Текст книги "Не будите спящую пантеру"

А тут информацию принесли из адресного бюро. И эта женщина живет в другом месте. И замужем.

Соседи говорят, что жильцы настоящие эту квартиру внаем сдают, но хорошим, солидным жильцам, квартира хорошо отремонтирована, мебель есть и все другое. Да, и все другое. Даже одежда в шкафу висит, платья, костюмы.

Я попросил криминалиста внимательно осмотреть одежду, и для проформы «попшикать» парами йода на карманы мужских костюмов. Интересно, а сколько костюмов депутата висит у него дома в шкафу?

Судя по пуле, стреляли из ПСМ, пистолета самозарядного малогабаритного, калибра 5,45 мм. Пульки тоненькие такие, меньше, чем пули от «мелкашки», но покрыты золотистым металлом, «томпаком». Металл блестит, значит, пули новенькие, лежали в коробочке, а не пылились по карманам.

Спросил у депутата, есть ли у него пистолет? По аналогии, с генералом-депутатом, которого якобы жена застрелила.

Нет, у нашего депутата пистолета никогда не было.

Сказал Валерке, чтобы проверил по данным разрешительной системы.

А тут и криминалист меня подзывает.

Подхожу, на внутреннем кармане одного из пиджаков в парах йода высвечивается контур пистолета, весьма похожего на ПСМ. Но этот контур может принадлежать и пистолету Вальтер, полицейской модели, по контуру, визуально, без применения приборов, они могут совпадать.

Подозвали депутата, понятых, и занесли обнаружение следа в протокол, сделали фотографию его под различными углами.

Депутат, правда, начал говорить, что у него была зажигалка в виде пистолета.

А какие сигареты вы курите? Ах, вы не курите, тогда зачем вам зажигалка в форме пистолета?

Не надо отговорок, не пистолет оставляет след, а смазка ружейная. Этот пистолет надо мыть с моющими средствами, а потом обезжиривать специальными растворителями, чтобы он лишился заводской ружейной смазки. Тряпочкой её не ликвидируешь. А тут и Валерка подошел с номером пистолета ПСМ, выписанного на имя депутата.

Ну, что будем делать, товарищ депутат? Рассказывайте, как вы убили эту гражданку. Простая история, а один человек мертв.

Снял депутат квартиру для любовницы, встречались очень часто, любили друг друга, а любовница стала его ревновать к другим женщинам, искать следы их пребывания в этой квартире.

Однажды увидела его под руку с красивой женщиной и устроила сцену. Потом подскочила к шкафу и из внутреннего кармана достала его пистолет, зарядила и сказала, что застрелит его, если хотя бы еще раз увидит его с этой женщиной.

Попытка превратить все это в шутку оказалась неудачной. Любовница выстрелила в него, но промахнулась, а при попытке её обезоружить произошел случайный выстрел. Пуля попала ей в грудь. Аккуратно уложив женщину на спину, депутат пытался оказать ей помощь, но женщина не подавала никаких признаков жизни.

Тогда он собрал гильзы от патронов, взял пистолет и тихонько ушел из квартиры. Пакет с пистолетом и гильзами бросил в канализационный люк, который был приоткрыт, а потом из телефона-автомата позвонил в милицию. Надеялся, что убийство останется нераскрытым.

Экспертиза разберется, первым или вторым выстрелом была убита женщина. Следы одного из выстрелов мы нашли на стене над мебельной стенкой.

Депутат находится в этой наемной однокомнатной квартире под охраной, а мы поехали оформлять документы.

И опять же женщина взялась за оружие. Ну, почему женщины такие агрессивные? Хотя, почему они агрессивные? Ведь мы сами не отдадим то, что принадлежит нам, пусть временно, виртуально, но оно наше. Я могу понять эту женщину, но что толку от этого понимания, если осиротела её семья. Наверное, и дети есть.

Я не женоненавистник, если вы так думаете, но со мной произошел такой случай, о котором и рассказывать стыдно. А чего, вообще-то, здесь стыдного?

Познакомился я с девушкой. Красивая девушка. Умная девушка. Мы погуляли по городу, и я пригласил её к себе домой. Парень я холостой. Был женат, да работа моя жене не понравилась, ни дня, ни ночи. Ушла. Хорошо, что детей нет. Каково бы ребенку жить отдельно от одного из родителей.

