Текст книги "Сказка о городе Горечанске"

– Ребятки, ребятки, – свесилась с крылечка баба Яга. – Вы что это расшумелись? Делить вам нечего, лес большой. Костя, ну ты уж взрослый совсем! Соображать должен! Как она одна здесь пойдет? И ты, Анна, что это? Ты ж девушка! Вам положено скромными да кроткими быть. Попроси Костю вежливо, с тебя не убудет. Он тебе и в самом деле одолжение делает. Галопом бы он в два счета доскакал, а с тобой больше часа протопает.

– Не нужно мне ничьих одолжений! – Аня резко передернула плечом и смело зашагала в сторону леса. Бумс радостно рванул за ней следом.

– Да куда ты! Стой! Сумасшедшая! – Костя нагнал ее в два прыжка и зарысил рядом. – Нам же не туда совсем!

– Да? – Аня остановилась. – А куда? Ну ты хоть направление мне укажи… по-жа-луй-ста. И галопируй себе на здоровье.

– Туда! – Костя махнул рукой в сторону тропинки.

Они зашагали рядом. Аня шла быстро, Костя приноравливал свой шаг к ее.

– Да пойми ты, дойти до Учгородка вовсе не так просто, как кажется! Ладно уж, пошли вместе. Раз уж ты такая невежливая.

– А я, может, не хочу с тобою идти.

– Почему? Боишься, что ли, меня? Ну, признайся честно, боишься?

– Да я ничего не боюсь! Просто ты меня достал, ясно? Подумаешь, кентавр! Да в Древней Греции таких на каждом шагу! Как-то ж люди уживались…

* * *

Какое-то время они просто молча шли рядом. Постепенно лес вокруг них густел. В зеленом коридоре, по которому они шли, с каждым шагом становилось темнее. Деревья шелестели все громче, и щебет птиц в ветвях назойливее лез в уши.

Лес оглушал и подавлял Аню, да и Бумса тоже. Вместо того чтоб стрелою мчаться вперед, пес вышагивал, как по команде «рядом», плотно прижимаясь к колену хозяйки.

В своих синих джинсах и яркой, в кислотных разводах майке Аня чувствовала себя здесь чужой. И зачем только она поддалась перед отъездом на уговоры сетевой подружки пойти в модный салон, чтоб ей там заплели сто пятьдесят африканских, перевитых цветными ленточками косичек! В Москве это казалось прикольным, но здесь Аня прямо-таки кожей чувствовала неуместность своей пестроты на фоне окружающей изумрудной зелени.

Точно попугай в тайгу залетел.

А вот гнедой Костя в камуфляжной майке, передвигавшийся мягкой и плавной рысью, абсолютно органично вписывался в пространство. Удары его копыт о примятый, истоптанный дерн тропинки напоминали стук сердца – немного чем-то взволнованного и оттого колотящегося чуть быстрее обычного.

Они шли, и шли, и шли.

Постепенно Аня совсем ошалела от леса. У нее, похоже, начались галлюцинации. Сквозь шелест веток и щебет птиц ей послышался чей-то смех. Один смешок, другой, третий. А потом кто-то дернул ее за косичку.

– Ай! – вскрикнула Аня и встала как вкопанная, озираясь в поисках ветки, за которую нечаянно могла зацепиться.

Хихиканье вокруг зазвучало громче. Зазвенело сразу со всех сторон, как будто весь лес смеялся над Аней.

Костя хоть и не сразу, но все же заметил, что Аня не идет больше за ним, и нетерпеливо обернулся.

– Ты что стала? Пошли! И так столько времени потеряли!

– Костя, – жалобно проговорила Аня. – Мне, наверное, нехорошо. У меня отчего-то ужасно звенит в ушах.

– Звенит? Ах это! Да это ж мавки! А ну, замолкли, бесстыжие! Что пристали к человеку?

Смех и звон разом стихли. Со всех сторон теперь слышался испуганный шепот. Ну да, точно шепот. Как Аня раньше могла принимать его за шелест ветвей?

– А чего она? – звонко спросил высоко в ветвях невидимый голос.

– В смысле? – поднял голову Костя.

– Ну чего она вся такая?

– Да какая «такая»?

– А не такая! Пестрая вся! И поет не по-нашему!

Аня и вправду всю дорогу еле слышно мурлыкала себе под нос «Let it be». Звук собственного голоса ее успокаивал.

– Глупости говорите! Просто Аня не местная. Приехала издалека, из Москвы. Там все так одеваются. А поет по-английски, язык такой. Имеет право.

– А по-людски она может?

– Что ты все за нее-то говоришь?

– И правда, пусть сама скажет за себя!

– Ишь пялится во все стороны! Коза!

– Язык, что ли, проглотила?

– Надо было ей совсем косу оторвать! А что такого, у нее же их много!

