Текст книги "Воин и дева. Мир Николая Гумилева и Анны Ахматовой"

Борьба

Между тем пришло время явиться на призывный участок, чтобы пройти медкомиссию. В октябре 1907 года. Гумилев, заняв деньги у ростовщика и скрыв от родителей, что не является уже студентом, отправляется в Россию. Сначала он едет в Киев, надеясь застать там Анну. Однако она в тот момент находилась в Севастополе. В Киеве Гумилев договорился о сотрудничестве с журналом «В мире искусств», печатавшим стихи модернистов В. Брюсова, А. Белого, А. Блока и др.

Николай прибыл в Царское Село, прошел комиссию и получил полное освобождение от исполнения воинского долга. Ему было выдано 30 октября свидетельство, что он «признан совершенно неспособным к военной службе, а потому освобожден навсегда от службы». Его забраковали из-за астигматизма.

Анна все лето болела, потому снова жила в Севастополе. Болела легкими, врачи боялись развития туберкулеза. Она жаловалась в письме к Сергею фон Штейну: «Я болею, тоскую и худею. Был плеврит, бронхит и хронический катар легких. Теперь мучаюсь с горлом. Очень боюсь горловую чахотку. Она хуже легочной. Живем в крайней нужде. Приходится мыть полы, стирать».

Гумилев заехал в Севастополь по пути в Париж. Сделал крюк. Как они встретились после всего пережитого, нет свидетельств. Анна Андреевна утверждала, что она снова отказала ему. Теперь была причина благородная. Как она писала фон Штейну: «Не знаю, слышали ли Вы о моей болезни, которая отняла у меня надежду на возможность счастливой жизни». Да и было ли предложение? Она будто оправдывается. Возможно, Гумилев опять не спешил или в душе еще лелеял обиду. Впрочем, все это только предположения.

Доктора велели Ане забыть о курсах, куда она собиралась поступить. «Курсы – смерть». Она на них и не пошла, не желая расстраивать маму.

Гумилев привез ей подарки. Он всегда дарил ей что-нибудь. Книги, иконы, украшения, даже чадру, купленную на базаре в Константинополе. Уезжал, видимо, не столь безнадежно разочарованный. По крайней мере сразу по возвращении в Париж в ноябре 1907 года он стал писать новеллы «Радости земной любви» о Кавальканти. Болезнь любимой не была преградой, и он не переставал надеяться на счастье. Видимо, встреча не охладила пыл юного рыцаря.

«Радости земной любви» он тотчас послал Брюсову в «Весы», причем в письме предварил: «По романическим причинам мне хочется видеть их напечатанными возможно скорее». Новеллы имели посвящение Анне Андреевне Горенко. Написанные в стилистике средневековой любовной новеллы, они рассказывали о рыцарской любви и преданности благородного поэта Кавальканти к прекрасной Примавере.

Под куртуазной формой новеллы были скрыты личные переживания автора. Здесь есть брат неприступной Примаверы, с которым дружит Кавальканти. Кольцо, которое его возлюбленная якобы потеряла и попросила рыцаря помочь его найти. А когда искали, она нежно коснулась рукой его лица и губ. Это все тонкая игра кокетства, напоминающая Гумилеву об Анне. Еще тогда, в ранний царскосельский период их романа, был эпизод, когда Гумилев подарил Анне, совсем юной девочке, золотое колечко с рубином. Принимать такие подарки ей было нельзя – неприлично и не по возрасту. Она уронила кольцо, и оно провалилось в щель пола. Кольцо так и не нашли, как свидетельствовала потом Анна Андреевна.

Есть в новелле письмо, которое Примавера передает через старика Лоренцо, вызывая вспышку ревности в Кавальканти, не знающего, что это письмо предназначено ему. Видимо, все дорогое, все нежное собрал в этих новеллах Гумилев. Все, что хранил как самое ценное в своей памяти об их прежних встречах.

Есть здесь и пошлый венецианский сеньор, который посвятил сонет красоте Примаверы, воспел ее «в выражениях напыщенных и смешных», чем вызвал ревность Кавальканти. Ахматова сделала пометку на полях новеллы: «О глагольных рифмах». Значит, было, было! Бедный поэт решает «уехать навсегда в далекие страны или просто ударом стилета оборвать печальную нить своей жизни».

