Текст книги "Марина Хемингуэй"

Глава 3. Наследство из коробки: лицо на фото

Итак, Марина мне солгала: посвящение она прошла раньше, чем говорила. Я таких вещей не прощаю. Если кто-то втерся ко мне в доверие, а потом был пойман мною на лжи, уж будьте уверены: никаких разбирательств не будет. Человек просто перестает для меня существовать.

Но русские правила на Кубе не действуют, особенно когда речь идет о сантерии. Да и к сеньоре Маите я склонна была прислушиваться, а она советовала разобраться в этой истории. И вместо того, чтобы выбросить дурацкую коробку не глядя, я стала ее разбирать. Чего там только не было! Записные книжки и торопливые записки по-русски и по-испански, сделанные на каких-то огрызках бумаги. Аккуратно обработанные куски кокосовой скорлупы с четко выраженными темной и светлой сторонами. Набор обточенных раковин каури. Диктофон, в котором обрывочные нервные записи чередовались с длинными спокойными монологами и даже интервью. Пачка разнообразных свидетельств: о собственности, о браке, о страховании жизни и здоровья, о смерти, о праве на наследство. Полная свалка. Во что я опять ввязалась?

Обрывки и огрызки информации я решила отложить на потом, чтобы собрать их в отдельный текстовый файл. Он по итогам представлял собой какие-то записки сумасшедшего, в которых что-либо понять могла, наверное, я одна.

Первым же делом меня интересовали записные книжки. Одна из них выделялась нарядной обложкой, украшенной мелкими раковинами каури. Такие книжечки выдают после посвящения в сантерию, уже частично заполненными. В течение года их заполняет до конца уже сам посвященный. Туда записываются все предсказания, полученные во время ритуалов, плюс все важное, что случилось за год. Разобраться в записях было довольно сложно: часть из них оказалась на языке йоруба, часть на испанском, часть на русском. Какие-то явно делала мадрина, хорошо поставленной рукой. Она же написала небольшой словарик на пару страниц, очень похожий на школьный. Страница делится пополам, слева термины на йоруба, справа – расшифровка на испанском. Так я поняла, что обучения языку йоруба как таковому у Марины не было, обошлось небольшой зубрежкой, чтобы просто ориентироваться в терминологии.

Рукой мадрины был написан и краткий список поведенческих табу для любого сантеро. Он изрядно меня насмешил: я не знаю ни одного последователя сантерии, который неукоснительно их соблюдал бы.

В списке, например, значилось нарушение обещаний и клятв. Дескать, злоупотребление доверием может иметь негативные последствия. Ха! Я уже говорила, что кубинцам вообще верить нельзя, особенно когда они честно смотрят тебе в глаза и клянутся всем подряд?

Еще один пункт в списке запретов – ненормативная лексика, якобы наносящая ущерб социальной гармонии. Кто-нибудь в курсе, как достигнуть социальной гармонии без ненормативной лексики? Вот и мои знакомые сантерос были не в курсе. Я от них столько новых слов узнала, и далеко не на языке йоруба!

Возможно, те, кто соблюдает все положенные табу, становятся сантеро высокого ранга – в это я готова поверить. Но это далеко не основная масса. В большинстве своем люди проходят инициацию, будучи уверены, что их жизнь чудесным образом станет лучше благодаря богам. А всерьез что-то брать в голову и тем более работать над собой в их планы совершенно не входит. Так что и врут, и матерятся только в путь.

Удалось разобрать, что ритуал инициации длился вполне стандартную неделю. Крестная писала, что ритуал проходит нормально, ийяво (новообращенная) ведет себя спокойно, выполняет все требования, признаков тревоги или ухудшения здоровья нет. Проблема была только когда ей дали ритуальный напиток. По косвенным признакам, у нее была прочная связь с миром мертвых, поэтому помимо сантерии на нее претендовал и другой афрокубинский культ – пало монте. Если бы она спокойно выпила то, что ей поднесли, ее бы перенаправили к совсем другим людям. Но после первого же глотка ее вырвало, и этот вариант отпал. Дальше все шло совершенно гладко.

