Текст книги "Пульс за сто"

Глава десятая

17 июня

02.35

– Карпов! Карпов!

Геннадий Иванович проснулся. Кто-то тряс его за плечо. Спросонья он не сразу понял – кто именно. Наконец, в глазах прояснилось, и он увидел над собой лицо Лучинского. Тот был полностью одет и, похоже, сильно пьян. До сих пор опьянение критика всегда выражалось лишь в том, что он, вне зависимости от количества выпитого, становился более откровенным и язвительным. Но сейчас Павел Борисович выглядел совсем иначе. Кудрявые волосы, и так жившие своей жизнью, торчали во все стороны, будто Лучинский готовился сыграть роль Ярило или египетского бога Ра.

– Проснитесь, Карпов! Я ухожу.

– Что? – Геннадий Иванович привстал. – Уходите? Как это? Почему?

– Потому что вы были правы! Все это – грязный фарс! Никто не собирается нас убивать. Им нужно только поиздеваться над нами, унизить, втоптать в грязь. Они любуются тем, как безропотно мы исполняем их приказы, как дрожим от страха перед угрозами. Но больше я не доставлю им этого удовольствия. Я ухожу. Прощайте.

Лучинский двинулся к выходу.

– Подождите!

Карпов попытался вскочить с постели, но запутался в одеяле. Пока он наспех натягивал на себя одежду, Павел Борисович ушел далеко. Догнать его удалось лишь во дворе. Ночная подсветка прорисовывала не только окружающую растительность, но и решительно направлявшуюся к воротам фигуру.

– Постойте! С чего вы взяли, что они ничего нам не сделают?

Лучинский обернулся.

– С чего взял? Да если бы все было всерьез, они ни за что не простили бы мне трюк с врачом. Если бы все было всерьез, они бы уже закопали меня где-нибудь в лесу. «Формально вы ничего не нарушили…» Как же!

– Но если вы все же ошибаетесь…

– Если ошибаюсь, они меня так просто не возьмут. Я не последний человек в городе! Завтра же подниму на ноги таких людей, что этот Сергеев полетит в Лондон впереди самолета! Но я не ошибаюсь. Вот увидите. Это все блеф! Дешевый блеф!

Лучинский бросился к воротам. Детекторы, поймавшие движение, зажгли свет.

– Стойте! – крикнул Карпов. – Хорошо, пусть вы правы, но сейчас ночь, вы пьяны…

Если бы Геннадий Иванович не произнес двух последних слов, возможно, ему и удалось бы остановить критика, но теперь…

– Пьян?! Вам не нравится, что я пьян? Так не смотрите! Идите обратно в дом! Пляшите под их дудку! Теперь Кевин Стинг – это только вы! Желаю успеха!

Лучинский нажал на кнопку у ворот. Те послушно поехали в сторону. Из небольшого домика-сторожки вышел охранник. Он лишь наблюдал за происходящим, ни во что не вмешиваясь.

– Не делайте этого! – в последний раз крикнул Карпов.

Но Павел Борисович уже выскочил в образовавшуюся щель. Оказавшись снаружи, он повернулся и развел руки в стороны.

– Эй! Видите меня? Я здесь! Я наплевал на ваш вонючий договор! Что теперь вы со мной сделаете? Убьете? Ну, давайте! Вот я! Я жду! Где же вы?! Не хотите? Так идите к черту!

Критик убежал в темноту.

Карпов растерянно смотрел на распахнутые ворота. Наверное, их нужно закрыть. Возможно, кого-нибудь привлекли громкие крики.

Из дома вышла наспех одетая и явно встревоженная Кристина. Геннадий Иванович повернулся к ней.

– Лучинский ушел. Я пытался отговорить, но он меня не послушал.

– Успокойтесь, вы ни в чем не виноваты. Здесь каждый сам за себя. Кто хочет уйти – уходит. Вы знаете.

– Да. Знаю, – ответил Карпов. – Только хотел бы я знать – что именно.

02.55

Лучинский убежал недалеко. Часто дыша, он остановился посреди дороги и огляделся по сторонам. Пустынные улицы были погружены в темноту. На общественный транспорт в это время рассчитывать не приходилось. Значит, надо ловить машину. Павел Борисович ощупал карманы и удовлетворенно кивнул. Он всегда гордился тем, что даже в пьяном виде способен на трезвые мысли. Идея покинуть коттедж родилась внезапно, но, несмотря на это, бумажник оказался на месте. С деньгами все было в порядке. На Мальдивах Лучинский истратил немного. Правда, большую часть наличных составляли доллары. Но кто из «бомбил» откажется от валюты?