В первой новелле узнаваема даже манера Анны иронизировать над увлеченным юношей. Когда Кавальканти повествует о рыцаре, заказавшем золотую статую возлюбленной, чтобы плакать над ней, Примавера, выслушав трогательный рассказ, «заметила, что, несмотря на всю занимательность только что рассказанной истории, она всем рыцарским романам и любовным новеллам предпочитает книги благочестивого содержания»…

Ноябрь – мрачный месяц, он усугубляет хандру Гумилева. Однако поэт позирует Фармаковскому, который рисует его портрет, продолжает переписку с Брюсовым, бывает на художественных выставках и пишет стихи.

Не дожидаясь ответа от мэтра, он пишет снова и снова. Очевидно, существует потребность в собеседнике. Он признается: «Сам я все это время сильно нервничаю, как Вы можете видеть по почерку. Пишу мало, читаю еще меньше». Он сообщает Брюсову о сплине, о том, что часто ходит в зверинец кормить медведей хлебом.

С чем же связано такое напряженное, тягостное состояние Гумилева в ноябре – декабре 1907 года? Конечно, в первую очередь с неопределенностью его положения во всех смыслах. Это и поведение Анны, и необходимость возвращаться домой с признанием в том, что он не учится больше в Сорбонне. Да еще и денежные затруднения. И одиночество, и та внутренняя борьба, которая велась постоянно. В стихах и прозе в ноябре и декабре тема смерти превалирует над всеми остальными.

В ноябре появилось стихотворение «Ужас». Символическое воплощение всего ужасного для молодого поэта – образ девушки с головой гиены. Опять кровожадная гиена!

 
На острой морде кровь налипла,
Глаза зияли пустотой,
И мерзко крался шепот хриплый:
«Ты сам пришел сюда, ты мой!»
 

Юный поэт все еще во власти роковой женщины. Демоническая сущность ее очевидна. С этим демоном шла непосильная борьба, в которой юный поэт слабеет. Не хватает участия и близкого человека, а родные далёко. Гумилев тоскует. И срывается.

Он давно носил с собой яд и однажды, забравшись на верх крепостного вала в Булонском лесу, принял цианистый калий. А возможно, еще и вскрыл вены, как утверждает Одоевцева, ссылаясь на самого Гумилева. Пролежал без сознания сутки, пока его не нашли в глубоком рву у старинных укреплений. Видимо, на этот раз попытка была более чем серьезная.

По воспоминаниям А. Н. Толстого, на вопрос, зачем он хотел умереть, Гумилев ответил: «Я жил один, в гостинице, – привязалась мысль о смерти. Страх смерти мне был неприятен… Кроме того, здесь была одна девушка…» О ком идет речь? И почему «здесь»? В Париже? Впрочем, Толстой мог неправильно понять Гумилева, к тому же его воспоминания носят беллетризованный характер, то есть возможен домысел.

Во всяком случае, Андрей Горенко к тому времени еще не уехал в Россию, и Гумилев был не совсем один. Именно Андрей дал знать сестре о попытке суицида Николая, и она прислала успокоительную телеграмму. Игры со смертью на этом закончились. Гумилев дал себе слово больше никогда не повторять их.

Приблизительно в то же время было написано стихотворение, где отражена борьба души поэта со «странными грехами», которыми она осаждена. Душа сравнивается с Пенелопой:

 
Она должна в чертоге прясть,
Склоняя взоры все суровей,
Чтоб победить глухую страсть,
Смирить мятежность бурной крови.
 
 
Но если бой неравен стал,
Я гордо вспомню клятву нашу
И, выйдя в пиршественный зал,
Возьму отравленную чашу.
 

Вот, вероятно, и взял… А смерть виделась спасительным Одиссеем, убивающим женихов.

Теперь он вплотную занялся подготовкой нового сборника стихов, который все откладывал из-за сплина. Часто стал появляться на «пятницах» Рене Гиля, которые проходили в парижском кафе La Closerie des Lilas. Поэт готовит сборник стихов, денег нет, присылаемые ему 100 рублей уходят на книгу. Гумилеву приходится голодать. Бывали дни, когда он питался лишь горсткой каштанов.

