Текст книги "Там кедры врезаются в небо"

Маркиз сидел под толстым кедром и снова монотонно лаял, иногда чуть водя ушами по сторонам, когда подошел Лёшка. Он долго рассматривал лохматую кедрину, пока не обнаружил в ветках силуэт белки. Со второго выстрела он попал ей в шею. На этот раз Маркиз не подбежал к белке, а лишь смотрел, как Лёша, подобрав белку, отрезал лапки, и подошёл к нему. Процедура выполнилась в третий раз, но на этот раз Маркиз остался на месте.

– Устал, маленький? Ну, пройдем ещё часика два – и домой отдыхать. Умница моя!

Маркиз завилял хвостом и снова начал лаять на дерево. Лёшка удивился: «Ещё одна, что ли?» Он внимательно осмотрел дерево со всех сторон, но не обнаружил белки. На всякий случай решил стрельнуть по стволу. От попадания мелкокалиберной пульки ещё одна белка запрыгнула на самую макушку. Прижав винтовку к рядом стоящему стволу, Лёша сшиб её с первого выстрела.

– Да ты профессор, старина. Вот тебе и на! А Ульяхин говорил, что не ищешь…

Лёша от радости обнял кобелька и, немного потрепав по голове, пошёл дальше. Маркиз остался на месте.

– Извини брат, забыл про нашу процедуру! – сказал он и, вернувшись, исправил свою ошибку.

Домой они вернулись раньше трех часов с вязкой белок из семи штук. Лёша решил постепенно увеличивать нагрузку для ещё не полностью сформировавшейся собаки.

Количество добытых белок с каждым днем увеличивалось и через неделю достигло двадцати пяти штук. В тот день им попалось даже три зверька на одном кедре и несколько раз по два. Маркиз четко давал понять хозяину, что на большом дереве их три, снова не отходя от него после того, как было добыто две из них. Лёшка понимал, что у этой собаки необыкновенно тонкий слух и прекрасное обоняние даже для щенков, которые обычно имеют более обостренные чувства, чем взрослые собаки. Возможно, его голодное детство и диета на кузнечиках так повлияли на это. Десять дней хорошего питания и щадящего режима на охоте отразились на кобельке. Он подрос и раздался вширь. Движения его были уже не такие угловатые и медлительные, а, наоборот, становились красивыми и грациозными. Поиск значительно увеличился, и Лёшка теперь видел Маркиза, только когда подходил к нему, лающему возле дерева.

Наступили морозы. Белка стала более тайкой и меньше двигалась. Это, конечно, сказалось на результатах. Количество пушнины, добываемой в день, начало снижаться. Вечером, обрабатывая шкурки, Лёша подсчитал, что общее количество белок перевалило за двести пятьдесят. Это был неплохой результат, а учитывая то, что Алексей хорошо стрелял, а Маркиз не хватал белок, количество дефектов на шкурках было минимальным, а значит, белка по кругу будет приниматься в районе четырех рублей. «Надо бы мне и на соболя его попробовать, вдруг пойдет», – подумал Лёшка, закуривая вечернюю сигарету.

Утром следующего дня Алексей взял Маркиза на поводок и повел в тайгу. Собака не понимала, что случилось, но доверилась новому хозяину и послушно шла за ним. Примерно через час Лёшка нашел свежий соболиный след и, пройдя по нему несколько минут, спустил Маркиза с поводка. Собака рванула по запаху, но, пробегая возле густой ели, почувствовала белку и начала лаять. Алексей подошёл к дереву и, увидев сидящего на сучке пушистого зверька, не стал его добывать.

– Нельзя, Маркиз, нам это стрелять! У нас сегодня другая задача – соболь!