Темноту боковой улицы прорезал свет фар приближающегося автомобиля.

«Мне определенно везет», – обрадовался критик.

Он побежал навстречу свету, но вдруг остановился. Что, если это Сергеев? Ему наверняка уже сообщили. Что, если это он или его люди? Свет становился ярче. Место было безлюдным, следующая машина могла показаться нескоро. Лучинский заметил невдалеке большой куст и кинулся туда.

Когда он затаился среди ветвей, к свету фар уже присоединился шум двигателя. Наконец, показалась машина. Павел Борисович не сдержал радостный крик. Полицейский «форд»! Не веря в удачу, Лучинский выскочил из-за кустов.

Сержант за рулем «форда» еле успел нажать на тормоз, увидев перед капотом возникшего невесть откуда человека.

– Твою мать! – Когда машина остановилась, он рванул на себя ручку двери и выскочил наружу. – Куда лезешь, чмо?!

Павел Борисович имел особенность, которая часто доставляла ему неприятности. Он не выносил ругательств в свой адрес. В голове тут же клинило, и Лучинский терял контроль над собой.

– Что вы себе позволяете! – возмутился он и на этот раз.

Сержант принюхался.

– Эге! Да ты, мужик, пьяный.

Из машины появился напарник, доставая на ходу дубинку.

– Быстро положил руки на капот! – крикнул он.

Павел Борисович закусил удила. Раз в месяц ему доводилось встречаться «за рюмкой чая» с влиятельным генералом МВД, и вынести хамство рядовых полицейских он не мог себе позволить.

– Как вы смеете?! Да вы знаете, кто я такой?! Вы у меня завтра улицы подметать будете! Я…

Он не успел закончить фразу – дубинка впилась ему в бок, сбив дыхание.

– Руки на капот, я сказал!

Сержант пришел на помощь сослуживцу, заломив критику руку за спину. Тот начал яростно вырываться.

– Немедленно прекратите!

– Сейчас ты у меня уймешься, – напарник сержанта от души приложился дубинкой к затылку «клиента».

На беду Павла Борисовича голова его в этот момент висела над капотом и, получив дополнительное ускорение, ударилась о него со зловещим звуком. Лучинский моментально обмяк и сполз на асфальт.

– Готовченко. – Полицейский убрал дубинку. – В отделение?

Сержант наклонился.

– Леха, ты, по ходу, перестарался. Он не дышит вообще.

– Да ладно.

Полицейский присел на корточки и пощупал пульс.

– Живой.

– А если ты ему шею сломал?

– Ничего. Скажем – сам под колеса бросился. Оно ж так и было. Отмажемся.

– Ага. Сам-то сколько служишь? Месяц? Я – два. Кому мы нужны, чтобы нас отмазывать? Наоборот, размажут для примера.

– Ни хрена. Своих не сдадут, – без особой уверенности в голосе сказал полицейский.

– В больницу его надо. Если помрет – со службы точно выпрут. Придется работу искать. Тебе этот гемор нужен? Давай, – сержант окончательно принял решение, – хватай за ноги.

04.40

В эту ночь Карпову долго не удавалось заснуть. Возможно ли, что Лучинский прав? Неужели этот кошмар устроен лишь для того, чтобы показать «холопам» их место. Конечно, Павла Борисовича трудно было считать холопом, но Карпов понимал – среди тех, кто делит окружающих на «мы» и «они», Лучинский мог не дотягивать до «мы» при всех его регалиях. Но если критик не ошибся, то… Отсюда действительно можно просто уйти – и ничего не будет? Впрочем, Геннадий Иванович знал, что не решится повторить поступок Лучинского. Ведь наказание предусмотрено только одно. Максимальное… Значит, надо продолжать писать. О чем? Карпов твердо решил: больше никаких мумий, вампиров и восставших мертвецов. В конце концов, в реальной жизни тоже немало острых ситуаций. Поскольку сон все равно не шел, Геннадий Иванович стал прикидывать варианты. Без результата. Как можно думать о творчестве, когда в голове крутится одна и та же мысль – где сейчас Лучинский и что с ним? С этой мыслью он и уснул.