Сборник «Романтические цветы» вышел в январе 1908 года с посвящением «Анне Андреевне Горенко». Тираж 300 экземпляров. Гумилев просит помощи у Брюсова в распространении книжечек в 64 страницы каждая по 50 копеек за экземпляр через магазин «Скорпион». Специально для книги он отыскал в художественном магазине декоративную бумагу Ingres. Часть тиража напечатали на ней.

Гумилев опять болел, он не смог присмотреть сам за печатанием и брошюровкой, и книга вышла в виде тетрадки-брошюры. Гумилев пишет Брюсову: «Я не доволен этой новой книгой, но очень доволен, что издал ее. Теперь я свободен от власти старых приемов и тем, и мне много легче будет пойти вперед».

Можно добавить, свободен от власти «странных грехов» (к которым, кстати, относились и занятия оккультизмом, хотя к тому времени Гумилев их забросил) и от магии Анны, так казалось ему. Отдав ей дань посвящением к сборнику, где многие стихи были продиктованы страстью, любовью и страданием, Гумилев шел вперед.

Однако Анна заняла в его сердце определенное место, которое никогда и никто не смог бы занять. Так сложилось, что и в ее жизни было место для Николая, отдельное, персональное. Она не хотела с этим мириться, всячески сопротивлялась этой власти и велениям судьбы, надеясь на встречу с «царевичем». Обманывалась, принимая за «царевича» разных мужчин. Но единственно неоспоримым «царевичем» в ее жизни – так уж вышло, и время это покажет – был только Гумилев.

Как часто в начале жизни кажется, что впереди столько необыкновенных возможностей, встреч, столько любви, людей! А на деле оказывается, что на судьбу выпадает совсем немного избранников – единицы – и выбор не такой уж богатый. Наверное, знай каждый, что его ждет в будущем, не стал бы так легко бросаться преданными людьми. Но молодость отважна и слепа. Воистину, «если бы молодость знала, если бы старость могла…»!

Гумилев остался в Париже один: вслед за Андреем Горенко уехал и Фармаковский. Не с кем поговорить о поэзии, кругом звучал чужой язык. Гумилев тосковал настолько, что ходил смотреть на табличку: Bd Sebastopol (Севастопольский бульвар). Он много думал об Анне, переписка продолжалась, продолжалась и дружба.

Он писал Брюсову в конце января 1908 года: «Теперь я опять начал писать и, кажется, увереннее и сильнее, чем в период, представленный “Цветами”. ‹…› Жду девятого вала переживаний». Действительно, в интонациях и стихах Гумилева появилась некоторая твердость, если не жесткость – результат разочарования и игры со смертью. «Я уйду, убегу от тоски, / Я назад ни за что не взгляну», – обещает он. «И отныне везде и всегда / Буду я так отрадно един». Это стихотворение он назовет потом «После смерти». Суждения его становятся подчас резкими, решительными. Больше нет романтического, светлого мальчика…

В феврале Гумилев познакомился с Алексеем Николаевичем Толстым, и это знакомство значительно скрасило его парижское одиночество. Однако, как признается он Брюсову в марте, «обстоятельства хотят моего окончательного переезда в Россию». Гумилев беспокоится, не повредит ли переезд ему как поэту. В противном случае обстоятельства можно устранить. Какого рода эти обстоятельства, неизвестно. Возможно, родители велели возвращаться, соскучились, особенно мать, хотели, чтобы он получил серьезное образование, не желали оплачивать его безделье.

К этому времени Николаем написано немало стихов, в которых по-прежнему живет образ роковой мучительницы, демонической женщины. Оценка ее поэтом теперь более жесткая. Видения по-прежнему мучают его.

На пиру

 
Влюбленный принц Диего задремал,
И выронил чеканенный бокал,
И голову склонил меж блюд на стол,
И расстегнул малиновый камзол.
 
 
И видит он прозрачную струю,
И на струе стеклянную ладью,
В которой плыть давно, давно
Ему с невестой суждено.
 
 
Вскрывается пространство без конца,
И, как два взора, блещут два кольца.
Но в дымке уж заметны острова,
Где раздадутся тайные слова
И где венками белоснежных роз
Их обвенчает Иисус Христос.
 
