Текст книги "«Письма» моего ЖЖ"

Лопаются каштаны

Сажусь с мамой пить чай.

─ Очень красивая ты у меня девушка! Так горжусь тобой! Так я молилась, чтобы ты хорошо долетела, так молилась…

Когда летели в Исландию, Кирилл очень волновался. Он всех нас спрашивал, летали ли мы раньше на самолете, боимся ли. И я не знала, что ему ответить. Может, сказать, что тоже боюсь, может, ему так легче будет?… Сказала, что моя мама пожелала мне ангела-хранителя, так что долетим нормально.

Просто мне кажется, когда где-то далеко за тебя молится мама, со стороны Бога будет полным свинством крушить самолет.

Он на это не пойдет.

Не сможет так сделать.

***

Когда приезжаю домой, мама достает из шкафа одеяло с роскошным пододеяльником. В фиолетово-малиновую полоску, очень мягкое и приятное на ощупь. Я его обожаю.

Заикнулась, что было бы неплохо забрать его в Минск. На что мама ответила тоном, не терпящим возражений. Что получу пододеяльник только тогда, когда выйду замуж.

Черт возьми! Это уже похоже на шантаж. Надо все-таки как-нибудь собраться и сходить туда, замуж. Хотя бы из-за пододеяльника.

***

В моем городе сейчас вовсю лопаются каштаны. Нетерпеливо срываются с веток, с шумом трескаются об асфальт и выпрыгивают прочь из зеленой колючей кожуры.

Коричневые, красивые, гладкие.

Мама подобрала один. Сказала, что отнесет его в садик Дениске. Он вчера плакал весь день, потому что ему не досталось каштана. Его друг Вовка нашел себе, а Дениска не смог.

На следующий день прямо перед моим носом тоже лопнул каштан. Я решила его подобрать. Но не успела. Подбежала девочка и быстро спрятала его в свой карман. Мне даже стало как-то обидно. Вроде как она украла МОЙ каштан.

Наверное, так же обидно было Дениске.

Через пару шагов я увидела еще один. На этот раз я оказалась проворнее. Быстро схватила и сжимала в руке всю дорогу домой.

Вообще я не очень понимаю, зачем он мне понадобился. Что вообще делают с каштанами? Но выбросить почему-то не смогла. Увезла в Минск.

Коричневый, красивый, гладкий.

***

Мы выходим с мамой на улицу, и она одним предложением говорит:

─ Зеленые туфли твои не очень сюда подходят… Такие ноги у тебя худые стали!.. Сумка вот эта хорошая у тебя… Нам надо в садик собирать листочки для танца с ветром… Ветер, ветер, ветерок, поиграй со мной, дружок…

Я вот иногда думаю: и как я только выросла нормальной?

Мама работает воспитательницей в детском садике. Сколько себя помню, она постоянно готовится к какому-то празднику. Они то встречают осень, зиму, весну, то провожают. День матери и день космонавтики. Восьмое марта и Новый год. Она бежит в четвертый садик, чтобы взять там сценку о волке и семерых козлятах. Просит у меня меховую жилетку, чтобы нарядиться в овцу. Распевает дома детские песенки и рассказывает сценки.

В этом году ей исполнилось 56 лет. А она мне на улице показывает танец с листочками. Как они сначала с ними покружатся, потом поднимут высоко, потом опустят.

─ Мне так это нужно! Я не смогу сидеть дома не пенсии. Мне нужно искать что-то новое, придумывать, предвкушать. Я этим живу.

И это, по-моему, потрясающе здорово.

Очередь

Есть место, которое я пытаюсь избегать всеми мыслимыми способами. Это очередь в городской поликлинике. Я себя там очень неуверенно чувствую. Ну очень. И совсем не умею себя вести.

Мне кажется, что всем людям в очереди намного хуже, чем мне. Что вот этому мужику действительно нужно просто спросить. А вот этой бабушке надо пройти без талона. Потому что, «деточка, у меня ножки совсем больные, дай Бог тебе здоровьичка».

Ну а мне что? Я ж молодая, куда мне спешить.

И в очереди обычно всегда полный беспредел. Кто-то по талонам, кто-то без талонов, кто-то с больничными, кто-то за карточкой, кто-то за анализами. И каждый раз одно и то же.

