Текст книги "Волчье правило"

«Ночное»

Старший лейтенант Петренко высунулся из окопа и осмотрел местность в ночной бинокль. Артиллерия продолжала методически долбить по горам. На СТО были заметны вспышки сварочных аппаратов и другие демаскирующие признаки. Кишлак молча догорал.

«Не напрасно ли мы выперлись сюда ночью?» – спросил он сам себя. Ответа снова не получил. Убедившись, что подчиненные при деле, Хантер разрешил себе немного расслабиться, как учили тренеры перед ответственными спортивными соревнованиями. Как только он удобно разместился, воспоминания посетили молодую голову.

* * *

…Провожать Александра на маленький железнодорожный вокзал городка К. пришла куча народу – человек тридцать. Он был готов к этому – заблаговременно выкупил целое купе. На узеньком столике выстроилась батарея разнокалиберных бутылок с шампанским, водкой, самогоном и домашней наливкой, горкой громоздились нехитрые закуски, приготовленные тещей и женой.

Закончив военно-политическое училище в далеком Свердловске, он, по зову романтического юношеского характера, написал рапорт с просьбой направить его служить в ВДВ, ибо в 80-х годах об этом мечтал почти каждый юноша на территории одной шестой части суши. В Киевском Краснознаменном военном округе части ВДВ не дислоцировались, поэтому и попал Сашка в десантно-штурмовое соединение: далекий московский родственник, генерал, помог потомственному разгильдяю приземлиться «под каштаны».

Таким образом он и попал в элитную бригаду, дислоцированную в городке К. Отслужив два с половиной года, Александр считал себя опытным десантником – совершил около сорока прыжков с парашютом, принимал участие во многих учениях, хорошо стрелял из всех видов бригадного вооружения, водил технику любого назначения, защитил звание кандидата в мастера спорта по рукопашному бою.

Кроме того, по направлению политуправления округа Александр шесть месяцев провел в Белокаменной на курсах Спецпропаганды, работавших под крышей Главного Политуправления Советской армии и ВМФ, получив дополнительную специализацию: «специалист по борьбе с провокациями, слухами и распространением дезинформации».

Помимо всего вышеупомянутого, Сашка мог с вечера легко выпить пару бутылок водки, бурно провести ночь в компании, а в шесть утра по команде «Подъем!» уже бежать с бойцами марш-бросок с полной выкладкой.

Именно за такие «подвиги», с одной стороны, он был взят на контроль партийно-политическим руководством бригады, а с другой – и без того непростые отношения с супругой окончательно испортились. Поэтому, когда он начал строчить рапорт за рапортом о переводе в Афган, в политотделе вздохнули с облегчением.

Несмотря на определенные недостатки, у командира бригады он все же был на хорошем счету: фанат учений, тренировок и парашютных прыжков, постоянно с ротой – то в нарядах, то на полигонах. Именно такие офицеры способны выдерживать обозначенные Присягой тяготы и лишения воинской службы. Тем не менее руководящее слово партии дало о себе знать…

Даже далекий украинско-московский родственник с широкими лампасами на штанах ничего не смог сделать, когда Александра наконец решили отправить «за речку», выполняя решение вышестоящих партийно-политических органов – ну и основываясь на многочисленных рапортах самого Сашки.

Родители Александра жили на Урале и даже в кошмарном сне не могли себе представить, куда отправляют самого младшего сына. С родителями супруги у него (и у его родителей) были очень сложные и напряженные отношения. Стоя на перроне, они тревожно вглядывались в очередь «военнослужащих и членов их семей», входивших-выходивших из купе, где, собственно, и имел место прощальный банкет. Полуторагодовалая дочурка Аня находилась рядом с бабушкой и дедушкой; тепло одетая, она беззаботно бегала по перрону, что-то щебетала и громко смеялась, и именно ей было веселее всех в эти нелегкие минуты.