 
А между тем властитель на него
Вперил свой взгляд, где злое торжество.
Прикладывают наглые шуты
Ему на грудь кровавые цветы,
И томная невеста, чуть дрожа,
Целует похотливого пажа.
 

Грезы принца и жуткая реальность в стихотворении сталкиваются в неразрешимом противоречии.

В марте же Гумилев посылает Брюсову балладу «Анна Комнена». Тема Клеопатры развивается в его стихах, но теперь прелестный демон принимает обличье византийской царицы. Гумилев не желает верить историкам, которые «любят выставлять ее идеальной». «Многие факты заставляют меня подозревать противное», – пишет он Брюсову. Здесь ему важно имя: Анна! И портрет ее поражает сходством с Анной другой:

 
Прекрасны и грубы влекущие губы
И странно-красивый изогнутый нос,
Но взоры унылы, как холод могилы,
И страшен разбросанный сумрак волос.
 

В других стихах он бросает вызов и пророчит уверенно и напористо:

 
Это было не раз, это будет не раз
В нашей битве глухой и упорной:
Как всегда, от меня ты теперь отреклась,
Завтра, знаю, вернешься покорной.
 
 
Но зато не дивись, мой враждующий друг,
Враг мой, схваченный темной любовью,
Если стоны любви будут стонами мук,
Поцелуи – окрашены кровью.
 

Да он объявляет войну! Правда, стихотворение это будет опубликовано только через два года, но порыв его понятен. Это реакция на боль, причиненную Анной, и надежда реванша. Любовь-поединок, любовь-борьба, любовь-ненависть. А ведь он хотел мира, товарищества… Женщина в стихах обрекает героя на глухую и упорную битву, но он верит в победу.

Встречи

Пришло время покидать Париж. В апреле 1908 года Гумилев едет по железной дороге в Севастополь, к Анне. Едет, видимо, в решительном настроении, желая расставить все точки над «i». Неизвестно, как они встретились, но, очевидно, он был напорист и получил четкий ответ: «Нет». Гумилев вернул Анне ее письма, она ему – подарки.

Возвращала все охотно, но оставила себе чадру. Гумилев просил:

– Не отдавайте мне браслеты, не отдавайте остального, только чадру верните.

Эта вещь была для влюбленного юноши дорога тем, что хранила ее запах: она ее носила. Анна сказала, что чадра изношена, и не отдала. Чадра, или что-то в этом роде, действительно была изношена, она вовсе не лукавила.

Анна осталась в Севастополе, а Гумилев отправился в Царское Село через Москву, где встретился с Брюсовым. Гумилевы переселились и теперь жили в доме М. Ф. Белозеровой на Конюшенной улице. Вернувшись в Царское Село, Гумилев окунается в литературную жизнь, возобновляет отношения с любимым учителем И. Ф. Анненским, заводит интересные знакомства, задумывает новую книгу стихов, договаривается об ее издании с В. Брюсовым, который заведует издательством «Скорпион». Планирует поездку в Африку. Словом, жизнь идет, она довольно насыщенна. Жизнь без нее.

Гумилев будто бы смирился. Теперь он будто стал хладнокровнее, наученный перепадами настроений Анны. Да и то – в подруги выбрал «лебедя из лебедей», птицу гордую, а не голубку смиренную. Но он должен был полюбить не романтический идеал: русалку и деву Луны, а реальную Аню, человека и личность.

А пока он чувствует себя свободным, сближается с царскосельскими сестрами Аренс, интимнее всего с их кузиной Лидией, хотя в него влюблена Зоя. Отношения с Лидией зашли слишком далеко, был скандал, ей пришлось даже уйти из дома и поселиться отдельно. Была еще одна сестра, Вера, тихая, прелестная, похожая на ангела. К ней Николай испытывал особые чувства. Вера писала стихи, переводила с немецкого. Именно ее Гумилев собирался взять с собой в путешествие по Европе.

10 июля 1908 года по настоянию отца Гумилев подает прошение в Санкт-Петербургский университет о зачислении на юридический факультет.

