рассуждения дядя Коля и сам позабыл, с чего собственно все началось, и удалился в магазин, добавив напоследок, что кроме него здесь никто не работает.

На вид дяде Коле было около пятидесяти. Он мало с кем обсуждал свою личную жизнь, поэтому знали мы о нем совсем немного. Догадывались, конечно, что человек он одинокий и глубоко несчастный, но в целом хороший и отзывчивый. Только говорить бы научился по-человечески.

– Мужики! – около двух часов обратился к нам Иван Рабочий, – я обедать, кто со мной?

Обедать мы ходили парами, чтобы на заправке всегда кто-нибудь оставался.

– Пошли, – вызвался я, потому как ребята в очередной раз схватили ломы и принялись долбить замерзшие участки.

Обедали мы в небольшой подсобке магазина, стоящего на территории станции. В нем же (магазине) располагались кассы оплаты за бензин, небольшое кафе и туалеты. Еду привозили с собой, благо месяц назад владелец расщедрился на приобретение микроволновой печи – большой редкости в то время.

– Приятного тебе, – пожелал Рабочий, с жадностью принимаясь за тушеную капусту с мясом.

После непродолжительного «пиршества» мы заварили небольшой заварочный чайник.

– Я рассказывал, как однажды охотился на Чукотке? – спросил Иван, выражая большое желание похвастать очередной историей.

– Не припомню, – признался я.

– Ага, – с энтузиазмом подхватил Рабочий, – значит слушай! Было это давно, еще в армии. Наша часть стояла на крайнем севере, в семи часах езды до ближайшей деревеньки Рыткучи, сейчас это Чукотский автономный округ. До сих пор, вспоминая, не могу понять, на какой хрен там вообще нужна была военная часть? Не место, а настоящая жопа мира, даже еда не всегда приходила вовремя, уж не знаю, откуда ее там везли. Отойди от части на километр – бесконечная тайга. Из людей одни чукчи вокруг. А у них знаешь как, не только свой быт и обычаи, даже законы свои. Наше правосудие их вообще никак не касалось, да и сами они к нам не лезли.

Так вот, про охоту. После очередной задержки питания я решил отправиться в лес, побраконьерничать немного. Живности там, сам понимаешь, хватало. Точнее, я так думал поначалу, а на деле в лесу оказалось шаром покати, хуже, чем в моем пустом холодильнике, где давно хомячок повесился. Бродил около двух часов, в итоге вышел на открытую поляну, в конце которой приметил красавца оленя. Бедолага мирно пил водичку из небольшого ручейка. Стараясь удержать в груди нахлынувшее счастье, я подстрелил его. А теперь главное – если тебе кто-нибудь скажет, что на севере еще остались дикие, то есть никому не принадлежащие олени – не верь. Охотиться там могут либо дураки, либо безумцы. Тогда я этого не знал, спокойно принявшись разделывать добычу. Вдруг слышу сзади едва уловимый щелчок – оборачиваюсь, а там чукча стоит и держит ружье. Сам толстощекий такой, усы свисают по бокам как у казачьего атамана. «Осечка, – говорит чукча, – а я второй раз не стреляю». Подходит ко мне и по-отечески кладет руку на плечо. «Ну что, собака, – говорит, – мясца захотелось?». Я лишь кивнул, от страха потеряв дар речи. «Можешь взять один кусок и чтобы я тебя здесь больше никогда не видел. Все понял?» Я понял все, навсегда прекратив охоту в здешних местах.

– Ничего себе история, – воскликнул я.

– И не говори. Для чукчей, оказывается, в такой глуши олени едва ли не основной элемент выживания и пропитания. Причем это прекрасное животное снабжает местных обитателей всем, чем только может – мясо съедают, из кости выделывают многое, от посуды до рукояток ножей, а оленья шкура спасает от любых морозов! Чукчи выбирают себе оленя и следуют за ним попятам, перенося за собою собственные жилища, пока тот растет и перемещается.

– Веселая жизнь получается.

– Возможно. Странные они какие-то. Наши солдаты один раз даже подстрелили одного такого.

– Кого? – не понял я.

– Чукчу! Разумеется, случайно. Рылся на помойке позади части, вот ребята и подумали, мол, лиса. Стрельнули издалека. Подбегают, а там чукча старый рылся. Убили. Набежали потом его сородичи с ближайшего аула, или как у них там называется. Наши струхнули, надарили им два ящика водки, еды, пару ружей. Чукчи и успокоились, удалились. И что ты думаешь – возвращаются через неделю, и тащат с собой еще одного старика. «Убейте и его», – говорят. Не смешно ли?