Разбудил его один из «дронов».

– Оденьтесь. В гостиной вас ждут.

Карпов взглянул на часы – они показывали около пяти – и принялся одеваться.

«Ждут? Значит, как минимум, там не одна Кристина».

Пульс участился. Возможно, сейчас он узнает новости о Лучинском. Но речь пошла вовсе не о нем.

В гостиной вместе с Кристиной находился Сергеев.

– Соберите вещи. Через пятнадцать минут вы уезжаете, – сказал он, не тратя времени на приветствия.

– Уезжаю? Куда? – спросил Геннадий Иванович.

Ему никто не ответил. Тогда Карпов задал вопрос, который мучил его всю ночь:

– Скажите честно, что теперь будет с Лучинским?

Сергеев вперил в него взгляд:

– Не тем интересуетесь, Карпов. Более актуален другой вопрос: что теперь делать с вами?

04.55

Когда Павел Борисович пришел в себя, то обнаружил, что лежит на койке, а рядом стоит какой-то человек.

– Где я? – спросил он.

– В больнице. Что с вами случилось?

Что с ним случилось, Лучинский вспомнил сразу.

– Менты здесь? – спросил он.

– Кто?

– Менты, которые меня избили.

– Вас обнаружили лежащим без сознания у приемного покоя.

– Меня избили двое полицейских! Немедленно вызовите полицию, я должен написать заявление!

– С заявлением разберемся позже. – Врач показал критику три растопыренных пальца. – Сколько пальцев вы видите?

Лучинский отмахнулся.

– К черту пальцы! Позовите главврача. Немедленно!

– Главврача? Вы вообще представляете, сколько сейчас времени? Впрочем, учитывая количество алкоголя у вас в крови…

Доктор, сам того не ведая, отдавил Павлу Борисовичу больную мозоль.

– Это не ваше дело!

Критик попытался встать.

– Лежите, вам нельзя вставать.

– Не трогайте меня! Я лучше знаю, что мне можно, а чего нельзя.

– Лена! – крикнул врач, удерживая пациента за плечи.

В палату заглянула медсестра.

– Укол! Быстро!

– Какой еще укол?! – заорал Павел Борисович. – Вызовите полицию! Я дам вам телефон генерала МВД! Мне нужна охрана! Меня держали в заложниках! Я ушел от них, но меня могут найти. Вы слышите?!

– Конечно, слышим.

Хватка врача была крепкой. Лучинский мог только извиваться под стальным зажимом. В поле зрения появилась медсестра со шприцем в руках.

– Не надо укола! Не надо! – Павел Борисович дернулся изо всех сил, но стальное жало уже вошло в бедро.

Лучинский вновь провалился в небытие, из которого недавно вышел. Врач выпрямился и перевел дух.

– Ну почему именно в мое дежурство обязательно буйный алкаш поступает?

– Если я вас пожалею, вам легче станет? – спросила медсестра.

Доктор улыбнулся.

– Смотря как пожалеете.

Медсестра была хорошенькая.

05.00

Кристина и Сергеев стояли у входа в коттедж, ожидая, пока Карпов соберет вещи. Кристина заметно нервничала.

– Не паникуй, – успокоил ее Олег. – Ситуация под контролем.

– Хочешь сказать, ты этого ждал?

– На том этапе, когда у них сохраняется надежда, – нет. Но хорош бы я был, если бы не предусмотрел любые варианты.

– И что мы теперь будем делать? Если Лучинский прямо отсюда отправился в полицию, они могут появиться с минуты на минуту.

– Если бы Лучинский прямо отсюда отправился в полицию, они уже были бы здесь. Прошло более двух часов. И потом, ты серьезно считаешь, что в полиции поверят вусмерть пьяному мужику без документов, который твердит о похищении? Как минимум, до выяснения личности запрут в обезьяннике. А личность установят не раньше утра. Возможно, так и случилось, поскольку дома он не появился. Или, что вероятней, наш критик забился со страха в какую-нибудь нору.

– Он же считает, что все происшедшее – афера. Чего ему бояться?

