Текст книги "Воин и дева. Мир Николая Гумилева и Анны Ахматовой"

Венчание

Гумилев все предусмотрел. Он подумал и о свадебном путешествии и заранее запасся свидетельством Санкт-Петербургского университета об увольнении в отпуск за границу. Он имел статус студента, тут уж ничего не поделаешь.

Разрешение было получено 14 апреля. Свидетельство гласило, что он «с разрешения г. попечителя С.-Петербургского учебного округа уволен в отпуск за границу сроком по 20 августа сего 1910 года». Документ было необходимо представить в канцелярию Киевского губернатора для получения загранпаспорта.

Итак, Гумилев в Киеве с 20 апреля. Он остановился в гостинице «Национальная». Анна жила на Тарасовской улице, где снимала комнату во флигеле дома 23/25. Все заботы о венчании Николай взял на себя. Возможно, как и Пушкин, подвенечное платье невесты-бесприданницы тоже привез жених. Никто со стороны Анны не участвовал в приготовлении к свадьбе, никто не верил, что Анна на этот раз не сбежит из-под венца. Тратить деньги, которых и без того слишком мало, на сомнительные цели родственники вряд ли бы стали.

Верил Гумилев. Надеялся. Он писал из Киева Брюсову 21 апреля: «Женюсь я на А. А. Горенко, которой посвящены ‘’Романтические цветы”. Свадьба будет, наверное, в воскресенье, и мы тотчас же уезжаем в Париж. К июлю вернемся и будем жить в Царском по моему старому адресу».

Помимо прочего он поднес невесте и свои поэтические дары. Во-первых, привез новый сборник стихов «Жемчуга», который и надписал: «Анне Горенко: кесарево кесарю. Автор». Во-вторых, в ожидании великого события он в эти киевские дни написал «Балладу» с посвящением Анне и подарил невесте ко дню венчания.

В «Балладе» звучит рефреном фраза «Блеснет сиянье розового рая». О рае и речь. Тема первозданного мира была близка будущему акмеисту и адамисту. Тема вновь обретенной цельности здесь связана с моментом истины, который переживает поэт. В стихотворении нет ни слова о любви. Оно выражает больше, чем счастье влюбленного, достигшего цели. Герой находит свое пристанище, свой рай как начало новой, истинной жизни души. Он прощается с заблуждениями и ошибками старой жизни, с ложными целями:

 
Пускай вдали пылает лживый храм,
Где я теням молился и словам,
Привет тебе, о родина святая!
 

В этом браке поэт видел обновление, начало нового, светлого, истинного пути. Что касается творчества – здесь тоже обретение своего лица, определение своего пути. Поэт рисует рай как некую идеальную страну, открывшуюся для него наконец:

 
И в юном мире юноша Адам,
Я улыбаюсь птицам и плодам,
И знаю я, что вечером, играя,
Пройдет Христос-младенец по водам,
Блеснет сиянье розового рая.
 

Ну и «Посылка», указывающая на ту, благодаря которой обретена гармония:

 
Тебе, подруга, эту песнь отдам,
Я веровал всегда твоим стопам,
Когда вела ты, нежа и карая,
Ты знала все, ты знала, что и нам
Блеснет сиянье розового рая.
 

Безоговорочное доверие, вера героя в любимую. Это она ведет поэта, «нежа и карая». Значит, было и то и другое, так закалялось чувство, чтобы теперь им блеснуло сиянье розового рая.

Для Анны тоже открывался новый путь и огромные возможности. Возвращение в Царское Село, Петербург, где кипит литературная жизнь, круг богемы, а главное – реализация поэтического дарования! Ждала ли она счастья в браке? Конечно, если шла под венец. Это был сознательный шаг, даже вопреки ожиданиям родных. Как православный человек, она верила в таинство брака и шутить такими вещами не стала бы.

Итак, венчание в воскресенье 25 апреля 1910 года. В тот день Уточкин летал над Киевом, и Анна впервые увидела самолет. В шаферы Николай пригласил В. Ю. Эльснера, поэта, устроителя вечера «Остров искусств» в Киеве. Родственники Анны не явились на венчание, хотя жили здесь же, в Киеве: и мама с братом Виктором и сестрой Ией, да и любимый брат Андрей. Нужен был еще один шафер, и Гумилев приглашает почти незнакомого поэта И. А. Аксенова.