У самой Марины оказался неважный почерк, а когда она нервничала, и вовсе писала, как курица лапой. Устная речь ей давалась гораздо лучше, из ее диктофонных записей я многое почерпнула.

Другая записная книжка была посвящена оракулу, который называется Дилогун. На обложке была приписка карандашом: луэго (позже).

Почерк в книжке был скорее мужской. В нее был вклеен листок с описанием гадания на кокосовой скорлупе, оно совсем простое. Здесь был снова виден почерк мадрины.

Дилогун – гадание на раковинах каури, которые считаются священными по всей Африке. У такой раковины две стороны – выпуклая и плоская, напоминающая губы или закрытый глаз. У раковин, предназначенных для гадания, часть выпуклой стороны спиливают. Получается что-то вроде двусторонней игральной фишки. Обращаясь к оракулу за советом, 16 раковин бросают на циновку и смотрят, сколько упало спиленной стороной кверху, а сколько – натуральной. По соотношению их количества находят нужный стих в списке предсказаний. Он отвечает на заданный вопрос. Возможны всего 256 вариантов падения раковин. Хорошо обученный сантеро знает их все наизусть. Но даже если у человека хорошая память, это еще не значит, что он сможет работать с этим оракулом.

В сантерии используется много разных оракулов, и для каждого нужен свой уровень доступа. Например, вообще без посвящений можно гадать на картах таро. Этим занимаются по всему миру даже те, кто ничего не знает о сантерии. Но у сантерос лучше налажена связь с миром духов.

Сантерос первого уровня – омо ориша – могут обращаться к четырем половинкам кокосовой скорлупы. Их тоже бросают на циновку и смотрят, какой стороной они упали. Здесь всего 5 вариантов ответа на вопрос. Они очень короткие и однозначные, такими же должны быть и вопросы.

Алафия – мир и процветание. Все четыре скорлупки упали вогнутой (белой) стороной вверх. Ответ однозначно положительный.

Этава – да, возможно при определенных условиях. Три кокоса упали белой стороной вверх, один – выпуклой (темной). Что нужно сделать, чтобы получить положительный результат, выясняется следующими бросками скорлупок. Вопросы задаются конкретные, подразумевающие ответ да/нет. Например: Я должен принести жертву? – Нет. – Я должен куда-то поехать? – Да. – Я должен поехать в Сантьяго де Куба? – Нет. – Я должен поехать в Камагуэй? – Да.

Айф – однозначное да. Два скорлупки упали белой стороной вверх, две – темной.

Окана – нет, просто нет. Три скорлупки темные, одна светлая.

Оекун – все скорлупки темные. Противоположность Алафия. Дела пойдут плохо, ответ отрицательный. Самый плохой знак, иногда предвещающий смерть.

Чтобы гадать на дилогун, требуется новый уровень посвящения – бабалориша. Как я поняла, Марина его так и не прошла, но кусочки кокоса, раковины и книжку сохранила.

Я не удержалась от того, чтобы опробовать оба оракула, сверяясь с инструкциями. Надо было сесть на пол, подстелив коврик, на столе это не делается. Странные ощущения.

Мне вдруг стало понятно, почему в домах сантерос день начинается с уборки. Иначе садишься – и сразу видно, где пыль скопилась, куда закатился карандаш или еще какая-то мелочь. Очень отвлекает, да и вообще не дело. Пришлось встать и тщательно подмести. А что делать, любой оракул требует уважения. Вот так и начинается дисциплина.

Что ж, нужно ли мне разбираться в истории Марины Хемингуэй? Половинки кокоса ответили утвердительно: выпал мир – алафия. На этом простые вопросы кончились, как и простые ответы. Я убрала скорлупки в сторонку и бросила раковины. Это оказалось сложнее, часть улетела за пределы коврика, и пока я их собирала, забыла, какими сторонами они лежали. Нормальный бросок удался только с третьего раза, да что толку? Я нашла соответствующий стих в книжке, но он выглядел полной абракадаброй. Хоть сто раз брось эти ракушки, ничего не поймешь. Все-таки непосвященный может больше усложнить себе жизнь, чем облегчить, если будет соваться куда не надо. Ладно, спасибо оракулам, едем дальше.

