Текст книги "В лабиринтах темного мира. Похождения полковника Северцева. Том 1"

Гимн 9 легиона

Кроме драк, на которых мы неплохо зарабатывали, я занялся высоким искусством.

Вы бы посмотрели, как воют римляне стихами без рифм, подыгрывая себе на кифаре. Что такое кифара, вы можете сами узнать, набрав соответствующий запрос в интернет. Изогнутая деревянная дуга, дека и три струны. В советское время все время смеялись над национальными инструментами, пренебрежительно говоря – одна палка три струна, я хозяин свой страна. Точно так же говорили и римляне, считая, что они самые грамотные, самые способные и самые артистичные. А если говорить честно, то и на балалайке три струны, и она ничем не хуже и не лучше инструментов других народов. Просто нужно уважать других людей.

Уважая римскую кифару, я сделал себе новый музыкальный инструмент типа дутара или балалайки. Половина сушеной тыквы. Лист пергамента. Сухожилия. Деревянная палка и маленькая дощечка. На половину тыквы сухожилиями привязывается пергамент, в пергаменте вырезается круглое отверстие. Из палки делается гриф, гвоздиками он аккуратно прибивается к тыкве. В грифе делаются три дырочки, в которые пропускаются сухожилия и закрепляются клинышками. Сухожилия закрепляются в нижней части тыквы и приподнимаются над пергаментом деревянной стойкой. Есть струны и резонатор. Настраиваем струны на «до», «ре», «ми» и начинаем играть что-нибудь легкое, типа: эй, мамбо, мамбу талияна, эй мамбо.

Когда я запел, то Толик оцепенел.

– Брут, ты умеешь играть на кифаре и петь песни? – восторженно спросил он.

– Нет, я никогда и ни на чем не играл и никогда не пел песни, – сказал я, – просто мне надоело жить в инсуле, и я хочу жить в своем атриуме. Как тебе это предложение? Я буду петь, а ты будешь собирать деньги.

Толик завизжал от восторга и как маленькая обезьянка запрыгнул мне на спину. На нас сразу зашикали из всех комнат. Но когда я запел «Эй мамбо!», подыгрывая себе на импровизированной балалайке, вся инсула стала мне аплодировать.

На следующий день у меня предстоял бой с опытным поединщиком из числа римлянизированных галлов. Галлы – здоровые и туповатые парни, упертые на своем национальном превосходстве. В основном они жили на территории современной Франции. Их еще называли кельтами, но это слишком обобщенное название народов Западной Европы. Они даже римлян считали недочеловеками, не понимая, что Рим держится на единых целях, задачах и разобщении врагов. Если бы все враги Рима собрались вместе, то Рим продержался бы месяца два или три и пал.

По нашим подсчетам, мы должны были собрать хороший куш, потому что бой проводился на площади и, кроме того, было объявлено, что один из драчунов будет петь боевые песни.

Римлян, как говорится, хлебом не корми – дай на что-то поглазеть, будь то бои гладиаторов или прилюдное сношение римских свингеров. У нас на площади не дадут посношаться, сразу будет тысяча советчиков и все-то им не так, и все им не эдак.

Я вышел на возвышение в простой рубахе и с диковинным инструментом в руках.

– Спой нам, галльский петушок, – слышались выкрики и смех, – почирикай нам перед тем, как тебе выбьют зубы и сломают нос.

Главное на концерте – не бояться зрителей. Я не боялся насмешников и сейчас мой латинский язык не хуже языка чистых и грамотных римлян. Общая эрудиция и образование помогают освоить любой язык и устроиться в любом обществе, если человек желает этого. Если не желает, то нечего копья ломать.

Я начал играть на диковинном инструменте и напевать то, что когда-то слышал в детстве, переведя это на латинский язык:

 
Хоть далека земля твоя,
И языка не знаю я,
Но ты гостил в моей стране
И эту песнь оставил мне.
Я слышу:
Эй мамбо, мамбо Италиано!
Эй мамбо, мамбо Италиано…
 

Я что-то еще пел о Риме, о его красавицах, сенаторах, гладиаторах и центурионах с красным оперением, ведущих в бой своих легионеров и вся толпа хором подпевала мне:

 
Эй мамбо, мамбо Италиано!
Эй мамбо, мамбо Италиано…
 

Юркий Толик ходил в толпе и собирал пожертвования певцу. У него был как бы маленький колпак, но в этот колпак входило полмешка просо. За ним по пятам следовал Петроний. Это тот, с кем я дрался колизейской ночлежке. Он прибился к нам и оказался хорошим и верным товарищем, находясь постоянно невдалеке и приходя на помощь в трудные минуты, объясняя свое появление тем, что рядом стреляли. Его не нужно было звать, он сам видел тот момент, когда должен вступать в дело. И Толик относился к Петронию как к брату, считая меня начальником, которого скоро изберут в римский сенат, и я буду ходить в белой тоге с красной полосой по правой полуокружности.