Венчание походило на тайное. Анна отправилась из дому в обычной одежде и переодевалась в подвенечный наряд где-то возле церкви. Скорее всего, это было связано с тем, что некому ее было везти в церковь, а одной в подвенечном наряде ехать по городу нелепо. Венчание, как было отмечено на обороте свидетельства Гумилева, проходило в Николаевской церкви села Никольская Слободка Остерского уезда Черниговской губернии. Эта деревенская церковь за Днепром была небольшой и уютной, иконы по-домашнему украшены рушниками. Она была названа в честь Николая Мирликийского, который считался покровителем Н. Гумилева.

Позже Анна напишет:

 
Где венчались мы – не помним,
Но сверкала эта церковь
Тем неистовым сияньем,
Что лишь ангелы умеют
В белых крыльях приносить.
 

Таким запомнилось венчание Анне Андреевне. Потом, вспоминая этот день, она будет высказывать свою обиду на родных. Их пренебрежение глубоко оскорбило Анну. Сбылось по предсказанному ею самой: «Родные мои не пришли». Однако в тот день определенно оба венчающихся прониклись чудом таинства и увидели «сиянье розового рая».

Медовый месяц в Париже

Женившись, Гумилев тотчас положил в банк на имя жены немалую сумму в 2000 рублей и выдал ей личный вид на жительство. Он понимал, как важно для Анны чувствовать себя независимой и самостоятельной.

1 мая из Киева молодые отправились в свадебное путешествие. На вокзале их провожала Инна Эразмовна. Медовый месяц предполагалось провести в Париже, где они и поселились на Rue Buonaparte, 10.

Здесь Анне открылся иной облик мужа. Она увидела в нем детские черты, мальчишество, не изжитое с годами, необычайную простоту. Таким он открывался только близким – людям, которым доверял. Открытие ее приятно удивило. Это был момент истины, когда в их отношениях возникла относительная гармония.

Молодожены наслаждались Парижем в полной мере. Ходили по музеям, посетили средневековое аббатство Клюни, Зоологический сад, бывали в ночных кабаре, гуляли в Булонском лесу. И конечно, Гумилев показал жене все памятные для него места Парижа, модные кафешки. Он знакомил ее с поэтами и художниками. Тогда же, очевидно, познакомил и с Амедео Модильяни, тогда еще никому не известным художником. Будет несколько встреч, а потом долгая переписка Анны и Амедео. Однажды в кафе Гумилев попросил французских поэтов почитать стихи. Они отказались, Гумилев очень удивился.

Мужчины в Париже провожали прекрасную Анну взглядами. За ней пытались ухаживать, несмотря на то что молодая женщина была с мужем. Однажды они обедали втроем: Гумилев, Анна и знаменитый французский летчик Луи Блерио. Анна Андреевна в тот день была в новых туфлях, которые ей немного жали. Она сбросила их под столом, чтобы дать ногам отдых. После обеда, вернувшись с мужем домой, обнаружила в одной из туфель записку с адресом Блерио.

Гумилев покупал много книг – и классиков, и современных поэтов, целый ящик отправил в Россию. Не переставал удивлять молодую жену. Однажды она увидела бегущую за кем-то толпу и в ней – Гумилева. Когда Анна спросила его, зачем он бежал, Николай ответил: было по пути и так скорее. Рассказывая об этом Лукницкому, Ахматова добавила: «Вы понимаете, что такой образ Николая Степановича, бегущего за толпой ради развлечения, немножко не согласуется с представлением о монокле, о цилиндре и о чопорности – с тем образом, какой остался в памяти мало знавших его людей».

На обратном пути из Парижа в их вагоне оказался С. Маковский. Анна Андреевна его весьма заинтересовала, он вспоминал потом: «Весь облик тогдашней Ахматовой, высокой, худенькой, тихой, очень бледной, с печальной складкой рта и атласной челкой на лбу (по парижской моде) был привлекателен и вызывал не то растроганное любопытство, не то жалость. По тому, как разговаривал с ней Гумилев, чувствовалось, что он полюбил ее серьезно и горд ею».