Третья записная книжка, довольно потрепанная, содержала описания магических ритуалов. Записи были сделаны совсем другой рукой и гораздо раньше, чем в остальных книжках. По содержанию это было похоже на брошюрки Привороты и магия, которые продавали у нас в электричках в 90-е годы. Я тогда была студенткой и конечно, купила такую брошюру однажды. Там обнаружилось много смешного. Как сейчас помню: Любовный приворот. Чтобы приворожить понравившегося парня, достаточно покричать в печку на рассвете «Раб Божий такой-то, приди, приди, скучай!» В городских условиях можно кричать в окно или с балкона. И это было еще самое простое! Во всех остальных случаях требовалось ходить на перекрестки, на кладбища, в церкви, добывать разные странные вещи, произносить заклинания – и все это в какое-то несуразное время. То в полночь, то на рассвете, то при полной луне, то в новолуние. Голова шла кругом! Я почитала, посмеялась, да и выкинула ту брошюрку.

В кубинской же магии все оказалось еще сложнее. Ладно еще, когда требовались тропические фрукты и непонятные травы. Но на сушеных жабах я сдалась окончательно. Не стала вчитываться. Если уж на ракушках сломалась, дальше и подавно не полезу. Бросилась в глаза одна деталь: пара страниц из этой книжки была вырвана, будто бы в спешке или в гневе. Вместо них была вложена распечатанная на принтере фотография мужчины. Я знала это лицо. Пришлось лезть в свои старые кубинские дневники, чтобы восстановить в памяти некоторые сцены. Да, это определенно был он. Дело становилось все интереснее.

Глава 4. Писательский дневник: типично гаванская вечеринка

Вчера утром, в холле любимог о отеля, я только-только отправила по интернету готовый текст для заказчика, как меня нашла Иви, у которой там была встреча с русскими туристами. Она сообщила, что Карлос и Кирилл поехали на денек в Виньялес и будут вечером. И что накануне была вечеринка, на которой очень не хватало меня. Друзья, называется! Не могли позвонить и прихватить меня потом в Виньялес. Изверги.

Кирилл – богатый русский примерно моих лет, какой-то непростой мужик. Сюда обычно приезжают веселые раздолбаи, а этот очень сдержанный, иногда даже мрачный.

Но он вроде бы и не турист совсем, а по какому-то бизнесу здесь. Все, что я о нем слышу, всегда имеет странноватый оттенок. Вот и в Виньялес поехал всего на день, кто из разумных людей так делает? На Виньялес по-хорошему уходит четыре дня: к обеду приезжаешь, обустраиваешься, отдыхаешь, вечером можно потанцевать в Сентро Культураль. Следующий день – конный поход на табачные плантации. Еще один – пляжный отдых на островке Кайо Коко. Потом выспаться, позавтракать и уезжать. А это что за наскоки на кубинскую деревню? Странно. Еще одна странность – кубинские друзья даже не пытаются меня за него сватать. У них же как? Богатый – значит, красивый. Надо меня свести, может, что и выйдет. Может, будет помогать (у кубинцев это означает давать деньги). Я тут уже этих богатых-красивых много видела… да что-то все были больше богатые, чем красивые. Да и богатые они только по кубинским меркам, для местных и я богатая. Кирилл, кстати, на этом фоне действительно выглядит очень неплохо. А вот поди ж ты, именно о нем все разговоры короткие, без местных фантазий.

С Иви мы договорились созвониться вечером. Она ушла, а я просидела в сети до трех часов дня, разбираясь с работой.

Дальше пошла гулять по Старой Гаване, пока не сели батарейки в фотоаппарате. Устала так, что решила зайти к своим друзьям выпить водички. Открыл Карлос. Какая удача, он уже приехал! Воды в доме якобы не было, были апельсиновый сок и водка. Понятно: просто так отпускать меня не собирались. Апельсиновый сок продают за углом, в полуторалитровых бутылках, свежевыжатый. За такие копейки, что с москвичами удар бы случился. Все мы устали, Иви попросила меня смешать нам коктейли из водки с соком, и пока мы тормозили со стаканами в руках, пришел Кирилл с еще одним русским. Тот был помоложе и с загипсованной ногой.