Взяли мы с собой пиццы, закусок разных, конфет, шампанского, я весь в узелках и в свертках, а она с букетом роз идет. Все было хорошо. Я ничего предосудительного не делал. Был вежлив, предупредителен. И она мне говорит: ты, мол, иди, прими душ, а я постель расстелю. Ну, сходил я в душ. Пришел, а в квартире ни девушки, ни цветов, ни денег моих. Голодная, вероятно, была, и пиццу с закусками с собой забрала. Хорошо, что удостоверение не взяла. Тогда нашли бы мы её, и получила она по полной программе. Вспомнился мне сразу анекдот про моряка, который заставлял девушку держаться за уши, усмехнулся я, да и лег спать.

Потом я встретил эту девушку. Спросил её, зачем она это сделала, я ведь её любовь не покупал и ничем не оскорблял. Не такая она и плохая, если слова в ответ сказать не могла, а все лицо стало пунцово-красным.

Об этом только Колька один знает. Он у нас молчун, но товарищ надежный. И он сказал: молодец, что не оскорблял эту девушку. Хулиганка она, это точно, но поверь, я у вас еще на свадьбе гулять буду.

Ну, ладно, о бабах ни слова. Сегодня вечер воскресенья. Бабье лето заканчивается, а на рыбалку мы так и не съездили. Наверное, поедем на подледный лов по первому ледку. Кстати, а зимние удочки у меня есть?

Кафе «Ритуал»

Кафе «Ритуал» находится прямо против моих окон и мне часто приходится наблюдать за тем, что там происходит, благо огромные окна кафе, особенно в вечернее время, напоминают экран кинотеатра, демонстрирующего документальные фильмы из серии «Хроника дня».

Кафе изначально было ориентировано на проведение различных праздников. Но у нас, да и не только у нас, радость всегда соседствует с горем, так и в кафе «Ритуал» с трех часов до пяти проводят поминки, а с пяти и до упора гуляют разухабистые и степенные свадьбы.

Небольшое изменение освещения и обеденный зал из траурного превращался в торжественный.

Не знаю, что произошло в тот день, но одновременно с двух сторон к кафе подъехали кортежи из черных машин и машин, украшенных разноцветными лентами и шарами. Свадьба и поминки столкнулись у входа. Лед и пламень.

Старший из родственников и знакомых, приехавших в траурных машинах, степенно подошел к свадебному кортежу и очень вежливо объяснил, что сейчас здесь состоятся поминки по глубокоуважаемому человеку, много сделавшему для становления жизни в этом городе и воспитания молодого поколения, которое должно уважать и чтить память людей, не жалевших своих сил и жизни для построения лучшего общества, чем то, которое мы имеем сейчас.

В переговоры с ним вступил один родителей молодоженов, мужчина лет сорока пяти, в хорошем настроении и легком подпитии, одетый в свободный костюм светлого серого цвета.

– Папаша, – сказал представитель свадьбы, – посмотрите сюда. Вот это квитанция об оплате этого зала на период с пяти часов и до того времени, пока гости будут в состоянии шевелиться. Вы, наверное, просто не туда попали.

– Нет, уважаемый, мы попали туда, куда надо. Вот квитанция об оплате зала на период с пяти до восьми часов. Мы проведем поминальный вечер, а потом вы можете веселиться, сколько вам душа пожелает, если у вас будет охота веселиться в зале, где будет витать душа усопшего и незабываемого нашего товарища.

– Ну, уж хренушки вам. На кладбище надо поминать усопших, а не шарахаться по городу и пугать нормальных граждан и молодых людей, которые начинают новую жизнь и создают ячейку нашего общества, – авторитетно заключил папаша одного из молодоженов, – пошли разбираться, кто здесь будет праздновать, – и, подхватив представителя одетого в траурные одежды общества, вошел с ним в здание кафе.

Переговоры были недолгими, но сердитыми. Как я выяснил потом, путаница произошла потому, что молодой менеджер, принимавший заявки, посчитал, что число приглашенных с той и другой стороны не превышало количество посадочных мест в кафе и, желая сделать приятное для родной фирмы в виде прибыли, обеспечил заполнение кафе.