Наконец объявили об отправлении поезда, и Александр вздохнул с облегчением – уж больно тяжелым оказалось прощание. Какая-то незаметная тень промелькнула на лицах друзей, родственников и знакомых, в памяти навсегда осталось удивленное лицо дочурки и немой вопрос в ее глазках – дескать, куда ты, папусь?..

Поезд набирал скорость, и вот уже остались далеко позади в морозной мгле вокзал, дома и улицы родного городка…

В Киеве в политуправлении округа (или политуправе, на офицерском сленге) убывающих в Афган с нетерпением ждали те генералы и старшие офицеры, которые имели собственных детей – офицеров, которые, в свою очередь, могли попасть на войну, хотя бы теоретически. Поэтому каждый афганский заменщик, появлявшийся в политуправе, вызывал у них приятные и, можно даже сказать, отцовские чувства.

Пожилой и недалекий ЧВС (то есть член Военного Совета), начальник политуправления округа генерал Рудин относился ко всем одинаково: «драл как собак» (его самое мягкое высказывание), поскольку был уверен на всю тысячу процентов – его дети и внуки, даже по сумасшедшему стечению обстоятельств, не могут попасть «за речку».

К нему на прием и попали свежеиспеченные «афганцы» – группа молодых офицеров-политработников. Александр как раз встретил своего старого дружбана по училищу – коренастого старшего лейтенанта Романа Кривобоцкого из Кировоградской бригады спецназа. Они сразу стали держаться вместе, сторонясь «соляры», то есть всяческой пехоты, танкистов, артиллерии, и уж тем более – тыловиков.

– А, долбаные парашютисты! – кинулся на них, как гончак на дичь, ЧВС. – Ну-ка, подойдите поближе!

Все знали о «любви» к десантникам, спецназовцам, авиаторам, ибо вследствие перманентной организационно-штатной чехарды в «непобедимой и легендарной» соединения и части десантно-штурмового и специального предназначения вертолетные полки периодически подчиняли непосредственно Москве, потом – округам, потом снова Центру.

Тем не менее политуправы округов крепко держали вожжи партийно-политического руководства на своей территории. Сейчас грозный, все более тяготеющий к маразму генерал Рудин откровенно выплескивал наружу свою ненависть к людям, постоянно действующее паскудное настроение и плохо скрытую зависть к парням в офицерских мундирах со знаками различия ВДВ. Главным для ЧВС сейчас было желание «выдрать» очередную жертву, стоило лишь найти повод. Однако на этот раз старый Акела промахнулся…

– Докладывай, старлей! – это он к Сашке. – В чем заключается сущность перестройки?

Сашка, явно не ожидавший ничего подобного, сначала смутился: ему было не до перестройки. С вечера много выпили, прощаясь на перроне, да и вообще он никогда не был силен в «болтологии», то есть партийно-политической работе. В бригаде давно подметили эту его неспособность к громким речам, за что ему и прилепили кличку «Нетипичный замполит».

Утопая в кожаном кресле, ЧВС застыл в ожидании любимейшей картины, наподобие «избиение младенца». После пятисекундного замешательства Александр напрягся, как перед первым десантированием, внутренне сгруппировался и выдал.

– Смысл перестройки, товарищ генерал-полковник, – понесло Нетипичного по кочкам, – я понял так. В Афганистан нужно отправлять только по рапорту, то есть по собственному желанию, или же – сынков вышестоящего партийного и военного начальства. Как учит нас великий Генеральный секретарь, наконец-то созрела необходимость борьбы с протекционизмом, кумовством и…

Он не успел закончить свою корявую фразу, как прозвучал дикий рык льва, постепенно переходящий в змеиное шипение.

– Ты что, б…, старлей, твою мать, думаешь, что раз в Афган едешь, то тебе все по х…?! Да я тебя, да ты у меня… – У обозленного и брызжущего слюной ЧВС не хватало слов, он почти задыхался, покраснев как рак, глаза налились кровью.