Мужчина занимал за женщиной в сиреневом берете, а женщина в сиреневом берете за девушкой в клетчатой юбке. Клетчатая юбка неожиданно пропала, а врач сегодня принимает до двух и уходит на семинар, поэтому женщина в сиреневом берете пойдет на прием прямо сейчас. И мужчина, нечего тут хамить, имейте уважение вообще.

В любой очереди в самый напряженный момент появляется крикливая бойкая старушка с завивкой, способная навести порядок в этой вакханалии. Мне кажется, у таких бабулек висит дома медаль. Почетный страж очереди.

Она, значит, встает с лавочки, окидывает всех хладнокровным взглядом, тыкает пальцем в скромно сидящего молчаливого мужчину и говорит:

─ Вот вы, мужчина! Да! Вы! Какой у вас номер талона? А?

─ 11.

─ Женщина! А у вас?

─ 8.

─ Так! Значит, вы перед мужчиной!

Мне в этот момент хочется одновременно или залезть под лавку, или незаметно уползти домой. Потому что меня отправили к врачу без талона. А это значит, что мои шансы выжить практически равняются нулю.

За пять минут бабуля распределила всех людей на несколько категорий. Рассадила всех в порядке очередности, нахамила молодому человеку с больничным и отправила мужика с анализами в конец очереди.

Мне было велено ждать еще час, потому что «ишь какие хитрые поприходили».

И на том спасибо. Я ж молодая и ножки у меня здоровенькие.

Возвращаясь домой, я увидела эту бабульку под другим кабинетом. И подумала: «Ну слава Богу! Можно быть спокойной, тут никакой засранец не проскочит».

С закрытой крышечкой

Я сегодня ходила в поликлинику сдавать анализы. У нас там в очереди собралась неплохая компания.

Подошел вот мужик, завернул так свою баночку аккуратно в бумажку и спрашивает неуверенно, запинаясь:

─ Извините… а не подскажете… куда… это самое…?

Ну потому что нет такого человека, который бы нес баночку с анализами уверенно и непринужденно. Мол, посмотрите, какой я молодец.

Все как-то сжимаются обычно, головы в плечи втягивают. Быстро к окошку подходят, быстро уходят.

И я вот тоже сжалась вся, к окошку подошла. А над ним объявление висит, мол, дорогие граждане пациенты, анализы принимаем, только в баночках с закрытыми крышечками.

Ну я так и сделала, как просили.

Выдохнула уже, расслабилась, стала в другую очередь кровь сдавать.

А тут тетка из окошка как заорет:

─ Кто это тут баночку поставил с закрытой крышечкой? А???

Я опять вся сжалась, снова голову в плечи. А вся наша компания смотрит на меня: мол, как же так? С закрытой крышечкой-то?

А я думаю: может, я что-то прочитала не так. Может, не увидела. Смотрю внимательно на объявление. То же самое. «Только с закрытой крышечкой». И подчеркнули еще.

Я смотрю то на тетку в окошке, то на объявление, то на баночку.

Говорю:

─ Так написано же «C закрытой»!

─ Откручивайте, девушка, откручивайте!

Милейшая женщина в общем-то.

Я когда выхожу из поликлиники живой и невредимой, даже немного подпрыгиваю от радости. Слегка так.

***

А вообще я сейчас на больничном, и у меня куча дел. Ни минуты покоя. Мама подарила мне розовые шторы в горошек и разноцветный вязаный плед.

И я сегодня столько всего переделала. Сначала залезала под плед с головой, потом укутывала им только ноги. Щупала плед руками и накрывала им колени. Пила чай и любовалась шторами в горошек. Читала блог Алеси Петровны и смотрела «Вечерний Ургант». А потом опять пила чай и снова залезала под плед.

А потом подумала: пока я сижу тут, за окном осень! И в парке уже давно листочки желтые. Быстро налила чай в термос и надела пальто.

Я себе раньше представляла, как буду красиво сидеть в красивом парке и пить чай из красивого термоса. Мне почему-то очень так хотелось сделать. Но как-то не получалось. То парка рядом не было, то термоса. А вот сейчас все сошлось.

В парке есть пруд с уточками. Я к этим уточкам решила подойти.

