Текст книги "Генерал Слащев-Крымский. Победы, эмиграция, возвращение"

Но прошло несколько дней, и из Ставрополя начали поступать тревожные сведения. Отряд Шкуро – отличный для набегов – был мало пригоден для длительного боя на подступах к Ставрополю. Партизаны кутили – больше всех сам Шкуро, – не раз обижали население, поделили склады… «Старики» – кубанцы ворчали – «не для того они шли в отряд, чтобы защищать буржуев…» Поддаваясь обаянию своего пылкого начальника, они в то же время скептически относились к его молодости и житейскому опыту. До того, что не ясно было, кто над кем верховодит.

Кубанский атаман отнёсся также с сомнением к отряду. В результате в Ставрополь был командирован вернувшийся после излечения ран, полученных в первом походе, достойнейший полковник Улагай и принял дивизию, получившую потом наименование 2-й Кубанской. Шкуро, хотя и с некоторой обидой, согласился стать в ней бригадным командиром. Через некоторое время после выделения наиболее беспокойных казаков Баталпашинского отдела в Кубанскую Партизанскую отдельную бригаду, Шкуро получил с ней самостоятельную задачу – действовать на фланге Добровольческой армии и поднять закубанские отделы…

Ставрополь ликовал недолго. На третий день после освобождения (10 июля) опомнившиеся от испуга болыпевицкие отряды повели наступление на город с трёх сторон, подойдя к его предместью. Казаки Шкуро и вновь сформированный из ставропольских офицеров «3-й офицерский полк» с трудом отбивали наступление. 12-го положение было грозное и потребовало переброски туда с главного – Екатеринодарского направления полка с батареей и броневиком… Но Шкуро удалось отбросить большевиков за Кубань.

В районе Ставрополя наступило некоторое затишье, которое было нарушено 18-го, когда с юга и востока на город вновь повели наступление красноармейцы силами до 10 тыс. при 6 орудиях. И на этот раз партизаны, подкреплённые частями Боровского, после десятидневных боёв разбили противника, преследуя его в обоих направлениях вёрст на 40.

В начале августа наступление повторится. И долго ещё Ставропольское направление будет отвлекать преждевременно наши силы, средства и внимание, пока не войдёт в нормальный район Северокавказской операции».

Сам же А. Г. Шкуро в мемуарах не всегда многословен:

«По приказанию Ставки я считался командующим войсками г. Ставрополя, но оставался непосредственным начальником конной дивизии, переименованной во 2-ю Кубанскую казачью дивизию. Она состояла теперь из конных полков 1-го и 2-го Хопёрских, 2-го Кубанского и 1-го Лабинского. Двухсотенный дивизион терцев влился в состав 1-го Лабинского полка. Пластунская бригада была выделена из моего непосредственного командования, и её начальником назначили полковника Слащёва».

Именно после этого назначения для Якова Александровича «начался долгий период тяжелейших, изматывавших боёв, – констатирует А. С. Кручинин. – Ставрополь пал под ударами большевиков, и Деникин стягивал к нему практически всю Добровольческую Армию. Стратегическое значение самого этого центра было ничтожно, но требовалось нанести решительное поражение живой силе противника, без чего положение белых на Кубани не могло почитаться прочным. К концу октября кольцо вокруг города замкнулось, причём бригада Слащёва заняла позиции на западных подступах, рядом с 1-й конной дивизией генерала П. Н. Врангеля. «Он поразил меня тогда своей молодостью и свежестью», вспоминал позднее о Якове Александровиче Врангель. С молодостью не вязалась только обильная ранняя седина в светло-русых волосах Слащёва, о которой рассказывают другие очевидцы…

Полностью окружённые, справедливо оценивающие своё положение как критическое, большевики дрались из всех сил. Утром 31 октября на северном участке они отбросили остатки растаявших в боях белых полков и прорвались на северо-восток, покидая Ставрополь, куда в середине дня 2 ноября вошла конница Врангеля. В то же время в Минераловодском районе всё ещё оставалась крупная группировка советских войск из состава 11-й и 12-й армий. Для борьбы с нею были собраны две конные дивизии, две пластунские бригады и несколько мелких отрядов, сведённые в 3-й армейский корпус генерала В. П. Ляхова. В одном из боёв, в конце ноября, полковник Слащёв был ранен и уехал в тыл на излечение. Это был его первый отдых с октября 1917 года.