Папа Мако настолько заинтересовался красивой молодой женщиной, что, когда они остались в коридоре вагона вдвоем, он задал ей ошеломляющий вопрос:

– А как вам нравятся супружеские отношения? Вполне ли вы удовлетворены ими?

Возмущенная Анна, ничего не ответив, зашла в купе. И решилась рассказать мужу об этом разговоре только через несколько дней. Надо ли говорить, что с тех пор она избегала оставаться наедине с Маковским. Подобные вопросы и отношения были нормой в среде петербургской богемы, где все свои. Реакция стороннего человека вполне понятна. Но Анне предстояло окунуться в этот мир и научиться с ним ладить. В старости Ахматова с возмущением обрушится на мемуары престарелого Маковского, не оставит камня на камне.

По какой-то причине в Берлине Анне пришлось пересесть в другое купе, в котором ехали три немца. Была страшная жара, они, естественно, без пиджаков. Когда вошла Анна, немцы встали и надели пиджаки. Стали между собой болтать, что сделали это только из-за того, что вошла русская дама. При немке бы так и сидели.

Два немца забрались на верхние полки, третий устроился напротив Анны. Он долго говорил, что хочет ехать за ней, куда бы она ни поехала. Ей стоило большого труда объяснить немцу, что ехать за ней нельзя. Немец не спал всю ночь, восемь часов смотрел на Анну, очевидно, смущая ее, не давая уснуть. Утром, встретившись с мужем, Анна рассказала этот забавный эпизод. Гумилев выслушал и ответил вразумительно:

– На Венеру Милосскую нельзя восемь часов подряд смотреть, а ведь ты же не Венера Милосская.

Возможно, некоторое менторство мужа обижало Анну. Однако она что, тоже не спала все восемь часов, чтобы знать наверняка о немце? Да просто она кокетничала, хотела показать свою значимость, напомнить заскучавшему мужу о своей пленительности, подразнить его, заставить ревновать, в конце концов!

Разумеется, флирт, общее восхищение были приятны молодой женщине, даже если и вызывали ревность мужа. Возможность покупать парижские туалеты в самом городе – законодателе мод – пьянила. Именно тогда Анна приобрела существенный штрих ее внешнего облика – знаменитую челку по последней парижской моде. Эта челка вкупе с черепаховым гребнем и шалью станет своеобразным «опознавательным признаком» знаменитой Ахматовой на многие годы. Такой ее будут рисовать и лепить известнейшие художники современности.

Гумилеву тоже было непросто. Взяв на себя определенные обязательства в связи с женитьбой, он не мог не тосковать по утраченной свободе. Конечно, он был счастлив, но зависимое положение не могло не тяготить человека, привыкшего к независимости. К тому же медовый месяц, несмотря на название, – это прежде всего притирка людей, которые должны стать плотью единой. Сглаживание углов, привыкание друг к другу в быту, приспосабливание к привычкам другого, приятие супруга не придуманным, не идеальным, а живым человеком.

Еще и ревность – убийца любви – выходит часто на первый план. Николай не мог не встретить здесь знакомых женщин, c которыми его, возможно, что-то связывало. Например, Марию Богданову. Она была своей у Бальмонтов и Мережковских, и с ней он встретился во время свадебного путешествия в аббатстве Клюни. Ну а что касается прекрасной новобрачной, тут все ясно без слов. Париж – город любви и флирта. Ее всюду сопровождали восхищенные взгляды. Они смущали молодую женщину и веселили.

О настроениях Гумилева можно догадаться по его стихам, написанным в Париже. Здесь есть удивительная проникновенность и нежность в описании любимой женщины:

 
Нет тебя тревожней и капризней,
Но тебе предался я давно
Оттого, что много, много жизней
Ты умеешь волей слить в одно.
 
 
И сегодня… Небо было серо,
День прошел в томительном бреду,
За окном, на мягком дёрне сквера
Дети не играли в чехарду.
 
 
Ты смотрела старые гравюры,
Подпирая голову рукой,
И смешно-нелепые фигуры
Проходили скучной чередой.
 