Они сначала на меня не обращали внимания, поглядывали так неуверенно, а потом, видно, пронюхали, что у меня с собой шоколадное печенье, растопырили перепонки на лапах, загоготали на своем и быстро приплыли, обгоняя друг друга. И они себя очень важными при этом чувствовали, потому что их одновременно рисовали и фотографировали, а я кормила печеньем. Я им все печенье отдала. Неудобно было как-то себе оставлять. Мне кажется, они бы не простили.

А потом я красиво села на лавочку, чтобы красиво пить чай. А красивый термос заклинило. Я пыталась его починить. Вся извелась. И мне стало очень холодно и сопливо.

И я решила, что надо бежать домой. Столько же дел еще!

Надо опять залезть под плед с головой, а потом укрыть только ноги. Пощупать плед руками и накрыть им колени…

Заходи, если чо!

Алеся Петровна как-то писала, что место, где ты живешь, становится домом, когда туда впервые приходит открытка или впервые приходят друзья.

У меня теперь дом. Ко мне приходили гости. Целых шесть штук.

Позвонила мама. Мы как раз ржали. Спросила, с кем это я смеюсь. Я сказала, что у меня гости.

Мама: «Да ты что? А как они у тебя поместились? А кто? А чем ты их угощаешь?».

Все поместились. Все. Никто не стоял даже.

Я уже и забыла, как я это люблю. В последнее время все больше встречаемся с друзьями в кафе. А тут бежишь в магазин, не успеваешь, одной рукой делаешь бутерброд, другой подметаешь комнату. А между ухом и плечом телефон. И ты говоришь подруге в трубку: «Да, позже созвонимся! Ага! А то гостей жду! Пока!». И немножечко гордишься этим. Почему-то.

Я вошла в роль хозяйки и следила, чтобы все всё съели и чтобы обязательно забрали оставшуюся еду с собой. И прям мучилась от этого. Мне это очень нужно было.

Мама позвонила на следующий день, чтобы узнать, где гости. Рассказала, что они с папой шьют ей платье из желтой бумаги. Она будет Золотой осенью. Прочитала мне в трубку свою роль. Она будет как будто бы ходить по лесу и рассказывать с выражением стих. Там что-то такое, что вот и осень наступила… развела краски… не грустите по лету… посмотрите на рощу… еще что-то про хоровод. И в этот момент зайдут дети с листочками.

Я сказала маме, что всем понравились розовые шторы, которые она мне подарила. А она: «Да? А ты их поутюжила? А как они это говорили? Сказали, что прикольные? Или как?».

В общем, мои девять квадратных метров протестированы, и хочется сказать словами классика: «Ты это, заходи, если чо!».

Грибочки, зайчики

Моя мама никогда не говорит в домофон банальное «Да». Обычно: «Олечка, это ты?».

Это значит, что в моем мире все так, как должно быть. Все колесики, шестеренки крутятся, куда надо. Мама начинает меня обнимать уже на лестничной клетке. Ждать, когда я войду в квартиру, для нее слишком тяжело и бессмысленно. Ведь можно не ждать.

Показывала костюм Золотой осени. Пока мы с папой ужинали, три раза приходила в нем на кухню. Там шляпка, накидка и юбка. В садике все были в восторге. Мама сказала, что ахнули. Даже премию дали. Выспрашивали, как она такой костюм сделала. Мама переворачивала на кухне стул и показывала, как они с папой натягивали юбку. Юбка как-то на стуле стягивалась, потом растягивалась. Получилось красиво.

Теперь к Новому году нужно сделать костюм волшебной феи. Блестящую палочку и воротник. Опять с папой будут стулья переворачивать.

***

На следующий день я проснулась под мерную дробь дождя в окно. Обняла подушку, подоткнула одеяло. Вставать не хотелось. Пришел папа. Стал вербовать меня, сонную, в лес. Сказал, что в лесу елочки и сосенки, иголочки и мох. И под этим мхом прячутся грибочки, зелененькие и серенькие. И повсюду прыгают зайчики.

Я пробормотала, не открывая глаз:

– Пап, ты со мной разговариваешь, как будто мне пять лет!

– Ну да! А сколько тебе?

…в лесу воздух густой и мокрый. Его хочется втянуть в себя весь, проглотить или хотя бы попробовать на язык. Надышаться бы им про запас. Или сложить в контейнер и забрать с собой.

Я совершенно не умею искать грибы. Просто ходила по лесу. Думала.

Папа, как в детстве, подзывал меня к себе и показывал торчащие из под сосновых иголок шляпки. Я срезала гриб и считала, что нашла его я.