Маркиз завилял хвостом и, увидев, что хозяин пошёл дальше, убежал вперед. Лёшка его долго не видел, однако по следу он читал, что собака гонит соболя. Было заметно, что он сбивается на жировках, где зверек напутал много следов, выискивая мышей или ягоду. Но, делая круг, как опытный соболятник, он неизменно находил выход и вновь бежал по следу. Вскоре соболь обнаружил погоню и перешел на махи, делая длинные прыжки. Теперь от собаки требовалось как можно быстрее бежать за зверьком, обрезая след на изгибах по прямой, а увидав его, нагонять, иначе соболь не станет заскакивать на дерево, а будет бежать до убежища – камней, россыпи или дупла. И лишь заслышав дыхание собаки в нескольких метрах от себя, он заскочит на дерево.

Наконец послышался лай Маркиза, он был совсем непривычным, более дерзким, резким и продолжительным. Лёшка понял, что соболь загнан. Оставалось узнать, куда. Он стал срезать следы, уходящие в сторону, следуя на голос собаки, понимая, что так будет быстрее. Соболь, спустившись с хребта в ключ, пытался заскочить в большую каменную россыпь, находящуюся за ним, где его уже не выкуришь даже дымовой шашкой. Ему не хватило каких-то двадцати метров. Собака стала настигать его, и он на всей скорости запрыгнул на небольшую лиственницу, взвившись по спирали на самый верх. Это был молодой самец, или, как говорят охотники, котик. Он посматривал то на собаку, то на человека и недовольно урчал. Пулька попала в голову, и зверек сразу же слетел вниз. Маркиз не выдержал и, подскочив к соболю, чуть прикусил его голову, затем бросил.

– Ну, ты даешь, старичок! Классическая работа! Умница! – радостно воскликнул охотник и обнял собаку.

Он развязал понягу, достал из неё специально припасенную для такого случая половинку грудки жареного рябчика и отдал собаке. Маркиз остался доволен подарком, быстро проглотив мясо. По привычке встал, поставив лапы на грудь хозяина, и дождался, пока его погладят. Лёшка надел соболя на кармышину и повесил её на сучок лохматого кедра. Затем, набрав воды из ручья в котелок, нашел побеги чёрной смородины с почками и заварил их вместе с заваркой. Выпив ароматного напитка, поделился с собакой сухарями и маслом. Закончив с чаепитием, Лёшка с удовольствием закурил. Рядом кричали любопытные кедровки. Солнце светило очень ярко, от этого было тепло и радостно на душе. Воздух был необыкновенно чист и свеж. «Красота какая!» – подумал охотник. На обратном пути он добыл из-под собаки шесть белок.

Уже на следующий день Лёшке не пришлось идти по следу соболя. Маркиз самостоятельно начал распутывать свежие соболиные наброды. Запутавшись, он нарезал большой круг, обнаружив выход, снова бежал по следу. Двойные отпечатки соболиных лап, или, как говорят охотники, чётки, были достаточно крупными. Это был старый кот. Лёше стало интересно, сможет ли его догнать Маркиз…

…Соболь, вытянул голову из-под корней старого кедра, где он долго караулил маленькую полевку, и услышал белку. Он чуть пригнулся и застыл на месте, оценивая ситуацию. До зверька было не больше восьми прыжков. Белка спокойно сидела на снегу и шелушила кедровую шишку, набивая за щеки орехи. Гнаться за ней не имело смысла – в двух метрах позади неё стоит огромный кедр. В два прыжка она будет на дереве, где поймать её нет никаких шансов. Справа от белки, в одном прыжке, лежала толстая колода. Соболь нырнул под снег и, раздвигая его головой и утрамбовывая передними лапами, пополз в направлении укрытия. Добравшись до колоды, он вынырнул и прислушался. Белка всё ещё была на месте. Соболь моментально совершил первый прыжок на колоду и тут же второй в её сторону. Чуть растерявшийся зверек оказался в его острых когтях. Белка, повернув голову, попыталась укусить хищника за лапу. Но соболь, подтянув её к себе, ухватил зубами за шею и крутанул головой. Хрустнули позвонки, и зверек затих. Кот приступил к своей трапезе. Съев внутренности, набитые кедровыми орехами, и обглодав мякоть с задних ног, он насытился. Затем решил припрятать остатки под колоду. Немного протащив добычу по снегу, он насторожился и услышал топот приближающейся собаки. Почуяв опасность, соболь бросил белку и на махах кинулся в сторону больших камней…