После сорванного шквала аплодисментов я запел несколько переделанную революционную песню, которую пели во всех военно-художественных фильмах времен СССР:

 
Смело, товарищи, в ногу!
Духом окрепнув в борьбе,
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе.
 
 
Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой.
«Братский союз и свобода» —
Вот наш девиз боевой!
 

Половину песни я убрал и вообще сократил ее в два раза. Она длинная, если кто знает все ее слова. Спросите у ваших бабушек и дедушек, они еще в школах распевали эти песни.

Концерт прошел на «ура». Но что такое любовь толпы? Это жаворонок, который попел у одного цветка и полетел к другому цветку возносить ему хвалу.

Я сошел с возвышения и пошел готовиться к схватке, как внезапно дорогу мне преградил молодой центурион.

– Я по поручению легата Антония, – сообщил он мне как своему подчиненному. – Мы покупаем эту песню как гимн девятого легиона, и не вздумай петь эту песню снова, голову оторвем, – пригрозил он мне и сунул в руку что-то тяжеленькое.

Это был золотой ауреус с изображением императора Нерона и его матери Агриппины.

Так уж получилось, что с ауресусом в руке я должен сказать пару слов о денежной системе в Риме.

Самые первые деньги были медные и самая большая монета асс. Подразумевалось, что асс весит один фунт меди или двенадцать унций. Но носить полкилограмма меди в кармане или в мешочке было накладно. После всех манипуляций асс стал весить триста двадцать семь с половиной грамм. И унция стала весить двадцать семь грамм. Мне приходилось драться с людьми, которые держали в кулаке монеты в пять-шесть унций для усиления удара.

Для измерения массы асса придумали единицу либр, обозначаемый буквой L. Этой же буквой обозначается и английский фунт стерлингов, идущий от либра.

Потом асс обесценился настолько, что о малоценной вещи стали говорить, что цена ей один асс.

Кроме асса были монеты семис весом шесть унций с изображением Юпитера, триенс весом четыре унции с изображением Минервы, квадранс весом три унции с изображением Геркулеса, секстанс весом две унции с изображением Меркурия и унция с изображением Ромула – основателя Рима.

Потом началась эра золотых и серебряных монет. Серебряный денарий был равен четырем скурпулам (скурпула 4,5 грамма) с изображением Ромула, викториат равный трем скурпулам, квинарий равный двум скурпулам и сестерций, равный одной скурпуле.

И, наконец, золотой ауреус, равный двадцати пяти денариям или ста сестерциям.

В Риме стали создаваться аргенты – прообразы наших банков, которые занимались обменом иностранных денег и выдачей кредитов под залог имущества.

Галльские яйца

Схватка предстояла тяжелая. Галл был примерно моего роста, то есть выше всех римлян и довольно мускулистый. Причем мускулы его качались не на спортивных снарядах, а в тяжелом труде. Это железные мускулы, может, не такие упругие, но они не выпустят мотыгу или топор в течение целого дня, а спортсмен готовит свои мышцы для кратковременного действия, типа бросить копье или диск, или врезать кому-то по челюсти в кулачном поединке.

Я присмотрелся к противнику. Если попасть ему в руки, то можно считать, что моя песенка спета – удушит как куренка. Но я же не маршал советской победы, который бросал в бой на пулеметы десятки и сотни тысяч солдат, заявляя, что русские бабы еще нарожают. Я – один, как Россия, и помощи мне ждать неоткуда. Те, кто называют себя моими друзьями, могут и ножку подставить, если им хорошо проплатят, чтобы уронить меня на землю перед сильным противником.

Мне нужно маневрировать. Надо мною нет генсеков, которые требуют одержать победу в честь годовщины Октября. Я сражаюсь за свою жизнь, поэтому я должен объективно оценить свои возможности и силы, и рационально использовать их для достижения победы.

Я заметил неповоротливость противника и замедленную реакцию как следствие врожденной тугоумости. Этот не будет думать над гуманистическими принципами, шлеп по стене и нет мухи. Поэтому, будем держать его на расстоянии и использовать его природную силу.