 
«Посмотри, мой милый, видишь – птица,
Вот и всадник, конь его так быстр,
Но как странно хмурится и злится
Этот сановитый бургомистр!»
 
 
А потом читала мне про принца,
Был он нежен, набожен и чист,
И рукав мой кончиком мизинца
Трогала, повертывая лист.
 
 
Но когда дневные смолкли звуки
И взошла над городом луна,
Ты внезапно заломила руки,
Стала так мучительно бледна.
 
 
Пред тобой смущенно и несмело
Я молчал, мечтая об одном:
Чтобы скрипка ласковая спела
И тебе о рае золотом.
 

Так и видится: дождливый серый день, нет охоты гулять по Парижу, и они сидят в кресле обнявшись, листают книги. Так трепетно и доверительно. Но наступает лунная ночь, в молодой женщине просыпается ее колдовская темная сущность, ее лунатизм, который пугает мужчину. Однако он надеется, что ласковая скрипка и ей (как ему) споет о золотом рае. Он желает для нее рая, то есть счастья, и это не для красного словца.

Однако и для самого Гумилева все не так уж просто и легко. В стихотворении «Ослепительное», написанном тогда же, лирический герой Гумилева «плачет» о потерянной свободе:

 
Я тело в кресло уроню,
Я свет руками заслоню
И буду плакать долго, долго,
Припоминая вечера,
Когда не мучило «вчера»
И не томили цепи долга.
 

Герой в воображении уносится в старую Смирну, в мир сказок «Тысячи и одной ночи», мир тайн и странствий. «Боже, как чисты / И как мучительны мечты!» – восклицает он. Герой плачет о Леванте, как о потере. Будто теперь ему недоступен этот мир.

Что здесь первично: Левант (Сирия, Ливан, Египет, Турция), по которому тоскует поэт, или «цепи долга», которые томят лирического героя в настоящем и заставляют вспоминать прошлые скитания? В своем воображении Гумилев убегает в тот мир, создавая цикл абиссинских песен.

Конечно, обоим было непросто. Однако в постоянной борьбе двух личностей это было перемирие, момент гармонии и любви. Они близки и почти едины.

Ссора

В начале июня супруги Гумилевы вернулись в Царское Село и поселились в доме Анны Ивановны, который она снимала на Бульварной улице. Анна Ивановна умела устроить быт, уверенно руководила семейным кораблем, и Николаю всегда уютно было под ее крылом. Сюда он и привез Анну, щедро делясь самым дорогим, что у него было. Он хотел, чтобы и любимой было уютно и хорошо жить.

Но Анна, выросшая в хаосе и семейном неблагополучии, с трудом вписывалась в этот крепкий жизненный уклад. Казалось, исполнилась ее мечта: она вернулась в Царское Село, по которому тосковала пять лет.

Царское изменилось или она сама? «Царское после Парижа показалось мне совсем мертвым, – вспоминала она потом. – В этом нет ничего удивительного. Но куда за пять лет провалилась моя царскосельская жизнь? Не застала там я ни одной моей соученицы по гимназии и не переступала порог ни одного царскосельского дома. Началась новая петербургская жизнь!»

Для Анны во всех смыслах началась новая жизнь. Гумилев вводил ее в литературный круг Петербурга. Сначала она появляется в качестве жены известного поэта Гумилева. «Гумильвица» шутливо назовет ее Ю. Верховский, и все подхватят эту шутку. Но вот и «башня» Вячеслава Иванова, который все меньше жаловал Николая Гумилева за его отступление от символизма, принимает его молодую жену. Чуткий Михаил Кузмин, живший в ту пору на «башне», заметил, что Иванов «цукает» Гумилева, то есть бранит. Он же отметил в дневнике впечатление от жены Гумилева в первые дни знакомства: «Она манерна, но потом обойдется».

Гумилев представил Анну на «башне» в воскресенье 13 июня. Она читала свои стихи «И когда друг друга проклинали…» и «Пришли и сказали: ‘’Умер твой брат…’’». Иванов воспринял их довольно равнодушно. И насмешливо произнес:

– Какой густой романтизм!

Анна волновалась так, что пальцы ее дрожали. Она не поняла тогда до конца иронии Вячеслава.

