Текст книги "Пульс за сто"

– Спасибо. – Геннадий Иванович посмотрел на собеседницу с подозрением. – Если это, конечно, правда, а не фальшивый комплимент из сострадания.

Кристина доела бутерброд и облизала губы.

– Геннадий Иванович, у меня нет причин вам сострадать.

Карпов почувствовал, как его только что поставили на место.

– Да, действительно. Я забыл, кто есть кто в этой истории. – Он отодвинул от себя чашку и встал.

– Сядьте, – невозмутимо сказала Кристина. – Где-то должен быть яблочный пирог.

Пока она ходила за десертом, Геннадий Иванович вполне мог уйти к себе, но остался.

– Ваша мама… Что с ней случилось? – спросила Кристина, когда пирог был разрезан и разложен по тарелкам. – Хотя, это, конечно, не мое дело…

– Они ехали на дачу. Вместе с отцом и другими. Маленький автобус от института. Их сбил КамАЗ, выехавший на встречку. Погибли только двое. Мои родители. Они сидели в первом ряду. Погибли не сразу. Мама – на третий день, отец – на седьмой.

– Боже…

Карпов допил из сухой чашки несуществующий чай.

– Дачу я продал. Слишком много воспоминаний. Квартиру тоже хотел поменять. Но решил, что это уже будет предательство. До сих пор там живу.

Повисла пауза. Геннадий Иванович и так сказал больше, чем хотел.

«Сейчас она, конечно, будет говорить, как ей жаль», – подумал он.

Но Кристина сказала совсем другое.

– Знаете, у меня есть для вас профессиональный совет.

– Профессиональный?

– Да. По образованию я филолог. Это вас удивляет?

– Нет. Сейчас мало кто работает по профессии.

– Так вот, совет. Вам нужно писать о людях.

– То есть?

– Пишите о тех, кто вам небезразличен. Это может быть близкий или совсем далекий человек, но тот, без кого вам трудно представить свою жизнь.

Карпов растерялся.

– А… почему?

– Мужской вопрос. Даю вам на него женский ответ: потому что мне так кажется.

Глава восьмая

4 июня

10.32

Накануне вечером Карпов не садился за компьютер, хотя точно решил писать дальше. Пренебрежительная рецензия Лучинского на первый рассказ в конечном итоге только раззадорила его. Когда схлынула обида, а потом унялся очередной приступ самоуничижения и неуверенности в себе, на первый план вышло задетое самолюбие. Он все же напишет рассказ, который понравится кроме него еще хотя бы одному человеку. Впрочем, одному человеку понравилась и «Пирамида».

«Не преувеличивай. Понравился не рассказ – герой», – напомнил себе Карпов.

Вчерашние слова Кристины обнадежили и озадачили его одновременно. Что значит: «Пишите о людях, которые вам небезразличны»? Созданные им персонажи по определению не безразличны автору. Писать о близких? Это уже мемуары. К тому же одних близких у Геннадия Ивановича не стало уже давно, а другие как-то не завелись.

И потом, никуда не деться от условий игры. Кого из тех, без кого он не может представить свою жизнь, отправить в Турцию? Обожаемого им Булгакова? Бред какой-то…

Утро, вопреки пословице, не стало мудренее вечера. Включенный компьютер ничего не изменил. Не было героя, не было истории, не было ничего.

За дверью послышался грохот, а сразу за ним – крик Лучинского. Карпов выскочил из-за стола.

Павел Борисович сидел на полу под лестницей, держась за левую руку. Лицо его перекосила страдальческая гримаса.

– Что случилось?!

– Что случилось? А вы не видите? Я упал с лестницы и, кажется, сломал руку.

– Господи…

В гостиную вбежала Кристина. Оценив обстановку, она склонилась над пострадавшим.

– Дайте, я посмотрю.

– Вы что, еще и врач? Оставьте меня в покое!

Критик попытался отвернуться и тут же вскрикнул от боли.

– Как вас угораздило-то? – Геннадий Иванович с участием посмотрел на побледневшего Лучинского.

– Понятия не имею. Сто раз ходил по этой лестнице взад-вперед, а тут оступился. Нога подвернулась.

– Пить меньше надо, – заметила Кристина. – И ничего не подвернется.

– А это не ваше дело! – огрызнулся критик. – Помогите мне встать, – попросил он Карпова. – Слава богу, левая. И слава богу, я не левша.