Екатеринодар, пирующий, спекулирующий и переполненный тыловым офицерством, в сравнении с оборванными, полуголодными и изнемогающими в непрерывных боях фронтовыми частями производил отталкивающее впечатление. «У Слащёва в вагоне (он ещё лечился после ранения и жил в вагоне из-за отсутствия квартир в городе) шли речи, что скоро, кажется, придётся устроить ещё одну революцию и вырезать всех тех, кого так легкомысленно не дорезали большевики, – вспоминал Мезерницкий, в декабре 1918-го тоже выбравшийся в отпуск. – За два года люди ничему не научились, но и ничего не позабыли».

С мыслью «покончим прежде на фронте, а потом разберёмся в тылу», возвращались Слащёв и его молодой подчинённый в бригаду. Вскоре во время атаки Яков Александрович был вновь ранен – теперь пулей в ступню правой ноги, и эта рана ещё долго причиняла ему немало страданий. Неспокойно было и на сердце: назначенный Главноначальствующим и командующим войсками Тёрско-Дагестанского Края (эта новая структура заменила прежний 3-й корпус) генерал Ляхов был человеком крутого нрава, предпочитавшим жёсткие репрессивные меры даже в тех случаях, когда, по мнению фронтовых начальников, их можно было бы избежать. Не ужившись с Ляховым, Яков Александрович попросил о переводе, и после краткого отпуска, проведённого в Кисловодске с семьёй, приказом Главнокомандующего от 18 февраля был назначен командиром бригады 5-й дивизии, сформировавшейся в Северной Таврии. Отныне вся его биография будет связана с Новороссией и Крымом…»

5

Шёл август 1919 года… Начальник 4-й пехотной дивизии (две сводные бригады) генерал Я. А. Слащёв подошёл всего лишь с двумя полками к Николаеву, где сосредоточилась крупная группировка Красной армии. Несмотря на отсутствие связи с вышестоящим штабом (корпуса), Якову Александровичу всё же удаётся организовать взаимодействие всех имевшихся в его распоряжении сил (пехоты, конного конвоя, бронепоезда «Непобедимый» и кораблей Черноморского флота) и взять город 5 августа с ходу. Очевидцы утверждали, что Слащёв лично возглавил атаку во главе своего конвоя и буквально галопом ворвался в Николаев.

«Николаев после большевиков был печален, – рассказывает С. Гаврилов. – Заплёванная гостиница «Лондонская», разрушенный ресторан «Салем», горящие пакгаузы в Морском порту. Железнодорожный гурьевский мост сожгли восставшие крестьяне. Военный рынок замер. Царствует контрабанда с Варваровской пристани. Большевики наводнили город фальшивыми керенками, и цены на продукты взлетели. Градоначальник из города сбежал. Яков Слащёв огляделся по сторонам и велел своему коменданту разделить город на патрульные зоны, выставить охрану у водонапорной башни, электростанции и оставшихся складов в порту.

Ночью 7 ноября военный патруль задержал комсомольцев, которые расклеивали на столбах провокационные листовки. Утром вместе с «коммунарами» (61 человек) их расстреляли на Адмиралтейской площади. Для устрашения уголовников и террористов трупы не убирали 3 дня. Умиротворение было достигнуто, генерал Слащёв занялся принудительной мобилизацией в армию. За две недели ему удалось сформировать два батальона из бывших дезертиров и восстановить железнодорожное сообщение».