Выйдя из кафе и разойдясь в разные стороны, представители сторон снова сошлись у дверей и решили, высказав общее мнение: хрен с вами, празднуйте что хотите – вы будете праздновать свадьбу, а мы будем праздновать поминки при условии, что никто не будет мешать друг другу. Один тост под музыку за здравие, второй, тоже под музыку – за упокой. На том и порешили.

Обе группы вошли в зал. Администрация кафе быстро разобралась в ситуации и разделила официанток на две части: одни с черными ленточками на белых передничках, другие – с красными ленточками.

Все чинно сели за стол, поглядывая друг на друга. Не знаю, как проходило тайное совещание представителей, но первое слово было предоставлено свадьбе.

Джентельменистого вида тамада с аккуратно причесанными волосами и намечающейся лысиной на макушке, как даму подхватив микрофон, томным голосом произнес:

– Уважаемые дамы и господа! Леди и джентльмены! Если таковых здесь нет, то это совершенно не страшно, потому что здесь собрались друзья и родственники двух любящих душ…

Почувствовав, что слово «души» в этой ситуации звучат как-то двусмысленно, он продолжил:

…сердец, – чем вызвал некоторое оживление на темной половине, потому что усопший скончался именно по причине болезни сердца, – …людей, которые решили навечно соединить себя узами брака до самой своей смерти…

Тут тамада совершенно запутался и предложил поднять тост за родителей брачующихся, поскольку они находились рядом и укоризненно поглядывали на шустрика, который играл на ваших, и на наших.

Оркестр привычно сыграл марш Мендельсона, заезженный настолько, что мелодию этого марша вряд ли угадал бы кто-нибудь, если бы не знал, что находится на свадьбе.

Следующий тост по очереди перешел на сторону поминальную.

– Друзья! Дорогие мои друзья! От нас ушел тот, кто веселил нас своим присутствием, кто вселял надежду и уверенность в своих силах всем сомневающимся. Вспомните, Наталья Николаевна, на вашей свадьбе даже после записи акта гражданского состояния, ЗАГСа вы еще сомневались в том, правильно ли вы сделали, выйдя за него замуж, а он своим страстным поцелуем погасил ваши сомнения и вы, душа в душу, прожили вместе целых двадцать лет. Давайте поднимем тост за безвременно ушедшего от нас Петра Ильича. Пусть земля ему будет пухом.

Оркестр очень бодро сыграл «Вы жертвою пали в борьбе роковой» в обработке местной музыкальной знаменитости. Музыка мысленно перенесла всех в Североамериканские Соединенные Штаты, где афроамериканцы веселятся на похоронах своих близких.

Поскольку первый тост всегда пьется до дна, то к тому времени, когда был сказан первый тост поминальной стороны, был уже готов второй тост свадебной стороны. На этот раз слово держал самый инициативный из родственников молодоженов, который, по всей вероятности, вложил в свадьбу больше всех денег:

– Уважаемые Саша и Маша! Дети наши родные! Мне так горько видеть, что вы покидаете нас и мне радостно от того, что здесь собрались все наши родственники, даже дядя Саша, который не особенно-то и поддерживает родство со всеми, но ради вас, дорогие наши дети, даже он почувствовал, что мы все-таки родственники. Я хочу вам пожелать счастья и долгих лет жизни, и чтобы только смерть могла вас разлучить…

На поминальной стороне почувствовалось оживление, сопровождаемое злорадными смешками: вот вам, веселитесь, все там будем.

– …Ой, горько мне, дети мои и уважаемые гости!

Гости только это и ждали, выпивая свои рюмки и крича: Горько! Горько! Горько!

Молодые чинно встали и степенно поцеловались. И даже невеста зарделась алой краской смущения, хотя кого в наше время может смутить простой и невинный поцелуй.

Несколько человек из поминальной компании повернулись к молодым, подняли свои рюмки и показали, что они поддерживают этот тост.

Этот жест по достоинству оценили и на свадебной стороне, молча приложив руки к левой части груди.

Официантки споро обслуживали столы, забыв о ленточках на их передниках: красные ленточки мелькали на поминальной стороне и черные ленточки на свадебной. Разве есть какая-то разница от того, кто тебе наливает водку: некрасивых цветов не бывает – бывает мало водки.

Часа через полтора свадьба и поминки перешли в совершенно другую фазу. Свадебная сторона выразила свои соболезнование и предложила тост за упокой души хорошего человека, а поминальная сторона – за здоровье молодых и за родителей.