– Пьяному – нечего. Но бег на свежем воздухе – хороший способ протрезветь. А в трезвую голову страх обязательно вернется. Тогда он и начнет действовать. Утром или днем. Так что пока беспокоиться не о чем. Максимум через полчаса к этому дому будет совершенно не прикопаться.

– Конечно. Это ведь не твой дом. О чем беспокоиться?

– Перестань. – Сергеев обнял Кристину за плечо и притянул к себе. – Мы с тобой столько лет вместе. Куда делась отчаянная девчонка, которую я знал?

– На ее недолгий век пришлось достаточно потерь, чтобы бояться новых. Олег, может, пора заканчивать, пока все не зашло слишком далеко?

– Ты прекрасно знаешь – я человек долга. Раз дал слово довести дело до конца, значит, так оно и будет. И потом, в момент кризиса нельзя принимать импульсивных решений. Когда машина входит в занос, водитель руль не бросает.

– Правильно. Водитель жмет на тормоза.

– Так и поступим. Притормозим, а потом спокойно доедем до финиша.

– Господи, как ты упрям! Я понимаю, память об отце…

– В данном случае память об отце ни при чем. Представь, что прямо сейчас я позову Карпова и скажу: «Вы свободны. Идите домой». Понимаешь, к чему это приведет?

– К чему же?

– А к тому, что он ничего не поймет. Почему мы передумали? Что у нас на уме? Может, просто играем с ним как кошка с мышкой, а потом вернемся. Такая жизнь будет пыткой. Между тем Карпову осталось написать всего один рассказ. Вполне возможно, какой-то из трех действительно опубликуют. История про Моцарта вполне достойна. Тогда он получит свою свободу по заслугам, и будет знать – почему.

Кристина немного помолчала, потом спросила:

– Как ты поступишь с Лучинским?

Судя по тому, что она сменила тему, Сергеев понял – аргументы возымели действие. Впрочем, кто знает, надолго ли? Олег Михайлович принял решение вывести Кристину из игры.

– Сначала надо его найти, – уклонился он от ответа. – А там будет видно. Не думай об этом. Твоя помощь больше не нужна. Дальше я справлюсь сам.

– Но я обязана… – попыталась сопротивляться Кристина, правда, без прежней энергии в голосе.

– Все, – перебил ее Сергеев. – Вопрос решен. Сделаешь последнее дело – и отдыхай. Если хочешь, буду держать тебя в курсе.

Возражений не последовало.

05.35

Карпов находился на грани истерики. Темные очки, которые ему велели надеть, почти не пропускали света. Конструкция их была такова, что и боковым зрением не удавалось ничего увидеть, как ни скашивай глаза. В этих очках его вывели из дома, посадили в машину и увезли. С той поры прошло около получаса. Может, больше. Или меньше. Геннадий Иванович не был уверен, что в состоянии адекватно оценивать время. Поначалу он пытался по примеру героев боевиков считать повороты, но быстро запутался. Да и зачем все это? Какая разница, каким маршрутом они едут и куда его везут? Гораздо важнее другой вопрос: зачем?

С каждой минутой у Карпова крепла уверенность в том, что его везут на расправу. Похоже, Лучинскому удалось сбежать. Возможно, он сейчас в полиции. Если так, понадобится свидетель для подтверждения правоты его слов. А им может быть лишь один человек – Геннадий Иванович Карпов. Единственный свидетель.

Карпов не выдержал и спросил:

– Вы меня убьете?

Кристина – машину вела она – ответила:

– Не говорите глупостей. Хотели бы убить – давно бы убили.

Не свойственная Кристине резкость, против ожидания, успокоила Геннадия Ивановича.

«Она права, – подумал он. – Если бы со мной собирались расправиться, не все ли было бы равно, запомню ли я дорогу?»

Вскоре машина остановилась. Кристина взяла Карпова под руку.

– Идемте со мной.

Скрипнула дверь. Они куда-то вошли. Потом поднялись на несколько ступеней. Зашумел лифт. Почти сразу с привычным лязгом открылись двери. Лифт поднимался долго. Значит, в здании было много этажей. Наконец, двери открылись. Они вышли.

– Стойте, – сказала Кристина.

Карпов подчинился. Загремели ключи.

– Входите… Теперь можете снять очки.

Геннадий Иванович не заставил просить себя дважды.