Чтобы яснее представить, что пережили жители города Николаева с момента Октябрьской революции, достаточно проследить его историю с ноября 1917-го. В ноябре город был провозглашён Советом рабочих и военных депутатов Николаева «временно самостоятельным». В январе 1918-го в городе была провозглашена советская власть. В марте в город вступили австро-германские части. В ноябре в области появляется отряд атамана Григорьева, который действует против гетманских и немецких частей. Тогда же в порту города становится на якорь английский крейсер. В феврале 1919-го в Николаев вступают греческие войска. В марте – советские части и отряд атамана Григорьева. Немецкий гарнизон эвакуируется. В апреле в город приходят французские войска и части Добровольческой армии. В мае город захвачен частями Григорьева и Махно. Через два дня всех их выбивают части Красной армии и советская власть восстанавливается. Однако в августе в город въезжает Слащёв…

Всего-то на три недели, но зато с каким эффектом! «За это время он сумел организовать здесь жизнь согласно своим представлениям о порядке и справедливости, продолжает свой рассказ С.

Гаврилов. – В августе 1919 года николаевские обыватели отрядили к нему делегацию и просили, чтобы «генерал назначил градоначальника по личному усмотрению для обустройства гражданского быта».

Все устали от бессмысленных революций. Настолько устали, что деникинский генерал Яков Александрович Слащёв стал для жителей «оплотом стабильности» в городе. В первый же день оккупации Николаева он повесил за мародёрство 7 своих солдат и двух офицеров.

«…мне не интересно, что подумают обо мне потомки. В Николаеве должны работать школы, театры и больницы. Всех большевиков, уголовников и анархистов казнить немедленно. Всех саботажников, что не хотят работать в общественных учреждениях, убеждать жалованием. Жалование выплачивать из моего личного резерва… большевиков расстреливать с особой тщательностью…» Это распоряжение Якова Слащёва датировано 9-м августа 1919 года…

За три недели пребывания в городе он сумел предотвратить один еврейский погром, взрыв водонапорной башни и покончил с грабежами на улицах. При Слащёве работала электростанция, ночью горели фонари, возобновилось движение трамваев. Дворники убрали мусорные кучи с центральных улиц, оставшиеся после большевиков и махновцев. Город ожил, открылись торговые лавки и рестораны, дети начали ходить в школы».

Что же касается казней, приводимых в исполнение по приказу Якова Александровича, то гораздо позднее он скажет: «Все смертные приговоры, утверждённые мною, опубликованы в газетах и были в двух экземплярах: один хранился в штабе корпуса со всем делом подсудимого, а второй направлялся в контрразведку, приводившую приговор в исполнение».

20 ноября 1920 года газета «Известия Николаевского губисполкома и Губкома КПбУ» за № 244 писала: «В ночь на 7/20 ноября 1919 года были расстреляны по приказу пьяного генерала Слащёва следующие товарищи:

1. Гуфельд-Печерская Роза, член КПУ, ответственный работник, эвакуирована из Крыма, осталась для подпольной работы.

2. Блейс Владимир, беспартийный, 20 л.

3. Блейс Товий, брат его, член КПУ, эмигрант, спасся, убежав с площади и унеся раненого Коссовского.

4. Варшавский Бенцион, беспартийный пролетарий, электротехник.

5. Коссовский Моисей, член КПУ, был унесён с площади Коммунаров и умер от ран в больнице.

6. Поляков Мовислав, служил в особом отделе ЧК, спасся.

7. Поляков Вячеслав, сын его, член КПУ.

8. Величко Иван, член КПУ, военмор, спасся.

9. Щербина Дмитрий, член КПУ, комендант клуба им. Свердлова, спасся.

10. Черниховский Михаил, слесарь, спасся и умер от ран.

11. Бельсон Фриц, беспартийный пролетарий, расстрелян как латыш.

12. Васильев Иван.

13. Валуцкий Илья.

14. Фурар Евсей.

15. Дахно Никита.

16. Борисенко Борис.

17. Кацюк Иван.

18. Хржановский Павел.

19. Завацкий Семён.

20. Таниевский Сергей.

21. Плесин Фёдор.

