Текст книги "Алхимик и королевский ингредиент"

Академия

Калервал изменился. Нет, он не превратился в захолустье, купеческие и мастеровые гильдии держали его на плаву, и город все еще оставался одной из важнейших торговых и ремесленных жемчужин Теззарии. Треснувшей, изрядно помутневшей жемчужиной.

Упадок пустил свои корни и расцветал в мелочах: в крошащемся камне мостовых, запущенных садах, смердящих помоями переулках и в разбитой черепице домов, давно не видавших свежей краски. Даже в приличных районах хватало заколоченных окон, а горожане одевались куда проще, чем помнил Сейн.

На его балахон косились, парочка стражников проводили чужаков недобрым взглядом.

– Ты уверен, что оно того стоит? – спросила Марго, стараясь не отставать от алхимика. – А если тебя кто-нибудь узнает?

Золотомор, медная чума, ночь, когда золото погасло, – случившемуся дали достаточно названий. У историков, жрецов и заклинателей были свои версии событий, и каждая из них за многие годы успела обрасти густым мхом из домыслов и слухов. Марго слышала их с самого детства, но никогда не могла представить, что однажды встретит того, кто знает, как было на самом деле. Кто во всем виноват.

– Моя сумка пустеет, – ответил Сейн твердо. – Нужно пополнить запасы.

В былые времена летний сад академии пользовался славой далеко за пределами Теззарии, заклинатели веками выращивали здесь редкие виды растений. Других таких в Верхнем Серпе больше нигде было не найти.

Это определенно стоило сделанного крюка и лишних двух дней в дороге.

Снаружи здание академии выглядело, как и прежде. Те же высокие стены из рыжеватого камня, тот же острый шпиль ректорской башни, те же витражные окна, чьи цветные стеклышки ловят с пасмурного неба редкие лучи Светила.

Но Сейн знал: внутри теперь все иначе, нет больше ни профессоров, ни аудиторий. Дух этого места ушел вместе с последним студентом.

Во дворе появилась статуя Матери: широкобедрая женщина прижимает к пышной груди двух младенцев, четверо детей постарше обнимают ее колени, задрав головы. Сейн хмыкнул. Он видел произведения сантарийских мастеров, которым под силу подчинить камень, и тот кажется мягким и теплым на ощупь, будто кожа. Здесь же была грубая, топорная работа, скульптор даже не старался придать выражение плоским лицам.

Алхимик не стал пробовать массивные резные двери, повел Марго в обход. За поворотом выросла длинная деревянная пристройка, которой раньше не было. «Материнская лечебница», – гласила вывеска у входа. Сейн прошел мимо.

Успевшие проржаветь ворота сада были открыты. Марго вслед за алхимиком шагнула в мир зелени, завороженно оглядываясь, она и не думала, что у зеленого может быть столько оттенков. Здесь было куда теплее, чем на улице, и даже дышалось легче.

– Ятрышник пятнистый, жаболист, ведьмина трава… – перечислял Сейн, вышагивая знакомыми тропами из белой каменной крошки.

Цветы росли повсюду: в пузатых горшках, на клумбах, у небольшого пруда. Совсем крошечные бусинки с лепестками, напоминающими черничный куст; и выше человеческого роста, с тяжелыми гроздьями мясистых бутонов. Запахи смешивались, перебивали, наслаивались друг на друга: приторно-сладкие, крепкие и тяжелые, невесомые, со слегка уловимой кислинкой… От буйства ароматов и красок – а таких не нашлось бы в палитре ни у одного художника – помутилось в голове.

– Марго?! – послышался за спиной знакомый голос. – Марго, это и правда ты?

Королева обернулась и не успела опомниться, как легкая, пахучая фигурка – прямо как эти цветы – закружила ее в объятиях.

– Как же ты здесь оказалась? – смеялась она. – И что с твоими волосами?

Марго отстранилась и вгляделась в лицо напротив, не веря глазам. Девушка в закрытом платье послушницы тем временем заметила Сейна:

– Ой, а я вас помню!

– Ты подросла, Иоланта, – ответил он. – Не знал, что тебя отправили сюда.