Маркиз, учуяв парные следы, перешёл на длинные высокие прыжки. Наконец он заметил впереди мелькавшую чёрную спину и хвост и стал уверенно сокращать дистанцию. Зверёк отчаянно рвался в сторону россыпи, где он совсем недавно охотился на пищух. Соболь уже видел заход в камни, но, почувствовав горячие дыхание собаки, не выдержал и заскочил на впереди стоящее дерево. Добравшись до нижнего сучка, стал урчать на незнакомого хищника, издающего громкие и частые звуки, с удивлением рассматривая его…

…Лёшка, шагая по следу соболя, обнаружил его свежий давок белки. Изучая место охоты, он услышал далёкий и азартный лай Маркиза. «Всё-таки загнал, молодчина!» – порадовался он, подняв остатки белки. Лёша на всякий случай сунул их в карман поняги и пошел на голос собаки. Соболя, сидевшего невысоко над землей на небольшом сучке, он заметил издалека. Тот глядел на собаку и крутил головой. Создавалось впечатление, что он ищет место, куда бы ему спрыгнуть. Лёшка не стал близко подходить, а, поправив планку на пятьдесят метров, прижал тозовку к удобному сучку рядом стоящего дерева и выстрелил с упора в головку. Было слышно, как пулька пуцкнула. Тот сразу свалился вниз. Маркиз подскочил к соболю, но не стал его хватать, увидев его смертельный оскал, а сел рядом.

– Какой же ты у меня молодец! Такого котяру прижучил, умница! – похвалил собаку охотник.

Он снова достал из поняги жареного рябчика и протянул Маркизу. Собака с удовольствием его съела и, взглянув в глаза хозяина, побежала работать дальше. Было одиннадцать часов, когда Лёша решил перейти ключ и идти другим хребтом. Спустившись и поднявшись, он заметил, что Маркиз взялся распутывать небольшой следок соболя. «Самочка», – решил Лёшка. Опустив пальцы в след и потрогав его кромку, он определил, что чётка была старовата. «Часа три, не меньше», – прикинул он. Маркиз долго крутился по следу. Он опускал нос в следки и подолгу принюхивался, ему было непонятно, куда следовал зверек. Охотник решил помочь ему и пошел в направлении движения соболя. Собака обогнала его и побежала вперед. Пройдя километра три, Лёшка заметил, что зверек не кормится, а постоянно идет в одном направлении. Ему стало ясно – соболь следует в свое логово на днёвку. А если это россыпь, то шансов добыть его мало. Лёше сильно хотелось пить, и он решил быстро вскипятить чаю. Набрав с кедра сухих веток, обросших лишайником, он быстро разжег костер и соорудил таган. Зачерпнув в котелок снега и хорошо утрамбовав его, ещё добавил сверху горку. Повесил котелок на жердь и приготовил несколько снежков для добавки. Вспомнив, что у него больше нет награды для собаки, он снял оставшуюся шкуру с найденной белки и пожарил её тушку на веточке. Когда уже закипал чай, донесся далекий приглушенный лай собаки. «Наверное, в камнях лает», – подумал охотник. Он налил в крышку от котелка кипяток и, разбавив его снегом, стал утолять жажду. Вылил из котелка оставшуюся воду и, определив направление, двинулся к собаке. Маркиз вытропил по следу соболя, уже лежавшего на днёвке в дупле огромной поваленной ветром кедрины. Он лаял вниз, поэтому голос был приглушенным. Было слышно, как внутри дерева соболь недовольно урчит на собаку.

– Молодчина! Всё-таки ты нашел его! А я-то, дурень, в тебе засомневался! – похвалил собаку запыхавшийся Лёшка.

