Текст книги "О чем молчит психолог? Книга про целительную силу терапии глазами специалиста и его клиентов"

Как специалист может понять, есть ли связь между разными событиями в жизни клиента? Например, между детской травмой Евгении, образовавшейся из-за насилия в семье, и ее стратегией поведения в отношениях с молодым человеком? Лакмусовая бумажка – реакция. Если реакция идентична (и там, и там Евгения испытывает в первую очередь стыд, страх и желание замереть, перетерпеть, переждать), то события, скорее всего, связаны.

Реакция на травму всегда одинакова вне зависимости от того, сколько времени прошло. Когда человек впервые попадает в травматичную ситуацию, он как-то на нее реагирует. Теперь, при ретравматизации, он будет реагировать точно так же, то есть испытывать те же чувства и выдавать те же паттерны поведения, даже если внешне ситуации сильно отличаются.

Мы никогда не знаем, как должен поступить клиент. Мы можем только помочь сделать выбор с открытыми глазами. Но я сознательно не стала говорить об этом Евгении. Мне показалось, что это может ее фрустрировать и сделать ситуацию еще более запутанной и пугающей. Если даже специалист не знает, что ей предпринять, то как же она сама может разобраться? Поэтому я выбрала другой путь и постаралась переключить фокус на ее чувства. Обратила внимание на ее готовность выбирать и одновременный страх, заявила о своем намерении остаться рядом с ней и поговорить, дала возможность Евгении расслабиться в этой точке.

Как терапевту мне важно было остаться в контакте с собой и отслеживать эмоции, вызванные рассказом о насилии, которое моя клиентка вынуждена была наблюдать в детстве. Одиночество, страх, грусть за ребенка. Мне важно было рассказать об этом Евгении, подтолкнуть ее к тому, чтобы и она обратила внимание на собственные переживания.

Как часто клиенты, говоря о детских травмах, отлично помнят чувства, адресованные родителям или другим участникам ситуации, но совсем не знают, как ощущали себя в этой ситуации. Они помнят, что жалели маму, но абсолютно не знают, что испытывали по отношению к себе. В такие моменты мы должны проявить чуткость. Помочь клиенту подумать не только о других, но еще и о себе.

На этой сессии мы лишь коснулись детской травмы Евгении, но время не позволило нам углубиться в нее. Поэтому я решила вернуться к настоящему моменту и к вопросу, который Евгения задала мне в самом начале встречи. В конце концов худшее в детской травме именно то, что даже много лет спустя она продолжает влиять на жизнь. Важно заметить эту связь и помочь клиенту не только пережить тяжелый опыт, но и уменьшить его влияние.

Во время этой сессии Евгения ухватилась за ключевую для нашей будущей работы фразу. Она несколько раз уверенно повторила, что она больше не маленькая, что она выросла. Для нас это стало важной поворотной точкой в работе и залогом будущего прогресса.

• Евгении удалось ослабить переживаемый стыд и нащупать внутри себя чувство самодостаточности и «взрослости», и теперь моя задача – помочь ей в этом чувстве укорениться. Помочь осознать, что взрослая Евгения, в отличие от маленькой, может выбирать, как ей реагировать на различные события в жизни, и несет за это ответственность. Это осознание должно стать для Евгении источником силы, необходимым, чтобы начать менять свою жизнь.

• Для меня важно, чтобы Евгения начала понимать, каким образом травма влияет на ее повседневную жизнь, какие паттерны поведения являются ее продолжением. Отслеживая такие реакции, она сможет постепенно их трансформировать. Это долгосрочная и очень важная задача.

• Какие бы решения в будущем ни приняла Евгения в жизни, работе, отношениях, семье, финансах и так далее, моя задача – поддержать ее. С точки зрения специалиста клиент не может поступить «правильно» или «неправильно». Специалист в первую очередь должен предоставить клиенту возможность выбирать, помочь ему увидеть, что в любой жизненной ситуации есть решение. Как он воспользуется этим знанием – его личное решение, которое терапевт не вправе принимать за клиента.

История Александры
Вина и финансовые трудности «Все повторяется»

Глава 1

Сегодня ко мне на терапию приходит новый клиент. Это женщина сорока с небольшим лет. С аккуратно собранными волосами, в простых бежевых брюках и свитере. Ни макияжа, ни украшений. Она почти сливается со стеной.