Летом этого года Анна Горенко отправилась с Инной Эразмовной на отдых в Балаклаву. Гумилев же – в первый раз в Слепнево, родовое имение матери. Анна Ивановна унаследовала его в 1907 году вместе с сестрой Варварой Ивановной Лампе. Гумилев заинтересовался рассказами родственников о библиотеке, которая собиралась несколькими поколениями и состояла из старинных книг. Слепнево располагалось под Бежецком в Тверской губернии. Этой усадьбе предстояло сыграть важную роль в жизни поэтов Гумилева и Ахматовой.

В Петербург Гумилев вернулся 20 августа. А в августе же в Петербург приезжает Анна, останавливается у отца. Гостила дней десять, встречалась со знакомыми, с подругой Валей и, конечно, с Николаем. Не для того ли приехала, помимо прочего, чтобы снова навести мосты? Или почувствовала, что ей не хватает «брата»? И конечно, ее развитый женский инстинкт подсказывал, что Гумилев сейчас не с ней.

Уезжая из Царского Села, где она навещала Валю, Анна послала ему записку, звала прийти на вокзал попрощаться. Первый звонок – его нет. Уже подходит поезд. И тут Николай появляется в обществе Веры и Зои Аренс. Выясняется, что записку он не получил, а на вокзал зашел случайно.

Случайно ли? В делах, касающихся двух сердец, не бывает ничего случайного. Однако Анна имела возможность увидеть друга в обществе обожающих его девушек (наверное, этого нельзя было скрыть). С Анной же, по ее признанию, Гумилев был «чрезвычайно мил, любезен, говорил ей о своей влюбленности». В его поведении чувствовалась свобода. Уже нет надрыва, Гумилев уверен в себе и спокоен.

В эту встречу они много говорили о стихах. Гумилев читал Анне свои новые произведения, глубокие, философские. Он растет как поэт. Вслед за Леконтом де Лилем Гумилев стремится «вводить реализм описаний в самые фантастические сюжеты». Он признается Брюсову: «В моих образах нет идейного основания, они случайные сцепления атомов, а не органические тела». Он ищет идейное основание – и находит. Его стихи наполняются глубоким содержанием, философскими обобщениями, происходит перелом во взгляде на творчество.

Ему есть что сказать Анне и показать. Гумилев, очевидно, бывал в тот ее приезд в доме гражданской жены ее отца Елены Ивановны Страннолюбской, в квартире на набережной Средней Невки.

Перелом произошел не только в творчестве, но и во взглядах на жизнь. Наметился новый этап их отношений с Анной, дружеский, что ли. Более сдержанный, потому что Гумилев увлечен Верой Аренс и приглашает ее в путешествие. Анна же возвращается домой.

Задумывалась обширная поездка в Европу, по средиземноморским городам, затем в Египет. По традиции Гумилев перед путешествием навещает в Киеве Анну. О ней он, конечно, не забывает, это просто невозможно. Ее место никто не мог занять в его сердце. Разве что могла образоваться пустота.

Два дня он пробыл в Киеве, встречаясь с подругой-«сестрой». Возможно, именно он убедил девушку пойти на курсы. Осенью Аня Горенко поступит на юридический факультет Высших женских курсов в Киеве.

Маршрут путешествия Гумилев вынужден был свернуть. Неделю он ждал Веру Аренс в Константинополе, слал ей открытки, напоминал о себе. Затем ждал в Афинах, пока не получил от Веры открытку, где она сообщала, что выходит замуж за инженера Гаккеля. Видимо, не хотела повторить судьбу своих сестер.

В подавленном состоянии поэт направляется в Египет. Здесь он попадает в каирский сад Эзбекие, ночное впечатление от которого пробудило в нем желание жизни, сопротивление горю и суицидным настроениям. Он дал обет, о чем много позже напишет:

 
И, помню, я воскликнул: «Выше горя
И глубже смерти – жизнь! Прими, Господь,
Обет мой вольный: что бы ни случилось,
Какие бы печали, униженья
Не выпали на долю мне, не раньше
Задумаюсь о легкой смерти я,
Чем вновь войду такой же лунной ночью
Под пальмы и платаны Эзбекие».
 