Русского звали Вадик, и по официальной версии ногу ему сломали негры в кубинской культурной столице – Сьенфуэгосе. В два часа ночи, при численном перевесе в пять человек: наших было двое, их семеро. По его словам, негры всегда нападают только в таких случаях – когда их больше. Довольно странно, конечно, найти каких-либо агрессивных людей в этом спокойном городе, да еще в виде банды негров. Карлос, тот еще чертов расист, всегда говорит: Сьенфуэгос очень культурный город, мало негров. В общем, либо надо было очень сильно выделываться, либо кто-то здесь врет. Но мне с Вадиком точно детей не крестить, так что я сделала вид, будто верю каждому слову.

Мы проболтали около получаса, потом Вадик пригласил нас всех прийти выпить к нему с приятелем через пару часов. Живут они у Мирты, я и сама там останавливалась не раз. Шикарная квартира, туда всегда приятно вернуться. Что ж, съездила домой оставить ноутбук и переодеться, вернулась за Иви. Но она приготовила ужин, чтобы покормить Карлоса, Кирилла и меня, и уже никуда не хотела идти. Карлос тоже устал, так что после ужина мы с Кириллом пошли в гости вдвоем. Идти было минут десять, за всю дорогу мы не проронили ни слова. Даже у меня был насыщенный день, а Кирилл-то успел смотаться в Виньялес и обратно! Тут бы уже упасть замертво, но это Куба, и мы как ни в чем не бывало идем в гости. Я подозревала, что у Кирилла и там был какой-то свой, особенный интерес.

Круглый стол, за который меня усадили, был хорошо мне знаком: однажды я собственноручно прикручивала к нему старую советскую мясорубку, чтобы наделать пельменей. Теперь же я с самым светским видом сидела за ним в компании шести русских мужиков в возрасте от 30 до 50 лет и двух молодых черных проституток. Пельмени? Какие пельмени? Да я вообще не умею готовить!

Под сигары, свернутые на фабрике несколько часов назад и проданные одному из ребят с черного хода, мы обсуждали по-русски, по-английски и по-испански рыбалку, ром производства завода Каней, пляжи и возможность заниматься сексом при наличии гипса на ноге. Девочки немного напрягались, будет ли у них обещанная работа. Все-таки по 30 кук за ночь ни одной из них упускать не хотелось. Если парень вдруг ничего не сможет, что насчет денег? Я их утешила, что все русские сильные, так что загипсованная нога не помеха, все будет хорошо.

Вадик стал звездой вечера, потому что показывал фокусы. Девчонки от него не отходили, хотя пришли по инициативе другого чувака, мутного какого-то мексиканца. Все его звали Камарон (креветка). У него на лице были белые пятна, и он вроде приехал на Кубу, чтобы от них вылечиться. Я в эту историю не поверила. Для медицинского туризма он был больно деловой – и девок подогнал, и марихуаны. Не ожидал при этом, что кто-то из русских на этой вечеринке владеет испанским языком. Тоже мне, деятель, сам ведь тоже по-русски не знал. Говорил с нашими по-английски, а с девками по-испански. В результате мрачно пялился на меня весь вечер, явно не понимая, откуда я взялась и что здесь делаю. Да я и сама не очень понимала, но было весело. Еще хозяйская дочь забегала, мы с ней расцеловались и перекинулись по-свойски парой слов, что окончательно чувака доконало.

Черные проститутки оказались очень милыми, приличными девчонками. Не вульгарные, аккуратные, хохотушки. Правда, при них ребята почему-то постеснялись курить траву, и забитый заранее косяк ушли курить в спальню. Как будто никто ничего не понял! Уж не знаю, зачем им это было нужно. Может, что-то еще было, помимо того косяка.

Я визуально поддерживала веселье, но оставалась трезвой. Это несложно, когда непрерывно трещишь на трех языках со стаканом в руке. Никогда не напиваюсь в незнакомых компаниях.