А зайцев в лесу не оказалось.

Так и знала, что папа меня надует.

Не лихие 90-ые

Когда к старшей сестре Светке приезжал кавалер, мы залезали с Таней на чердак и прилипали к маленькому окошку. Из окошка было видно, как Светка с кавалером сидят на лавочке. Мы ждали, когда будут целоваться. Могли очень долго ждать. А они не целовались. Светка говорит, что кавалер тогда не умел.

Светка уже была взрослая и по выходным ходила на танцы в клуб. А я каждый вечер ее ждала. Специально не засыпала. Она приходила, ложилась рядом и рассказывала. Я слушала с замиранием. Знала всех ее подруг и кавалеров.

Еще Светка нас с Таней учила брить ноги. Мы закрывались в каморе старого дома от взрослых. Брили ноги старым дедушкиным станком. Чувствовали себя при этом ужасно взрослыми и красивыми.

***

Тетя Нина – старшая сестра моего отца. Отец ей в школе решал математику, а она ему рисовала.

Тетя Нина вышла замуж в 35 лет. Она к нам с братом, когда мы были маленькие, часто приходила. Звонила в дверь. Мы спрашивали: «Кто там?». А она всегда говорила: «Сто грамм!».

И мы знали, что это тетя Нина. А когда приходили к ней в гости, то у нее всегда было очень вкусно. Вкуснее, чем у мамы.

В один летний день, когда мы были у бабушки, взрослые сказали, что сегодня приедет дядя Валера. Тети Нинин жених. Нам это не очень понравилось. Какой еще дядя Валера? И без дяди Валеры отлично жили. В гости ходили, вкусно всегда было. А вдруг этот дядя Валера окажется злым или скучным? О чем с ним вообще говорить? Что он вообще понимает?

Дядя Валера приехал и сразу спросил у нас: «Как дела, банда?». Мы тогда строили шалаш, и ему наш шалаш очень понравился. И нам он тоже сразу понравился.

Дядя Валера с тетей Ниной всегда читают мой блог. Если я долго не пишу, дядя Валера говорит, что я лентяйка. После того, как я написала о своем первом путешествии автостопом, они позвонили мне и кричали одновременно в трубку. Что это так круто, ну так! Просто обалдеть как. Так суперкруто, что дядя Валера еле себя сдерживает, чтобы не махнуть автостопом самому!

А потом они перезвонили, чтобы спросить, в курсе ли мама. Мама была не в курсе. Я ей не говорила, потому что она впечатлительная и очень бы переживала. Мама всегда у тети Нины спрашивает, что я там нового написала. Потому что сама интернетом пользоваться не умеет. И вот она опять спросила, а тетя Нина сказала, что ничего.

Ничего я не писала. Некогда, наверное, было.

**

А еще старший брат Дима.

В детстве рядом с нашим домом был киоск. Когда у нас появлялись карманные деньги, мы ходили тратить их в этом киоске. Мы долго стояли и считали, что на свои деньги можем купить. Чтобы всего было побольше и повкуснее. Вот эти желейные мишки, чипсы, газированную воду, вафли, жевачки. Потом Дима, как старший, долго это все перечислял продавщице. Мне кажется, она нас недолюбливала.

И всегда, всегда Дима покупал газету «Магазин кроссвордов». Дима был очень умный и обожал разгадывать кроссворды. На его полке стояли книги из серии «Энциклопедия кроссвордиста». Там были перечислены, например, все самые длинные реки России: из трех букв, из пяти и так далее. Мне кажется, Дима – единственный человек в мире, который эти книги покупал.

Мы приходили домой и на полу делили богатство. А потом Дима долго листал свою газету. Я тоже хотела быть такой же умной, поэтому крутилась возле него. Он сначала просматривал газету от начала и до конца. Аккуратно переворачивал страницы, не спеша. Потом выбирал какой-нибудь самый интересный и необычный кроссворд, и мы начинали разгадывать. Разгадывали так: Дима читал вопросы и говорил ответы, а я их записывала, потому что Дима – левша и пишет очень некрасиво.

Если вопросы были легкие, Дима смотрел так на меня выжидательно: «Ну?». И мне было очень неловко, потому что Дима в этот момент в меня очень верил, а я не знала ответа.