И действительно, больше попыток убить себя не было. Жизнь выше горя, каким бы оно ни было. Теперь Гумилев исповедует полное приятие действительности и радость проживания. Заняв деньги у ростовщика, он возвращается домой.

На обратном пути заезжает в Киев. За время путешествия он написал пятнадцать стихотворений, ему было чем похвастать перед Анной. Многие из этих стихотворений войдут в сборник «Жемчуга». Однако расстались они плохо, судя по тому, что их переписка прервалась. Вряд ли Анна смогла так легко простить ему сестер Аренс.

Анна с осени учится на курсах, но без особого вдохновения. С интересом она изучала историю права, с удовольствием – латынь. Когда же пошли чисто юридические предметы, к курсам она совершенно охладела. Однако продолжала учиться и сдавать экзамены. И все это время она писала стихи, с неизвестной целью ставя под ними номера.

Возможно, в этих стихах была и та единственная любовь, пережитая в Херсонесе. Вышедшая из «языческого детства», «дикая девочка» в Херсонесе чувствовала себя счастливой. То была чистая детская любовь, но, безусловно, настоящая, самая сильная и светлая. Только в таком возрасте это возможно.

Анна будет признаваться Лукницкому в 1926 году, что не любит телесности. Телесность, по ее словам, проклятье земли. «Проклятье – с первого грехопадения, с Адама и Евы… Телесность всегда груба, усложняет отношения, лишает их простоты, вносит в них ложь, лишает отношения их святости… Чистую, невинную, высокую дружбу портит». Не надо забывать, что это говорилось красивому молодому человеку, который был в Анну влюблен, но вряд ли она лукавила. Может быть, именно этого она не могла простить Гумилеву? Он портил чистую дружбу своими притязаниями.

А в его стихах того периода, осенью 1908 года, звучит тема потерянного счастья, раскаяния: «Я счастье разбил с торжеством святотатца». Герою снятся ночные озера, которые навеивают воспоминания, как он задыхается в тяжелой тревоге и ломает до боли пальцы.

 
Я вспомню, и что-то должно появиться,
Как в сумрачной драме развязка:
Печальная девушка, белая птица
Иль странная, нежная сказка.‹…›
 
 
Но мне не припомнить. Я слабый, бескрылый,
Смотрю на ночные озера
И слышу, как волны лепечут без силы
Слова рокового укора.
 

Однако, просыпаясь, герой вновь уверен и спокоен.

Поэт тоскует по прошлому, по Анне. Появляется стихотворение о колдунье, которая своими чарами убивает кого-то. Сначала оно названо было не «Колдунья», а «Месть». Возможно, его гложет чувство вины по отношению к Анне, от которой он хотел отречься, которую пытался забыть? Будто бы предал свою любовь. В других стихах опять ночь и сон:

 
И мне во сне опять дана
Обетованная страна –
Давно оплаканное счастье.
 

Поэт задается вопросом:

 
И чего еще ты хочешь, сердце?
Разве счастье – сказка или ложь?‹…›
Разве снова хочешь ты отравы,
Хочешь биться в огненном бреду,
Разве ты не властно жить, как травы
В этом упоительном саду?
 

Но очевидно, нужны были и отрава, и огненный бред. Без них жизнь казалась пустой.

Литературный круг

Вернувшись домой, Гумилев стремительно укрепляет свои позиции в литературе, обзаводится литературным окружением, завоевывает признание. Он становится профессиональным литератором. Знакомится с С. Ауслендером, племянником поэта М. Кузмина. Сергей, по его настоянию, представил Гумилева на знаменитой «башне» Вячеслава Иванова. Поэт посещает среды Иванова, публикуется в журналах. Его портрет пишет О. Делла-Вос-Кардовская. Среди новых знакомых Гумилева граф Комаровский, царскосельский поэт, А. Ремизов, Е. А. Зноско-Боровский. П. П. Потемкин, М. Волошин, М. Кузмин, которые станут его приятелями. Поэт возобновил знакомство с А. Н. Толстым. Устраивает вечера у себя дома.

Он ввел в круг своих новых друзей, среди которых был и С. Маковский, любимого учителя – Иннокентия Анненского. Это знакомство станет решающим в истории создания культового, как сейчас говорят, журнала Серебряного века «Аполлон». Весь 1909 год Гумилев – завсегдатай «башни» Вяч. Иванова.