– Но как же… – подхватывая Лучинского под здоровое плечо, Геннадий Иванович сообразил, какие последствия может иметь это падение. – Если придется ехать в больницу…

– Не придется, – перебила Кристина. – Врач приедет сюда.

11.02

«Скорая» прибыла на удивление быстро. Видимо, подстанция находилась неподалеку.

– Сильный вывих, – успокоил врач, осмотрев поврежденную конечность. – Когда падали – инстинктивно выставили руку вперед. Вот кисть и подвернулась.

– Вы уверены, что это не перелом? – спросил Карпов.

– Однозначный ответ может дать только снимок, но я пока не вижу в нем необходимости. Сделаем обездвиживающую повязку. Несколько дней покоя – и все должно пройти.

Когда процедура завершилась, Лучинский попробовал подняться с дивана. Внезапно в углу гостиной на полную громкость включился телевизор. Все повернулись к нему.

– Извините, я, кажется, сел на пульт. – Павел Борисович достал из-под себя «лентяйку» и выключил телевизор. – Спасибо, доктор. Можно узнать вашу фамилию? Хотелось бы встретиться с вами в иных обстоятельствах. Я умею быть благодарным по отношению к тем, кто мне помогает.

«Даже здесь не удержался, чтобы не подчеркнуть свою значимость», – с досадой подумал Карпов.

– Мальцев Роман Иванович, – ответил врач. – Насчет благодарности не беспокойтесь. Это мой долг.

– И мой тоже, – заметил Лучинский. – А в должниках я хожу недолго.

В сопровождении Кристины медик покинул дом.

Павел Борисович заметно повеселел. Он подмигнул Карпову:

– Нет худа без добра. Кажется, в результате этого инцидента между нами вновь восстановился мир. Прекратим играть в молчанку?

Геннадий Иванович не стал возражать. Критик, конечно, невыносим, но сейчас они – товарищи по несчастью.

– Вы уже что-нибудь написали? – спросил он.

– Пока нет. Всегда долго раскачиваюсь. Даже если меня ничто не отвлекает, могу часами ходить вокруг компьютера. А если еще учесть, какая прекрасная коллекция напитков в этом доме. – Лучинский посмотрел на Карпова: – Вы тоже считаете, что я много пью?

– Это не мое дело, – уклонился от ответа Геннадий Иванович.

– Да уж, откровенность – не в числе ваших приоритетов, – усмехнулся Лучинский. – Но на этом пункте мы с вами уже дважды сцепились, так что сменим тему. Не хотите проветриться?

– А вам разве…

– Почему нет? Я ведь повредил руку, а не ногу. Идемте, а то меня опять потянет навестить бар.

Лучинский поднялся с дивана, на сей раз даже не поморщившись. Видно, доктор и впрямь оказался хорошим специалистом.

11.40

– Вы действительно считаете, что «Пирамида» никуда не годится? – не удержался от вопроса Карпов, когда они вышли на тропинку, причудливым зигзагом огибавшую дом.

– Голубчик, да какая вам разница? Ведь Сергеев прав. Это лишь мнение одного человека.

– Это мнение человека, который разбирается в литературе.

– И что с того? Вы определитесь для себя, что вам сейчас важнее: сказать новое слово в литературе или чтобы вас не убили. Напечатают – и слава богу. С литературой потом сочтетесь.

– Хотите сказать, напечатать могут заведомую дрянь?

Лучинский уставился на него с изумлением.

– Вы сейчас с этим вопросом серьезно? Будто сами не знаете: процентов восемьдесят из напечатанного – дрянь несусветная.

– Так уж и восемьдесят.

– Ага! Заметьте, дискуссия только о проценте. Да что там далеко ходить. У вас в «Звезде» мало дряни?

– Материалы, которые проходят через мои руки…

– Ваши коллеги – циники и взяточники?

– С чего вы взяли?

– Раз они пропускают то, что вы, как я понял, не пропустили бы никогда, приходится думать…

– Возможно, у них просто другая точка зрения.

– Вот! То, что вы услышали от меня – моя личная точка зрения. А у редактора – куда вы там послали свою «Пирамиду»? – может быть совершенно другая.

– И все же вы считаете, что рассказ никуда не годится, – упрямо повторил Карпов.

– Опять двадцать пять! Да что ж у вас на мне свет клином сошелся?!

– Потому что вы – профессионал. Мнение профессионала важно.