Александр быстро просчитал ситуацию, справедливо придя к выводу, что из этого роя не выйдет ни… Он прекрасно понимал, что, назвав Рудина просто генерал-полковником без подчеркивания его «членства», он уже страшно его оскорбил, поскольку тот сам любил говаривать: «генералов до х…, а ЧВС в округе – один!»

Вдобавок чего стоила тирада о Генсеке, о необходимости борьбы с кумовством… На тот период, очевидно, здоровье пожилого генерала было не ахти.

– Старлей, ты, и ты – тоже! – это он к Сашке и Роману одновременно. – Идите на…! Я, б…, похлопочу за обоих, чтоб не возвратились из Афгана! Вы у меня туда попадете, где о куске белого хлеба раз в полгода в газетах читают… – задыхаясь от праведного партийно-политического гнева, хрипел выживший из ума старикан.

Не дослушав о том, куда их пошлют следующим матюгом, Саша с товарищем стремглав выпрыгнули из высокого кабинета, выдохнули, переглянулись и радостно заржали, чем чрезвычайно удивили офицеров, томившихся в приемной – никто не помнил случая, чтобы после нахлобучки у ЧВС кто-то вообще кисло улыбался, не говоря уже о том, чтоб хохотал.

А Александр с Романом действительно радовались, потому что избежали участия в долгоиграющей и абсолютно бессмысленной процедуре, условно называвшейся «собеседованием». Оно сводилась к тому, что перед отправкой на войну офицеров-политработников, как это говорят, до слез пытали на предмет знания материалов партийных съездов, пленумов и конференций; руководящих писем, памяток и указаний; инструкций, наставлений и рекомендаций и тому подобное, и так далее, и прочая-прочая-прочая…

С какой целью это делалось, Александр не знал. Про себя, шутки ради, он решил, что бредятина эта необходима лишь для сохранения жизни и здоровья офицера-политработника. Дескать, пока он будет читать и переписывать руководящие документы, да еще и старательно конспектировать работы классиков марксизма-ленинизма, руководителей партии и правительства, готовясь к политзанятиям, не будет времени воевать, стрелять, бегать-ползать, то есть – принимать непосредственное участие в боевых действиях…

Самолет в Ташкент вылетал утром. Группа молодых офицеров-политработников была в сборе, на войну отбывали организованно и четко, согласно руководящим указаниям партии.

Взаимоотношения в группе заменщиков наладились не сразу. Большинство правильно отреагировало на десантную затею в кабинете ЧВС – они ободряли Александра, с пониманием относились к «долбанным парашютистам» (как их теперь называли). Другая, меньшая, часть офицеров поначалу пыталась даже устроить парашютистам настоящую обструкцию: дескать, нельзя такое вытворять – нарушать партийную дисциплину, нагло противоречить Самому, великому и ужасному…

Впрочем, прошло совсем немного времени, и весь этот бред – изнурительное «собеседование», многочасовая нервотрепка, матюги Самого – потихоньку отошел на задний план, и вдруг всем стало ясно и понятно: сейчас происходят «судьбоносные» (любимое выражение Генсека) события в их жизни.

Подобные моменты в судьбе людей военных носят название переломных, поэтому каждый всегда остро их ощущает. В душе постепенно увеличивается клубок противоречивых чувств – накапливается тревога, ожидание будущей опасности давит с физической болью, к этому прибавляется тоска по родным и близким, остающимся на много месяцев, не дают покоя грешные мыслишки об оставленных молодых женах, невестах, любимых – дождутся ли?..

Негромкие конфликты в группе офицеров, улетающих в Ташкент, потихоньку сошли на нет, молодым людям просто было не до этого: каждый копался в себе, погрузившись в собственные чувства…

В Ташкенте, в политуправе Туркестанского военного округа все было намного проще, здесь уже чувствовалось малое расстояние до фронта. Хотя от Ташкента до реки Амударья оставалось много сотен километров, «предчувствие гражданской войны» не покидало каждого.