Достав топор, он вырубил дырку ниже входа в дупло. Внутри виднелся мех зверька. Лёша подошел к березе, чтобы надрать бересты. Соболюшка затаилась, переместившись ближе к выходу. Вернувшись, Лёшка зажег кусок бересты и, когда она хорошо разгорелась, свернувшись в рулон, сбил огонь и засунул в дупло. Едкий дым пошел внутрь. Соболь моментально вылетел из прорубленной им дырки. Маркиз пытался поймать его, но только щелкнул зубами, резанув воздух. Шустрый зверек в три прыжка оказался на дереве.

Охотник, добыв соболя, достал поджаренную белку и отдал собаке, та с удовольствием съела угощение. По времени уже было пора возвращаться, и они повернули к дому. На обратном пути добыли ещё четырех белок. Солнце уже пряталось за дальним хребтом, когда Лёшка подходил к зимовью. У избушки их встретила Найда. Она совсем стала доходягой: глаза провалились и потускнели, живот втянулся ещё больше, шерсть стала блеклой. Маркиз радовался встрече, как маленький ребенок, облизывал, прыгал и заигрывал с ней. Он уже догнал Найду ростом и стал заметно шире в груди.

…Ваня добрался до Кирилловского ключа в обед, у него закончились сигареты, и он решил просить соседа дать ему пару пачек. Настроение у него было паршивым, сучка уже две недели как перестала гонять соболей. Облаивала в день по три-четыре белки, половину их он варил себе, так как мясо кончилось. Последнего соболя она нашла, когда Иван возвращался от Лёшки. Ваня не заметил, когда она убежала по следу, а когда пришел в зимовье, уже было темно. Ночью пришел Шарик, но сучки не было. «Ежели не придет, отыщу утром», – решил Иван. Рано утром, перевалив хребет, он услышал её хриплый лай. Сучка держала соболя на дереве всю ночь. Иван выстрелил, и соболь упал. Вдруг Найда с остервенением схватила его и начала рвать. Ничего не понимающий и обозлившийся Ваня со всего маху пнул её кирзовым сапогом в живот. Сучка взвизгнула и отлетела. Из пасти пошла сукровица. Найда поплелась за ним. Поняв, что охоты сегодня не будет, Иван повернул в зимовье. Привязав Найду, он решил охотиться с Шариком. За день кобель облаял двух белок, но соболя загнать не смог, хоть и долго бегал по следам. Во второй день всё повторилось. К вечеру следующего дня, не доходя до зимовья, Ваня тихо снял тозовку с плеча и выстрелил шедшему впереди Шарику в затылок. Затем ободрал шкуру. «Чего добру пропадать, а так мех на унты пойдет», – подумал Ваня. Найда с виду поправилась, однако бегать на большой скорости не могла, и соболя стали уходить от её преследований. Ваня решил, что снег стал большим и собака больше не может загонять соболя, он собрался выводить её в деревню, там сдать пушнину, купить табака и продуктов, да заодно в баньке попариться. Выходить придется два дня. Сигарет три штуки. Вот и решил идти к соседу, заодно проверить, как там у него обстоят дела.

В зимовье было ещё тепло. Он первым делом достал с полки пачку сигарет «Прима» и закурил. Осмотрелся. На деревянных нарах стояло шесть узеньких правилок с натянутыми мехом внутрь белками. Мездра была чисто обезжиренной, все стрелянные в головку или в шею. На полке над столом на круглую правилку был посажен соболь, тоже мехом внутрь. У Ивана перехватило дыхание, он вышел из избы на свежий воздух. «Как же так?» – крутилось в его голове. Под крышей висел холщовый мешок. Ваня, не церемонясь, достал его и заглянул внутрь.

– Вот ни хрена себе! – присвистнув, протянул он.