Они стояли в прихожей небольшой малогабаритной квартиры. Во всяком случае, в поле зрения Карпова оказались три двери. Две из них, судя по всему, вели в ванную и туалет, а третья…

– Комната там, – показала Кристина.

Они прошли внутрь. Обстановка походила на гостиничный номер времен восьмидесятых годов прошлого века. Диван. Стол. Кровать у стены. Телевизор. Кресло. Небольшой столик у дивана.

– Теперь я буду жить здесь? – спросил Геннадий Иванович.

– Все вопросы – к Олегу Михайловичу. Он приедет позже. Тогда же привезут ваши вещи. Пока отдохните. Проголодаетесь – на кухне есть продукты. Дверь за мной закроете сами – ключи лежат рядом на полочке. Если позвонят – не подходите и не отвечайте. Никто из нас звонить не будет – у нас есть дубликат. Так что в замочной скважине ключи не оставляйте.

– Вы доверяете мне ключи? А если я возьму и уйду?

– Уходите. Выбор по-прежнему за вами. Кстати, меня просили передать, что окна здесь не открываются. Уж извините. По-моему, все. Желаю написать хороший рассказ.

– Желаете? С чего бы? Мне казалось, ваша компания скорее заинтересована в обратном.

– Прощайте, Карпов. – Кристина вышла в коридор, вскоре за ней хлопнула дверь.

«Обиделась, кажется, – подумал Геннадий Иванович. – Но ведь она же… Вшивый интеллигент, – тут же ругнулся он про себя. – Без чувства вины – никак. Кстати, почему она сказала “Прощайте”?»

Карпову вновь стало тревожно. Он подошел к окну и подергал ручку. Окно действительно не открывалось. Окружающий пейзаж был незнаком.

«А если разбить? – подумал Геннадий Иванович и немедленно возразил сам себе: – Какой смысл? Если можно просто уйти – зачем бить стекла?»

Он сел на диван. Со временем тревога улеглась. Возможно, Карпов просто устал бояться.

На то, чтобы изучить квартиру, много времени не потребовалось. Единственная комната, ванная, туалет, прихожая и скромных размеров кухня – после загородного коттеджа контраст разительный. Благодаря скудной обстановке новое пристанище к тому же не выглядело обжитым, больше походя на гостиницу для не слишком притязательных постояльцев.

«Наверное, это такая форма наказания, – подумал Геннадий Иванович. – Хоть формально ты ни в чем и не виноват, но имей в виду – тобой мы тоже недовольны».

Чтобы разогнать неприятные мысли, Карпов вернулся на диван и включил телевизор. Он не слишком жаловал «зомбоящик», но других способов отвлечься квартира не предоставляла. На первом канале шел астрологический прогноз. На следующей кнопке рекламировали средство от молочницы. Нажав кнопку еще раз, Карпов увидел Штирлица, спавшего в автомобиле. Голос Копеляна доверительно сообщил: «Пройдет несколько минут – и он проснется».

Геннадий Иванович позавидовал разведчику, способному спать по заказу. Ему самому немного сна сейчас точно бы не помешало.

Глава одиннадцатая

17 июня

09.20

Лучинский очнулся от чудовищной головной боли. Болело все и везде. Особенно ломило затылок. Павел Борисович не стал открывать глаза. Если это похмелье, будет только хуже. При этом боль почему-то воспринималась отстраненно, словно голова принадлежала не ему, а совсем другому человеку. Неспешно, одно за другим, как воздушные пузыри сквозь растительное масло, из глубин сознания стали всплывать воспоминания. Встреча с полицейскими… уход из коттеджа… Кажется, Карпов пытался его остановить…

Несмотря на приглушенность эмоций, Лучинскому стало тревожно. На трезвую голову ночное бегство воспринималось иначе. Теперь Павел Борисович не был настолько уверен, что действия Сергеева – блеф. Следовало, по крайней мере, допустить иную возможность. Осознание этого факта усилило ощущение тревоги. Немудрено. Если он ошибся, то подписал себе смертный приговор.

Лучинский попробовал разомкнуть веки. Хуже не стало. Может, потому, что хуже некуда? Было светло. Значит, сейчас утро или день. Рядом ритмично пищал какой-то прибор. Павел Борисович вспомнил, что находится в больнице. Боже, как болит голова! Он попробовал дотронуться до нее, но руку что-то держало. Обе руки. Лучинский рискнул оторвать голову от подушки. Боль усилилась, но не настолько, чтобы ее нельзя было терпеть. Критик скосил глаза и увидел, что обе руки привязаны к кровати скрученной в жгут простыней. Вот это номер!