Здесь никто не проводил бессмысленных собеседований, не парил мозг наставлениями и руководящими указаниями, просто еще раз уточняли – кто, в какую часть, на которую должность, кого должен заменить в многострадальной Сороковой армии. Это было уникальное в истории Советской армии войсковое соединение, уже несколько непростых лет находящееся в состоянии войны, хотя государство отнюдь ни с кем официально не воевало.

В печати этот военный организм презентовали весьма оригинально: «Ограниченный контингент советских войск в Афганистане». Кто являлся автором сего перла, с какой целью придумали такое дебильное название, в политуправе ТуркВО не знали.

Из официальных ташкентских мероприятий запомнилось лишь одно, впрочем, никого не обременившее – всех загнали в учебный класс, где дали прочитать некоторые боевые документы, точнее, выдержки из оных. Тут были: боевые приказы на проведение боевых операций, приказы на марш, боевые и партийно-политические донесения по их итогам, отчеты разнокалиберных командиров и начальников и даже фрагменты уголовных дел советских военнослужащих, совершивших преступления там – «за речкой».

Многие из киевлян, не обратив внимания на документы, сразу же умостились спать за столами, подложив секретные документы под голову, дабы мягче было. Александр внутренне понял, что почитать будет совсем не вредно, и, раскрыв папку, начал читать. Оказалось, что большинство этих бумаг были написаны, что называется, – кровью.

Перед глазами старшего лейтенанта открылись абсолютно противоречивые картины: с одной стороны – героизма, храбрости и мужества, а с другой – трусости, разгильдяйства и даже предательства с переходом с оружием в руках на сторону врага. Александр так увлекся чтением, что разбудил мирно спящего Романа.

– Саня, ты что, с катушек съехал? – расплющил он глаза. – Ты чего спать мешаешь?

– Давай просыпайся! – ответил Александр. – Здесь столько интересного, а главное – почти без вранья, ей-богу, кровью написано!

Роман недовольно протер глаза и, сев рядом, тоже начал читать, постепенно вникая в суть.

– Ни хрена себе! Вот дают! – спецназовец бурчал под нос. – За это кончать перед строем надо!

Никого кончить товарищ не успел, двери тихонько открылись, и едва слышно зашел «краснопёрый» полковник с лицом, на котором четко прослеживались черты сына Азии. Сначала никто не обратил на него внимания – зашел он тихо и не орал до умопомрачения, как принято во всех без исключения политуправах, что само по себе сбило киевлян с толку.

Алабай (полковник на тюркских наречиях) немного постоял, понаблюдал – кто, чем занимается, потом идентифицировал среди спящих голов двух бдительных десантников.

– Старший лейтенант Петренко и старший лейтенант Кривобоцкий – ко мне! – негромко скомандовал он «долбанным парашютистам».

– Товарищи офицеры! – запоздало гаркнул старший группы – майор Криворожец (его прозвали так не за физические недостатки, а за то, что он прибыл из танковой дивизии, дислоцированной в Кривом Роге), и киевляне окончательно проснулись.

– Спите спокойно, дорогие друзья! – колко «успокоил» их алабай. – Там, «за речкой», вам спать не дадут, хотя не помешало бы вам ума-разума набраться, прочитать – что же под вашими головами находится?

Многие из киевлян покраснели, некоторые нетерпеливо начали листать странички документов, всем своим видом демонстрируя «имитацию кипучей деятельности». Полковник, не обращая на них внимания, махнул Александру с Романом и вышел, так же тихо, как и зашел минуту назад.

– Кранты вам, парашютисты, – ехидно процедил Криворожец. – Точно зашлют туда, куда ЧВС обещал!

– Умойся, «соляра», – без злобы кинул Александр, выходя.

– Идите за мной, – приказал полковник-азиат и повел сбитых с толку парней катакомбами политуправы.