– Это лучший монастырь в Теззарии! Но как же вы… – Она вновь прильнула к Марго, понизила голос: – Твой король тоже здесь?

– Иоланта, милая, послушай меня, пожалуйста! – горячо зашептала королева, сжимая руку девушки. – Никому не говори, что это я, ладно? То есть, что я – это я… Понимаешь? Это очень важно.

– Я не уверена… Мне больно! – оторопело отвечала та, пытаясь высвободить пальцы.

– Запомни одно, меня здесь никогда не было. Ты сделаешь это для меня?

Послушница закивала.

– Кто твои друзья, Иоланта? – Из-за кустов берензии, разодетых в платья из белых цветов, показалась еще одна служительница монастыря. – Ты же знаешь правила: прежде чем вести кого-то в сад, нужно получить разрешение настоятельницы…

Женщина осеклась, когда рассмотрела Сейна. Замерла с приоткрытым ртом.

Она осталась все той же: худые плечи, каштановая челка лезет на лоб, молодые глаза. Лишь мантию заклинателя сменили изумрудные жреческие одежды, расшитые серебряными нитями. Будто лунный свет сочился сквозь древесные кроны.

– Не верила, что ты когда-нибудь вернешься…

– Я тоже. Здравствуй, Линда, – сказал алхимик. Сказал спокойно, но что-то сдавило в груди, сбило дыхание.

– Я приехала подругу навестить! – выпалила Марго. – Мы были соседками, росли вместе…

Иоланта кивнула с невинным выражением лица.

– Как думаете, настоятельница разрешила бы нам прогуляться? Здорово было бы прогуляться! Я бы показала М… подруге, где живу и…

– Конечно, девочки, идите. – Линда на них даже не смотрела. – Думаю, нашему гостю и мне тоже есть что обсудить. Не правда ли?

* * *

Было нечто странное в том, чтобы вновь вернуться в эти коридоры. Когда-то Сейн мог пройти по ним с закрытыми глазами, знал, куда ведет каждая лестница, каждая дверь. Память не подводила его и сейчас, он сразу понял, что они идут в главную лабораторию.

По пути алхимик кивал редким встречным послушницам и жрицам, а сам размышлял о том, во что превратилось это место. Годами он ненавидел академию всем сердцем, не видел в ней ничего, кроме клетки для душ и умов. Но теперь на смену ненависти пришла тоска. Он будто стоял над могилой врага, поверженного не им, и не знал, что чувствовать.

– Так ты не злишься? – спросил он.

Линда улыбнулась:

– Я еще тогда сказала, что простила тебя. Да и не сумела бы я носить этот груз столько лет, Сейн!

Лаборатория была другой. Стало меньше столов, исчезли печь и шкафы. И, что хуже всего, – исчез запах. Сложный, ни с чем не сравнимый запах реагентов, который годами коптил высокий потолок. Так, что даже заклинаниями от него было не избавиться.

Теперь его не было. И Сейн впервые ощутил себя здесь чужим. Иначе, чем будучи еще студентом, по-настоящему, до зуда под кожей.

– Садись, – показала Линда на стул у открытого окна.

Отсюда была видна часть сада. Марго с Иолантой прогуливались у пруда, держась под руки.

– Семнадцать лет… – Линда поворошила еще красные угли в жаровне, подкинула пару поленьев и поставила кипятиться воду. – Я все-таки очень рада, что ты жив.

– Я тоже.

– Ходили слухи, что по твоему следу отправили Гарвануса Тайна. Никто не верил, что тебе удастся спастись.

Сейн неопределенно мотнул головой:

– Слухи.

Линда взяла стул для себя и опустила на том самом месте, где он когда-то ее пленил. Стараясь не думать об этом, Сейн пробежался взглядом по горшкам с растениями, мысленно отмечая название каждого. Все лечебные.

– Почему ты здесь? – спросил он тихо.

– Вернее, ты хочешь знать, по своей ли воле? – Улыбка Линды стала шире.

– Я не осужу.

– Ты и не вправе, – ответила она резко. Добавила, спохватившись: – Извини. Все так сложно… Я ведь только первый курс закончила, когда началось, какая из меня заклинательница? Мне разрешили остаться в городе. Позже пустили ухаживать за садом. Теперь я помогаю в лечебнице при монастыре по мере сил. Без заклинаний не всегда бывает просто… Сам знаешь.