В мешке находились пачки белок, сложенные аккуратно по десять штук, стянутые шпагатом. Иван никогда не видел такой красиво обработанной пушнины. Непонятно, отчего у него вдруг задрожали руки и заныло сердце. Ему показалось, что это «мягкое золото» отобрали у него. Ваню стал мучить вопрос: «Ну почему этот сопляк стреляет белок и соболей, а я нет?» Ему сразу показалось, что собаку он отдал значительно ниже реальной стоимости: «Да ей вообще, похоже, цены-то нет!» Он сложил белок обратно, повесил мешок и зашел в зимовье. Взял ещё одну пачку сигарет с полки и засунул во внутренний карман суконной куртки. Снова закурил. Мысли судорожно крутились в его голове…

Алексей зашел в зимовье и увидал хмурого, не раздетого Ульяхина. Он поздоровался и спросил:

– Что-то, Ваня, ты невесел, что-то голову повесил?

– Да веселиться сильно нечему! Одна собака заболела. Вторую я застрелил!

Иван заметил, что на Лёшкиной поняге, которую он снимал, были приторочены к кармышине два соболя.

– Да и тебе радоваться нечему, Маркиза я решил не продавать… Деньги не отданы – сделки нет! – продолжил он.

У Лёшки сжались кулаки и заходили желваки.

– Ты чего мелешь? Свою суку довел до ручки, теперь Маркиза хочешь забрать! – процедил он.

– А тебе какое дело? Не твои собаки! Да и не тебе меня учить! – грубо ответил Иван.

– Мы же по рукам ударили? Бутылку выпили?

– Деньги-то ты мне отдавал? Нет! Расписку подписывали? Нет! Так что забудь о собаке!

– Ну и сволочь же ты, Ваня! – с горечью сказал Леха.

Иван молча вышел из зимовья, привязал Маркиза на верёвку и, кликнув Найду, пошел прочь.

Ничего не понимающий Маркиз, взвизгнув, оглянулся на вышедшего Лёшку, затем поджал хвост и, виновато прижав уши, поплелся сзади Ульяхина.

Утром следующего дня Ваня от греха подальше повел собак из своего зимовья в деревню…

Королевский мех

 
И белому мертвому царству,
Бросавшему мысленно в дрожь,
Я тихо шепчу: «Благодарствуй,
Ты больше, чем просят, даёшь».
 

Борис Пастернак

Лёшка долго не мог смириться с мыслю, что больше не увидит Маркиза, он так привык к нему, что казалось, что это была потеря самого близкого друга. Так тоскливо стало на его душе. Теперь даже поговорить было не с кем, и он незаметно стал разговаривать сам с собой, а иногда даже с предметами. Обнаружив эту странность, он поначалу насторожился, но потом, вспомнив, что читал в «Робинзоне Крузо», что это случается со всеми, попавшими на необитаемый остров, успокоился. Иногда он тешил себя тем, что многие философы специально уединялись, чтобы познать в одиночестве много нового, не отвлекаясь от своих мыслей на мирские слабости, а Диоген так вообще жил в бочке.

Заняться было нечем, соболя ловить в подрезку было рано, он ещё совсем не тропил. Но тут Лёшка вспомнил, что под нарами ещё с прошлого года валяются древесные капканы для ловли белки, оставленные Толиком Карповым. Вытащив все давилки, он почистил их от мусора и ржавчины и пересчитал, оказалось двадцать три штуки. Четыре из них были с одной сломанной пружиной, от этого они были прослаблены. Но поразмыслив, что можно снять по одной пружине с неисправных и добавить к двум другим, Лёшка, достав плоскогубцы и немного повозившись, так и сделал. Теперь их стало двадцать один. «Что ж, число фартовое» – подметил он. Оставалось придумать, как правильно их использовать. Белка стала мало двигаться, больше отсиживаясь в кронах мохнатых кедров да по гайнам, да и подчистил он её с Маркизом основательно. «А что, если попробовать половить горностаев? – спросил он себя вслух. – Мех-то королевский, да и стоит в четыре раза дороже белки. Ещё и план по цветной пушнине необходимо выполнять».