22. Домбровский Болеслав.

23. Долгополов.

24. Сирмайо, беспартийный, б. служащий «Петроградской гостиницы», секретарь союза официантов, спасся.

25. Аулин, член КПУ, ответственный работник, расстрелян как латыш.

26. Шенк, беспартийный пролетарий, расстрелян как латыш.

27. Приндул, соч. КПУ, старший милиционер, расстрелян как латыш.

28. Фудмал, беспартийный, служ. кофейной, расстрелян как латыш.

29. Лац, член КПУ, расстрелян как латыш.

30. Синольд, беспартийный пролетарий, расстрелян как латыш.

31. Могила Иван, красноармеец.

32. Могила Александр, красноармеец.

33. Зинченко Яков, рабочий, комендант театра Шеффера.

34. Асушкин, старший милиционер, спасся.

35. Смирнов Шульман, член КПУ, адъютант чусоснабарма.

36. Стирис Герш, беспартийный.

37. Миницер Авраам, красноармеец.

38. Миницер Моисей, 19 л., служ. Аптеки б. Бланка, погиб случайно.

39. Коленберг Герш, член комсомола, служ. Завода Когана.

40. Тумакин Зальман.

41. Вермонд Эдмунд, служ. коммунотдела.

42. Кушнир Хаим, член КПУ.

43. Вильчепольский Григорий.

44. Чертков Альтер.

45. Фельдман Симко.

46. Харламов Илья.

47. Хржановский Евгений.

48. Манухин Лазарь.

49. Ревзин Зельман, член комсомола.

50. Койфман Бенцион.

51. Евсеев Ицко.

52. Эйдельман Яков, инженер, беспартийный, служащий военкома.

53. Бабков Макар.

54. Малы Тамара, член комсомола, активная работница.

55. Вайнбалт Маркус, член комсомола.

56. Хазанов Израиль /«Гриша»/ преде. Хере. Комсомола, пред. подпольного Николаевского комсомола.

57. Кириченко Андриан.

58. Родбурд Давид, член КПУ.

59. Ортенберг Цель, беспартийный, служащий на заводе «Перун».

60. Целяйкин Моисей, б. член Кажлвского совета в 1917 г., член п. Поалей-Цион.

61. Лозинский Иван.

Редакция не имела возможности навести сведения относительно всех погибших и вынуждена была ограничиться отрывочными сообщениями об отдельных товарищах».

А в начале сентября генерал Слащёв ушёл из Николаева…

6

Нестор Иванович Махно – личность известная. В 1910 году он был приговорён к смертной казни через повешение, которую заменили на бессрочную каторгу. Обвиняли в будущем известного анархиста в покушении на жизнь гуляйпольских стражников.

В своей жизни Нестору Ивановичу довелось окончить лишь Гуляйпольское двухклассное начальное училище. Главные свои «университеты» он получит в каторжном отделении Бутырской тюрьмы в Москве. Это была прежде всего богатая библиотека тюрьмы, а также знакомства с известными заключёнными. Одним из таких был Пётр Аршинов – известный анархист активист. Он-то и занялся идеологической подготовкой малограмотного крестьянина из села Гуляйполе… После Февральской революции Нестора Махно, а было ему тогда уже 29 лет, досрочно выпустили из тюрьмы. Вернувшись на родину, он достаточно энергично включается в политическую жизнь, пробуя себя в роли то председателя Гуляйпольского крестьянского союза, то комиссара Гуляйпольского района. Весной 1918-го Махно организует вместе с группой соратников отряд, который будет сражаться как против кайзеровских войск, так и против правительства Украинской Державы, но после отступления выезжает по маршруту Ростов-на-Дону – Саратов – Тамбов – Москва, где участвует в конференциях, заседаниях и встречается с руководителями советского правительства.