Она посмотрела на него, будто опасаясь, что задела, но лицо Сейна не дрогнуло.

Вода нагрелась. Линда подняла крышку медного котелка и принялась срывать листья с пушистых кустиков в горшках, добавила горсть свежей земляники. Сейн следил за ее руками, чистыми и опрятными. Так и не скажешь, что работает с землей. Похоже, подумал он, жрица лукавит и какими-то заклинаниями все же пользуется.

– Как это было?

– О себе, как погляжу, ты совсем не хочешь говорить?

– Мы обо мне и говорим.

Линда вернула крышку на место, уперлась ладонями в стол. Сдула со лба непослушную челку.

– Ладно, хотя и не понимаю, что изменится от моего рассказа. Как это было? Страшно, Сейн. Когда ты бежал от казни, недовольство лишь усилилось. Толпа хотела крови, и ей не важно было, твоя это будет кровь или нет. Любой заклинатель сгодился бы. Волна гонений прошла по всему королевству. Стража боролась с самосудом… без особого желания, как ты понимаешь. Люди просили короля сделать хоть что-нибудь, но во дворце молчали слишком долго. Лейненгены воспользовались настроением знати, чтобы посадить своего человека на трон. И тот развязал руки жрецам.

Сейн кивнул. До этого момента он все знал и сам.

Теззарийская система престолонаследия не встречалась больше нигде в Верхнем Серпе. Короля здесь пусть и пожизненно, но избирали. Большой совет мог длиться месяцами, непременно с пышными турнирами, выездами на охоту, богатыми пирами и одной-двумя смертями от яда или кинжала. В совет входили все влиятельные дома, представители гильдий, крупных городов и жречества.

Закон гласил, что каждый человек достаточно знатного рода может выдвинуть свою кандидатуру. В жизни все было проще: вот уже вторую сотню лет корона передавалась между двумя семьями: Лейненгенами и Вельфами.

Злые языки шутили, что головы золотого дракона на гербе Теззарии – эти две семьи. И одна голова постоянно норовит укусить другую.

Великие Храмы всегда поддерживали Лейненгенов, и неудивительно, что именно их человек занял престол в смутное время.

– Закон больше не защищал заклинателей. Да и с храмовыми паладинами бороться не то же самое, что с селянами. Чародеев забирали прямо из домов. Тех, кто сопротивлялся, казнили быстро. Кто приходил сам – лишали сил и отпускали, но это не делало их чище в глазах народа. Академия стала единственным безопасным местом. Пока однажды…

Голос Линды сорвался. Сейн представлял, как невидимый ланцет вскрывает ее зажившие раны, но не мог заставить себя это остановить.

– …однажды двое третьекурсников сбежали, наплевав на запреты покидать академию. В бордель, представляешь? Девушки отказались их обслуживать, хозяин с дружками грозили поломать ноги. Студенты были пьяны, дерзкий тон их только сильнее распалил… Можешь представить, что было дальше.

Сейн представить мог, даже очень хорошо. Вспомнил залитый пламенем муравейник во внутреннем дворе. На третьем курсе уже начинают учить боевые заклинания.

– Это стало последней каплей. Король издал указ закрыть академию, и тогда сюда пришли жрецы… Ночью. Вырывали спящих из постелей. Я засиделась в библиотеке, мне никак не давался какой-то из стихийных знаков, а картинки в учебнике такие непонятные: где указательный палец, где средний, не разобрать… Теперь на месте библиотеки алтарь. Они сжигали книги, Сейн! Студентам старше второго курса предложили выбор: лишение силы или эшафот. Почти все, кто не успел бежать, выбрали первое.

В саду за окном разгулялся ветер. Марго с Иолантой успели куда-то уйти.

Давил вид опустевшей лаборатории, но куда сильнее Сейна донимала пустота в груди. Та самая, что он впервые изведал семнадцать лет назад.

Линда сняла с решетки котелок и разлила отвар по глиняным кружкам. Подала одну алхимику, он благодарно кивнул.