Так было принято решение переходить на промысел горностая. «Там, глядишь, где солонгой, где колонок подвернется», – вторил себе Лёшка. Конечно, полной уверенности в успехе не было, зато имелось бездонное море энтузиазма, свойственного всем молодым охотникам. Ведь на то она и охота, чтобы экспериментировать, применять свою смекалку и верить в удачу.

Теперь ему было необходимо заготовить приваду, для этого он решил наловить мелких птиц, так как мышей в зимовье он давно всех выдавил. Привязав к тарелочкам капканов-нулевок капроновой нитью по кусочку сала, он поставил их под навес крыши, где обычно крутились синицы, поползни и малые пестрые дятлы, которые долбили своими клювами лежавшие там тушки соболей и белок. Кормить ими теперь было некого, однако Лёша не стал их выбрасывать, где-то в глубине души надеясь на чудо – вдруг Маркиз сам прибежит к нему…

Древесные капканы он придумал вбивать в заранее наколотые плашки из сухих кедровых чурок, так как в ернике по берегам ключей и речушек, где в основном обитает горностай, их крепить было не к чему. Пока колол плахи, заодно заготовил дров, в капкашки попалось несколько разных синиц, поползней и пара дятлов. Разрезав приваду на подходящие части, он сложил всё в пакетик и подвесил над печкой, чтобы куски побыстрей протухли, так хищники быстрей находят приваду. Затем он насторожил несколько плашек и, спуская их щепой с громкими щелчками, определил подходящее местоположение сторожка при установке, чтоб небольшой зверек смог легко его сдернуть. Как оказалось, для этого нужно было поставить углами сторожок и основание крюка, куда с другой стороны цеплялась приманка. Ещё, для сравнения уловистости, он решил установить несколько нулевок в искусственно сделанных снежных горках, как когда-то учили в институте по предмету «Техника добычи», тогда, может, и не будет смысла таскать достаточно тяжёлые плахи.

Вечером, сварив себе похлебки и настряпав хлебных лепёшек, он поел, затем попил ароматного чая с побегами дикой чёрной смородины вприкуску с комковым сахаром и вкусными «ландориками». По радиоприёмнику начался концерт, и Лёшка принял горизонтальное положение. Закурив сигарету, произнес вслух, как сказал царь Иван Грозный в одном из любимых фильмов: «Лепота!»

С рассветом, набив понягу плашками и капканами до верха, он двинул на лыжах вниз по широкой пойме реки в поисках горностаевых тропок. Снег был жесткий, он громко хрустел под лыжами, а в местах передувов был настолько плотным, что совсем не продавливался лыжами. Иногда ерник по грудь был таким густым, что приходилось подолгу искать проходы и обходить такие заросли.

Уже к обеду он выставил десяток плашек и несколько капканов-нулевок в местах кормежек и частых переходов горностаев. Плахи с давилками Лёшка втыкал в снег под углом, чтоб горностай мог легко взбираться к приваде, которая находилась под верхом, и в то же время чтобы снег не засыпал её, а слетал вниз. Капканы устанавливал, как и планировал, в снежных горках, нагребая их изгибом широкой лыжи, затем утрамбовывал горку шубенками и кулаком делал норку. После чего запихивал туда ловушку пружиной вперед, с привязанной к ней приманкой. Потом присыпал тарелочку мягкими пуховыми перьями.

Обратно протоптал лыжню другим берегом, делая для себя метки, заломав кусты ерника там, где нужно будет завтра поставить оставшиеся ловушки.

В следующие два дня Лёха выставил оставшиеся самоловы. Ему не терпелось пробежаться по путику – проверить правильность своих расчетов. Ночью не было сна, он ворочался, вставал попить воды, иногда закуривал. Ему постоянно думалось: «Вдруг зверьки не попадутся, вдруг моя теория ошибочна?» Это был какой-то спортивный, или скорее даже карточный азарт, когда человек то впадает в сомнение в удаче, то меняет его на предвидение своего фарта, с трепетом ожидая вскрытия своих и чужих карт…

Рассвет он проспал, соскочив уже в восемь. Быстро попив чаю с лепёшками, схватил понягу, сунул в неё приваду, открыл скрипучую дверь, высунулся наружу. Яркое солнце резануло по глазам, отражаясь от свежевыпавшего, абсолютно чистого, ослепительно-белого снега. Мороз был несильный, не больше двадцати градусов. Отбив лыжи друг об дружку, от прилипшего к камусам снега, он сунул носки ичигов в юксы и, застегнув крепления лыж, надел станкач, взял прислоненный к стене таяк и тронулся в путь.