Летом 1918 года, с паспортом на имя И. Я. Шепеля, Нестор Иванович снова возвращается в Гуляйполе. Там он организует небольшой партизанский отряд и совершает ряд удачных нападений на германские войска и местных помещиков. Уже осенью вокруг отряда Махно группируются силы других партизанских отрядов, действовавших в Александровском уезде. Так Нестор Иванович становится руководителем всего повстанческого движения в Екатеринославской губернии.

Н. В. Герасименко – один из немногих свидетелей махновщины, который посвятил Нестору Ивановичу и его борьбе небольшую книгу. Он-то и утверждает, что к осени 1919-го батька Махно, усвоив многочисленные уроки, в том числе и благодаря большевикам, стал применять их на практике:

«Махно решил, что необходимо действовать не только быстро, но, главное, производить операции вдали от железных дорог или, как он определил, «перенести борьбу с рельс на просёлки, в леса и поля».

Свою пехоту он посадил на четырёхколёсные лёгкие тачанки, с установленными на них пулемётами, и, имея прекрасный конский состав, перебрасывал ездящую на тачанках пехоту с поразительной быстротой то в один, то в другой участок боя, появляясь преимущественно там, где его меньше всего ждали.

Кавалерию Махно вообще берёг и употреблял её для нападения на подвергшиеся крушению воинские железнодорожные эшелоны или для преследования убегавших в панике войск противника.

Не ждали Махно и в тылу у Деникина, войска которого победоносно двигались по московским дорогам.

В то время, когда Мамонтов возвращался на отдых со своего знаменитого рейда по советским тылам, Махно со своей летучей армией совершил неожиданный рейд по тылам Деникина. Бросив Петлюру, стремительным натиском уничтожив бывший против него Симферопольский полк, он стал появляться там, где его никто не ждал, неся с собой панику и смерть и спутывая все карты Деникина.

Махно у Полтавы, Кременчуга, Константинограда, Кривого Рога…

В первых числах сентября он занял Александровск, отрезав Крым от центра. По пути Махно распускал собранные по мобилизации пополнения для армии Деникина; часть из них добровольно переходила к нему.

Махно идёт дальше, он занимает Орехов, Пологи, Токмак, Бердянск, Мариуполь и смело двигается к Таганрогу, где была расположена ставка Деникина.

Нужно было видеть, что творилось в эти «махновские дни» в тылу добровольческой армии. Военные и гражданские власти растерялись настолько, что никто и не думал о сопротивлении.

При одном известии о приближении Махно добровольческие власти бросали всё и в панике бежали в направлении Ростова и Харькова.

Это был небывалый, не имевший примера в истории разгром тыла, который по своим последствиям не может быть даже сравним с рейдом Мамонтова…

Не оценивая в должной мере махновского движения, генерал Деникин лишь кратко приказал генералу Слащёву: «Чтобы я больше не слышал имени Махно».

Против Махно был двинут корпус Слащёва, почти весь конный корпус Шкуро и все запасные части, которыми в то время располагало главнокомандование.

Одним словом, для «ликвидации» Махно были сняты с фронта, быть может, лучшие части добровольцев, но ликвидировать Махно им так и не удалось, несмотря на то, что конница Шкуро в первые же 10 дней столкновения с Махно потеряла до 50 % лошадей».

Генерал А. И. Деникин в «Очерках русской смуты» более точно воссоздаёт «боевой путь» и успехи армии Нестора Ивановича:

«Теснимый с востока нашими частями, Махно продвигался в глубь Малороссии; в августе, задержавшись в районе Елисаветграда-Вознесенска, он был снова разбит правым крылом ген. Шиллинга и к началу сентября, продолжая уходить к западу, подошёл к Умани, где попал в полное окружение: с севера и запада – петлюровцы, с юга и востока – части ген. Слащёва…

Махно вступил в переговоры с петлюровским штабом, и обе стороны заключили соглашение: взаимный нейтралитет, передача раненых махновцев на попечение Петлюры и снабжение Махно боевыми припасами. Доверия к петлюровцам у Махно, однако, не было никакого, к тому же повстанцев тянуло неудержимо к родным местам… И Махно решился на смелый шаг: 13 сентября он неожиданно поднял банды и, разбив и отбросив два полка ген. Слащёва, двинулся на восток, обратно к Днепру. Движение это совершалось на сменных подводах и лошадях с быстротой необыкновенной: 13-го Умань, 22-го – Днепр, где, сбив слабые наши части, наскоро брошенные для прикрытия переправ, Махно перешёл через Кичкасский мост и 24-го появился в Гуляй-Поле, пройдя в 11 дней около 600 вёрст.