Поначалу В. Иванов принял Гумилева весьма приветливо, даже превозносил прочитанные им стихи. «Стихи действительно были хороши», – отмечает свидетель их знакомства С. Ауслендер. Очень скоро поэт сделался своим на «башне». Частенько после вечеров оставался до утра ждать царскосельского поезда.

Именно там, «на башне», у Гумилева возникает идея создать школу для изучения формальных сторон стиха. Он просит В. Иванова и Ф. Зелинского почитать курс лекций по теории стихосложения.

Помимо прочего, Гумилев участвует в постановке режиссера-модерниста Н. Н. Евреинова «Ночных плясок» Ф. Сологуба. В этом довольно скандальном событии участвовала почти вся литературная богема Петербурга. Спектакль был освистан. Невиданное дело: двенадцать полуобнаженных танцовщиц (среди которых волею судьбы оказалась Ольга Высотская, будущая возлюбленная Гумилева и мать его сына Ореста) порхали в духе Айседоры Дункан: босиком и в прозрачных газовых туниках. Евреинов стремился к новизне: удивить, сделать нечто не похожее на классические образцы, скандализировать. И ему это удалось. Так утверждался модернизм в театре.

Весной Гумилев занят изданием альманаха «Остров». С ним вместе хлопочут А. Н. Толстой и П. Потемкин.

Закрепившись в литературном мире, публикуясь в популярных изданиях, Гумилев тянет за собой и друзей, пристраивает их. Остряки говорили, что молодежь ходит за Гумилевым, который одним своим видом прошибает любые двери.

Словом, Гумилев прочно вписался в круг петербургской богемы и даже стал лидером группы литераторов. Безусловно, богемный образ жизни требовал жертв. Умышленно шокирующее поведение, отрицание моральных норм, наркотики – знаменитая «свобода» Серебряного века. Искушение сильное, что и говорить. Однако характер Гумилева, сама его личность исключали падение. Даже если не брать во внимание его воспитание и веру, служение искусству он ставит слишком высоко, чтобы превратить его в фарс.

Яркая личность, лидер, человек бесстрашный и бескомпромиссный, Гумилев не мог не привлекать к себе женщин. Женщины… В таких случаях обычно говорят: «У него (или у нее) сложная жизнь сердца». Безусловно, любой творческий человек питается эмоциями, чувствами, ощущениями, а тем более поэт. Однако как тонка грань, отделяющая «сложную жизнь сердца» от распущенности! Гумилев всегда старался быть рыцарственным, благородным в отношениях с дамами. Тем более что в начале 1909 года он только начинал свою донжуанскую карьеру и обретал славу повесы. Но был ли таким на самом деле?

Гумилев утверждал позже, что о жизни поэта лучше всего говорят его стихи. В начале 1909 года он продолжает цикл стихов о Беатриче. Здесь снова возникает образ белой розы, как в первом стихотворении. Третье же – просьба-крик:

 
Пощади, не довольно ли жалящей боли,
Темной пытки отчаянья, пытки стыда!
Я оставил соблазн роковых своеволий,
Усмиренный, покорный, я твой навсегда.
 
 
Слишком долго мы были затеряны в безднах,
Волны-звери, подняв свой мерцающий горб,
Нас крутили и били в объятьях железных
И бросали на скалы, где пряталась скорбь.
 
 
Но теперь, словно белые кони от битвы,
Улетают клочки грозовых облаков.
Если хочешь, мы выйдем для общей молитвы
На хрустящий песок золотых островов.
 

Похоже, именно тогда, в январе или феврале 1909 года, Гумилев написал снова Анне. Она ответила. Переписка возобновилась. Возможно, эти стихи были посланы в одном из писем. И стихотворение «Царица» тогда же написано. Герой его в одежде жреца готовился выстрелить в царицу из лука,

 
Но рот твой, вырезанный строго,
Таил такую смену мук,
Что я в тебе увидел Бога
И робко выронил свой лук.
 