– Смешно, – рассмеялся я, хотя в целом история была весьма грустной.

– Вот! А наши ребята сначала перепугались не на шутку – если у чукчей жизнь человеческая ничего не стоит, то у нас-то подсудное дело!

– Ну вы там чего, работать собираетесь вообще? – заглянул Раулов с голодным и слегка красным от холода лицом.

– Сейчас придем! – рявкнул Рабочий, который очень не любил, когда кто-нибудь прерывал его рассказ.

До вечера ничего примечательного для упоминания не произошло, просто шел рабочий процесс: мы заправляли машины, по редким просьбам водителей мыли окна, хотя на морозе вода застывала в момент, образуя на стекле тонкую оболочку, боролись с гололедом; один раз помогли дяде Коле перетаскать песок для дорог, который заблаговременно хранился в контейнере за магазином. Ближе к вечеру похолодало еще больше.

Сразу после шести я заметил, что вот уже больше десяти минут на трассе не появлялось ни одной машины.

– Перекрыли движение, – сказал Рабочий, – опять какого-то подонка везут.

К представителям власти Иван относился весьма однобоко, считая всех проходимцами, ворами и бездельниками.

И правда, скоро на дороге появился целый кортеж из девяти машин – по две машины сопровождения милиции ехали в начале и конце кортежа, и еще четыре «Гелендвагена» коробкой закрывали представительский лимузин «Мерседес».

Какого же было наше удивление, когда кортеж целиком завернул на заправочную станцию, остановившись около магазина.

Милицейские машины расположились на въезде и выезде с заправочной станции.

Покинувшая джипы охрана окружила вышедшего из лимузина человека, которого было сложно разглядеть из-за множества широких спин, и зашла в магазин.

Меня и остальных заправщиков отогнали к соседней колонке. Два милиционера встали рядом.

– Комар носа не подточит, – недовольно буркнул Рабочий, хмуро осматривая дорогие машины.

Я лишь безразлично пожал плечами и вопросительно посмотрел на ребят – Скворцов закурил очередную сигарету и с неподдельным интересом разглядывал собственные ботинки, купленные неделю назад, а Раулов выглядел немного озабоченно и напряженно.

Через несколько минут охрана покинула магазин, двинувшись к «Мерседесу».

Я стоял ближе всех остальных к машинам, и попал под такой угол обзора, что на секунду смог разглядеть человека, идущего в самом центре. Наши глаза встретились, и я замер. Это был острый взгляд порождающей мысли, проходящий сквозь стены сознания так же легко, как заточенный нож проходит через топленое масло. Мне показалось, что время остановилось, и секунды зависли в пространстве, и я даже не мог ощутить мимолетную дрожь, прошедшую по всему телу. Она не была отражением страха, поскольку тот взгляд, который заставил меня забыть обо всем на свете, не нес в себе опасности или какой-либо агрессии, он даже был приправлен немного любопытством и смягчал миг, на который пронзал собеседника! Внутренняя дрожь была вызвана тем, что впервые я смотрел в глаза, подобные затаенному вулкану, внутри которых была обнаженная энергия мысли, способная создавать реальность в прямом смысле этого слова. Мне казалось, что разум пытается сравнить этот взгляд с чем-то привычным, земным, провести успокаивающую параллель, но четно, невольно склоняясь к тому, что поддается влиянию внеземного сознания. Я не мог описать все чувства, которые смешались внутри – не хватило бы слов и всего богатства русского языка, но это было поистине неповторимо! Даже вглядевшись в упор, мне казалось, я не смог бы разгадать всю палитру цветов, которую отражали эти глаза, подобно квадрату Малевича, переливающемуся на солнце!

Если глаза – это зеркало души, то Анатолий Меленков смотрел мне прямо в душу. Как оказалось, кортеж принадлежал именно ему.

Анатолий Меленков, или Голиаф, по-моему, так его еще называли, был человеком-легендой, чье имя стояло гораздо выше многочисленных постов, которые он занимал. Я очень часто наблюдал его по телевизору, немало читал о нем в прессе, но вживую видел первый раз.

Если бы меня попросили позже написать статью с названием, вроде «я видел Меленкова», впечатлений хватило бы на книгу. Позже я узнаю, что Меленков имел способность при желании скрывать свои чувства настолько, что его взгляд становился абсолютно непроницаемым, и выражал не более чем взгляд музейного экспоната. Почему в тот миг Меленков посмотрел на меня, и, почему продолжал смотреть, оставалось загадкой. Быть может, ему тоже удалось прочитать в моих глазах что-то новое, невиданное ранее?