На подъезде к первому капкану его сердце забилось чаще, задышалось глубже, в груди перехватило воздух. Но ловушка была не спущена. У следующего капкана ощущения повторились. Дуга была захлопнута, но зверька не было, лишь комок снега виднелся на плашке. Однако, подойдя ближе, он увидел, что из снежного комочка торчит хвостик с чёрной кисточкой на конце, символ того самого королевского меха, что когда-то, много веков назад, украшал мантии царских особ.

Лёшка выпустил из себя задерженный в груди воздух и радостно воскликнул: «Есть! Я всё правильно рассчитал!» Аккуратно вытащив дужку из изогнувшейся тушки зверька, он бережно уложил горностая в матерчатый мешочек и, засунув в карман своего рюкзака, помчался дальше. Третьей ловушкой была снежная горка, там, к его радости, тоже попался горностай. Лёшка остался доволен собой. Человеку для счастья иногда надо совсем мало – просто чтоб его задумки сбывались.

Из остальных проверенных на путике ловушек он снял ещё одного горностая и одного солонгоя – достаточно редкого зверка, немного больше первого, но расцветкой похожего на колонка, только не такого яркого цвета, а чуть темнее и без белого пятна под челюстью.

Теперь была полная уверенность, что его план сработал, ещё это было неплохим приработком, да и наряд-задание по цветной пушнине было почти выполнено.

Вечером, обдирая зверьков специально припасенным для этих целей медицинским скальпелем, Лёшка размышлял о том, как кому-то повезло родиться царской особой, жить себе в почете без всяких проблем, всё на свете можно себе позволить, лучшие портные, рядом всегда самые красивые кузины, дал приказ – все бегут исполнять… Однако ж, с другой стороны, ты должен управлять целым государством, обеспечивать его безопасность, возглавить армию в случае войны, совершать что-нибудь хорошее, заботиться о своем народе, иначе войдешь в историю как слабак или, ещё хуже, как супостат какой-нибудь. А сколько их потравили? Нет уж, лучше быть охотником. Сам себе король тайги…

Тут он случайно резанул подхвостовую железу, что имеется у всех куньих и скунсов, в нос ударил невыносимый запах, такой, что пришлось на некоторое время выносить зверька на улицу и проветривать избушку. Алексей знал, что этим запахом горностай спасается от других хищников, как и скунс. После того как все шкурки были сняты и обезжирены, Лёшка стал изготавливать для них правилки, выстрагивая их ножом из наколотых сухих плашек, чуть уже беличьих, и натянул на них шкурки горностаев для просушки. Солонгоя натянул на беличью.

Горностай, попавший в капкан, имел большой кровоподтек и даже разорванный мех от удара дугами, а это по книжке «Стандарты мехового сырья» было большим дефектом. Зверьки, попавшие в давилки, были с абсолютно белой мездрой, и Алексей решил снять все нулевки, они снижали стоимость меха в несколько раз. Он, закончив работу, задул лампу и уложился спать, в печке мирно потрескивали дрова, а по полу прыгали рыжие зайчики – отсветы от огня, сквозь дырки, насверленные в печной двери для подачи воздуха. На душе было уютно и спокойно – состояние полной удовлетворенности и гармонии с природой.

За пару недель в его мешке с пушниной прибавился десяток горностаев, два солонгоя и один колонок. Когда следов в округе практически не осталось, он решил, что пора переключиться на соболей, которые уже к тому времени начали понемногу тропить, снег становился для них глубоким, и, чтобы экономить силы, они стали пользоваться своими следами.