На «башне» к ней присматривались с любопытством. Как же, жена Гумми, известного женолюба! Некоторые друзья были посвящены в историю его супружества. Кузмин опять записал в дневнике: «Вечером визитировали Гумилевы. Она ничего – обойдется и будет мила». Женщины, конечно, придирчивее вглядывались. Одна из обитательниц «башни» М. Замятнина делилась впечатлением в письме В. Шварсалон: «Она пишет стихи немного под Гумилева по неизбежности, а старается написать под Кузмина. Но в общем она сносно-симпатичная, только очень тощая и болезненная, но недурная, высокая, брюнетка».

Так или иначе Анна Андреевна вошла в литературный круг, а это значит, получила возможность читать свои стихи мэтрам и слышать объективную критику, которая возможна только от коллег-поэтов. В этом кругу составлялись литературные репутации, давалась жизнь именам, сама среда формировала мировоззрение поэта.

Между тем в журнале «Аполлон» разгоралась дискуссия о символизме. Брюсов выступил резко против мистицизма Вяч. Иванова и А. Блока. Гумилев и Кузмин активно поддержали его, за что Иванов, по выражению Кузмина, «ругал последними словами Гумми, да и меня уж заодно». На «башне» назревал раскол.

Что касается семьи Гумилевых, в ней тоже не все гладко. Анне не нравилась постоянная компания мужа, состоящая из Кузмина, Ауслендера, Потемкина, Зноско с их походами в ресторан «Альберт» и весельем, которое пристало больше холостым мужчинам. Понятно, почему Анна могла не любить Кузмина, хотя именно он станет автором предисловия к ее первой книжке стихов. Его пристрастия несомненно отталкивают женщину. Потемкин много пил и скандалил. Все они были посвящены в любовные интриги Гумилева, не это ли самое главное? Их человеческие качества, очевидно, не устраивали молодую жену Гумилева, а они часто бывали в доме, оставались ночевать. Бездомный Кузмин любил подолгу гостить, даже жить у друзей. Словом, разрыв с этой холостяцкой компанией был неизбежен.

Но сначала случилась первая серьезная ссора. Анна наотрез отказалась сопровождать мужа на свадьбу его друга Сергея Ауслендера, куда Гумилев был приглашен в качестве шафера. Предстояло ехать в Окуловку, имение Парахино. Ауслендер женился на сестре Зноско-Боровского, актрисе Зборовской.

Он приехал в Царское, чтобы пригласить Гумилева. Анны Андреевны не было, Гумилев один был в садике. Чувствовалось, что у него огромная тоска, вспоминал потом Ауслендер.

– Ну, ты вот счастлив, – сказал Гумилев. – Ты не боишься жениться?

– Конечно, боюсь. Все изменится, и люди изменятся.

Еще Ауслендер сказал, что Гумилев изменился. Он стал более чопорным, будто отрезанным от друзей. Николай Степанович провожал Сергея парком, и они оба «холодно и твердо решили, что все изменится, что надо себя побороть, чтобы не жалеть старой квартиры, старой обстановки». И это было отнюдь не литературной фразой. Гумилев сразу повеселел и ожил.

– Ну, женился, ну, разведусь, буду драться на дуэли, что ж особенного!

Опять маячит дуэль! Но теперь-то почему? С кем Гумилев собирался драться? Видимо, были причины думать о разводе и о защите чести. Анна вновь подала мужу повод беспокоиться. Не переписка ли Анны с Модильяни послужила истинной причиной ссоры, а свадьба Ауслендера тут ни при чем?

Именно в этот период Гумилевым было написано стихотворение «Маргарита». Однажды после прослушивания оперы Ш. Гуно «Фауст» Анне приснилось, будто кто-то ей говорит:

– Фауста не было – это все придумала Маргарита… А был только Мефистофель…

Она пересказала тот страшный сон Гумилеву, он сделал из него стихи. В них речь идет о Валентине и Маргарите, брате и сестре. Брат восхваляет ее достоинства, а Маргарита прячет дары «злого насмешника в красном плаще»: кольца, серьги, деньги. На улицах студенты звонко поют, прославляя честь Маргариты, а она любовно гладит полный кошель, от которого несет серой. По классическому сюжету Валентин, желая отомстить за честь сестры, вызывает на поединок Фауста. В стихах Гумилева поэт обращается к Валентину:

 
Грозно Фауста в бой ты зовешь, но вотще!
Его нет… Его выдумал девичий стыд;
Лишь насмешника в красном и дырявом плаще
Ты найдешь… и ты будешь убит.
 