Они долго блуждали переходами, потом спускались по ступенькам в подвалы, поднимались вверх, пока неразговорчивый полковник не завел их в просторный кабинет в полуподвальном помещении.

– Полковник Худайбердыев Давлетмыйрат Мыляйвиуч, из Спецпропаганды, – представился он офицерам и поздоровался с каждым за руку. – Садитесь, где видите, – пригласил к дивану в дальнем углу кабинета…

– О ваших подвигах у ЧВС в Киеве я уже слышал, знаю это мурло уже давно, он всегда таким был, – бросил он первую фразу, от которой у молодых офицеров перехватило дыхание.

– Изучил ваш послужной список, – продолжал Худайбердыев. – Кто и сколько прыжков совершил, как училище закончил, кто из вас женат, а кто холост – тоже знаю. Спросите, для чего я вас сюда привел? Скажу откровенно – мне нужны такие хлопцы, как вы: молодые, энергичные, смелые, немного авантюрные, в правильном понимании этого слова. Ты, например, Александр, – обратился он к Петренко, – закончил в Москве курсы Спецпропаганды, имеешь представление о том, что она вообще собой представляет. Ты, Роман, – алабай повернул породистую голову к спецназовцу, – сам по себе парень сообразительный, знаете вы друг друга давненько, в паре с Александром сможете многое сделать полезного в нашей структуре. Мирной и сытой жизни я вам не обещаю, мотаться придется почти по всей стране, задачи будут разноплановыми и сложными.

Открою служебную тайну – ты, Александр, планировался именно к нам в управление, для работы с местным населением в южных провинциях Афганистана, – полковник продолжал удивлять. – Но твоя выходка в кабинете Киевского ЧВС все испортила, и сейчас я действую на свой страх и риск, поскольку в нашу «парафию» большие начальники стараются не лезть, настолько деликатное это дело – работа с афганским населением. Конечно, в засадах вам не сидеть, караваны духовские не брать, да и в рукопаху ходить не придется, тем не менее по ордену Красной Звезды и по медали «За боевые заслуги» я вам обещаю. Как, ребята, согласны?

Александр и Роман задумались: такая возможность случалась в жизни офицера нечасто, да и награждали в те времена в Афгане не густо и далеко не всех. С политработниками ротного и батальонного уровня было еще сложнее, и, хотя они и являлись рабочими лошадками армейской политработы, их как-то не замечали, стараясь вообще не награждать.

Награды щедро получала лишь верхняя надстройка политработников, начиная с уровня полк – бригада и выше. А здесь – орден Красной Звезды, да еще и медаль «За боевые заслуги»! Сразу же к горлу подступил горький ком, взыграло оскорбленное «я»: Киевский ЧВС сделал свое черное дело, сдержал все же слово, старпер!

– Премного благодарен, товарищ полковник, за доверие. – Александр встал с дивана и проговорил, немного закашлявшись от волнения: – Однако я поеду туда, куда должен ехать – замполитом парашютно-десантной роты, и пусть будет, как будет! От судьбы не убежишь и не спрячешься! – твердо закончил он свою речь.

– Благодарю за откровенность, честно говоря, не ожидал другого ответа! – Худайбердыев молча встал, подошел к Александру, крепко пожав ему руку. – Хотя имею право воспользоваться своей властью, но не буду. Ну что ж, ребята, езжайте на свои места, на запланированные должности, заменщики там уже заждались.

Тебе, Петренко, – задержал он руку Сани в своей, – не хочу, но должен сообщить плохую новость – твой заменщик тебя не дождался… Так, ты все правильно понял, – промолвил он с какими-то отцовскими нотками в голосе. – Старший лейтенант Новиков Владимир Александрович позавчера подорвался на фугасе, глупо так – возвращаясь из дукана, после двух лет войны хотел перед заменой покупки сделать родным и близким… Вечером того же дня Новиков умер в Кабульском центральном госпитале, куда его доставили вертолетом. Такие невеселые дела…

Предупреждаю вас обоих: я с вами не прощаюсь, ваши услуги мне еще понадобятся. Вас найдут и известят, когда возникнет потребность. Желаю военного счастья, чтобы возвратились домой живыми и здоровыми, хотя нормальным оттуда никто еще не возвращался. – Алабай пожал обеим офицерам руки, отвел к дежурному в конце коридора, приказав, чтобы тот провел десантников.