Я уворачивался от мощных ударов и рассматривал противника, выискивая уязвимые места. Это закон боя и любого поединка. В наступлении нужно найти самое уязвимое место и прорвать его, обеспечив себе победу. В обороне нужно найти уязвимое место наступающего противника и нанести ему такой урон, чтобы он не был способен к дальнейшему наступлению. И оборона всегда является подготовкой к наступлению.

Наш поединок нельзя назвать боксерским или борцовским. Кто-то придумал ему название «пакратион». Я как слышу это название, так у меня в памяти возникает дядька Панкрат, который жил в одной деревне с моим дедом. Здоровенный мужик был. Всегда ходил разнимать драки на престольные праздники. Драчуны как услышат, что дядька Панкрат идет, так сами разбегались, чтобы не получить по шее здоровенным кулаком.

У нас был не «панкратион», а обыкновенная драка на вырубание противника и укладка его на землю. В пресс можно и не бить, там мышцы как лемех от плуга. Грудь как в доспехах из бугров мышц. Голова как пенек на пригорке. Голова и шея – одно целое. Квадратными челюстями он перемалывает кости, а лбом сбивает с ног быка. Но ведь даже у Ахиллеса было уязвимое место на пятке, за которую его держали, когда купали в волшебном источнике, и у Зигфрида был листочек осины, прилипший к лопатке во время купания в крови поверженного дракона. А у моего противника, похоже, таких уязвимых мест нет.

Я уже трижды бил его в челюсть, получил два мощных удара в грудь и скользящий удар по уху, от чего оно у меня горело как фонарь на столбе темной ночью.

Ни одного приема самбо я не мог применить, чтобы не попасть в его клещевой захват, но я заметил, что его гениталии подвязаны и не болтаются как у всех жителей Рима, поддерживаемые только набедренной повязкой. А перевязывают и подтягивают только уязвимые места. Возможно, что они у него такого размера, что он не может научиться танцевать.

Наша схватка длилась уже минут двадцать, но ни я, ни он не могли нанести сколько-нибудь серьезное поражение друг другу. И я пошел на крайность. Перехватил его руку и начал проводить бросок через бедро, одновременно ухватив веревочку подвязки. Бросок у меня не получился, но я порвал завязку, освободив то, от чего охнули даже почтенные матроны, наблюдавшие за схваткой издалека.

Былая уверенность противника была поколеблена. После моего удачного удара в промежность он встал на колени, а затем упал на землю, подтянув под себя ноги.

Оказалось, что на меня сделали ставки только Толик и Петроний. Мы заработали кучу денег, а у меня пропало желание драться. Не люблю я это дело и дрался только ради хлеба насущного.

Когда мы возвращались в инсулу, ко мне подошел один человек, который был доверенным лицом владельца гладиаторской школы и передал мне предложение стать свободным гладиатором в его школе, так как у меня не было отличительных знаков раба.

– Спасибо, – сказал я посланцу, – но мне больше нравится петь песни, чем махать мечом на потеху публике.

В инсуле мы устроили небольшой пир, купив кусок жареного мяса, кувшин вина, фиников и булку хлеба.

Надо сказать, что жители Рима питались достаточно скромно. Ели кашу, хлеб, фрукты, пили воду, которую покупали у водоносов, потому что вода из водопроводов была не так чиста, чтобы ее пить без термической обработки, но все равно эта вода была намного чище, чем в наших водоемах.

Кстати, если из инсулы на улицу начинает бежать вода, то это смывается содержимого туалета первого этажа, и нужно подальше обходить эти «водоисточники». Особенно людям приезжим и незнакомым с городской жизнью.

Толстых людей в Риме было немного. Если толстый, то олигарх, сенатор, или патриций. Практически все патриции были скотоводами и скот, коровы, овцы и лошади были источниками их богатства. Земледелием занимались низшие слои.

Мне нужно было постоянно находиться в районе того места, где я появился в Риме. Поэтому я сделал друзьям следующее предложение:

– Я намерен стать патрицием и вас сделать почетными гражданами Рима. Сначала мы купим с вами атриум, где будем жить отдельно от всех, а потом мы построим или купим загородную виллу у городской черты, которая будет основным источником нашего дохода. Мы организуем сеть быстрого питания, будем точить ножи и мечи в Риме, а также организуем сеть бытовых услуг, которая нас озолотит.

Мои друзья сидели и не понимали, что же я хочу.