Кирилл весь вечер оставался совсем в стороне, но казалось, исподтишка за мной наблюдал. Мне показалось, что по-испански он понимает все до единого слова, но не в его интересах это афишировать. В половине первого ночи он засобирался уходить. Я тоже решила, что мне пора. А, ты с ним! – уважительно закивали девчонки. Ну, можно и так считать. Пришла с ним – ушла с ним, а остальное неважно. Ничего, там остался Вадик с фокусами, скучно не будет.

– Ты хорошо держишься, – с деланным безразличием бросил Кирилл, когда мы вышли на улицу. – Мне бы не помешал свой человек в Гаване. Дел много, местным не могу доверять.

– Даже Карлосу?

– А что Карлос?.. У латинос в жизни только один интерес – добыть денег для своей семьи. Что бы они ни рассказывали, мы им не семья, мы – кормовая база для той семьи. Не спеши отказываться. Карлос говорил, ты пишешь рекламные статьи. Копейки ведь получаешь.

– 1000 долларов в месяц, в Гаване? Далеко не копейки. Я могу здесь снимать квартиру и спокойно жить на остаток. Мне все нравится.

– И ради 1000 долларов ты каждый день мотаешься через весь город в отель с вай-фаем? А как тебе 5000 в месяц, чтобы просто время от времени приходить на встречи, как сегодня?

– Чтобы никогда больше не видеть Камарона, я бы, пожалуй, и сама приплатила. На редкость противный чувак.

– Видишь, ты и в людях разбираешься. От Камарона действительно лучше держаться подальше. Но я бы предложил тебе более приличное общество, с девочками подороже.

– Светская львица из меня не очень. Особенно на фоне здешних дорогих девочек. Вы их видели вообще? Они же величественные, как пароходы! И посмотрите на меня: на голове платок, на ногах тапки, в сумке ноутбук.

– Недооцениваешь себя. Это Гавана, а ты тременда бланкита (настоящая белая), да еще говоришь по-испански. В Москве – да, в Москве ты бы не котировалась. Да ты и сама знаешь, иначе не была бы здесь.

– И все-таки нет. Я не для того ушла на удаленную работу, чтобы общаться с людьми за деньги. Мое дело писать тексты. Но спасибо за предложение, мне приятно.

Кирилл не дал мне дойти до маршрутки, поймал для меня такси и заплатил вперед. Что ж, я заслужила. Финал нашего разговора заставил меня поежиться, хотя на улице были традиционные +35. Такие деньги, какие предложил мне Кирилл, здесь за безопасную работу не платят. Сегодня были забавные кубинские проститутки, а завтра кто? Чем занимались мужчины в сегодняшней компании, и кто на самом деле сломал ногу Вадику? Мексиканец еще этот больной. Нет, я пока с ума не сошла.

Глава 5. Запись с диктофона Марины: монолог о счастливом детстве

Наверное, только в Гаване я могу рассказать об этом. Тем более, что застряла здесь на три месяца. Буду наговаривать все, что приходит в голову. Все равно не с кем толком поговорить по-русски, буду говорить со своим рабочим диктофоном.

В Москве нынче модно на каждом углу рассказывать о своих детских травмах. Куда ни плюнь, все травмированные, и всем надо себя баловать. Чем богаче и беззаботнее живет человек, тем больше таких разговоров. Если вдруг ни в чем не виноваты родители и учителя, то уж супруг однозначно виновен во всем.

Была одна дамочка, мы дружили в сети. История, леденящая душу: семейный ювелирный бизнес с мужем-тираном, который ей изменял. Она все ходила и ходила на психотерапию, после каждого сеанса описывала и описывала свои страдания. Все кругом ее жалели и жалели. Между курсами терапии они с тираном ездили на профильные выставки в Дубай и Гонконг. Она позировала в вечерних туалетах, а потом жаловалась на душевную боль. Я, как и многие, искренне ее жалела. Ровно до того момента, как она проболталась о своих собственных изменах мужу. Увлеклась в откровениях.

Тогда мне стало понятно, что терапия – просто часть ее шикарного образа жизни, маркер принадлежности к некоему особому кругу. У таких богатых страдалиц все замечательно. Они получают удовольствие от каждой минуты своей жизни. Им без разницы, у какого специалиста проводить время – психолога, там, или косметолога. Их обслуживают абсолютно все. Специалисты – за деньги, виртуальные друзья – бесплатно.