Когда она заговаривает, ее речь тоже кажется мне искусственно тихой, чрезмерно сдержанной и монотонной. Я обращаю на этот феномен внимание и ставлю себе задачу внимательно наблюдать за манерой общения новой клиентки. В работе с такими людьми важно не пропустить моменты эмоциональности, когда интонация будет меняться.

Однако на первой сессии таких моментов не было. Клиентка казалась равнодушной и отстраненной, даже когда плакала: будто ни одна из затронутых тем ее не волновала и не вызывала сложных эмоций.

Год назад Александра влезла в долги. Долгое время они ее не особо волновали, но не так давно начали всерьез тревожить. Это главная причина ее прихода в терапию.

– А чего вы ждете, Александра? Каким результатом будете довольны?

– Я хочу закрыть долги и никогда больше к этой теме не возвращаться.

– Поняла. Тогда давайте исследовать природу этого долга. Были ли у вас раньше в жизни периоды, когда вам не хватало денег? Как вы их переживали, что делали?

Александра рассказывает, что у нее было бедное, даже голодное детство. Папа ушел из семьи, когда ей было четыре. Мама в одиночку содержала Александру, ее сестру и родственников ушедшего мужа, которые жили с ними в одной квартире. Александра еще подростком хваталась за любую возможность заработать, но это был тяжелый, физически изматывающий труд, который приносил мало денег.

Сегодняшняя ситуация Александре тоже не нравится. Большая часть финансового бремени семьи лежит на ней: муж работает, но его зарплата не покрывает и трети расходов семьи. Содержать ребенка Александре приходится практически в одиночку, а муж не стремится что-либо менять.

Она боится, что никогда в жизни не будет зарабатывать достаточно, чтобы перестать постоянно тревожиться о деньгах, что черная полоса не закончится ни через год, ни через десять лет.

Речь Александры замедляется, она делает большие паузы между фразами. Специалисту эти паузы красноречиво говорят: это очень сложная тема для клиентки. Но в остальном глубину ее отчаяния в этом монологе расслышать сложно. Голос не дрожит, выражение лица не меняется. Она по-прежнему говорит тихо, только смотрит не на меня, а куда-то в сторону.

Моя клиентка привыкла жить в нужде. Тем важнее понять, ради чего десять месяцев назад она решила взять денег в долг. Оказывается, что Александра захотела помочь сестре и взять на себя ее финансовые обязательства.

– Скажите, а вы вообще часто решаете проблемы сестры?

– Довольно часто. Правда, это не всегда денежная помощь. Я стараюсь ей что-то посоветовать, выслушать, помочь разобраться с эмоциями. Еще она не знает меры с алкоголем, приходится вытаскивать ее из неприятностей. Я хочу достучаться до нее, объяснить, что так нельзя. Постоянно пытаюсь найти ей хорошее занятие и устроить личную жизнь.

– Зачем вам это? Получается, что вы не даете сестре справиться с проблемами самостоятельно.

– Мне больно видеть, как близкие страдают.

Александра все еще кажется спокойной, но длинная пауза, которую она берет, прежде чем ответить на мой вопрос, показывает, что мы затронули нечто по-настоящему важное.

– Александра, ваша сестра – не единственный близкий человек, который страдал у вас на глазах?

– Нет. Очень сильно страдала мама, – она снова останавливается, будто размышляя, стоит ли продолжать. – Когда я была маленькой, она каждый день работала на износ, чтобы нас содержать. Но сестре тогда тоже приходилось непросто. Родственники папы, с которыми мы жили, жестоко ее наказывали. Мне все время хотелось ее защитить, помочь, спасти. Но я сама была ребенком и ничего не могла сделать.

– Похоже, что сейчас вы пытаетесь загладить вину, которую испытываете за то, что не могли в детстве помочь сестре.

Александра медленно выдыхает. И соглашается. Мне кажется, что в ней рождается множество чувств, которые сложно проявить. В этот момент я испытываю большое уважение к этой хрупкой, но сильной женщине, а еще чувствую грусть. Как много в ней готовности к самопожертвованию и самоотдаче! И при этом никаких условий, запросов или мыслей о собственном благополучии.

– Александра, просила ли вас сестра о помощи?

– Я была одной из тех, к кому она пришла за советом.

– То есть были и другие люди, которые могли бы ей помочь. И кроме того, ваша сестра готова была решать проблему самостоятельно?

– Да, – говорит Александра с кривоватой усмешкой.