– Чем? Вы разве пишете для профессионалов? Если ваше сочинение придется по душе человеку без диплома филфака, это не доставит вам удовольствия? Любому писателю нужно в первую очередь знать, что его читают. И уже во вторую – кто.

– Но разве можно не обращать внимания на мнение тех, кто состоялся в профессии?

– Как же вы узнаете их мнение, позвольте спросить?

Карпов посмотрел на Лучинского с недоумением.

– Множество писателей, как вам известно, терпеть не может своих коллег, – продолжил тот. – Поэтому получить объективный отзыв – большая редкость. Конечно, кто-то способен высказаться и объективно. Но это ж надо догадаться, кто до такого снизошел, а кто просто с удовольствием харкнул вам в душу. А кто-то наоборот: в глаза похвалил, а сам думает: «Редкостное дерьмо!» Что же касается критиков, у нас иная стезя. Мы – как фармацевты среди врачей. Образование почти то же самое, но людей лечить нельзя. Между прочим, как маститый критик, сейчас я сам себя опровергну. Для кого пишет писатель, по-вашему?

– Я полагал – для людей. Но вы, кажется, намерены доказать иное.

– Запросто! Писатель пишет для себя. В лучшем случае, для узкого круга своих близких. Как можно писать для тех, кого ты в глаза не видел и понятия не имеешь: чем они живут, о чем думают? Нет, конечно, если среди миллионов этих неизвестных вдруг найдется достаточно любителей твоих произведений – жизнь удалась. Настоящий писатель – тот, кто пишет для себя так, что это интересно другим. А если пытаться подладиться под мнение специалиста… Давайте присядем.

Лучинский опустился на скамейку возле цветочной клумбы, мимо которой они проходили. Карпов пристроился рядом.

– Тем не менее сейчас нашу судьбу решают именно дипломированные специалисты, – заметил он. – И с этим мы ничего не можем поделать.

– Если так думать, то конечно.

– А если думать иначе – нет? Вы верите в материализацию мыслей?

– Я верю в себя. И в счастливый случай. Хотя, случаю иногда не грех и помочь. Даю бесплатный совет. Зашифруйте свою фамилию в первых буквах абзацев. Лично я так и поступил. Конечно, шансов на то, что редактор или рецензент это заметят, немного, но вдруг попадется кто-нибудь пытливый. Сколько страниц вы уже написали? – переменил тему критик.

– Ноль, – мрачно ответил Карпов.

– Жанр по-прежнему довлеет над вами? Сколько раз нужно повторять: не думайте о нем! Пишите, как хотите. Но обязательно заверните все в яркую обертку. Скормите ваши мысли так, чтобы читатель проглотил их в один присест. Помните, как в «Операции “Ы”» Шурик потчевал собаку таблетками, пихая их в колбасу?

– Конечно. И еще я помню, что собака съела колбасу, а таблетки остались.

– Будьте изобретательней.

– Это легко сказать. Как совместить несовместимое?

– Да запросто! Что вы читали в последнее время из серьезного?

– В последнее время? – Карпов задумался. – Статью профессора Кушнера.

– О чем она?

– О Моцарте и Сальери. Кушнер очень убедительно доказывает, что Сальери не мог отравить Моцарта[9]9
  Кушнер Б. В защиту Антонио Сальери. «Вестник», № 14–19 (221–226). Балтимор, 1999.


[Закрыть]. И я с ним полностью согласен, поскольку всегда считал…

– Замечательно! То, что надо. Знаменитости, отравление… Голубчик, да вы просто сидите на сокровище! У вас есть тема, есть материал. Осталось придумать обложку. Хотите, сделаю это за вас? Минуту… – Критик наморщил лоб, немного пожевал губами… – Допустим, некий падкий на мистику нерадивый студент, который никак не может сдать экзамен по творчеству Моцарта, вызывает дух композитора из его могилы, чтобы узнать то, чего о нем не знает никто. Как?

Карпов посмотрел на Лучинского с подозрением.

– Вы издеваетесь?

– Ничего подобного! Знаете что? Я тоже напишу какую-нибудь историю про кладбище! – В порыве чувств Павел Борисович хлопнул больной рукой о колено и даже не заметил этого. – Посмотрим, у кого получится лучше. Конкуренция всегда рождает азарт. – Критик завелся не на шутку. – Нужен лишь арбитр, который присудит победу. Сергеев не подойдет, у него свои игры, в нашу он играть не станет. А что, если…

Лучинский заметил Кристину, которая возилась в саду со вчерашним деревом.