– Я гляжу, вы тут совсем оборзели! – всерьез рассердился Костя. Он подошел к ближайшей осине и резко пригнул ствол к земле, почти сломав деревце пополам. – Бандерлоги северных лесов, понимаешь! Ничего, вот начнет Михеич в сентябре санитарную вырубку…

Голоса снова смолкли. Потом – Ане показалось, что говорит само деревце, – один жалобно-плаксивый голосок протянул:

– Костя, отпусти, больно же!

– А будете еще к человеку приставать?

– К человеку-у! Скажи лучше сразу: она тебе нравится?

– Чего?! Нет, вы тут точно все с ума посходили! Да я сам на вас Михеича наведу! Вот прям нарочно с краской приду и всех подряд как сухостой перемечу! Оранжевой краской, чтоб видно издалека.

Вокруг сделалось так тихо, что Ане стало слышно собственное дыхание. Она задрала голову и увидела в ветвях – или ей все-таки показалось? – десятки полупрозрачных, точно сотканных из зеленоватой дымки, испуганных девичьих лиц.

«Ну да, – подумала Аня. – Дриады. И как я сразу не догадалась?»

* * *

Чем дальше они шли, тем жарче становилось в лесу. Мало-помалу парить стало уж совсем не по-детски. Бумс вывалил язык набок и тяжело задышал.

Аня завистливо поглядывала на Костю, который в какой-то момент просто скинул с себя майку, и все. Снизу-то на нем так и так ничего не было. А на Ане и майка, и джинсы, да еще и рюкзак в придачу. Солнышко припекло макушку, ручейки пота потекли по спине. Пот щипал глаза, капал с носа и затекал в рот.

Сколько ж они уже идут? Ане казалось, что она вот-вот рухнет на дорогу и останется навсегда лежать. Однако ноги каким-то чудом продолжали топать по земле в каком-то отдельном от хозяйки автоматическом ритме.

Никогда в жизни она еще столько не ходила!

– Костя! – взмолилась наконец Аня. – Я больше не могу! Давай чуточку передохнем.

– Ну вот еще! – возмутился он. – Обед скоро, и так еле телепаемся.

Но, взглянув на Аню, он сжалился:

– Хорошо. Пятнадцать минут. И ни секундой дольше!

Аня с наслаждением скинула рюкзак, упала в траву и блаженно раскинула руки и ноги. Сквозь сомкнутые веки Аня чувствовала, как пробегают по лицу солнечные блики. Крыс тихонько бродил по плечам под майкой, приятно поскребывая натруженные мышцы.

Для полного счастья не хватало только воды.

Эх, зайти бы сейчас в душ, смыть с себя мерзкий соленый пот и стоять без конца под струями, чувствуя, как все лишнее с тебя утекает.

И, словно в ответ на ее мысли, где-то совсем рядом послышался слабый всплеск. Точно камень в воду упал. Аня резко приподнялась на локте. Да, точно, вода. Должно быть, озерцо или ручеек. В той стороне, за пригорком.

Аня покосилась на Костю. Кентавр спал в паре метров от нее, свернувшись клубком, скорее не как конь, а как кот, ткнувшись головой в задние копыта.

Купальника на Ане, конечно, не было. Но она, решив, что черные трусики и лифчик вполне сойдут за него, быстро скинула джинсы и маечку.

– Охраняй! – шепотом скомандовала она Бумсу, кивнув на рюкзак и кучку одежды. Арчика Аня осторожно сняла со спины и запустила в рукав майки.

За пригорком, со всех сторон окруженный низко склоненными ивами, темнел затянутый ряской прудик или, скорее, маленькое болотце. С желтыми кувшинками и бурыми пушистыми камышами. Самой воды почти и не видно. Короче, не лучшее место для купания. Но другого-то не предвиделось.

Аня двинулась к воде, чувствуя, как пружинит дерн под ее ногами. Вскоре она уже не шла, а перескакивала с кочки на кочку. Прудик оказался совсем не близко. Чем дальше она шла, тем дальше от нее делалась вода, а участки более-менее твердой земли под ногами попадались все реже. Аня давно уже не выискивала их, а просто шла и шла по качающемуся под ногами зеленому гамаку.

А прудик по-прежнему заманчиво поблескивал всего в паре метров от нее. Вот-вот дойдет, вот-вот коснется воды.

– Аня-а-а! – донеслось откуда-то издалека.

Аня испуганно оглянулась. Вокруг на десятки мет-ров был сплошной зеленый, колеблющийся под ногами ковер. Как же она не заметила, что давно уже идет по болоту?! Надо ж быть такой идиоткой!

«Спокойно. Без паники, – мысленно твердила себе Аня, осторожно идя назад и чувствуя, как трясина дышит и всхлипывает под ее ногами, точно живая. – Как зашла, так и выйду», – повторяла Аня, как заклинанье, хотя это было вовсе не очевидно. С каждым шагом Аня словно умирала и возрождалась. С каждым шагом у нее опять и опять ухало в пятки сердце.