Она замолкает, и я даю ей время побыть с эмоциями, прежде чем спросить, как она себя чувствует.

– Нелепо. Как будто я помешала сестре справиться самой, да еще и себе создала проблему.

Часто вместо того, чтобы выразить теплые чувства, мы пытаемся продемонстрировать любовь опекой. Я спрашиваю Александру, говорила ли она когда-нибудь с сестрой о своих чувствах к ней.

По ее щекам катятся слезы, но других телесных реакций я не вижу. Ее лицо кажется застывшим, тело спокойно, голос лишь слегка подрагивает.

– Конечно, она мне очень дорога. Я ее люблю. И нет, я никогда об этом не говорила. В нашей семье это было не принято.

Время подходит к концу. Я предлагаю Александре понаблюдать за тем, часто ли она пытается спасти дорогих людей и предложить им готовое решение там, где они могли бы справиться сами.

Финансовые трудности я всегда рассматриваю как симптом скрытой проблемы. Отношения с деньгами – иллюстрация отношений клиента с самим собой и внешним миром, отражение его эмоционального состояния. Через отношения клиента с деньгами специалист может, к примеру, узнать, испытывает ли человек страх, вину, стыд, пытается ли наказать себя, чувствует ли отвержение. По результатам первой встречи можно предположить, что в какой-то степени денежные трудности Александры связаны с переживанием вины родом из далекого прошлого и неумением вслух говорить о своих чувствах близким людям.

Когда человек пытается решить финансовые проблемы не через увеличение доходов, а через займ, это может говорить о подсознательном желании быть кому-то должным. Выстроить вертикальные отношения, в которых он сможет от кого-то зависеть, чувствовать себя маленьким по сравнению с кем-то большим и сильным. Наказать себя.

На следующих сессиях я планирую проверить эту гипотезу.

На протяжении сессии Александра вела себя довольно отстраненно. Она рассказывала о чувствах, но не показывала их. Когда разговор идет о сильных фрустрациях, это может быть следствием работы защитных механизмов[13]13
  Защитные механизмы психики – алгоритмы действий, к которым мы прибегаем бессознательно, чтобы защитить себя от сильных переживаний или создать психологический комфорт в сложных условиях. Подавление эмоций, их игнорирование или попытки избежать роли жертвы, заняв позицию агрессора, – примеры таких механизмов.


[Закрыть]: подавления, отыгрывания или игнорирования.

Когда я вижу, что клиент замыкается, для меня это всегда сигнал: он столкнулся с большим объемом переживаний, от которых хочет спрятаться. Это и испуг от интенсивности чувств, которую клиент мог раньше не осознавать, и стыд за то, что теперь все эти непосильные эмоции видны другому человеку, и страх не справиться с вышедшей на поверхность проблемой.

При работе с отстраненными клиентами я стараюсь особенно внимательно относиться к собственным эмоциям, возникающим во время сессии. Принять свои чувства таким клиентам бывает сложно из-за детского опыта, например, если мама или папа его с этими чувствами не принимали. Я же стараюсь создать для клиента безопасную обстановку. Показать, что его рассказ может вызвать у меня, к примеру, сопереживание, грусть или злость на обидчика, и что мне хватает внутренней опоры, чтобы это выдержать. Что его слова меня не отталкивают. Что я буду рядом и помогу ему освоить свои чувства, какими бы они ни были.

Частый страх молодых специалистов при работе со сложными чувствами – не суметь сдержаться и расплакаться во время сессии. Всегда важно не откликаться на боль клиента собственной болью. Если так вдруг происходит, это обязательно нужно обсудить с супервизором.

А с Александрой на следующих встречах нам обязательно нужно будет поговорить, каким образом она выбирала, у кого занять денег, чьей должницей стать. Банки или знакомые? Любой из вариантов будет важным феноменом, который позволит нам больше узнать о клиенте. Как правило, выбор заимодавца отсылает к другой значимой в жизни клиента фигуре. К кому-то, перед кем он чувствует себя в большом долгу.

• Понять, почему клиентка решила прийти в терапию именно сейчас.

• Выяснить, что заставило ее стать эмоционально холодной и дистанцироваться от других.

• Узнать, как Александра выбрала, у кого занять денег.

• Понять, откуда у нее подсознательное желание быть кому-то должной.

• Если ее финансовые проблемы связаны с желанием наказать себя, то разобраться, за какую вину – ситуативную или глубинную – она ищет наказания.