– Вот! Идеальный выбор! Согласны? Возможно, в этом случае у вас будет даже некий гандикап, потому что меня эта дама терпеть не может. Ну же, Карпов! Соглашайтесь!

Геннадий Иванович несколько самонадеянно подумал, что после вчерашней вечерней беседы у него действительно есть некий гандикап. И согласился.

«Не по-джентльменски? Так с волками жить – по-волчьи выть!» – ответил он своей совести. Совесть поворчала и отстала.

17.30

Работа кипела вовсю. Стол Карпова покрывали книги, снятые с полок.

У быстрого согласия Геннадия Ивановича на предложение Лучинского имелась еще одна причина. Оно удивительным образом совпало с тем советом, который накануне дала Кристина. Антонио Сальери, конечно, не был человеком, без которого Геннадий Иванович не мог представить жизнь. Но он занимал в ней довольно существенное место. Покоренный творением Пушкина о гении и злодействе, Карпов в свое время заинтересовался историческими нюансами трагедии, и быстро обнаружил, что великий поэт ради красного словца, то бишь увлекательного сюжета, совершенно незаслуженно оболгал замечательного композитора Сальери, на века приклеив к тому ярлык завистника и убийцы. За Пушкиным последовали другие. Но это не умаляло вину пиита. Гений особо ответственен за дела свои, ибо ему внемлют толпы. Какое-то время у Карпова все же оставались сомнения в невиновности Сальери, но статья профессора Кушнера, которую он упомянул в разговоре с Лучинским, развеяла их без следа. Почему бы не написать о человеке, чья несчастная судьба так близко его задела? Правда, главным героем рассказа будет Моцарт (кто сейчас помнит Сальери, а Моцарта знают все), но это даже хорошо: Моцарт станет отличной «колбасой». Еще недавно такое грубое сравнение покоробило бы Карпова, а сейчас он и глазом не моргнул.

Дело оставалось за антуражем. В Вене Геннадий Иванович не был никогда. Что ж, в его кабинете – отличная библиотека. Она наверняка не подведет. И она действительно не подвела.

Глава девятая

16 июня

14.20

Никто из литераторов до последнего не решился сказать Кристине, какая роль ей уготована. С одной стороны, обоих обуял азарт соперничества. С другой, куда сложнее отказать, когда тебе предлагают оценить уже выполненный ради этого труд, а не тогда, когда трудиться еще не начинали. Разговор состоялся лишь час назад, во время обеда.

Кристина согласилась. Причем довольно легко. Почему – догадаться было несложно. Тюремщик – человек свободный, однако тоже находится в тюрьме, а в тюрьме не так-то много развлечений. К тому же какой женщине не захочется посмотреть, как двое мужчин бьются на дуэли?

– Кто первый? – спросил Лучинский, когда они собрались в гостиной.

Его левая рука уже освободилась от повязки. Последствия вывиха, как и предсказывал врач, прошли быстро. Все время, минувшее с момента беседы на скамейке у клумбы, критик находился в прекрасном настроении. Карпов поражался его уверенности в конечном успехе. Сам он забывался лишь в часы работы, которая, правда, и в этот раз захватила с головой. Теперь уже его рассказ оказался чуть ли не вдвое больше по объему, и Лучинскому пришлось несколько дней ждать, пока конкурент закончит работу. Возможно, поэтому Геннадий Иванович галантно взял на себя первый удар.

– В прошлый раз начинали вы. Теперь, видимо, моя очередь.

– Пожалуйста.

Карпов сидел в кресле у столика. Кристина устроилась на диване рядом с Лучинским. Геннадия Ивановича это слегка расстроило.

«Не странно ли так волноваться перед вердиктом одного случайного человека, когда другие люди держат в руках твою жизнь?» – только лишь подумал он.

Потом прокашлялся и начал:

– «Ритуал». «Кафетерий на территории университетского городка практически пустовал…»

Шифровать в тексте свою фамилию по примеру Лучинского Карпов не стал. Даже если рецензент и разгадает столь сложный ребус, кому что скажет фамилия Карпов?

15.25

Как только Геннадий Иванович произнес последнюю фразу, раздались аплодисменты Лучинского.

– Браво! Я был уверен: у вас получится. – Он повернулся к Кристине: – Вам понравилось?