– Если хочешь, я могу узнать на кухне, осталось ли…

– Не стоит, спасибо. – Сейн подул над кружкой. – А что с кубком?

– Его украли, – ответила Линда, помедлив.

– Украли?

– Меня здесь не было, когда это случилось. Жрецы поначалу хотели уничтожить кубок… Но даже они побоялись той силы, что могут освободить. Иногда я их понимаю. – Она не поднимала глаз, тихо цокала ноготками по краю кружки. – Я видела, как заклинатели дают сдачи. И никогда не забуду.

Она сказала «заклинатели», отметил про себя Сейн. Не «мы», не «наши»; будто забыла, что когда-то носила такую же мантию. Сейн не забыл.

– Ты спрашивала обо мне? Что же, я много путешествовал. Видел живущих в тени Великого сантарийского Храма: золота с его крыш хватило бы накормить всех нищих королевства. Плавал на кораблях архелонцев и корпариканцев, чьи моряки втайне от жрецов мастерят перед выходом в море обереги из ракушек и обломков погибших шхун. Я торговал с кочевниками, что приносят жертвы на границе Безлюдных земель, и жил среди племен Черного архипелага, которые и не слышали о богах с большого материка, а сами поклоняются гигантской рыбине. И каждого из них вера в первую очередь учит бояться. Не брать больше, чем положено. Но те немногие, способные отбросить этот страх, начинают пугать сами, одним своим существованием.

Он сделал глоток все еще горячего, но уже не обжигающего отвара. Вкусно.

– Я догадываюсь, что ты искал в этих странствиях. Знаешь, Свитки учат, что еще во времена Империи людьми правили заклинатели. Якобы их погубила гордыня, когда они посчитали себя равными богам…

– Легко говорить удобную правду, если перед этим сжечь все книги, – вставил Сейн, не сдержавшись.

– …Но я считаю, что для них все было кончено куда раньше. Они были обречены в тот момент, когда впервые не смогли остановиться. Ты никогда не умел останавливаться, Сейн, это в твоей природе. Но даже тебе однажды придется признать, что нельзя вечно бегать за невозможным.

– По правде, я устал бегать, – мягко согласился он. – Но поймать невозможное реально многими путями.

Спорить с Линдой не хотелось, слишком разными дорогами развела их жизнь, слишком разные раны оставила в душе.

– Мне давно не давал покоя вопрос, – попытался перевести тему Сейн. – Те мои записи, где ты их взяла?

– А где ты видел их в последний раз? – хитро прищурилась Линда.

– После того скандала с курами их забрал Сордус… Но я думал, что он их уничтожит.

Озорные огоньки в глаза Линды горели все ярче, и Сейну на миг показалось, что перед ним сидит все та же первокурсница, которую он повел гулять по академии ночью.

– Так это он тебе разрешил их забрать?! – осенило его. – Зачем?

– Сказал, что раз ректор так легко нарушает правила и выдает своих студентов жрецам, то и он может нарушить одно. И что он не будет ругать, если кто-то нарушит другое. Он выражался так туманно, что совершенно на него непохоже. Но, думаю, я поняла его правильно.

Сейн едва не поперхнулся отваром. Нарушающий правила профессор Сордус никак не укладывался в голове.

– Где он теперь?

Линда пожала плечами:

– Многие бежали в Сантаре. Говорят, чародеи живут там в высоких башнях и мало заботят королей и жрецов. Это правда, Сейн? Ты видел те башни?

Он кивнул.

– Когда-то я думала, что тоже… – мечтательно начала она, но голос ее тотчас потух, высох, будто случайная капля на раскаленном от летнего зноя камне. – Другие подались в Бердонию, там всегда было больше доверия к заклинателям. Но вскоре случилось восстание Гильема, и большинство из тех, кто его поддержал, погибли. А кто выступил против – вынуждены были вновь бежать, когда к власти пришел новый король. Тот пожар, что здесь начался, раскидал их по свету. Сордус может быть где угодно. Но ты ведь сюда не за ним пришел? И не за воспоминаниями, уж точно.