Глава 2

Придя на очередную сессию, Александра буквально с порога заявляет, что всю неделю думала над вопросом, который я задала ей на одной из предыдущих встреч. Она упорно пыталась понять, кто тот человек, перед которым она чувствует себя в долгу.

– Вы спросили об этом как будто между делом, но я в последнее время постоянно об этом думаю. Так странно, ведь ответ пришел мне в голову практически сразу. Просто я надеялась, что ошибаюсь, что придумаю кого-то другого.

– Поделитесь? Кажется, что вы очень не хотите быть этому человеку должной.

– А вы как всегда внимательны. Я ведь много читаю и о психологии тоже. И о сепарации, и о детских травмах, и о вине… Но мне все равно очень больно осознавать, что это моя мама. Наверное, было бы легче, если бы я смогла убедить себя, что это муж, ребенок или даже сестра. Но нет, это мама, – она отворачивается, разглядывая что-то за окном. – Я видела, как она с утра до ночи работает, как потом приходит с тяжелой работы уставшая и начинает готовить, стирать. Как она всегда старалась уделять нам время. У нее вообще не было личной жизни, потому что на эту личную жизнь не было времени. Она делала все во имя нас, чтобы у нас было детство, еда, приличная одежда, – она вздыхает. – Мы с детства старались сделать ее жизнь легче. Не огорчать, не беспокоить. Мне и сейчас бывает тяжело на нее смотреть, прямо как тогда. Я ее очень люблю, но общаться с ней спокойно не могу. Я вижу в ней женщину, которая посвятила жизнь мне и сестре. И кажется, что мы, как паразиты, высосали из нее все соки. И как это теперь компенсировать, как отдать? Сейчас она по-прежнему одинокая, уже пожилая женщина. И мне больно понимать, что мы с сестрой виноваты. Глядя на нее, я думаю, что, если бы меня не было, все были бы счастливы, и у мамы бы не было проблем.

Александра как будто сама пугается сказанного. Закусывает губу. Я физически ощущаю ее напряжение.

– Часто ли вам приходят подобные мысли?

– Нет. Нет, Ольга, не часто. Но когда я вижу ее особенно несчастной, я думаю, что было бы хорошо, если бы я не рождалась.

Я понимаю: важно убедиться, что мы сейчас не говорим о суицидальных наклонностях, что моя клиентка только строит гипотетические сценарии своего прошлого, которые не имеют отношения к настоящему. На всякий случай спрашиваю:

– Как думаете, каково было бы ваше маме, если бы вас сейчас с ней не было?

– Ужасно, она была бы совсем одинока. Но если бы меня не было тогда… возможно, у нее был бы шанс построить личную жизнь. Зажить хорошо, больше радоваться. Но были мы, так что без вариантов.

На поверхность прорывается глубинное переживание моей клиентки.

– Как думаете, ваша мама, несмотря на переживания и сложную финансовую ситуацию, получала все-таки радость от того, что вы у нее были?

Александра улыбается. Говорит, что в детстве мама часто говорила, что они с сестрой – смысл ее жизни. Она замолкает, а потом неуверенно говорит: «Кажется, мы были ее спасательным кругом». Раньше ей всегда казалось, что они с сестрой испортили матери жизнь. Но задумавшись об этом, она начала понимать, что на самом деле именно ради детей мама готова была бороться с любыми трудностями, вытаскивая себя и семью из болота.

– Александра, я правильно понимаю, что необъятное чувство долга – это про маму, которой вы привыкли быть должной. Вы жили с чувством, что она променяла свою жизнь на вашу?

Тяжелый, глубокий вдох: «Да». Ее интонация меняется, в голосе отчетливо звучат эмоции. Я понимаю, что мы приблизились к чему-то важному.

– Александра, вы сказали, что недавно взяли деньги в долг. Подскажите, у кого вы заняли? У подруги, коллег, мужчины? Или, может быть, вы обратились в банк?

– Это женщина. Я никогда не занимала деньги у мужчин. И не беру кредиты в банках, они меня пугают. А занять у хорошей знакомой с работы я смогла. Она состоявшийся взрослый человек, намного старше меня, мне кажется, что моя просьба ее не очень затруднила.

До начала терапии Александра не понимала, что испытывает перед матерью вину, не позволяла себе это прочувствовать. Я предлагаю ей задуматься о том, что она хотела бы сказать матери в откровенном разговоре, за что поблагодарить и за что извиниться.