Что ж, это действительно здорово, когда женщина регулярно ухаживает за собой. Поддерживает холеный вид и ментальное здоровье. При наличии денег и времени – почему нет. Но пытаться давить на жалость всем подряд – это уже попросту наглость. Я более чем уверена: во время терапии выяснилось, что у нее целый вагон детских травм. Что не мешало ей регулярно улыбаться родителям, посещать семейные ужины и в конце концов получить немаленькое наследство. Говорю же, все хорошо у таких женщин. Мне бы у них поучиться, да что-то не хочется. К тому же наследства я все равно не получила, даже на похоронах своих родителей не была.

Однажды я смотрела документалку, американскую. И там выступала такая милая черная женщина, психотерапевт. Сказала, психотерапия вообще не заточена под черных. Однажды пришел к ней лечиться черный дядька. И во всех опросниках, регулярно, на вопрос, были ли у него травмы, отвечал отрицательно. Но однажды, прежде чем поставить очередную какую-то галочку в анкете, он задумался вслух: Стоп, а это было до или после того, как меня подстрелили?

Психотерапевт просто забыла, как дышать! Потом, конечно, спросила:

– Почему вы никогда не говорили, что вас подстрелили?

– Да вы и не спрашивали.

– Но я не могу ставить в анкету вопрос: В вас стреляли? Это уникальный опыт!

– Да не такой уж уникальный… я знаю много таких людей!

Тогда эта женщина поняла, что ей надо в принципе менять опросники и методику работы с черными людьми. Но мне что-то кажется, для довольно большой категории белых людей эти опросники тоже были бы идиотскими. Для тех, например, кто не бьется в истерике, услышав слово насилие. Или для тех, кто, как и я, прожил с суицидальными мыслями большую часть своей жизни. Может быть, поэтому мне так легко среди черных людей в Гаване?

Я родилась на Крайнем Севере, в крошечном городишке на берегу холодного недружелюбного моря. А твой город что, на острове? – удивляются москвичи, когда я по старой привычке говорю: здесь, на материке…

Приходится объяснять, что помимо островов, бывает и побережье. Москва по отношению к прибрежным городам действительно находится на материке.

Провести детство в холодном сыром климате – не самый приятный опыт. Но маленький город, в котором ты постоянно у всех на глазах, – вот что делает такую жизнь по-настоящему невыносимой. Особенно если твоя мать страдает расстройством психики, а ей непрерывно на тебя доносят: видели там-то и с кем-то, делала то-то и то-то. С тех пор, как я разорвала с ней все связи, никто больше не посмел поднять на меня руку или повысить голос. И мне не потребовалось для этого долгих лет терапии.

Когда я была совсем маленькая и спрашивала, где меня взяли, ответ был – в больнице. Далее следовала история о худенькой бесцветной девочке, которую никто не хотел брать. Мама вообще хотела сына, а не какую-то там страшненькую девочку! Но она написала из больницы папе, и тот согласился. Вот кому я должна быть благодарна за все! Правда, он потом от нас ушел, а мама теперь мучайся с никчемным гадким утенком, который даже не сумел родиться мальчиком. Если я буду хорошо себя вести, я могу, конечно, превратиться в лебедя. Но она от меня уже давно ничего хорошего не ждет и просто не знает, за что в жизни так наказана.

Матери очень нравилось, как пугал меня этот рассказ. Она с удовольствием вспоминала мой ужас прилюдно, это был такой миленький анекдот в ее педагогическом кругу. Однажды, уже лет в девять, я резко прервала за праздничным столом ее самодовольный смех и спросила, нельзя ли перестать всем об этом рассказывать. Было 8 Марта, день демонстрации силы перед прочими ведьмами из ее школы: убранная квартира, загроможденный закусками стол, вычурные наряды, дрессированный ребенок. Надо же, какая дурочка, мы же шутим, – фыркнула мать, но губы у нее задрожали. Будь мы одни, я бы получила подзатыльник и нотацию, что должна не выделываться, а говорить родителям спасибо. На людях моя дорогая матушка так не поступала, и ей пришлось покончить с этим аттракционом. Впрочем, ее власть надо мной позволяла легко находить себе новые развлечения.