Она забрала у него практически опустевшую кружку, сходила подлить еще. Дождавшись, Сейн передал ей сложенный листок:

– Мне нужны ингредиенты, Линда. Я заплачу.

Она расправила бумагу, пробежалась взглядом по списку.

– Ну а девушка, с которой ты здесь? Она симпатичная, хоть и…

– Да-да, что-то с волосами, я знаю, – буркнул он. – Я лишь помогаю ей добраться до брата. Только и всего.

– Твой старый цвет мне нравился больше, – заметила она. – Брат далеко?

– На севере.

Линда внимательно посмотрела ему в лицо:

– Надо же! Никогда не думала, что кому-то под силу тебя смутить.

– О чем ты?

Она глубоко вздохнула, прежде чем сказать:

– Я и правда влюбилась в тебя, Сейн. Молодой и глупой в тебя было сложно не влюбиться. Но это было тогда… Знаешь, некоторые воспоминания стираются сильнее остальных, и тебе больше не верится, что ты и впрямь там был. Прошлое кажется историей заезжего барда, и герои там совсем другие, не ты. Понимаешь? Сейчас у меня муж и сын. Они замечательные, и я их люблю. Я на самом деле довольна своей жизнью. Не хочу, чтобы ты думал, будто что-то мне должен.

– Довольна? – переспросил Сейн, вновь чувствуя, как хрустит тонкий лед.

– Да, мне повезло больше остальных, – добавила она спокойно. – И мне за это не стыдно. Ты говоришь, что вера учит страху. Я вижу, что вера для тех, кто устал бояться.

Пока он думал, что ответить, она уже вернулась к списку:

– Так, я тебе сразу скажу, что половины из этого у меня нет. Сам видишь, во что превратилась лаборатория. Сад годами стоял в запустении, прежде чем мне позволили за ним ухаживать, но некоторые виды мы потеряли безвозвратно.

– Все, что сможешь…

– Погоди, – перебила его Линда и постучала по последним строчкам. – Это ведь можно раскрыть только Альбедо, разве нет? А это низвергается Нигредо… Без заклинаний алхимии это мусор, что ты собрался с этим…

Она умолкла, не решаясь договорить. Сейн мысленно похвалил ее: то ли Сордус взялся за способную ученицу, которой удалось еще на первом курсе сварить не самый простой «Куд-кудах», то ли она сама прочитала его записи от корки до корки и чему-то научилась… Во всяком случае, в основах Линда разбиралась неплохо.

– Ты что, м-можешь?.. – Лицо ее бледнело все сильнее, и Сейн раздосадованно подумал, что опять ее напугал. Он осторожно кивнул:

– Что-то могу.

– Нет, невозможно! – От возбуждения она даже вскочила со стула. Белые пальцы смяли листок. – Так не бывает!

Как же часто он слышал эти слова, и когда-то они не вызывали в нем ничего, кроме презрительной усмешки. Теперь он лишь мысленно добавлял: «Невозможно для тебя».

– Если долго бегать за невозможным, однажды удастся отщипнуть кусочек.

– Да ты хоть понимаешь, как это все меняет?! Если ты и вправду… Тебе опасно здесь находиться!

– Не надо бояться, – заверил ее Сейн. – Заклинания по-прежнему мне не подвластны. Только алхимия… Она дает куда больше возможностей, чем мы могли представить. Я уйду сразу, как скажешь. Но буду очень благодарен, если ты мне поможешь со списком.

Линда думала, поджав губы. Ветер из окна трепал ее челку. Страх в глазах жрицы уступал место подозрительности, а после, совершенно неожиданно, в глубине ее зрачков разгорелись угольки решимости.

– Я попробую, – уже спокойнее произнесла она. – Но и ты должен мне кое с чем помочь.

* * *

Иоланта без умолку рассказывала о жизни в монастыре. Беззлобно жаловалась на строгую настоятельницу, которая слишком редко отпускает погулять в город. Обижалась на других послушниц за то, что не желают с ней дружить.

Марго все сложнее было искать смысл в этом словесном потоке, ей хватало знакомого лица и голоса, чтобы воспоминания о доме захлестнули ее.

Сестры по второй крови, они никогда не были особо близки. В замке эрла Иоланта всегда держалась скромно, сторонилась шумных игр и предпочитала одиночество или общество старшего брата.