Какая горькая истина преподносится в финале стихотворения! Фауст придуман женщиной, обманывающей себя, из нежелания признать, кто истинный обольститель. Мефистофель. «Женщина любит черта», – промелькнуло как-то у Гоголя. Попытка Валентина защитить сестру (родного человека, а для Гумилева теперь Анна – родной человек, жена) приводит его к гибели.

Возможно, эти стихи связаны и с размышлениями Гумилева о дуэли.

Так или иначе в середине августа 1910 года Анна уехала к маме в Киев. Гумилев остался один. Кузмин отмечал, что выглядел он печальным и потерянным. Друзья подтрунивали над Гумилевым далеко не безобидно. Женатому и оскорбленному поэту были неприятны холостяцкие шутки и скабрезности.

Однако 20 августа он все же отправляется в Окуловку на свадьбу Ауслендера. Ведь друг так поддержал его в трудный момент. Сопереживал, выслушивал, когда Гумилев в ожидании предстоящего брака тревожился, не передумает ли опять невеста. Теперь женился Ауслендер. Он был еще студентом, и Николай Степанович заботливо расспрашивал его о будущем, о том, на что они собираются жить. Входил во все мелочи. Исполнял роль шафера ответственно и заинтересованно, будто на прощание отдавал долг дружбе. И действительно, на этом настоящие дружеские отношения Гумилева с Ауслендером закончились. Оба были женаты, жизнь развела их.

Перед свадьбой Анна и Николай обговорили некоторые важные вещи. Он спросил тогда, разрешит ли Анна ему путешествовать.

– Куда хочешь, когда хочешь! – ответила она.

Для Гумилева этот момент был очень важен. Путешествия лечили его от тоски, придавали поэтический импульс, помогали смириться с обыденностью жизни, исцеляли от любовных ран. Анна же была равнодушна ко всякой экзотике, рассказов об Африке не терпела, выходила в другую комнату со словами:

– Скажи, когда кончишь рассказывать.

В лето 1910 года Гумилев замышлял поездку в Среднюю Азию. Он полагал отправиться в путешествие с женой. Пусть не Африка, раз она не терпит ее, но хотя бы Средняя Азия. Николай Степанович планировал через Самарканд попасть в Китай. Совершенно очевидно, такой вояж не вдохновил Анну Андреевну. Этот факт тоже мог спровоцировать ссору.

Оставшись один (родные все были в имении), Гумилев меняет свои планы и решает поехать в Африку. И составляет маршрут: через Абиссинию на озеро Родольфо, оттуда на озеро Виктория и через Момбаз в Европу. Полагал скитаться пять месяцев. Выглядело это как бегство. Гумилеву нужно было все осмыслить, побыть одному, без друзей. Африка – спасение, Африка – родина души.

Гумилев попросил Маковского ссудить ему деньги как собственному корреспонденту журнала «Аполлон», тот дал согласие. И пишет в Киев ничего не подозревающей Анне. «Если хочешь меня застать, возвращайся скорее, потому что я уезжаю в Африку», – сообщал он.

Анна Андреевна поспешила в Царское Село, чтобы проводить Гумилева. Так естественно получилось прекратить ссору. Муж отправлялся в далекое опасное путешествие. Надо молиться за него и ждать. Все просто.

Гумилев хлопотал, готовился, делал закупки, давал последние распоряжения. 13 сентября он устроил дома прощальный вечер. На вечере присутствуют все товарищи его холостой жизни, с которыми он вскоре разойдется. В этом смысле прощальный вечер был знаковым. Были Маковский, Кузмин, А. Н. Толстой, В. Комаровский, С. Судейкин. Впервые появилась жена Судейкина, актриса и танцовщица Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина, которая вскоре станет ближайшей подругой Ахматовой.