– Давайте сначала купим атриум, а потом вы поймете мои мысли, – сказал я.

Возможно, что и мои читатели не совсем ясно представляют, какой атриум хочу купить я. Перевожу это на русский язык.

Атриум – это римский отдельный дом. Фасадная часть дома глухая, в ней есть только входная дверь. Название происходит от названия крыши – атриума. Это общая крыша с квадратным проемом, комплювием, в средине. Скат крыши в сторону проема, чтобы туда стекала дождевая вода. Прямо под проемом, комплювием, всегда устраивается бассейн для сбора воды. Бассейн называется имплювий.

Таким образом, жилые и хозяйственные помещения располагаются по периметру дома, а в центре небольшой дворик с бассейном.

Получается замкнутый жизненно-хозяйственный комплекс, в котором жили и живут поколения людей, сменяя друг друга.

Собственно говоря, и у нас тоже многие граждане желали бы жить в таком же атриуме, быть на земле и спрятанными от глаз любопытных людей.

Коммерция

Так вот, я сказал своим друзьям, что намерен стать патрицием, а их сделать почетными гражданами Рима. И сначала мы должны купить атриум, а потом построим или купим загородную виллу у городской черты, которая будет основным источником нашего дохода. Мы организуем сеть быстрого питания, будем точить ножи и мечи в Риме, а также организуем сеть бытовых услуг, которая нас озолотит.

Мои друзья сидели и не понимали, чего же я хочу. Рассказывать что-то конкретное в инсуле, это все равно, что выйти на площадь и всенародно объявить, что вы задумали переспать с дочерью разносчика воды в вашем квартале.

– Сначала мы покупаем атриум, а потом вам все станет ясно, – сказал я, и мы начали думать, где продается хороший по качеству и размеру дом.

Дом мы купили быстро и так же быстро оформили права владения на него на Птолемея-Толика, так как я не собирался оставаться здесь на всю жизнь и надеялся вернуться в свою жизнь.

Одновременно, я заставил Петрония вступить в гильдии ремесленников, торговцев и поваров.

– А зачем в гильдию поваров? – взмолился Петроний.

– Потом узнаешь, – сказал я.

Пока мы ходили по канцеляриям и давали на лапу чиновникам, чтобы обеспечить быстрое прохождение наших документов, Толик, как домовладелец, занимался обустройством атриума.

Мне был выделен таблинум – то есть комната хозяина, где была деревянная лежанка, маленький столик, табурет и масляная лампа.

По моему заказу принесли откованный мангал и десяток прутов-шампуров. Котел мы купили на базаре. Толик купил баранину, муки, оливкового масла, овощей, кувшин хорошего вина.

Я не буду рассказывать, как надо делать шашлык. Кто не умеет его делать, пусть завидует тем, кто умеет его делать. Мясо для шашлыка я замариновал в вине. Пока мариновалось мясо, Петроний мелко рубил оставшееся мясо на разделочной доске во дворике около имплювия.

Я разжег дрова в мангале и стал замешивать тесто для пирожков. Толик разводил огонь в очаге.

Конечно, для жареных в масле пирожков нужно дрожжевое тесто, но вполне подойдет и простое. Я налепил пирожков с мясом и овощами, потом обязательно сделаю с луком и рублеными яйцами, с грибами, с капустой, с морковью. Но это потом.

Петроний и Толик с удивлением наблюдали за мной, когда я доставал из тазика куски мяса, нанизывал их на шампуры и укладывал на мангал над огнем.

Запах жареного шашлыка сначала возбудил собак в соседних атриумах, а затем люди стали останавливаться неподалеку от нашей двери и шепотом переговариваться, обмениваясь мнениями о том, от чего может быть такой запах.

Я сам с удовольствием ел шашлык, запивая его вином, а вы бы посмотрели на Толика и Петрония. Счастливее их, мне кажется, не было никого в этом свете.

Толик выскочил с шампуром на улицу и постучал в соседний атриум, угостив хозяина. Это было сделано специально, чтобы дать информацию о нашем новом продукте, потому что хозяин был человеком, у которого язык не мог лежать неподвижно во рту. Это и плохо, и хорошо одновременно.

Вся соседская семья отведала шашлык и уже на следующий день округа знала о неведомых деликатесах, которые готовят в нашем атриуме.