А Марго рано полюбила книги. Самого эрла Танкреда в библиотеке было не встретить, но он всячески поощрял увлечение дочери. «Боги знали, кому дать крепкую руку, а кому крепкий ум», – смеялся он в бороду. Учителя тоже быстро распознали ее тягу к чтению и наседали все сильней. Все громче стучала указка по карте с изображением серповидного материка.

«Перечислите крупнейшие города Лагии, Теззарии и Бердонии, ваша милость».

«Назовите гербы всех эрлингов королевства, ваша милость».

«„Помыв ноги, супа не сваришь“. В каких краях можно встретить эту поговорку и что она значит?»

«В каком году случился золотомор и к чему это привело?»

«Чем известен Гервант Картежник и как он получил свое прозвище?»

Разбирать малопонятные значки на карте или копаться в затертых учебниках с бесконечными родословными было скучно, и Марго частенько сбегала во двор, поупражняться с мечом под присмотром брата, или карабкалась по огромному стеллажу на верхнюю полку, под самый потолок, где ее никто не мог найти. Дневного света из окна хватало, чтобы читать книги, которые действительно нравятся.

Поэмы, стихи, баллады – смешные или печальные, легкомысленные или поучительные – захватывали воображение, рисовали в голове далекие земли и диковинных зверей, жестокие схватки и благородные поединки. Страницы пахли приключениями, горячим песком и морской солью. Звон мечей в голове сливался с прекрасными песнями и признаниями в любви.

Не было для Марго большей радости, чем слушать очередного барда, остановившегося при дворе отца.

Эрл нередко открывал двери замка перед гостями, лорды и крупные купцы приезжали целыми семьями, а детский смех и причитания нянек надолго селились в длинных коридорах. Марго не упускала момента поделиться впечатлениями от новой сказки или песни, которую ей довелось услышать или прочитать. Она пересказывала по памяти, теряя рифму, но додумывая и насыщая историю яркими подробностями, и порой увлекалась так, что от изначальной задумки там ничего не оставалось.

Временами Марго отпускали погулять по предместью, и там она собирала ребятню со всех дворов: детей кузнецов, ткачих, кожевников и стряпух. Звонкие стайки рассаживались полукругом и умолкали, внимая каждому ее слову. И даже Урдэк, который всегда сопровождал ее на этих прогулках, довольно щурился и прятал улыбку в усах.

Одну из таких историй как-то услышала Иоланта и тем же вечером пришла в покои Марго просить еще. То была необычная просьба, ведь сестра и сама умела читать. «Ты рассказываешь интереснее», – сказала тогда Иоланта.

Это стало их секретом. Когда весь замок засыпал, они лежали под одним одеялом, сбегая в мир фантазий и небылиц, а темнота спальни в такие моменты будто становилась мягче. И совсем не страшной. Иногда Иоланта пела, тихо, чтобы их не могли услышать, но завораживающе, как умела только она.

Совместная тяга к выдумкам не сделала их подругами; у них были разные учителя, и днем Марго занимали учебники, друзья, конные прогулки с отцом или игры с братом. По-настоящему она поняла, как ей не хватает тех редких ночных встреч с сестрой, когда Иоланту забрали в монастырь.

…И все же она изменилась. Похорошела, чаще улыбалась, больше говорила, голос ее оставался все таким же звонким, но теперь она певуче растягивала слова на теззарийский манер. Ей шло.

– А пойдем я тебе покажу, где живу! – предложила она, когда они вышли из сада и ступили под высокие своды монастыря. – Настоятельница пока в отъезде, но, думаю, можно ненадолго…

Голос Иоланты звоном колокольчиков разносился по узким коридорам. Изнутри академия до боли походила на замок, и от мысли этой на душе у Марго сделалось зябко и неуютно, словно холод каменных стен проник под горячую плоть, прямо к сердцу.

В общей спальне царил полумрак, плотные шторы оставляли лишь узкие щели для дневного света. Две послушницы сидели на застеленной кровати, рыжая с косичками расчесывала длинные, до самой поясницы, волосы подруги. Марго кольнула зависть, совсем легонько, как если бы кошачий коготок невзначай коснулся кожи под ключицей. Пощекотал, не поранив.