Еще где-то через час большинство столов было сдвинуто в каре, а в центре каре лихо отплясывали люди в траурных и праздничных одеждах. Раскрасневшиеся лица были то веселы, то скорбны и из толпы танцующих иногда слышались фразы:

– В жизни не была на таких веселых поминках. Хорошего человека и поминать надо хорошо…

– Вот это свадьба. Я гулял на свадьбе у покойного, и то там не было так весело, как сейчас…

– Надо ввести традицию проводить свадьбу рядом с поминками, как эстафету новой жизни…

– Вам так идет черный цвет. Меня зовут Николай, а как зовут вас…

– Не, заливная рыба явно не получилась. Желатин хорош, и морковка хорошо отварена, и звездочки красиво вырезаны, а рыба не та. Не идет минтай на заливное. Их японцы в палочки переделывают и нам за крабов продают…

– Нет, вы подумайте, две тысячи за одно фотографирование, Ужас какой-то…

В стороне, в закуточке, дядя Саша взасос целовал вдову. Оказалось, что это хорошо сложенная женщина, которой явно идет черный цвет, прекрасно подчеркивающий ее красивые ноги, бедра и грудь.

Шайтан-камень

История эта произошла очень давно, лет примерно тридцать пять назад. Почему так точно об этом говорю? Потому что было мне тогда чуть больше двадцати лет, и попал я в братскую Туркмению по распределению после окончания ВУЗа, отдать долг Родине в чужих для меня местах.

Вокруг ходили «братья» в простых хлопчатобумажных костюмах и с тюбетейками на голове, их старики – в длиннополых халатах и мохнатых папахах, «сестры» – в длинных цветных шелковых платьях с такими же цветными шелковыми или шерстяными шалями и косынками.

Яркое солнце, ласковое с утра, начинает кусаться к полудню и расслабляет к вечеру. Островки желтой травы смотрятся как бороды на отдельных лицах, перешагнувших порог молодости. И только в районе протекания арыков и в непосредственной близости от горных речушек буйным цветом растет все, что только может вообще расти, показывая, насколько плодородна эта земля, если ее поливать хорошей и чистой водой, а не слезами и потом крестьян.

Где есть вода, там есть жизнь. Странно видеть в тысячах километрах от моря маленьких крабов, копошащихся в прозрачной воде арыков; рыбу всевозможных пород, живущую в Кара-Кумском канале; рыбу-маринку, плавающую в кристально чистой и холодной воде подземных пластов воды, иногда глядящих на чистое голубое небо сквозь маленькое окошечко глубоких колодцев-кяризов.

Развалины старых городов, мазаров, одиноких стен из песчаника окунали в таинство «Тысячи и одной ночи». В развалинах слышался гомон больших базаров, торговля до хрипоты за один-два тенге, которые пропивались тут же в чайхане свежезаваренным ароматным кок-чаем и кусочками кристаллического сахара-навата. Пробегающий по развалинам варан уносил во времена ящеров, а окаменевшие триллобиты с внутренностями, превратившимися в белый мрамор, говорили о том, что на дне древнего моря нужно быть очень осторожным.

Любая старая утварь, сохранившаяся в юртах, живущих в песках пастухов-кумли, так и тянула к себе, говорила: потри меня, я джинн, который живет в этом сосуде не первую тысячу лет, и я выполню все твои желания, даже самые сокровенные. Вероятно, не один я был обуреваем такими мыслями, потому что иногда на закопченных до черноты и выпуклых стенках высоких кувшинов-кумганов были видны светлые пятна металла, из которых они сделаны. Кто-то тер эти места песком, чтобы джинн услышал их.

Обыденность повседневной жизни скрашивалась вечерними посиделками у огромного арбуза и большого чайника зеленого чая, бодрящего и утоляющего жажду.

Разговоры, как это всегда бывает, крутились вокруг прошедшего дня, вспоминались интересные эпизоды и смешные случаи, которых происходило очень много с молодыми людьми, имевшими мало опыта и брошенными в самостоятельную взрослую жизнь.