Ощущать себя связанным было не только унизительно. Если допустить, что Сергеев не блефовал… Сейчас, когда жертва беспомощна, ему не нужно строить хитроумных планов. Кто-нибудь неприметный в медицинском халате просто зайдет в палату и сделает укол. Кого удивит, что пациент с тяжелой травмой головы скончался?

Лучинскому стало по-настоящему страшно. Надо как можно скорее выбираться отсюда.

Дверь палаты распахнулась. Вошедшая медсестра заметила, что пациент очнулся.

– Как вы себя чувствуете?

– Терпимо.

Голос не изменил Павлу Борисовичу. Во всяком случае, говорить было не больно.

– Я могу побеседовать с врачом?

Сестра посмотрела на него с подозрением. Видно, ночью он много чего наговорил.

– Через час будет обход.

– Не через час! Немедленно! – Лучинский быстро подавил раздражение – в его положении резкость неуместна. – Простите, голова так болит, что трудно себя контролировать. Конечно, если врач занят, я подожду. И, девушка, можно вас попросить?

– О чем?

– Не смотрите на меня так, будто я Чикатило.

Последняя фраза, похоже, возымела действие. Во всяком случае, доктор скоро появился. Тот же, что и ночью. Но критик был к этому уже готов.

– Здравствуйте, – поприветствовал он врача. – Надеюсь, при свете дня я выгляжу лучше?

– Более-менее. Мы нашли у вас в одежде паспорт. Лучинский Павел Борисович – это вы?

– Конечно. Вам что-нибудь говорит это имя?

– А должно?

– Понятно. Могу я узнать, как вас зовут?

– Вячеслав Федорович Архипов.

– Вячеслав Федорович, я известный литературный критик. Очень известный.

– И что из этого следует?

Лучинский немного растерялся.

– Но…

– Павел Борисович, – перебил его медик. – У меня в приемном двое тяжелых лежат. А вы, судя по виду, вполне стабильны. Скоро к вам придет лечащий врач…

Лучинский понял, что разговор сейчас прервется.

– Вячеслав Федорович, я не буду вас задерживать. У меня только одна просьба. Позвоните, пожалуйста, одному человеку и сообщите ему, что я здесь. Он генерал-майор полиции.

По выражению лица врача Павел Борисович понял: полицию упоминать не стоило.

– Этот генерал – мой друг, – добавил он. – Разве я не имею право дать знать, где нахожусь?

Аргумент был разумным, и доктор сдался.

– Нина, запишите телефон, – распорядился он.

11.45

Нет ничего хуже, чем ждать. Особенно, когда подозреваешь, что тебя догоняют. Головную боль еще можно было терпеть. Лучинский не стал просить таблетку. Кто знает, что ему дадут? Но звуки шагов каждый раз заставляли мышцы рук сокращаться, натягивая путы. Движение было чисто рефлекторным. Все равно в нынешнем состоянии не удастся ничего предпринять. Павел Борисович настолько завел себя, что, когда сестра зашла поставить термометр, вдруг попросил:

– Нина, вы не можете со мной посидеть?

«При постороннем человеке вряд ли кто-нибудь решится».

– Посидеть? – удивилась та. – Зачем?

Лучинский не смог с ходу придумать убедительную причину.

– Так. Просто. Мне было бы спокойнее.

– Вам снова тревожно? Хотите, сделаю укол?

– Нет-нет, не надо. – Павел Борисович мысленно обругал себя. Теперь они опять подумают, что у него едет крыша. – Просто в присутствии красивой девушки выздоровление идет быстрее.

Иногда даже избитые приемы действуют безотказно. Нина улыбнулась.

– С современными лекарствами мне трудно конкурировать.

В этот момент в палату вошел генерал-майор Агеев. Сейчас он был одет «по гражданке».

«Жаль, – посетовал Лучинский, все же испытав сильное облегчение. – Генеральский мундир производит впечатление».

– Павел Борисович! Что с вами случилось?

– То, что я прикручен к кровати, у вас вопросов не вызывает?