– Вряд ли мне стоит высказывать свое мнение до того, как я выслушаю обоих.

– Почему же? Разве ваш положительный отзыв на что-то повлияет? Вам могут понравиться оба рассказа. Вопрос ведь в том, чей больше. Зато Геннадий Иванович сможет спокойно слушать меня, а не сидеть как на иголках.

– Если я скажу, что рассказ мне не понравился – не сможет.

Сердце Карпова ухнуло вниз.

– Вам не понравилось?

– Видите, Павел Борисович? – Кристина бросила на критика укоризненный взгляд. – Я еще ничего не сказала, а ваш коллега уже расстроился.

– Я вовсе не расстроился… – начал Карпов, будучи полностью уверен в обратном.

«Ей не понравилось. Это точно. И я знаю – почему».

Дело было в Лучинском. Тот закончил свой рассказ за неделю и потом то ли помогал (как уверял он сам), то ли мешал (как считал Геннадий Иванович) Карпову. Прочитав черновик «Ритуала», Павел Борисович решительно заявил, что мистический антураж требует усиления, и раздобыл где-то цитаты из древних книг вместе с обстоятельным описанием церемонии вызывания мертвых. Геннадий Иванович сопротивлялся до последнего, но в итоге позволил убедить себя включить все это в рассказ. Как и в случае с «Пирамидой», он быстро начал сомневаться в том, что поступил правильно. И теперь подтверждение этим сомнениям получено.

– …но никто не просил вас влезать со своими репликами, – закончил Карпов.

– Вот спасибо! – отреагировал Лучинский. – Не зря говорят: ни одно доброе дело не остается безнаказанным. В прошлый раз я разделал вас под орех – вы обиделись. Сегодня выразил поддержку – опять не слава богу. Ладно. Продолжим…

Павел Борисович взял в руки собственную рукопись.

15.55

– «…Ведь Збигнев от рождения был глух», – закончил чтение Лучинский.

– Все? – спросил Карпов.

– Все.

– Ничего себе концовочка. Прямо мороз по коже.

– На то и рассчитано. Ну что ж, – критик повернулся к Кристине, – теперь настало время узнать…

Но узнать им ничего не удалось, потому что в этот момент раздался совсем другой голос:

– Согласен с Геннадием Ивановичем, финал весьма зловещий.

У входа, в очередной раз подтвердив свою способность неслышно появляться и исчезать, стоял Сергеев.

– Олег Михайлович? – Лучинского явно не порадовало это появление. – Мы вас сегодня не ждали, – дерзко заявил он. – У нас тут своего рода закрытый показ.

– Я в курсе, – кивнул Сергеев. – Потому и пришел. У меня тоже есть интересный рассказ в детективном жанре. Не возражаете, если поделюсь? Посоревнуемся втроем.

Олег Михайлович подсел к столику, заняв свободное кресло.

«Она ему доложила. Видимо, сразу после того, как мы с ней поговорили», – догадался Карпов. Это неприятно покоробило его. Хотя, казалось бы, почему?

– Неужели вы тоже пишете? – спросил Сергеева критик.

– А вы отрицаете такую возможность? Не удивлен. Впрочем, сейчас речь пойдет о других сочинениях.

Сергеев открыл кейс и достал оттуда маленький конверт, в который вкладывают чайный пакетик некоторые производители.

Внешний вид Лучинского при виде этого обыденного предмета начал меняться, как у снеговика, попавшего под калорифер.

– Знакомая вещь, да? – спросил Сергеев. – Кстати, как ваша рука? Я смотрю, она быстро излечилась.

Карпов ничего не понимал. Кристина, судя по всему, тоже.

– Простите… – она встала с дивана. – Наверное, мое присутствие…

Сергеев недвусмысленным жестом вернул ее обратно.

– Как раз ваше присутствие очень кстати. Прочтите. Лучше вслух.

Он достал из чайного пакета клочок бумаги, плотно исписанный убористым почерком, и протянул помощнице. Карпов нервно сглотнул. Если бы он не был уверен: оставшаяся в резерве «посылка» с запиской о террористах надежно спрятана в его вещах, то мог бы подумать, что она каким-то образом досталась Сергееву.

– «Прошу вас позвонить по номеру… – Кристина прочла телефонный номер, – Евгению Когану и передать следующее: “Послал в журнал «Сентябрь» рассказ под псевдонимом Кевин Стинг. Обеспечь публикацию любой ценой. Все объясню позже. Лучинский”». Далее – приписка: «Приложенное вознаграждение – аванс».