22 сентября Гумилев выехал из Петербурга в Одессу. Неделя в Одессе и дальше – морем.

Анна Ахматова

Как водится, в начале пути человек думает о том, что оставил за собой, перебирает в памяти мельчайшие черточки любимых лиц, вновь и вновь переживает прощание и вспоминает последние слова. В начале путешествия Гумилев пишет письма жене, матери, друзьям. Анне он посылает стихотворение «У камина», сочиненное в дороге.

Печальный и одинокий герой его, скрестив на груди руки, произносит у камина исповедь-монолог. Вспоминает свои завоевания в неизведанных странах. Храбрый воин и охотник отрыл из-под песка древний храм, сумел подчинить своей воле пять больших племен. Его именем названа река.

 
Но теперь я слаб, как во власти сна,
И больна душа, тягостно больна;
 
 
Я узнал, узнал, что такое страх,
Погребенный здесь в четырех стенах;
 
 
Даже блеск ружья, даже плеск волны
Эту цепь порвать ныне не вольны…
 

Кажется, герой разговаривает с самим собой, но заключительная строфа все объясняет:

 
И, тая в глазах злое торжество,
Женщина в углу слушала его.
 

Поединок продолжается. Кто кого покорит, подчинит своей воле? Бесстрашный мужчина боится женщины, от которой зависим, потому что любит. Поэтому «злое торжество» читает в ее глазах. Покорить, заставить бояться мужественного воина и путешественника – это ли не победа?

Возможно, в этих стихах следы ссоры или же объяснения-прощания перед отъездом. В любом случае такими он видел их отношения в тот момент. А когда оказался в Аддис-Абебе в гостях у русского посланника Б. А. Чемерзина и его жены, на невысказанный вопрос, предупреждая его, Николай Степанович скажет, что между ним и женой решено продолжительными разлуками поддерживать взаимную влюбленность. Это должно было оправдать Гумилева, оставившего на полгода женщину, с которой пять месяцев назад обвенчался.

Пройдя горный массив Черчер, Гумилев попал в Аддис-Абебу, где и встретил Новый год в доме посланника. Семья Чемерзиных была очарована поэтом. Анна Васильевна сообщала о нем матери: «Видимо, он богатый человек, очень воспитанный и приятный в обращении».

Гумилев не писал домой, это тоже о чем-то говорит. Возможно, не до того было или он хотел полностью погрузиться в африканскую гармонию. Однако в конце путешествия все же послал в Царское Село телеграмму. Но не Анне, а матери, понимая, как беспокоится она.

Между тем Анна не теряла времени даром. Она много читала (открыла для себя К. Гамсуна и попала под обаяние его мира), ездила к подруге Вале в Петербург, в Киев к родным, а главное – много писала. Оказавшись в одиночестве, без постоянного внимания и давления мужа, она почувствовала необыкновенный творческий подъем. Упиваясь стихами Анненского из «Кипарисового ларца», она дышала поэзией. Освобожденная душа парила, и слагались строки. «Стихи шли ровной волной, – будет она вспоминать потом, – до этого ничего похожего не было. Я искала, находила, теряла. Чувствовала (довольно смутно), что начинает удаваться».

До этого не так удавалось. По крайней мере у нее не было попыток публиковаться после «Сириуса». Да и Гумилев, памятуя о своем печальном опыте со сборником «Путь конквистадоров», наверное, советовал не спешить. А когда она скучала и томилась, предлагал заняться танцами:

– Ты такая гибкая.

От мужа полгода нет вестей, а молодому поэту не терпится с кем-то поделиться своими творческими успехами, показать, на что она способна. Она решает, как в свое время Гумилев, написать Брюсову. Вот было бы здорово к приезду мужа еще и поддержкой его учителя заручиться! «Я была бы бесконечно благодарна Вам, если бы Вы написали мне, надо ли мне заниматься поэзией», – просит она Брюсова и прикладывает к письму четыре стихотворения. Подписывается: «Анна Ахматова».