Агеев явно смутился.

«Они уже поговорили с ним», – догадался Лучинский.

– Владимир Николаевич, я абсолютно нормален. Вы верите?

– Конечно, верю.

Наигранный энтузиазм в голосе генерала говорил сам за себя.

– Ну да, – горько усмехнулся критик. – Я совсем забыл, что все сумасшедшие уверяют в этом.

Медсестра тактично покинула палату.

– Никто не принимает вас за сумасшедшего, – заверил Агеев. – Просто, возможно, вы переутомились.

– Удар дубинкой по голове очень способствует переутомлению.

– Вы сказали врачу, что вас избили полицейские. Так оно и было?

– Об этом мы поговорим потом. Сейчас гораздо важнее другое. Послушайте меня внимательно. Предупреждаю, рассказ будет долгий. Готовы слушать?

– Говорите.

И Лучинский рассказал все с самого начала. Агеев не перебивал. По выражению лица генерала трудно было понять, как он относится к услышанному. Впрочем, такое умение Агеев вырабатывал годами.

Наконец, Павел Борисович закончил.

– Не буду спрашивать, что вы обо всем этом думаете. Просто проверьте факты. Если они подтвердятся – поговорим уже не здесь.

– Вам известен адрес дома, в котором… вы находились? – спросил Агеев.

Заминка генерала не ускользнула от Павла Борисовича.

– Увы! Они привезли меня прямо из аэропорта, а по дороге я болтал, не особенно глядя по сторонам. Но я обязательно его узнаю… – Лучинский быстро сообразил, что сказал глупость. – Впрочем, сейчас это не поможет… Стойте! – вдруг воскликнул он. – Врач! Они вызывали мне «скорую помощь». Второго июня в районе полудня. Как же его звали? – Критик наморщил лоб и тут же скривился от боли. – Черт! Проклятая дубинка… Ага! Вспомнил! Роман Иванович Мальцев. Это их человек, и, конечно, он будет все отрицать, но адрес выезда регистрируется. От полиции его не скроют. Только, умоляю, Владимир Николаевич, не откладывайте. За мной могут прийти в любой момент!

Лучинский чувствовал: чем больше он говорит о своих страхах, тем больше растут сомнения Агеева в адекватности его состояния. Но язык подчинялся не ему, а страху…

12.10

– Это типичный алкогольный психоз, вне всяких сомнений. Картина вполне классическая. Он утверждал, что его преследуют, порывался бежать, звал полицию. И тут же уверял, что именно полиция его избила. Судя по анализу крови, накануне господин Лучинский выпил около литра крепкого алкоголя. И… вы ведь не будете уверять меня, что подобное случилось с ним впервые?

– Нет. – Генерал Агеев сидел в кабинете главного врача больницы. – Ни для кого не секрет, что Павел Борисович любит выпить. Более того, не стану скрывать, история, которую он мне рассказал, довольно… необычна.

– Вот видите!

– Но в целом он выглядит вменяемым. Хотя тут я вторгаюсь в вашу епархию. Впрочем, Лучинский сообщил факты, которые можно проверить. А до той поры, как я это сделаю, переведите его в отдельную палату. Павел Борисович – обеспеченный человек, с оплатой вопросов не возникнет. Или по состоянию здоровья он должен находиться в реанимации?

Главврач посмотрел документы.

– Да нет. Томография не выявила серьезных травм.

– Вот и хорошо. И пусть эта палата будет в уединенном месте, чтобы можно было, не привлекая лишнего внимания, выставить охрану. Береженого, как говорится, бог бережет.

– У меня нет охраны. Только санитары.

– Охрану я пришлю. Они свяжутся с вами, когда появятся. Кстати, эти люди умеют быть незаметными, так что не беспокойтесь на сей счет.

Главврач явно не был в восторге, но не решился возражать.

– Хорошо, мы переведем его.

Агеев встал.

– Ну и отлично. Благодарю за понимание.

Они пожали друг другу руки.

12.30

Увидев незнакомого человека, Лучинский напрягся.

– Что вам нужно?

Тот принялся развязывать его путы.

– Вас переводят.

– Переводят? Куда?

– В другую палату.

– Зачем?

– Понятия не имею. Я санитар. Мне просто сказали вас перевезти.