Пока мои друзья доедали шашлык, я приступил к жарке пирожков в кипящем оливковом масле, прикидывая размеры вилки, которую нужно заказать у кузнеца, чтобы было легче доставать пирожки из масла. Пока же мне пришлось сделать две длинные палочки и по-китайски переворачивать пирожки и так же доставать их из масла.

Пирожки тоже были выше всяких похвал. Мне это было приятно. Я про себя удовлетворенно говорил, как бывало, говорил про себя Пушкин: «Ай да Северцев! Ай да сукин сын!». Кто может сказать о тебе хорошее, если ты сам не можешь сказать хорошее о себе.

Смотрите, какие философские истины я стал изрекать на полный желудок, хотя, как мне кажется, кто-то эту истину высказал еще до меня, но, если принимать во внимание время, в котором я нахожусь, а это примерно год шестьдесят пятый или шестьдесят шестой от Рождества Христова, то бесспорно моё авторство козьмапрутковского изречения.

Толик с Петронием ели румяные пирожки и ничего не говорили. Я сам съел пару штук и оценил их как очень вкусные. Никогда раньше не страдал кулинарными талантами, но жизнь заставит вспомнить всё, если ты действительно захочешь выжить или занять более высокое положение в том обществе, в котором ты оказался.

– Брут, тебе нужно менять имя, – глубокомысленно произнес Толик, – сейчас никто не поверит, что был брутом. То, что ты делал, похоже на волшебство. У нас тоже жарят мясо на углях, но, если бы ты видел это мясо. Его не сравнишь с твоими жареными палочками. А тесто с мясом? Когда я стану патрицием, я буду сидеть в самом удобном седалище и есть только то, что приготовил ты.

Чтобы вам было понятно, в чем смысл сказанного им, скажу, что брут – это глупец, типа Иван-дурак. Да-да, и тот самый Марк Юний Брут, который первым вонзил свой нож в грудь Гая Юлия Цезаря тоже. Глупец Марк из рода Юниев поразил цезаря (если читать по-другому – кайзера) Гая из рода Юлиев. Всех женщин в роду Юлиев звали Юлиями, в роду Юниев – Юниями и их никто не помнит, но все помнят Юлия Цезаря как величайшего из римлян и Юния Брута его убийцу. Кто-то строит Рим, а кто-то его уничтожает.

В большую копеечку мне обошлось изготовление четырех металлических мангалов и сотни шампуров. Металл был дорогим, и работа кузнецов ценилась достаточно высоко. Все сказки о том, что баснословные состояния начинались с перепродажи одного яблока, рассказываются маленьким детям в благочестивых семьях. Сколько раз мне пришлось получить по физиономии и сколько расквасить чужих носов, чтобы сколотить небольшой начальный капитал.

Я провел небольшую калькуляцию и определил, что стоимость одного шашлыка должна быть не менее трех или пяти сестерциев, чтобы войти в перечень элитных товаров.

В число необходимых расходов были включены и расходы на рекламу. Для наглядной рекламы я отправил по три шашлыка легату девятого легиона и двум сенаторам-гурманам, надеясь на их поддержку.

Мы начинали с двух точек, на которых работали Петроний и Толик. Я был дома и выполнял посыпавшиеся на меня заказы из богатых домов Рима. Стало модным баловать гостей невиданными кушаньями, пришедшими из далеких стран.

Нам пришлось расширяться и купить соседний атриум, объединить его с нашим прорубанием двери в стене. Мы наняли учеников, а у горшечников я заказал керамические мангалы, которые были дешевле металлических, потому что сделать глиняный ящик особого ума не надо, хотя, если взяться за дело, то сделать его нисколько не легче, чем накрутить на станке амфору.

Скоро у меня работало порядка пятидесяти шашлычников, столько же пирожников на улице и еще с десяток человек на подготовке полуфабрикатов.

Я никогда не был коммерсантом, но тут пришлось включиться в это дело, а коммерция – это не прихоть. Если взялся за дело, то ни на минуту его нельзя выпускать из рук. Это как огромный камень, который можно нести, но если его уронить, то вряд ли хватит сил снова его поднять.

Созданная мною система фастфуда была доходной, потому что обычный шашлык и пирожок стоили гроши, но из грошей составляются сестерции, денарии и ауреусы.

Как я не хотел быть рабовладельцем, но мне пришлось покупать рабов на должности руководителей шашлычных и пирожковых точек, потому что доверять можно было только рабам. Вольноотпущенники становились обыкновенными жуликами, ищущими возможности первоначального накопления капитала и не гнушающимися ничем для обогащения.

Но об этом чуть попозже.