Завидев Иоланту, девушки бросили перешептываться. Больше в спальне никого не было, но Иоланта сделала вид, что не замечает послушниц. Прошла мимо, не повернув головы. Аккуратно, будто даже не дыша, толкнула одну из боковых дверей.

Едва слышно скрипнули петли. К Марго пришла неприятная догадка: должно быть, у сестры уже вошло в привычку так открывать двери, не издавая лишнего шума. Быть незаметной.

– Почему у тебя отдельная комната? – спросила королева, когда за ней стукнула защелка.

– Так спокойнее, – отозвалась Иоланта, не уточнив, кому именно.

Чтобы оценить убранство тесной кельи без окон – узкая лежанка, окованный железом сундук, грубо сбитый стол, – хватало единственной храмовой свечи. Марго доводилось читать об авантюристах, которые пытались выведать секрет их воска, но все эти истории заканчивались одинаково: жрецы умеют хранить свои тайны. Храмовые свечи могут гореть несколько дней и дают ровное яркое пламя, которому не страшны порывы ветра. А еще, и этого не отнять, одинаково наполняют теплом хоть богатый дворец, хоть убогую лачугу. Не тем, что можно почувствовать телом, но тем, что способно успокоить разум.

В тяжелом воздухе поселился запах краски, неприятно щипал в ноздрях. Иоланта наскоро собрала ворох рисунков, разбросанных на постели, в одну кучу.

– Настоятельница говорит, я должна рисовать, – оправдывалась она смущенно. – Когда вижу всякое. Доставать это из головы, чтобы не залеживалось. – Затем она перешла на шепот, в широко раскрытых глазах отразился блеск свечи. – Она говорит, я стану жрицей. Прорицательницей!

Марго опустилась на крышку сундука, который заменял здесь скамью, сложила руки на коленях. Заставила себя улыбнуться, не понимая, радоваться ей за сестру или волноваться.

– Я узнаю на кухне, осталось ли что-нибудь от ранней трапезы, – прощебетала Иоланта. – Я быстро, я мигом!

Оставшись одна, Марго пересела на лежанку. Жесткая, но за время пути ей довелось повидать и похуже. Сейн экономил на хороших комнатах. Казалось, костлявому алхимику удобно спать и на голой земле.

Королева подняла стопку рисунков, стала перебирать тонкие хрустящие листы. Картинки по большей части были ей непонятны: сплошные цветные пятна, расплывчатые, будто оставленные подкрашенной водой. Где-то угадывались крыши городов и колонны храмов, острые мачты кораблей и тонкие паутинки канатов. Штрихи везде рваные, нарочито небрежные, казалось, кисть вырывалась из пальцев художницы, пытаясь сбежать от навязчивых видений. Края листов темнели от сажи, и Марго быстро испачкала руки. Тени обступали каждый рисунок, и порой ей чудилось, что она может различить в них неясные силуэты.

Марго уже хотела вернуть все на место, как заметила его. Во рту пересохло, язык прилип к небу.

Этот рисунок был куда аккуратнее остальных. Размытая человеческая фигура во весь рост, только над головой Иоланта потрудилась до мельчайших деталей. Знакомой головой с огромным изогнутым клювом, зеленоватой чешуей и костяным гребнем. Блюдце глаза пялилось в лицо опешившей королеве. Существо носило корону, почему-то черную. То ли у Иоланты не было желтой краски – она не встречалась и на других рисунках, – то ли в этом был какой-то смысл, видимый лишь художнице. Над короной вихрилось все то же облако сажи.

Королева не могла оторвать взгляд, так и сидела, пока вновь едва слышно не скрипнули дверные петли. Иоланта поставила на стол деревянный поднос с хлебом, нарезанным сыром, куском отварной куриной грудки и гроздью винограда в глубокой чаше.

Марго отложила рисунок, гоня внутреннюю дрожь. На листе остались отпечатки влажных пальцев.

– Что у бога на ладони, то и человеку на стол не стыдно ставить. – Иоланта повела рукой, приглашая угощаться.