Тон задавал старый холостяк, носивший капитанские погоны, тонкие усики и считавшийся нами неотразимым Дон-Жуаном, но бывший, как потом оказалось, человеком очень застенчивым и чувствовавшим себя уверенно только в чисто мужской компании:

– Здесь, ребята, надо быть очень осторожным во всём. Ну, к примеру, пригласили тебя в гости, хорошо посидели, поели шурпу, попили водки, чая, а потом оказывается у тебя желудочно-кишечное заболевание какое-нибудь, или желтуха, к которой местные не очень-то и восприимчивы, посмотрите, многие ходят желтоглазые, или еще какая-нибудь зараза для ваших неадаптированных к местным условиям организмов. Или те же женщины. Вы люди все культурные, знаки внимания женщинам начинаете оказывать. А здесь порядки другие: окажи ей знаки внимания, а это всеми будет понято как ее осквернение. Могут и горло перерезать. Так и скажут, что вступились за честь бедной девушки и никто за вас не заступится. А уж не дай Бог с нею в постель лечь. Проще ничего нет, девки горячие, да только последствия могут быть такими, что потом войну придется вести, чтобы вас, дураков, из плена-неволи местной вызволять да от самосудов спасать. И упаси вас Бог к чему-то по-настоящему старинному прикасаться. Подделок много, они не опасны. А в старинных вещах судьба их владельцев скрыта. Эта судьба только и ждет, чтобы в кого-то вцепиться. Затем человек на глазах начинает меняться. Учит язык местный, и хорошо получается. Обычаи местные соблюдает. На местной девушке женится, и вообще, становится таким же нашим врагом, каким никогда не станет никакой представитель местных племен.

Мы с улыбкой внимали разглагольствованиям старшего товарища, понимая, что в какой-то степени он и прав, а с другой стороны – этого не может быть потому, что этого не может быть никогда. Человек всегда остается таким, каким его родила мать. И вообще, братство народов СССР – это великое завоевание, которое никакими суевериями не поломать.

Примерно через месяц после состоявшегося вечернего разговора был я в командировке на одной из пограничных застав, неподалеку от нынешнего Ашгабата. Недалеко, это образно, но огни большого города были видны с сопочки, рядом с которой стояла пограничная застава.

В те времена каждый военнослужащий, находящийся на пограничной заставе, независимо от должности и звания, должен был ходить на службу. Но не часовым же границы. Значит, пойдешь на проверку пограничных нарядов. И ходят по участку заставы наряды по проверке пограничных нарядов, возглавляемые генералами и полковниками, капитанами и лейтенантами. И наряды службу несут бдительно, и участок перекрывается проверками по времени и по месту вероятного нарушения границы, и горе тому, кто попытается сунуть нос туда, куда ему не положено.

Пошел на проверку и я. Можно, конечно, идти прямо на пограничный наряд, громкими шагами возвещая о своем приближении. Да и собачка вовремя предупредит наряд, что кто-то идет. А можно и по-другому проверить выполнение приказа на охрану границы: посмотреть с возвышенной точки – каждый пограничный наряд в определенное ему время должен находиться в определенном ему месте, и в определенное же время выходить на связь с дежурным по заставе. Элементарно видно, как наряд освещает контрольно-следовую полосу при помощи следовых фонарей, маленьких таких ручных прожекторов, которые могут светить и рассеянным светом, и ярким лучом, освещая даже пролетающие самолеты. Посмотрел на место нахождения наряда, сверил часы, и уже можно говорить о правильности исполнения отданного приказа. После этого можно идти и повстречаться с нарядом лично, переговорить об обстановке, поставить дополнительные задачи, проверить теоретически, как наряд будет действовать в той или иной ситуации.

В ту ночь у меня с младшим пограничного наряда было достаточно времени, чтобы вдоволь полюбоваться на луну до подхода в зону видимости проверяемых мною пограничных нарядов.

Я лег на теплую землю, положил голову на круглый камень и стал смотреть на Большую Медведицу, отмеряя пять сторон ее ковша до Полярной звезды. Внезапно какой-то шорох привлек мое внимание. Кажется, что где-то рядом всхрапнула лошадь. Я приподнялся над землей, и что-то острое кольнуло мне под левую лопатку. В глазах сверкнули искорки, силуэты каких-то людей вокруг меня, и я стал тихо падать в черную бездну. Кто-то схватил меня за ноги и поволок в сторону.

– Ничего себе обращение, – подумал я, – неужели я такой грешник, что со мной можно так обращаться.