А еще Дима всегда нюхал книги. Впитывал их запах. Я тоже так всегда делаю. Он меня этому научил.

В детстве, когда Дима болел, мама ему показывала книгу про попугаев. Он смотрел картинки, а мама говорила. Это какаду. Это попугай Лори. Он всех попугаев запомнил и потом легко называл их сам. Ему было полтора года.

А в Ялте мы попали на выставку бабочек. Дима провел там несколько часов. Он каждую бабочку рассматривал не меньше десяти минут.

Ему подарили плакат. Сказали, что такого никогда не видели. Диме было двенадцать лет.

Я всегда была уверена, что он станет ученым. Или геологом. Или исследователем.

Он стал инженером.

***

В первом классе я возвращалась из школы домой с очень тяжелым рюкзаком. Очень. Такой, со всеми учебниками. И вот посреди дороги у рюкзака оторвались лямки, и он упал. Я, наверное, тогда очень растерялась. Может, даже расплакалась и причитала. Ну вот как всегда. Все сама. Все на мне. И рюкзак тянуть мне. И как его мне теперь тянуть. И никто не поможет. Не спасет.

Наверное, так думала. На самом деле, я не помню. Эту историю часто рассказывает мама. Как папа ждал меня из школы и смотрел в окно на улицу. И увидел «свою Олечку», и что у Олечки порвался рюкзак. И как папа быстро побежал ко мне. И потом его нес. А я, наверное, радостно шагала рядом с ним и рассказывала, что получила пятерку.

Это очень важно, чтобы тебя кто-то высматривал в окно.

Очень важно, чтобы тебя кто-то ждал.

Ложка с кашей

Моя мама любит рассказывать истории про меня и брата маленьких. Она рассказывает их часто и многим. Громко, с интонацией и воодушевлением. Сотни раз повторяет одно и то же. Все это истории мы знаем наизусть. Все родственники знают. Все друзья. Как я залезла на телевизор и как Дима в свои полтора года уже рассказывал из коляски сказку «Репка».

При этом я обычно на нее деланно так злюсь. Потому что «ну сколько можно уже рассказывать одно и тоже, ну мам».

Когда недавно была дома, мама в сотый раз начала рассказывать. И я в сотый раз ее слушала. Потому что, сказать по правде, на самом деле, от этих историй я каждый раз млею.

Мне было 7 месяцев, и мама кормила меня с ложечки кашей. В какой-то момент я эту ложечку у нее выхватила.

Мама всегда рассказывает вот так: «Каааак выхватила!»

С такой интонацией, как будто я в 7 месяцев полетела в космос или спасла африканских детей от голода.

И вот, значит, я стала пытаться есть сама. У меня не очень хорошо получалось. Я попадала ложкой то себе в ухо, то в нос. Все вокруг было в каше. Я, стойка, в которой я ела, наверное, даже мама.

И мама решила забрать у меня ложку, чтобы покормить меня нормально. А папа ей сказал: «Не смей! Пусть теперь сама».

И вот на сотый мамин рассказ этой истории я что-то поняла.

Поняла, что в тот самый момент, когда я выхватила у мамы ложку, а папа запретил ей эту ложку забрать, произошло что-то очень важное. Что-то очень важное зародилось внутри меня.

Пару лет назад я решила взять жизнь в свои руки, как когда-то в детстве в свои руки впервые взяла ложку. То есть самой стать ответственной за все, что в моей жизни происходит. Не винить страну, мужчин, правительство, погоду, а самой создавать свою жизнь такой, как хочу. Именно в этой стране и именно с такой погодой. Это было одновременно страшно и прекрасно.

И так же, как в детстве с ложкой, у меня не сразу все получилось. Я тоже промахивалась, тоже делала что-то невпопад, криво и неправильно.

И до сих пор промахиваюсь.

Но как в детстве я больше не отдала свою ложку в руки маме, ответственность за свою жизнь я тоже больше ни за что ни в чьи руки не отдам.

В школе

В школе в основном я была длинной худющей девочкой с кучей комплексов и прической хвостом.

Я стояла первой на всех линейках. Всегда немножко пригибалась, чтобы, так сказать, быть ближе к людям. Когда все девочки в классе начали гордо носить свои первые бюстгальтеры, я лишь с надеждой пыталась рассмотреть в зеркале какие-то намеки того, что наличие прекрасных женских признаков не обойдет и меня.