Королева потянулась к винограду. Мелкий, зеленый – а другого в землях Верхнего Серпа и не росло, – он ни на что не годился, кроме вина, но Марго с удовольствием разжевала кислые, до оскомины, ягоды, чтобы хоть как-то перебить сухость во рту.

– Когда ты это нарисовала? – показала она взглядом на рисунок, стараясь казаться спокойной.

– Не помню, – ответила Иоланта, отщипнув от сыра кусочек едва ли больше, чем смогла бы отщипнуть мышь. – В начале лета еще. Глупо, правда? Конечно, глупо. Настоятельница говорит, даже в самой большой глупости есть хотя бы маленькая частичка смысла. Но сколько частичек надо, чтобы получилось что-то путное, если в моих видениях одна лишь глупость?

– Думаю, ты быстро учишься, – ответила Марго хрипло.

– Ты правда так считаешь? Настоятельница меня хвалит, вот было бы здорово поскорее стать жрицей!.. – Она села рядом и понизила голос: – Когда я рисовала это, почему-то сразу подумала о тебе. Ты сбежала от короля, да? Он тебя обижал?

Королева закашлялась. Горло драло от винограда и возмущения. Обижал. Если все, что он с ней сделал, назвать обидой…

Марго сделала глубокий вдох, на миг прикрыла глаза. Ругать сестру за неосторожное слово расхотелось. Она не виновата. Виноватый остался там, далеко, ловить в Королевском лесу зайцев и мышей – или чем там еще эти твари питаются? – если, конечно, копье какого-нибудь ловкого охотника не успело найти путь к его сердцу.

Все позади. Дурацкая картинка полоснула по старой ране, всего-то.

– Я никому не скажу, – подмигнула Иоланта. На ее лице вновь заиграла добродушная улыбка. – А ты кушай, я попросила пожарить хлеб. Видела бы ты, как на меня смотрели на кухне!

Как-то давно, в очередной раз взяв Марго с собой на охоту, отец поджарил горбушку на костре. Этот вкус дыма, пьянящей свободы, кусочек тепла посреди темного, но совсем не страшного леса – все это осталось с ней надолго. С той поры жареный хлеб стал одним из любимых ее лакомств, потеснив пироги с яблоками и медовые лепешки.

Много лет спустя дворцовым поварам не сразу удалось привыкнуть к необычному пристрастию новой королевы, угодить ей оказалось непросто. Марго было недостаточно поджаристого румянца, она заставляла держать хлеб над огнем до горечи, до почерневших краев. И чем дольше она жила во дворце, тем больше требовал ее аппетит; дошло до того, что за столом она жевала сплошной уголь, пугая черными губами придворных дам.

Хлеб на тарелке был едва обжарен, но главное – Иоланта помнила. И это сломало в груди Марго невидимую преграду. Исчезли король, дворец и весь последний год, растворились в дымке, как и не бывало. Остались две девочки, что прячутся под одеялом от всего мира.

Поддавшись порыву, Марго обняла сестру, всхлипнула, уткнувшись в плечо.

Потом они доедали еду с подноса и болтали ни о чем. Кажется, если встретишь старого знакомого после долгой разлуки, то устанет язык и охрипнет натруженное горло – ведь столько всего нужно рассказать, стольким поделиться. Но на деле стоит оказаться лицом к лицу, и разговор складывается вокруг вещей обыденных, даже банальных, а на ум лезет одна чепуха.

Марго все ждала, спросит ли сестра об Альрике, но та не обмолвилась и словом, будто напрочь забыла обо всех переживаниях, что терзали ее когда-то. Королеве хотелось бы так же легко научиться не оглядываться на прошлое.

Иоланта открыла сундук и начала выкладывать перед Марго платья. Яркие краски непривычно смотрелись в свете одинокой свечи, казались чужеродными на грубой шерсти покрывала. Рубиново-красное, изумрудно-зеленое, сапфирово-синее, жемчужно-белое – каждое как драгоценность в руках бедняка.

– Забирай! – уговаривала Иоланта. – Послушницам такие носить нельзя, а матушка все шлет и шлет… Бери же! Ты будешь такая красавица!