Позже в разговоре с Л. Чуковской Ахматова объясняла появление псевдонима недовольством отца, который сказал семнадцатилетней «декадентской поэтессе»: «Не срами мое имя». «И не надо мне твоего имени!» – ответила строптивая дочь. Вот она и придумала необычный для русского поэта татарский псевдоним, взяв фамилию бабушки.

Брюсов, увы, на письмо не ответил.

А муж и советчик был далеко, уехал в мрачном расположении духа в эту ненавистную Африку, и дела ему нет до жены. Анна пишет в Киеве 9 ноября 1910 года:

 
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
…А я была его женой.
 

Но стихи требуют пищи, поэт живет чувствами. Что нужно пережить, чтобы написать «Сероглазого короля»? Конечно, здесь больше воображения, баллада написана в декадентском духе, сейчас бы сказали «попсовая», потому что это стихотворение получило безумную популярность. Его пел Вертинский, написав к словам музыку. И по рассказам современников, Ахматова его не любила, даже «смрадным» называла. Наверное, именно потому, что оно было «деланным» и получило массовое признание.

Однако Анна Андреевна слишком часто ездит в Киев, и стихи пишутся легко, почти каждый день. Во многих есть перекличка со стихами мужа. «Маскарад в парке» напоминает гумилевский «Маскарад». А вот это стихотворение – не ответ ли на «Маргариту»?

 
Стояла долго я у врат тяжелых ада,
Но было тихо и темно в аду…
О, даже Дьяволу меня не надо.
Куда же я пойду?..
 

И. Одоевцева рассказывала со слов Гумилева, что на Рождество в первый год после свадьбы он купил большую коробку и наполнил ее доверху, положив в нее шесть пар шелковых чулок, флакон духов «Коти», два фунта шоколада Крафта, черепаховый гребень с шишками, о котором Анна давно мечтала, и томик Тристана Корбьера. Это был его подарок. «Как она обрадовалась! Она прыгала по комнате от радости», – будто бы говорил Гумилев. Только вот здесь ошибка мемуариста в дате или полный вымысел. Гумилева не было рядом с Анной в это Рождество. Можно предположить, что подарок был преподнесен без него, однако как он мог узнать, что Анна так радовалась? Рассказала потом сама? Впрочем, это на него похоже, могло так и быть. Он приготовил подарок заранее, а кто-то из родных вручил его Анне Андреевне на Рождество. Или же, вернее всего, это было другое, их совместное, Рождество.

Она, конечно, помнила и думала о муже, продолжала мысленно спорить с ним, скучала по нему, несмотря на возможные увлечения. Иначе почему именно тогда родилось стихотворение (январь 1911-го) «Сжала руки под темной вуалью»? Да, Анна не сочувствовала Гумилеву в его увлечении Африкой. Он уезжал в тяжелом настроении, писем не слал. Лишь с дороги страшное стихотворение «У камина». Значит, прощание было трудным. По прошествии времени Анна пересматривает многое, появляется чувство вины перед мужем, и рождается маленький шедевр.

 
Как забуду? Он вышел шатаясь,
Искривился мучительно рот…
 

Почему? «Оттого что я терпкой печалью // Напоила его допьяна». Героиня стремительно бежит за ним, силясь остановить.

 
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».
 

Однако он уже справился с собой, пока шел до ворот, поэтому

 
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».
 

Видимо, он уходит все-таки. Навсегда? Надолго? Гумилев здесь вполне узнаваем. Ему понадобилось полгода, чтобы простить и забыть сказанное в истерике.

За время разлуки многое произошло в жизни Анны, что позволило ей не только простить мужа, но и почувствовать вину перед ним. Стихи ее наполнены изысканными чувствами, модернистскими образами, вымышленными персонажами. Ахматова создает свой художественный мир, пока еще напоминающий мир стихов М. Кузмина, И. Анненского, Н. Гумилева.

Однако она стремительно уходит от авторитетных образцов, являя миру свой оригинальный облик. Появляется тема несчастливой любви. Как скажет потом К. И. Чуковский: «Она первая обнаружила, что быть нелюбимой поэтично». И первые из этих стихов рождались зимой 1911 года. «Как соломинкой пьешь мою душу» – это не об изматывающем ли ожидании мужа, брата, возлюбленного? «Покой мой многонеделен», – сообщает героиня.