У меня была коробка, куда я складывала депрессивные письма о своей горькой судьбе, нелюбви Сережи и недовольстве собой. Я нашла эту коробку через много лет и ржала в голос. Там было про то, что я буду обязательно хорошо учиться, чтобы заработать много денег и сделать себе искусственную грудь. И тогда Сережа на меня посмотрит.

Про школу мне бы очень хотелось написать вот так. Все мальчики в классе были в меня влюблены, я играла в рок-группе и целовалась на переменах с барабанщиком. Мы даже хотели с ним сбежать и пожениться. Но потом я полюбила гитариста и передумала.

Или вот так. В школе я была ведущей всех концертов самодеятельности, собрала собственную команду КВН и была чирлидершей городской команды по футболу. Ну и все мальчики были влюблены в меня тоже.

Очень хотелось бы так написать. Но.

В школе я была скромной отличницей. Не было никаких пылких признаний в подброшенной в портфель записке, валентинок из картонного ящика, всеобщей славы. Прическа хвостом и честно выполненные домашние задания.

Я хорошо училась. Как-то у меня так получалось. И не потому, что меня заставляли родители. Просто потому, что я могла. Некоторых это бесило. Учительница младших классов любила создавать остро-конфликтную ситуацию с напряженно-злобной конкуренцией. Она делала вот так. Говорила: «Дети, вы очень плохо написали самостоятельную работу. Очень! А вот Оля Демидюк – молодец! Посмотрите на ее тетрадь! Как все аккуратно и правильно написано!».

Меня любил только один мальчик. До четвертого класса. Мы сидели с ним за одной партой. Он был тихий и стеснительный. Помню, как он просил меня отпросить его у учительницы в туалет. Сам боялся. Дружил со мной, приглашал к себе в гости на день рождения.

***

В десятом классе Гапутиной Саше весь класс объявил бойкот. Мы тогда с ней еще не дружили, но все бойкоты я не переносила принципиально. Мы с Юлей решили, что это все глупости. Причины бойкота были как-то размыто неясными. Так как привычный Сашин круг общения теперь стоял по ту сторону баррикад, она стала звать к себе в гости меня. Теперь бойкота уже нет, но по старой привычке она продолжает это делать до сих пор. О ужас, уже больше десяти лет как.

Всерьез ругались мы с Сашей, только когда решали вместе математику. Мы даже могли орать друг на друга. Так страшно увлекались. Нас обычно разнимал учитель. Мы потом приходили домой и продолжали ругаться по телефону. Или вот так с ней болтали: «Я нашла один очень интересный пример на странице 48, пробовала решать двумя способами, получается два разных ответа, ты уже смотрела его?».

Математику из всех школьных предметов я любила больше всего. В ней все было логично и справедливо. Нашел правильный ответ – получил пять. Никаких тебе «что хотел этим примером сказать автор». Кроме как: думайте, ребята, головой, ничего он сказать не хотел.

Как-то в первом классе учительница объявила, что завтрашний урок математики отменяется и вместо него будет проведен урок русского языка. Все 27 человек начали радостно улюлюкать. Я тоже хотела поулюлюкать, чтобы не выделяться. Но не смогла. Потому что русский язык для меня был скукой смертной. Литература, кстати, тоже.

Теперешняя моя любовь к письму у меня самой вызывает искреннее недоумение. Все школьные сочинения я списывала. Кроме одного. Там было что-то про лес возле нашего дома в деревне. Учительница его похвалила и даже спросила меня, где находится это чудо-место. Сочинение теперь невозможно найти, но мама утверждает, что оно было гениальным.

Ну и физику я любила тоже. Поступила вот в технический ВУЗ.

Увлеклась я что-то.

А вообще я хотела написать о том, что иногда очень хочется показать себя в более выгодном свете. Желание приукрасить себя, свою жизнь, прошлое – очень соблазнительно. И если в разговоре это еще можно незаметно сделать, то когда пишу – нет. Если в тексте будет такая красивая неправда, это сразу же вскроется. Потому что в нем не будет души.

Хотелось бы соврать, что я всегда была такой красивой и уверенной. Что не делала вещи, о которых жалею, ни страдала и не обижала людей.

И про школу тоже очень хотелось бы соврать. Но…

P.S. А грудь у меня выросла сама. В десятом классе.