В классе, где все еще находилась киевская группа, парашютистов начали расспрашивать – куда водил их нерусский полковник, о чем говорили, что предлагали. Услышав, что ребята отказались от службы в Спецпропаганде, абсолютное большинство группы пришло к выводу, что парашютисты с дуба рухнули, а в том, что Санин заменщик погиб за неделю до замены, киевляне с суеверным ужасом увидели плохое предзнаменование…

Авиабаза «Тузель» под Ташкентом. Таможня и пограничники встречали заменщиков без интереса, на их тупых и сонных лицах было написано: что с того – очередная партия пушечного мяса, которая только летит «за речку», вот, когда будут возвращаться – пошмонаем на славу!

На взлетной полосе стоял хорошо знакомый парашютистам по учениям с десантированием «Горбатый» – так в ВДВ называют военно-транспортный самолет Ил-76. Правда, на борту его была маскирующая надпись «Аэрофлот», но опытный глаз видел спаренную авиационную пушку в хвостовой части самолета, и всем становилось ясно, что это за «Аэрофлот» такой специфический (пушки, наверное, для того, дабы птиц отгонять во время взлета-посадки?). Загрузились быстро, заменщиков и отпускников оказалось человек двести. Среди них было несколько женщин.

– Интересно, что их тянет на войну? – спросил Сашка у Романа.

– Что, старлей, не понимаешь? – вместо него ответил сосед по правую руку – разбойничьего вида старший лейтенант-танкист.

Судя по загорелому лицу, он возвращался в Афган из командировки (тугой шлейф-амбре красноречиво свидетельствовал о бурном ужине).

– Во-первых, заработать влагалищем кучу чеков на квартиру и машину. Во-вторых, найти дурака какого-то на роль мужа, а в-третьих – натрахаться на всю оставшуюся жизнь, – закончил объяснение танкист.

– Так что, ни одной нормальной женщины во всем Афгане нет?! – не на шутку перепугался Александр.

– Да есть, конечно, но, чтобы ее, нормальную, найти, нужно такой фильтр включить, что тебе и не снилось, друг, – продолжал бравый танкист. – А вообще, ребята, знаете анекдот о Бабе Яге? Нет? Так слушайте!

– Сидит такой себе печальный министр обороны СССР, – начал травить опытный балагур. – То ли он с похмелья, то ли мутит его, съел что-то не то… Нажимает на кнопку, вбегает адъютант, полковник, а министр ему грозно говорит: «Найдите и приведите ко мне срочно: Змея Горыныча, Кощея Бессмертного и Бабу Ягу!»

Побежал полковник выполнять задание партии и правительства. Вечером, в тот же день спецназовцы из «Альфы» штурмом взяли избушку на куриных ножках, где гуляла на каком-то своем шабаше лесная нечистая сила – всякие там русалки, водяные, мавки, колдуны, в том числе и те, кто был нужен: Змей, Кощей и Яга. Шелупонь всяческую – леших, водяных и мавок – на всякий случай кончили на месте. А основных фигурантов, так их спецназовцы, добры-молодцы, заломали, заковали, загрузили быстро и «МиГом» приперли в Москву, к министру. Заводят в кандалах, выстроили в приемной, командуют: «Смирна!!!»

Заходит министр, пристально вгляделся в их бесстыжие очи (даже каждой голове Горыныча в глаза посмотрел).

«Так, нечего вам чего здесь, в Советском Союзе, делать, население пугать, – сурово говорит он. – Мухой собрались и вперед – в Афганистан, может, хоть там какая-то польза от вас будет!»