– Санитар? – Павел Борисович посмотрел на него с подозрением. – Покажите документы.

– Какие еще документы?

– Откуда я знаю, что вы действительно санитар? Позовите врача. Без него я никуда не поеду!

– Успокойтесь, мужчина.

– Отойди от меня! – Лучинский отпихнул санитара освободившейся рукой.

– Ты что, ненормальный? – Санитар отскочил на шаг. – По ходу, зря они тебя отвязывают.

Тем не менее он оставил критика в покое и вышел.

Появившегося врача Лучинский тоже видел впервые.

– Снова решили побуянить, Павел Борисович?

– Кто вы? Я вас не знаю. Где доктор, который приходил раньше?

– У доктора Архипова закончилось дежурство. Я ваш лечащий врач. Что вас беспокоит?

– Почему меня переводят?

– По распоряжению главного врача. Если хотите знать мое мнение – я против. И ваше поведение это мнение подтверждает. Я считаю, какое-то время вас надо держать под наблюдением. Здесь это сделать проще. Но я вынужден выполнять распоряжение.

– Главного врача? Он разговаривал с генералом Агеевым?

– Я не знаю никакого генерала Агеева. Так вы будете переезжать, или мне передать, что вы остаетесь?

Лучинский подумал.

«Наверняка это Агеев попросил».

– Буду.

– В таком случае, пожалуйста, не деритесь с персоналом.

Когда каталка свернула в совершенно безлюдный коридор, опасения Павла Борисовича вспыхнули с новой силой.

– Почему здесь никого нет? – спросил он.

– Новое крыло. С понедельника открываемся, так что вы тут первый.

– Первый? Почему меня везут именно сюда?

– Слушай, я тебе кто – Друзь? – не выдержал санитар. – «Чего? Куда?» Тебе какая разница?

Они повернули направо и оказались возле поста.

– В какую его? – спросил санитар медсестру.

– Без разницы. Давай в первую.

Санитар толкнул дверь. Они въехали внутрь.

– Выбирайте кровать. Врач сейчас будет.

Лучинский встал с каталки. В палате было две кровати. Павел Борисович решил расположиться ближе к двери. Санитар неплотно закрыл ее за собой. Лучинский подошел поближе и прислушался.

– Это он? – спросила медсестра.

– А кто ж еще, – ответил санитар.

Медсестра понизила голос.

– Когда вернешься?

– Подождем, чтобы лишних глаз не было.

– Здесь и так никого нет.

– Береженого бог бережет. Врач больно любопытный. Все время снует туда-сюда. Позвонишь, когда уйдет.

Лучинский похолодел. Значит, все-таки ловушка! Агеев не успеет! В коридоре послышались шаги, потом раздался голос доктора:

– Где он?

– В первой.

Критик отскочил от двери. Врач вошел в палату.

– Вы почему не лежите?

Павел Борисович бросился к нему.

– Верните меня обратно! Пожалуйста!

– Вы опять? Сестра!

Лучинский сразу догадался, о чем пойдет речь.

– Не надо! Никаких уколов! Хорошо, я остаюсь здесь. Можете даже опять привязать меня, если хотите…

В палату заглянула медсестра.

Врач посмотрел на Лучинского.

– Уверены?

– Абсолютно.

Доктор жестом показал девушке, что ее присутствие уже не требуется.

– Послушайте, – обратился к нему Павел Борисович, которому пришла в голову одна хорошая идея. – Можете считать меня кем угодно: неврастеником, психом, слетевшим с катушек алкоголиком, но я вас прошу – заприте эту дверь.

– То есть?

– Заприте ее за собой и унесите ключ. Никому его не оставляйте. Понимаю, как все это звучит, но какая разница? Если у меня психоз, главное ведь – снять провоцирующий фактор? Вы закроете дверь – я успокоюсь, и у вас не будет проблем.

– Кроме одной. Каждый раз, когда сестре понадобится войти, она должна будет бежать ко мне на отделение.

– Это ненадолго. Скоро вернется мой друг, и – увидите – меня сразу заберут отсюда. К тому же я заплачу за причиненное беспокойство. Сколько скажете. Десять тысяч, пятнадцать. Хотите – прямо сейчас. Только надо найти мой пиджак.

Врач заколебался. Видно, в больнице платили не слишком щедро. Ничего не ответив, он покинул палату.