В ближайшие две недели восстание распространилось на обширной территории между Нижним Днепром и Азовским морем. Сколько сил было в распоряжении Махно, не знал никто, даже он сам. Их определяли ив 10, и в 40 тыс. Отдельные банды создавались и распылялись, вступали в организационную связь со штабом Махно и действовали самостоятельно. Но в результате в начале октября в руках повстанцев оказались Мелитополь, Бердянск, где они взорвали артиллерийские склады, и Мариуполь – в 100 верстах от Ставки (Таганрога). Повстанцы подходили к Синельникову и угрожали Волновахе – нашей артиллерийской базе… Случайные части – местные гарнизоны, запасные батальоны, отряды государственной стражи, выставленные первоначально против Махно, – легко разбивались крупными его бандами.

Положение становилось грозным и требовало мер исключительных. Для подавления восстания пришлось, невзирая на серьёзное положение фронта, снимать с него части и использовать все резервы. В районе Волновахи сосредоточены были Терская и Чеченская дивизии и бригада Донцов. Общее командование над этими силами поручено было ген. Ревишину, который 13 октября перешёл в наступление на всём фронте. Наши войска в течение месяца наносили один удар за другим махновским бандам, которые несли огромные потери и вновь пополнялись, распылялись и воскресали, но всё же катились неизменно к Днепру. Здесь у Никопольской и Кичкасской переправ, куда стекались волны повстанцев в надежде прорваться на правый берег, они тысячами находили смерть…

К 10 ноября весь левый берег Нижнего Днепра был очищен от повстанцев.

Но в то же время, когда наши войска начинали ещё наступление, Махно с большой бандой, перейдя Днепр, бросился к Екатеринославу и взял его… С 14 по 25 октября злополучный город трижды переходил из рук в руки, оставшись в конце концов за Махно.

Между тем успех на фронте войск Новороссии дал мне возможность выделить из их состава корпус ген. Слащёва, который к 6 октября начал наступление против Екатерино слава с юга и запада от Знаменки и Николаева. Совместными действиями право– и левобережных войск Екатерино слав был взят 25 ноября, и контратаки Махно, врывавшегося ещё трижды в город, неизменно отбивались.

Переправы через Нижний Днепр были закрыты, и тыл центральной группы наших армий, таким образом, до известной степени обеспечен. Но затяжные бои с Махно в Екатерино славской губернии продолжались ещё до середины декабря, то есть до начала общего отступления нашего за Дон и в Крым.

Это восстание, принявшее такие широкие размеры, расстроило наш тыл и ослабило фронт в наиболее трудное для него время».

Армия батьки Махно была действительно необычной. Например, Н. В. Герасименко в своей книге выделяет в ней основное боевое ядро, «наиболее активное, служащее как бы за кадром, из которого потом развёртывались отряды, пополненные крестьянами», которое состояло из:

«1) личного штаба и конвоя Махно, численностью до 300 человек. Во главе конвоя, в роли коменданта штаба, находился бывший слесарь Кийко, а начальником конвоя состоял матрос Лященко, щеголявший добытой в Екатеринославе ильковой шубой даже в летнюю жару;

2) кавалерия – 1000 всадников, как это определил сам Махно, под командой бывшего вахмистра Долженко;

3) пулемётных полков, т. е. ездящей пехоты – 800 тачанок с 1–2 пулемётами на каждой и по 3–4–5 человек на тачанке, считая и кучера, в общем до 3500 человек, под общей командой бывшего матроса Гуро;

4) артиллерия – шесть трёхдюймовых полевых орудий с полной запряжкой и зарядными ящиками, в общем, до 200 человек, под командой бывшего фейерверкера Зозуля;

5) комендантских команд и других вспомогательных частей, передвигающихся также исключительно на тачанках и иногда принимавших участие и в боях, в общем до 500 чел.