Герой видит страдание, и жалость к царице побеждает. В заключительном стихотворении цикла «Беатриче» снова звучит тема добровольной гибели героя от любимых рук:

 
Я не буду тебя проклинать,
Я печален печалью разлуки,
Но хочу и теперь целовать
Я твои уводящие руки.
 
 
Все свершилось, о чем я мечтал
Еще мальчиком странно-влюбленным,
Я увидел блестящий кинжал
В этих милых руках обнаженным.
 
 
Ты подаришь мне смертную дрожь,
А не бледную дрожь сладострастья,
И меня навсегда уведешь
К островам совершенного счастья.
 

Весной 1909 года Гумилев сближается с Елизаветой Дмитриевой, с которой познакомился еще в Париже. Елизавета Дмитриева, поэтесса, маленькая хромоножка, обладала, видимо, невероятной сексуальной привлекательностью. Невеста Васильева, она была влюблена в Волошина и Гумилева одновременно. С Гумилевым ее связывали интимные отношения: он не мог не приворожить женщину, когда этого хотел.

В мае 1909-го они отправляются в Коктебель по приглашению Волошина. Волошин поставил Лилю (так называли ее близкие люди) перед выбором, но бедняжке вовсе не хотелось выбирать. И все же она подчиняется хозяину. Гумилев принял отставку довольно иронично. Как писал А. Н. Толстой, тогда же гостивший в Коктебеле с женой, «в продолжение недели он занимался ловлей тарантулов. Его карманы были набиты пауками, посаженными в спичечные коробки». Любовная неудача не помешала Гумилеву написать прославленных «Капитанов», завершить поэму «Сон Адама».

Выходит, женская неверность уже не так сильно затрагивает его? Или не настолько серьезно и глубоко было чувство, как описывает в своей «Исповеди» Е. Дмитриева-Васильева, эта экзальтированная, склонная к странным фантазиям женщина? В любом случае Гумилев не сделался циником. Горечь и разочарование присутствуют в его стихах, но не довлеют. Да и общество, в котором недобро подшучивали над ним, со злорадством наблюдая за метаниями приехавшей с ним женщины и ее «мистико-эротическим» помешательством у ног Волошина («Макс, ты лучше всех, на тебя надо молиться. Ты мой бог»), не озлобило Гумилева, и он не стал отвечать той же монетой.

Он уезжает из Коктебеля в конце июня вовсе не потому, что Дмитриева просила его уехать, как утверждала она. Гумилев ехал к Анне. Летом 1909 года Анна жила с матерью в Лустдорфе под Одессой.

В конце июня Николай Степанович пишет Андрею Горенко, с которым почему-то тоже не общался некоторое время и теперь возобновил переписку. Возможно, в порыве отказа от Анны он решил и от Андрея отказаться, чтобы ничего не знать о ней и не слышать. Однако теперь, когда порыв прошел, Гумилев кается и просит прощения. Он сообщает: «Может быть, мы скоро увидимся, потому что есть шанс думать, что я заеду в Лустдорф. Анна Андреевна написала мне в Коктебель, что вы все скоро туда переезжаете, обещала выслать новый адрес и почему-то не сделала этого. Я ответил ей в Киев заказным письмом, но ответа не получаю. Сообщите хоть Вы настоящий адрес, а то я кидаю письма наудачу и это лишает меня сил написать что-нибудь связное».

И добавляет: «Если Анна Андреевна не получила моего письма, не откажите передать ей, что я всегда готов приехать по ее первому приглашению, телеграммой или письмом».

Все уладилось, Анна, видимо, послала телеграмму, пригласила, и Николай появился в Лустдорфе. Он пробыл там недолго, день-два, так как спешил на свадьбу брата, назначившего его шафером.

Встреча в Лустдорфе оказалась, как выяснится позже, судьбоносной. Гумилев звал Аню в Африку, куда намеревался отправиться вскоре. Она, конечно, отказалась, да и от нового предложения руки и сердца тоже.

Анна провожала Гумилева до Одессы на трамвае или конке. С ними в одном вагоне ехала ее крестная Мария Федоровна Вальцер. Она видела молодую пару и рассказала потом Инне Эразмовне, что Николай Степанович выглядел недовольным, печальным, удрученным. Он говорил по-французски, Анна молчала.