Мне было действительно страшно, что меня могут вернуть в неведомую больницу, где я совсем никому не буду нужна, даже в качестве рабыни. Понятно же: страшненькую девочку взяли в дом из милости, чтобы было над кем издеваться. Била меня мать нечасто, но очень злобно, всем своим видом показывая, до чего я ее довела. Коротко ударить по лбу костяшками пальцев, отхлестать по щекам тетрадью с затесавшейся вдруг тройкой, дать подзатыльник, избить шнуром от электрического чайника – этого всего много-то и не нужно. Физической расправе я бывала порой даже рада. Она избавляла меня от материнских истерик, бойкотов, показательных унижений и долгих монотонных рассказов, какая я дрянь.

Однажды, в очередной раз угрожая, что наложит на себя руки – разумеется, по моей вине, – мать устроила театральное прощание с домом. В финале этого представления она сняла с полки фото, на котором были отец и я. С этим меня и похоронят! – срывающимся голосом заявила она. Я была просто парализована ужасом. Эффект ее полностью устроил. Стоит, смотрит на меня своими тупыми глазами, пошла спать, дура! Через минуту она уже болтала с подругой по телефону. А поутру перед школой приготовила мне сырники и поцеловала, делая вид, что ничего не случилось. Кажется, она и сама в это верила.

Мать умела менять лица молниеносно, не забывая обязательным фоном рассказывать о своей честности. На людях она как будто красиво несла меня по волнам жизни, но дома превращалась в остервеневшую стихию, которая стремилась меня утопить.

Я росла послушной хорошей девочкой, которая каждый божий день училась изощренно врать и скрывать свои мысли. У меня была лишь одна мечта: вырасти, убраться подальше и забыть, что у меня вообще была мать. Буду взрослая – будет свой собственный дом, где я буду себе хозяйкой. Разве не об этом мне все время твердили? Твоего здесь ничего нет, ты ни на что не заработала! Вырастешь – будешь жить как хочешь, а пока будь добра! Не разводи нюни, твои крокодильи слезы здесь никого не волнуют! В своем доме будешь рыдать сколько влезет!

Отец, с которым моя мать была разведена уже дважды – они развелись было, потом опять поженились, потом опять развелись – периодически возвращался. Это всегда происходило неожиданно. Его могло не быть несколько месяцев, мы начинали от него отвыкать, после чего он вдруг приходил, оставался на несколько дней или даже недель. Потом снова исчезал, не сказав ни слова. Моя жизнь проходила на фоне их скандалов, разборок, демонстративного молчания. Однажды мать ехидно спросила его, почему он всегда возвращается, если она такая плохая. Ответ был совсем не тот, которого она ожидала. Вместо того, чтобы униженно промолчать или признаться в любви, отец плюнул в нее словами: Мне попросту негде жить.

Я понимала, что у нас с ним одна проблема, но каждому придется с ней разбираться самостоятельно. Чтобы до этого элементарно дотянуть, следовало просто поменьше нарываться. Едва попав в школу, я начала копить силы. Днем я демонстрировала примерное поведение и прилежание, ночью мне снился побег из тюрьмы. Я рыла подкопы, убивала охрану, перелезала через стены, даже летала. И каждый такой сон завершался моей победой. Через десять лет я наконец получила пропуск на волю – золотую медаль.

Раздутое эго сыграло с моей матерью злую шутку: дочь такой великой женщины просто обязана была поступить в институт на материке. В нашем богом забытом городишке это было равносильно Нобелевской премии за материнство. Живи мы в каком-то мало-мальски приличном месте, мать ни за что не отпустила бы поводок. Но она, как всегда, была готова мною пожертвовать ради своих амбиций. К тому же, уехав на материк, я могла вытащить туда и ее. Она не учла одного: у меня были свои собственные цели, и я совершенно точно не собиралась брать своего тюремщика с собой. Только мысль о том, что мать в моей жизни явление временное, как средняя школа, а отец – и вовсе факультативное, и спасала меня в этом аду. Словосочетание счастливое детство до сих пор вызывает у меня только кривую усмешку.