Постоянных чисто-пехотных частей, санитарных учреждений и интендантских обозов в армии Махно не имелось.

Таким образом, численность постоянных сил Махно, составленных преимущественно из бывших матросов военного флота, уголовного элемента, дезертиров из красной и Белой армии и лишь в небольшом количестве из крестьянской молодёжи, нужно определить в 5000 человек, не считая реввоенсовета армии.

Кроме этих постоянных частей, имелись временные, в большинстве пехотные части, собираемые по мобилизации из крестьян. В зависимости от района, мобилизация давала в одну ночь 10–15 тысяч бойцов и больше, часто с артиллерией и кавалерией. Эти части состояли исключительно из крестьян и распределялись по полкам, носящим название сёл, давших контингент (Петровский, Новоспасский и т. д.). (…)

Такая организация, доведённая до последней степени гибкости и совершенства, определяла и характер тактических действий Махно. Имея основной кадр армии из людей, терять которым нечего, посаженных на лошадей (кавалерия) или тачанки, Махно совершал в одну ночь переходы в 50, 60 и более вёрст. На остановках он находил отдых, корм для людей и лошадей».

В том числе и поэтому с Махно воевать было весьма и весьма сложно. Не говоря уже про элементарные правила тактики, которых придерживались в Гражданской войне практически все противные стороны, кроме Нестора Ивановича. И тем не менее осенью 1919-го в районе Екатерино слава Нестор Иванович, что называется, лицом к лицу столкнулся с генералом Слащёвым. Завязалась достаточно продолжительная борьба. По мнению Герасименко, «почти всю вторую половину октября Махно не сумел учесть сил, стойкости, а главное, уменья Слащёва вести борьбу с его партизанами. Не мог Махно предугадать и направление главного удара по своей армии, ожидая его со стороны Таганрога, а получив его со стороны Лозовой.

Не придал Махно и должного внимания густой железнодорожной сети Донецкого бассейна, что, однако, не преминуло использовать добровольческое командование, втянув Махно в борьбу на рельсы, вернее, вдоль рельсового пути, пока не подошли части корпуса Шкуро, которые усилившись бывшей уже там конницей, перешли к стремительной атаке по всему фронту растерявшихся от неожиданного, энергичного нападения махновцев».

Погибали помощники Нестора Ивановича, была уничтожена большая часть кавалерии батьки, но самые значительные потери понесла пехота. Да и сам Махно только чудом избежал плена… И всё-таки Слащёв выдавил махновцев из Екатеринослава, но полностью разгромить их ему так и не удалось.

Герасименко, в частности, пишет:

«Самоуверенный генерал сообщил об этом в ставку Деникина и торжественно прибыл в Екатерино слав со всем своим штабом. Но оказалось, что победить Махно было не так легко. В то время, когда по прямому проводу летела преждевременная весть о слащёвской победе, Махно возвратился назад и захватил станцию, на которой находился поезд Слащёва. Кругом поднялась обычная в таких случаях паника. Махновцы наседали со всех сторон, казалось, что вот-вот Слащёв со своим штабом попадёт в плен, и только личная храбрость молодого генерала спасла положение: Слащёв со своим конвоем стремительно бросился в атаку, отбил нападение и возвратил город в своё распоряжение.

Однако железнодорожный мост через Днепр почти до момента прекращения борьбы с Махно из-за общего наступления остался как бы нейтральной зоной.

Эпизод с неожиданным занятием станции положил начало новой упорной войне Слащёва с Махно. В начале махновской кампании Слащёву пришлось иметь дело с большими массами крестьянских полков, которые ему и удавалось частью уничтожить, а частью заставить разбежаться по домам. Отсюда – та лёгкость победы, в которую поверил и генерал, и его штаб. После занятия добровольцами Екатерино слава Махно располагал исключительно войсками, составленными из основного элемента его армии, пополненного наиболее активными и стойкими крестьянами.