Но вот когда Меленков вдруг прошел несколько шагов навстречу, по-прежнему окруженный людьми их охраны, я не на шутку перепугался.

«Что ты наделал?!».

– Как тебя зовут, сынок? – невероятно знакомым голосом сказал Меленков, и я словно почувствовал, что именно этого голоса мне катастрофически не хватало всю мою жизнь.

– Платон, – я невольно сделал пару шагов навстречу.

– Платон, – повторил Меленков, – редкое имя. Среди моих знакомых нет людей с таким именем. Уж не в честь ли великого мудреца древности тебя назвали?

– Если вы говорите об ученике Сократа, то его звали Аристокл, – непонятно почему, ответил я, – а прозвище Платон он получил уже в юности. Но в любом случае меня назвали не в его честь.

Меленков на секунду задумался, и мне показалось, что в его глазах промелькнул интерес.

– Ты читал Платона?

– Читал, – признался я.

– Расскажи моим невеждам, в чем заключается смысл первого диалога Алквиад? – попросил Меленков. – Это очень важный смысл.

– Да, очень важный, – согласился я. – Смысл Алквиада 1-го – потому как был и 2-й, совсем другой – заключается в познании самого себя. Там четко говорится, что важность внутренних забот человека несравнимо выше окружающих нас повседневных проблем.

Проще говоря – не черните свою душу грязными поступками, и заботьтесь о ней неустанно.

– Очень хорошо, – слабо похлопал в ладоши Меленков. – Очень хорошо. К сожалению, сам Алквиад не прислушался к советам, и встал на путь авантюризма, за что и поплатился жизнью. Спасибо за небольшой диалог, Платон!

С этими словами Меленков повернулся к своему лимузину, и мне стало невероятно грустно – за пару минут непродолжительного общения я успел даже привязаться к этому человеку, настолько сильное впечатление производил он на людей, даже когда практически молчал.

Не так давно я читал, что за секунду работы нашего мозга сотни тысяч нейронов обмениваются между собой не меньшим количеством информации. Правда это или нет, но пока Меленков поворачивался к машине, в моей голове пролетел поистине неисчислимый поток мыслей. Десятки самых невероятных сценариев, в которых я героически спасал ему жизнь, выручал из самых сложных и безвыходных ситуаций, просто заполонили мой разум. Но уже в следующую секунду я осознал, что все, надо возвращаться в реальность. Спина Меленкова медленно удалялась к машине.

Я хотел было развернуться и направиться к ребятам, но вдруг почувствовал, как земля ускользает из-под ног. Проклятый гололед, я так сильно поскользнулся на нем, что буквально подлетел на месте. Падение не обещало ничего хорошего, но еще находясь в воздухе, я почувствовал, как острая боль пронзила плечо. Тонкая струя крови вырвалась из раны, и, словно желая обозначить путь движения пули, устремилась к Меленкову, который стал медленно оседать на дорогу.

Его охрана, которая разве что не умела ловить пули на лету, отреагировала мгновенно, открыв ответный огонь. Эти несколько секунд показались мне вечностью.

Время словно замерло, и все происходящее я видел как в замедленной пленке. Больно упав на землю, я оказался спиной к Меленкову и его охране, поэтому успел заметить следующую картину – мой коллега Дима Раулов, державший в руке длинный пистолет с глушителем, двигался поистине молниеносно. Любой наемный убийца, даже самый лучший знает, что при покушении на лиц, подобных Меленкову, может рассчитывать лишь на один выстрел. Раулов же за тот короткий миг, пока я в полете наблюдал за движением струи собственной крови, успел убить одного из милиционеров, перескочить на другую сторону колонки и произвести еще один выстрел в Меленкова – пуля попала в телохранителя, а затем сам Раулов пал под ответным огнем охраны.

От увиденного я был в таком шоке, что на какое-то время перестал дышать. Рабочий и Скворцов – хватило мозгов! – лежали на земле и закрывали собственные головы.

Охрана забегала так, словно до конца света оставались считанные секунды. Команда невесть откуда взявшихся врачей принялась за Меленкова. Минут через пятнадцать над заправкой появился медицинский вертолет, унося в город раненного Голиафа.

Но всего этого я уже не видел, поскольку в падении сильно ударился головой, и сразу после окончания перестрелки почувствовал, как окружающая картина сначала поплыла в моих глазах, а потом и вовсе исчезла под слоем темной пелены.