Карпов и Кристина перевели взгляды на критика.

– Сие послание было опущено Павлом Борисовичем в карман халата врача, который приехал лечить его руку, – пояснил Сергеев. – Вместе с пятитысячной купюрой.

Лучинский уже оправился от первого шока и смотрел на Олега Михайловича с нескрываемой злобой.

– Похоже, врачам теперь неплохо платят, раз пять тысяч в качестве аванса его не заинтересовали.

– Данный конкретный врач, насколько мне известно, не жалуется. Как я догадываюсь, падение с лестницы – мистификация?

– Как я теперь догадываюсь, у вас и в доме есть камеры. Так что не делайте вид, будто вы этого не знали.

– Камер в доме нет. Но неужели вы думали, что по вызову приедет обычный врач «с улицы»?

Мозг Карпова быстро обработал поступившую информацию.

«Никакой травмы не было. Он все придумал заранее, чтобы передать записку! Теперь понятно, почему “ушиб” так быстро прошел. Когда же он успел?»

Геннадий Иванович вспомнил про включившийся телевизор.

«Тогда все дружно повернулись на звук. В этот момент Лучинский и опустил записку в карман врача. Не случайно он потом намекнул, что умеет быть благодарным. Я еще подумал: хвастается. Лихо придумано».

Карпова не покоробило, что критик не посвятил его в свои планы – он сам недавно поступил так же. Щеки Геннадия Ивановича порозовели по другой причине. Он внезапно осознал: в записке Лучинского речь шла об одном человеке. О нем самом. Хотя ничего не стоило добавить еще пару строк. Похоже, судьба товарища по несчастью Павла Борисовича не слишком заботила…

Карпов бросил на Лучинского красноречивый взгляд, но тот его не заметил.

– Обидно, Павел Борисович, – сказал Сергеев. – Ваша уверенность в своих силах, признаться, вызывала уважение. Кто мог подумать, что она держалась всего лишь на надежде удачно передернуть карты?

– Хватит! – Лучинский вскочил. Страх, загнанный внутрь, вырвался наружу внезапным порывом. – Хватит надо мной издеваться! Я нарушил ваш шизофренический договор? Так делайте со мной, что хотели!

Сергеев ничем не отреагировал на гневную тираду. Разве только чуть кивнул головой.

– По духу, конечно, нарушили. Но по факту – нет. Иначе я появился бы здесь не сегодня, а гораздо раньше.

Лучинский, чья энергия, не встретив отпора, ушла в пространство без следа, растерянно замолчал. Карпов тоже не понял, что хотел сказать этими словами Олег Михайлович.

– Договор запрещает вам покидать территорию усадьбы и устанавливать связь с внешним миром, – напомнил тот. – Территорию вы не покидали, связаться с кем-либо, кроме моего человека, вам тоже не удалось. А санкции против неудачных попыток сделать это мы не оговаривали. Поэтому с формальной точки зрения наказывать вас не за что. Мое личное отношение к вам после этой… чайной церемонии, конечно, изменилось, но что с того? Я могу забрать рукописи?

Переход на последний вопрос оказался столь внезапным, что ни Карпов, ни Лучинский не ответили. Сергеев понял это по-своему.

– Если хотите еще поработать над ними, передадите позже.

Не протягивая никому руки, на что, впрочем, никто и не рассчитывал, Сергеев вышел из гостиной.

Наступившую паузу все переварили по-своему. Обиженный Карпов тщетно ожидал от Лучинского оправданий – критик демонстративно смотрел в сторону. Кристина встала с дивана.

– Думаю, вряд ли у кого-то осталось желание продолжать.

Никто не возразил, и Кристина ушла.

Лучинский, словно дожидавшийся этого, резко вскочил и бросился по проторенной дорожке к бару. Достав початую бутылку коньяка, он попытался плеснуть спиртное в стакан, но горлышко выбило мелкую дробь о его край. Недолго думая, Павел Борисович запрокинул бутылку над головой.

– Приятного аппетита, – не выдержал Карпов.

– Да идите вы. – Лучинский вытер губы тыльной стороной кисти. Этот жест не вязался с его натурой, но Геннадий Иванович догадывался – истинную натуру критика ему еще предстоит узнать.