Александра привыкла быть в эмоциональном долгу перед мамой. Ей тяжело сознаться в этом даже себе, поскольку чем сильнее мы привязаны к кому-то, чем больше сложных эмоций питаем к этому человеку, тем болезненнее испытывать перед ним вину. Александра умна и понимает, что процесс сепарации[14]14
  Сепарация – процесс отделения от родителей и обретения независимости.


[Закрыть] с матерью она не прошла до конца, и в дополнение ко всему это вызывает у нее фрустрацию и чувство разочарования в себе.

Все эти эмоции, которые она никогда не могла высказать напрямую, выразились в том, что сегодня в финансовом плане она захотела быть должной женщине старше себя, на которую несложно взглянуть снизу вверх и увидеть в ней материнскую фигуру. Я еще раз убеждаюсь в том, что мы двигаемся в верном направлении: нам предстоит работа с чувством вины за испорченную мамину жизнь.

В случае Александры мы видим смещение семейных ролей: она сама как бы становится родителем своей маме, пытается взять ее ответственность на себя. Это же мы наблюдаем, когда Александра взаимодействует с сестрой. Как когда-то их мама поступилась собственными интересами ради дочерей, так теперь и Александра готова пожертвовать финансовой стабильностью, залезая в долги, чтобы справиться с проблемами сестры.

Мама Александры показывала любовь к дочерям, жертвуя собой ради их благополучия. И, кажется, Александра переняла эту черту. Мне важно исследовать эти тенденции, обнажить стратегии «жертвенной любви» и показать Александре, что, если мама любила ее так, это не значит, что и она должна проявлять любовь похожим образом. Мы можем вместе поискать другие формы выражения любви, более здоровые как для моей клиентки, так и для ее любимых.

Клиентка обвиняет себя, в частности, в том, что личная жизнь ее мамы так и не сложилась. Я обращаю внимание на то, что и ее личная жизнь далека от мечтаний. Ее муж живет как будто отдельно, не стремится помочь семье, удовлетворен тем, что от него в семейных финансовых делах зависит немногое. Я помечаю, что в будущем нам будет важно это исследовать. Не запрещает ли себе Александра быть счастливой в отношениях с партнером? Не считает ли, что это будет нечестно по отношению к маме, так и оставшейся одинокой? Не пытается ли выразить любовь к матери еще и таким образом?

Никто не знает, как бы складывалась жизнь наших родителей без нас. Но наши родители когда-то выбрали оставить ребенка и воспитать его, значит, мы были им нужны, как бы непросто им ни приходилось в процессе. На самом деле выбирать, как и где работать, сколько зарабатывать, какие отношения и с кем строить, может только взрослый. Ребенок не может отвечать за поступки и жизнь родителя, зато родитель обязан отвечать за поступки и жизнь ребенка. Мы все это знаем, но прочувствовать это и отпустить детские эмоции бывает непросто.

Это кажется похожим на то, как мы проживаем стыд, но его важно отличать от вины. Стыд заставляет нас думать, что мы не заслуживаем чего-то хорошего из-за того, какие мы. Вина делает то же самое, но привязана не к самовосприятию, а к конкретному поступку или факту. «Я родилась. Поэтому мама не смогла ни с кем построить отношения. Поэтому я заслуживаю наказания».

Существует и другое отличие. Стыд – чувство тайное, мы хотим его спрятать. Если другие обнаруживают наш стыд, это может быть невыносимо. Поэтому его часто относят к социальным чувствам.

Вина – ситуативная или глубинная[15]15
  Глубинная вина чаще всего бывает связана именно с фигурой матери. Люди, живущие с глубинной виной, чувствуют себя хронически, по умолчанию виноватыми вне зависимости от собственных поступков.


[Закрыть] – проживается иначе. Держать ее в тайне может быть мучительнее, чем вынести на поверхность.

Ситуативная вина – это когда ты плюнул кому-то в спину и понял, что был не прав. Глубинная вина формируется в очень раннем возрасте. К примеру, уже в восемь–десять месяцев ребенок может начать замечать, что его мама подвержена невротическим переживаниям. В связи со спецификой эгоцентричного и отчасти магического детского восприятия он уверен, что все в мире происходит из-за него, и видит себя причиной маминого дискомфорта. Формируется убеждение: «Я причина несчастий своих родителей». Именно это и происходит с Александрой.