– Рустамбек, часовой убит, – Камал говорил полушепотом. – Убит и дежурный по заставе. Застава окружена, телефонная линия уничтожена, солдаты спят. Ты сам пойдешь резать урусов?

Камал говорил тихо, но голос его дрожал в предвкушении праздника жертвоприношения неверных Аллаху. Это все равно, что резать жертвенного барана, после чего готовится вкусное угощение, ожидаемое не только правоверными, но и гяурами, принесшими на царских штыках и водку, и белокурых красавиц, которые хотя и вкусные, но не сравнятся по трудолюбию и покорности нашим женщинам.

– Режьте их сами, я пойду резать начальника, – сказал курбаши по имени Рустамбек. – Пусть эти собаки знают, что это наша земля, и мы на своей земле будем жить так, как велят нам наши предки. Я здесь хозяин, а не эти люди в зеленых шапках. Они и раньше не давали мне спокойно жить, а после революции совсем жизни не стало. Пошли джигитов, чтобы гнали караван к заставе, мы будем ждать их здесь.

Курбаши грузно повернулся и пошел к небольшому домику, где жил начальник заставы с женой и ребенком.

Когда я открыл глаза, то увидел караван, уходящий в сторону Ирана. Десятка полтора верблюдов, нагруженных вещами, примерно столько же повозок с женщинами и детьми, охраняемые всадниками с винтовками за спиной. Я хотел крикнуть, но у меня у меня из горла вырвался хрип. Я никак не мог найти свою винтовку, чтобы выстрелить и привлечь к себе внимание. Что-то со мной случилось. Здоровье у меня крепкое, но я никогда не страдал никакими припадками и никогда не падал на землю без всякой причины. Левая рука совсем не подчинялась мне.

– Отлежал, что ли? – подумал я и попытался подняться, опираясь о землю правой рукой.

Кое-как поднявшись на ноги, я медленно пошел к зданию заставы. Левый рукав гимнастерки был твердым и липким, как будто я его испачкал вареньем, и варенье уже подсохло. Потрогав рукав правой рукой, я ощутил что-то липкое, попробовал на вкус и понял, что это моя кровь. Что же случилось?

На крыльце командирского домика что-то белело. Подойдя ближе, я увидел, что это лежит жена нашего начальника, на ее шее и на рубашке было что-то черное. Я заглянул в дом. Начальник лежал в белой нательной рубашке, прижимая к себе своего маленького ребенка. Темные пятна на рубашке говорили о том, что он был убит как мужчина и ребенок был заколот на его груди.

Еле переставляя ноги, я пошел к казарме. Было темно. Не горела даже трехлинейная лампа в комнате дежурного. Дежурный лежал у стола. В казарме мои товарищи лежали в своих кроватях, некоторые сбросили с себя легкие покрывала, как будто им внезапно стало жарко. И на горле и на рубашке каждого из них темнели в свете вышедшей луны темные пятна. Застава наша маленькая. Всего 17 человек. Шесть человек на границе, остальные все здесь. В пирамидах в спальном помещении не осталось ни одной винтовки.

В комнате дежурного на столе не было телефона. Он лежал разбитый у стола. Черная эбонитовая трубка была сломана, но тоненькие проводки не порвались. Я попытался звонить, но в трубке была тишина. Провода, к которым подключался телефон, были вырваны. Кое-как присоединил провода. Тишина. Где-то оборвали провод.

Взяв телефонный аппарат, я пошел к видневшимся вдали столбам телефонной линии и нашел оборванный провод. Аппарат ожил. Нажимая кнопку на телефонной трубке, я стал говорить в черные дырочки на трубке…

Внезапно я вздрогнул. Посмотрел на часы. По времени мы находились здесь не более десяти минут. Младший наряда лежал рядом и вглядывался в темноту.

– Товарищ лейтенант, смотрите, наряд Никифорова идет по левому флангу, – доложил мой подчиненный.

Наряд двигался так, как ему и предписывалось инструкцией. Старший наряда вдоль контрольно-следовой полосы с фонарем, вожатый с собакой по обочине дороги, осматривая прилегающую местность. Нормально ребята служат.

Сейчас дождемся наряд с правого фланга и пойдем к ним навстречу. У Никифорова в наряде собачка дурная. Не лает, но норовит потихоньку за ногу куснуть. Надо будет Никифорову на это указать. Если не поможет, то будет измерять расстояние по флангам справа налево и слева направо. То ли часовым границы быть, то ли дозором быть, пусть сам выбирает.