Павел Борисович, забрав бутылку, направился к лестнице.

– Только один вопрос, – остановил его Карпов. – Когда вы писали записку, вам было на меня просто наплевать, или сочли, что одну жертву Сергееву лучше оставить?

– А вам какой вариант больше нравится?

Не дожидаясь ответа, Лучинский пошел наверх. Похоже, ответ Карпова был ему неинтересен.

Геннадий Иванович посмотрел на рукопись, лежавшую на столике.

«Чего ждать? Пусть забирает».

Собрав листы в стопку, он отправился искать Сергеева.

16.10

В этой части дома Карпов до сих пор не был ни разу. Дверь столовой, откуда в день их совместного ужина появилась Кристина, вела в еще один обширный зал, по размерам не уступавший гостиной. По стенам здесь висели картины. Судя по всему, из дорогих. Впрочем, откуда взяться в этом доме дешевым работам? Геннадий Иванович невольно засмотрелся на одну из них, изображавшую рассвет на морском побережье южного городка, как вдруг услышал из-за одной двери громкий голос Кристины.

– Ты мог хотя бы сказать мне обо всем заранее.

– Крис, я просто не хотел грузить эту разборку на тебя, – ответил Сергеев. – Вот и все.

«Ты? Крис? Интересная помощница…»

Новые обстоятельства застали Карпова врасплох. Тем временем, разговор продолжался.

– Ой ли? А по-моему, ты хотел еще раз проверить, отдаю ли я себе отчет в том, насколько эти люди достойны своей участи.

– Кристина, милая…

«Еще и милая?!» – Геннадий Иванович подошел поближе.

– Хватит, Олег! Мне вполне достаточно того, что ты рассказал об отце. Раз уж я согласилась тебе помочь, то не передумаю. Хватит во мне сомневаться.

– Я и не сомневаюсь. Мне просто действительно захотелось еще раз показать тебе, какие это люди.

«Люди?» – Карпов с запозданием сообразил, что его поставили на одну доску с Лучинским.

– Прости меня, – добавил Сергеев. – Ты же знаешь, как я тебя люблю.

В разговоре за дверью наступила пауза. Воображение быстро объяснило ее причину.

«Наверняка, целуются».

Геннадий Иванович разумно предположил, что ни Сергеев, ни Кристина не будут рады, если узнают, что он стал свидетелем их разговора, и на цыпочках вернулся в столовую. Про рукопись он даже не вспомнил.

19.30

Лучинский не вышел из своей комнаты к ужину. Видно, упился до беспамятства. Карпов тоже пришел в столовую с опозданием. Новость о… неформальных отношениях Кристины с Сергеевым его огорошила и немного раздосадовала. Хотя, казалось бы, какое ему до этого дело? Кто она? Сторож-надзиратель. Но думать о том, что Кристина и Сергеев близки, Геннадию Ивановичу было неприятно. Во всяком случае, видеться сейчас с Кристиной ему не хотелось. Но та, слава богу, и не появлялась. Во второй половине дня перед глазами чаще мелькали ее безмолвные ассистенты. «Дроны» явно были высланы хозяйкой на внеочередное дежурство. Кто бы мог подумать, что при всем этом Карпов и Кристина окажутся в столовой практически одновременно?

За стол они сели молча. Здороваться было глупо – виделись, а говорить никому не хотелось.

Геннадий Иванович все же выдавил из себя:

– Добрый вечер.

Кристина ответила тем же.

Ужин прошел в тишине, но, когда Карпов собрался уходить, Кристина сказала:

– У вас нет причин чувствовать себя виноватым.

– Кто вам сказал, что я чувствую себя виноватым?

– Ваш внешний вид. Он довольно красноречив.

«На этот раз проницательность тебе изменила», – подумал Геннадий Иванович. Виноватым он себя не чувствовал точно, хотя говорить об этом не стал.

– Кстати, если вам интересно, ваш рассказ мне понравился больше.

– Серьезно? – Это признание застало Карпова врасплох. – Спасибо.

«Жаль, Лучинский не слышал», – подумал он и, не без некоторой надежды, стал ждать продолжения.

Но его не последовало. Геннадий Иванович допил кофе и встал из-за стола.

– Всего доброго.

– Всего доброго.

Идя к выходу, Карпов был уверен, что Кристина его остановит. Собственно говоря, где-то внутри он на это даже рассчитывал. Но расчет не оправдался.