Конечно, для махновцев были не по плечу затяжные бои, да ещё чуть ли не позиционные, где прежде всего требуется устойчивость и дисциплина. Махно это учитывал и в борьбе стал применять старую тактику, давшую ему столько успехов в войне со всеми его противниками.

На слащёвские войска, которые привыкли к открытым столкновениям, со всех сторон посыпался целый ряд мелких, совершенно неожиданных нападений, которые беспокоили и нервировали добровольцев, не знавших, откуда ожидать удара. Махно появлялся то там, то здесь; сегодня его отряды были в одном месте, завтра они появлялись в другом. Ни днём, ни ночью не было покоя от назойливости махновцев, которые совершали свои налёты с необычайной смелостью, как бы щеголяя буйной удалью…

Всё это привело к тому, что добровольцы очутились словно в осаждённой крепости, причём обнаружить осаждавшую армию не было никакой возможности, хотя войска Слащёва только и делали, что беспрестанно маневрировали в разных направлениях в поисках исчезавших, как дым, махновцев.

Перед нападением на добровольцев Махно говорил своим:

– Братва! С завтрашнего дня надо получать жалованье.

И назавтра «братва» действительно получала жалованье из карманов убиваемых ими офицеров…

Затяжной характер борьбы с Махно выводил из себя Слащёва, стремившегося как можно скорее «ликвидировать» Махно, дабы отправиться добывать славу в направлении Москвы. В то время белые генералы вели спор о том, кому первому войти в Москву. Однако борьба затягивалась, и, видя это, самолюбивый Слащёв решил нанести Махно «последний» удар. Для охвата махновского фронта, по его настоянию, были стянуты все добровольческие части Крыма и Одесского района, находившиеся в распоряжении генерала Шиллинга.

Само собой разумеется, что такая операция требовала предварительной подготовки, и штаб занялся детальным обсуждением плана Слащёва.

Но махновцы, конечно, не ждали: их нападения становились всё смелее и смелее. Слащёв сначала приходил в ярость, но вскоре стал восторгаться предприимчивостью и храбростью махновцев.

– Вот это я понимаю, – громко восклицал генерал, выслушивая донесения о нападении махновцев, – это противник, с которым не стыдно драться».

В итоге Якову Александровичу так и не довелось уничтожить армию батьки Махно, но для этого у него были вполне объективные причины. Ведь кроме «армии батьки» он воевал ещё и с петлюровцами (Галицийская армия и Армия Украинской Народной Республики) – силами значимыми. О том, в какой обстановке Якову Александровичу приходилось драться против нескольких противников сразу, сама за себя говорит его телеграмма, адресованная начальнику Штаба войск Новороссийской области генералу В. В. Чернавину:

«Дорогой Виктор Васильевич, горячо любя Николая Николаевича (Шиллинга) и тебя, не могу удовлетвориться номером 23281. Разбери его сам, и ты скажешь то же самое. Я вошёл в соприкосновение с Петлюрой на фронте Умань – Любашевка, он требует очищения территории вплоть до Ольвиополя – я разбил Махно и гоню его на северо-запад между известными тебе железными дорогами. Если я уйду за ним, я открою фронт Петлюре. Всё это я донёс в № 750, подробно разбери это с Командвойском и учти обстановку. Я сделаю всё, что в моих силах, и если удастся предлагаемая мною группировка (см. № 750), разнесу Петлюру вдребезги, но мне всё же нужна поддержка Штаба войск – ведь не могу же я идти против вашего приказа. Обстановка диктует: бросить Махно на пятую дивизию и раздавить Петлюру. Жду сегодня же ответа и не шифрованного, потому что шифры путают. Провожу в группировке войск идею, доложенную в № 750. Жду срочного ответа. 1 сентября. № 048. Слащов».