Боль в левой руке заставила меня сделать несколько движений, как на физзарядке. Боль не проходила. Сердце, что ли? Легкий озноб и надвигающаяся тошнота свидетельствовали о чем-то ненормальном в моем состоянии.

– Васильев, посмотри, что у меня на спине, – сказал я младшему наряда.

– Ой, товарищ лейтенант, да вас скорпион укусил, – сказал солдат. – Вы когда на спину легли, его придавили, вот он вас и укусил. К доктору надо идти, у нас и время службы уже кончается.

Озноб все усиливался, у меня поднималась температура, и сильно хотелось опорожнить пустой желудок.

Дождавшись прохода наряда правого фланга, мы вернулись на заставу.

Начальник заставы, Никола, бывалый старший лейтенант, осмотрел мою левую лопатку, раздавленного скорпиона и голосом специалиста произнес:

– Ерунда все это. Скорпиончик маленький. Сейчас не тот сезон, когда его укус сильно болезненный. Укус в основном пришелся на твою гимнастерку, тебя задело чуть-чуть. В месте укуса нет никаких остатков его жала. Сейчас замажем йодом, дадим тебе таблетку олететрина, антибиотик убьет вредные микробы и яд скорпиона, а потом нальем тебе стаканчик водочки, плов вчерашний хорошо пойдет на закуску. Выспишься, и все будет нормально. И не делай круглые глаза, нас с тобой один доктор учил не мешать водку с антибиотиками, но иногда это надо.

Выпив со мной за компанию, начальник заставы сказал:

– Васильев сказал, что вы наблюдали от белого камня. Тебе там ничего не привиделось?

Боясь выглядеть глупым штабником в глазах офицера границы, я бодро ответил, что ничего не видел и не слышал.

– А чего я мог там увидеть? – спросил я.

– Понимаешь, – сказал Никола, – когда я только прибыл на эту заставу, то пошел на такую же проверку, как и ты, и был у белого камня. И то ли я спал, то ли я не спал, но привиделось мне, будто я часовой вот этой самой заставы, а подкравшийся сзади басмач вонзил мне кипчак под левую лопатку. И всех моих товарищей вырезали, а я чудом остался жив, сумел дозвониться до комендатуры и вызвать помощь. Видел убитого начальника заставы, обнимавшего и закрывавшего телом ребенка, его жену на крыльце домика, зарезанных ребят. Ни одного выстрела не было. Застава как раз стояла у того белого камня. Видел, наверное, там кустики? Это на месте фундамента лебеда растет. А камень тот памятный. Положили в честь убиенных пограничников. Банда одного курбаши всем племенем за границу в 1929 году уходила. Потом я историю заставы читал, и там все так и было, как мне привиделось. Один человек выжил. И ты знаешь, частенько болит у меня под левой лопаткой, куда удар ножом пришелся. Уже у докторов проверялся. И окружной госпиталь у нас неподалеку. Говорят, – здоров, как бык. И я чувствую себя здоровым, только иногда болит, как рана. Не знаю, что это такое. И почему я тебе это рассказал? Не болтай никому. Мужики у нас смешливые, потом на совещаниях покоя не дадут.

Мы выпили еще, и Никола, закурив и хитро усмехнувшись, спросил меня еще раз:

– Так, значит, ничего не видел и не чувствовал? Это и хорошо. Души убиенные никак покоя найти не могут, пока отомщены не будут, не успокоятся. Только никому мстить не надо. Надо дело поставить так, что если кто-то посмеет обидеть нас, то вся родня этого человека должна тысячу лет помнить о том, что им еще повезло. Ладно, пошли спать, светает, а то мы с тобой договоримся до того, что нас с тобой на партийной комиссии просто вычистят, как класс, мешающий строительству коммунизма.

Мы оба понимали, что видели практически одно и то же. И Никола был в приподнятом настроении потому, что наконец-то уверился в том, что у него не было никакого помрачения рассудка.

Вообще-то, я человек не суеверный, но знаю, что нельзя с пренебрежением относиться к тому, во что верят люди. И жить надо так, чтобы никто не поминал тебя плохим словом. Враги пусть поминают, хотя я не совершал подлости даже в отношении врагов.