Приказал особистам следить за нечистой силой, чтобы, не дай Бог, в плен не попали и не выдали проклятым буржуинам страшную военную тайну. Проходит месяц. Привозят к министру Кощея Бессмертного. Выглядит он плачевно: весь в бинтах-гипсах, одни глаза выглядывают в щелочку.

«Кощей, твою мать! – восклицает министр. – Ты же, б…, Бессмертный, твоя смерть в яйце, а яйцо у меня в сейфе на спецхране, что ж такое случилось?»

«Да, Бессмертный я, б…, но, когда меня вместо большого минного трала к танку прицепили и на минное поле вытолкали, не выдержал я, сломался!» – заплакал Кощей.

Приказал министр наградить Кощея орденом Красной Звезды и отправить на лечение в госпиталь имени Бурденко. Вновь пролетел месяц, привозят санитарным бортом из Афгана Змея Горыныча, а вид у него прескверный: из трех голов осталась одна, и та контужена, крылья ампутированы, фюзеляж весь в заплатах и шрамах.

«Что с тобой, Змеюшка? – прослезился министр. – Ты же, будто бы, тоже бессмертным числился?»

«Да какое там бессмертие нахер?! – залилась слезами одинокая и контуженная голова Змея. – Летали мы вместо вертушек низкими высотами, по рельефу местности, боеприпасы на «точки» завозили, раненых забирали, а «духи» – сволота, “Стингерами” крылья попробивали, головы пообрывали, не могу я так больше!» – замахал в истерике Горыныч культями ампутированных крыльев.

Снова подписал министр приказ – наградили последнюю голову Змея Горыныча орденом Красного Знамени, а две покойные головы – орденами Красной Звезды, посмертно. Направили бедного Змея на лечение в институт Склифосовского, поскольку там – сильнейшая травматология.

Отныне оставалось министру дождаться Бабу Ягу, надеясь, что и она реабилитируется перед многими поколениями детишек малых и совершит, старуха, вполне возможно, на старости лет подвиг какой-никакой, подобно своим друзьям-соратникам. В аппарате министра даже подготовили заранее представление на старушку, на орден «Дружбы народов».

Но – летит месяц за месяцем, а Бабы Яги все нет. Особисты, и те след не берут. Приказал министр любой ценой найти старую ведьму (если потребуется – выкупить из плена или обменять на главаря банды) и привести пред светлы его очи. Полетели тридцать три богатыря (в смысле – отряд отборных спецназовцев) на поиски. Перешмонали весь Ограниченный контингент – нет бабки. Смекнули добры-молодцы, что не сносить им голов, но тут кто-то передал закодированную информацию, что, дескать, вчера вечером видели Бабу Ягу в Джелалабадском гарнизоне. Полетели богатыри в Джелалабад, поставили на уши советский и афганский гарнизоны, нашли-таки бабку у вертолетчиков в модуле, лежит пьяненькая, спит себе, похрапывая.

«Баба Яга! – кричит зычно главный спецназовец. – Немедленно в самолет, тебя министр в Москве заждался!»

«Нет, – трясет патлами пьяная стерва. – Не поеду!»

«Почему? – изумился видавший виды спецназовец. – Твои дружбаны, Змей с Кощеем, давно уже в Союзе…»

«А что мне там делать? – спрашивает укушавшаяся бабушка. – Это там, у вас в Союзе, я Баба Яга, а здесь, в Афгане – Василиса Прекрасная!»

– Ха-ха-ха!!! – взорвалась хохотом почти половина пассажиров «Горбатого», внимательно слушавших колоритный, хотя и несколько затянутый, но все же оригинальный анекдот веселого танкиста.

Смеялись так громко, что из своей кабины выглянул командир корабля и удивленно наблюдал, как хохочут молодые офицеры, летевшие не куда-нибудь, а на настоящую войну.