К счастью, выбраться из трясины оказалось куда более реальным делом, чем добраться до прудика, который – вот же зараза! – по-прежнему маячил всего в двух шагах от нее. Ане оставалось лишь перепрыгнуть с кочки на кочку, а там уж и твердая земля. Она прикинула расстояние, примерилась, оттолкнулась ногой…

Из-под кочки высунулась мерзкая зеленая лапа, сцапала Аню за лодыжку и дернула за собою на дно, в мерзкую холодную жижу.

– Помогите! – завопила Аня, силясь удержаться на поверхности воды. Но зеленые пальцы, безжалостно стискивали ей ногу, утягивая на глубину. – Кос-тя-а-а! – прокричала Аня из последних сил, уходя с головою в омут.

* * *

– Ну и откуда я, спрашивается, должон знать, что она из ваших студентов? На морде у ней не написано. Мое дело маленькое, я сюда для охраны приставлен. Вижу, прется кто ни попадя – стало быть, пресечь надо. Ты, Костян, сам сообрази – ведь ежли каждый станет с немытыми ногами в заповедный водоем лезть, что тогда будет-то? Тут же уникальный биоценоз! Нигде в мире больше такого нет! Сюда ж со всей земли вороны слетаются. Вроде вы уж не дети, должны б, кажется, соображенье иметь.

– Ну, прости, Мокеич, не уследил. Но и ты тоже хорош! Зачем же сразу топить?! Не мог сперва просто попугать для острастки? Все-таки человек живой, не гнилушка.

– А нам без разницы, человек или другое чего. Не велено никого ни впущать, ни выпущать – вот и весь сказ. Это уж я тебе, Костя, одолжение великое делаю. А ну брысь отсюда подобру-поздорову! И другим закажите, чтобы ни ногой! Слыханное ли дело – в водоем с мертвой водою за здорово живешь купаться шастать!

– Глаз с тебя нельзя спустить! На секунду задремал – и вот! Тебя мама не учила: не зная броду – не суйся в воду?

– Но я же умею плавать…

– Что, и в серной кислоте тоже? Водяному нашему по барабану, умеешь ты плавать или нет. Он тебя раз в охапку и стал топить.

– Костя, но почему-у? Что я ему сделала-то?

– Что-что. В заповедный водоем залезла.

– Так ведь не залезла же! В него вообще, по-моему, залезть нельзя. Он же убегает все время! Прям как живой. Костя, он что, и правда живой?

– Он-то живой. А вода в нем мертвая. Да похоже, недостаточно резво он от тебя удирал. Вон Мокеич-то как всполошился! Видно, всего каких-то пары шагов тебе не хватило. Ну, ты пришла в себя? Вставай, подымайся. Нам с тобою еще топать и топать.

Аня попыталась наступить на правую ногу, но, скривившись от боли, рухнула обратно в траву.

– Что? Что такое? – встревожился Костя.

– Кость, он мне, кажется, щиколотку потянул, водяной этот.

– Ух ты еж твою двадцать! – Костя огорченно пощупал припухшую и горячую Анину ногу, присвистнул, хлопнул себя по лбу и куда-то на пару минут ускакал.

Вернулся он с какой-то зеленью в руках, которой, тщательно размяв, обмотал со всех сторон Анину ногу.

– Заживи-трава, – пояснил он. – Арника форте. Не переживай. Каких-то сорок минут – и будешь как новенькая.

– Ну спасибо! А эти сорок минут мы, что ли, здесь проторчим?

– Вот на это у нас как раз нет времени! Меня дома с хлебом ждут, да и тебе особо некогда прохлаждаться. Ты ж еще сегодня в общагу хочешь вселиться? Ну там белье получить, матрас, одеяло?

– Хочу. – Аня улыбнулась, чувствуя, как боль в ноге постепенно ослабевает. – А что ж тогда делать?

– Ну что с тобой сделаешь? Ты верхом ездить умеешь?

– Умею немножечко. В школу верховой езды на ипподроме ходила.

– На ипподро-оме! Постарайся хотя бы не свалиться!

И не успела Аня ахнуть, как Костя подхватил ее и закинул на спину.

– А ну обними меня! Крепче, не стесняйся! А то свалишься – останавливаться подбирать не стану. Ну, ты как там, держишься?

И они поскакали. Да как быстро! Травы, кусты, верхушки деревьев, все, мимо чего они проносились, слилось перед Аниными глазами в сплошную зеленую ленту с редкими пестрыми вкраплениями из птиц, бабочек и цветов. Все ужасы, горести и огорчения сегодняшнего дня разом выветрились из головы. Аня почувствовала себя невесомой.

Вот только Косте она, похоже, невесомою совсем не казалась. Он то и дело принимался ворчать, что она своим идиотским ерзаньем вот-вот собьет ему холку. И руки пусть спустит пониже, на талию. Ишь стиснула грудную клетку, точно клещами. Так ведь и задушить недолго.

На опушке, откуда видны уже были крыши и антенны Учгородка, над которыми возвышалась белая ажурная колоколенка, Костя остановился и решительно ссадил Аню наземь.

– Отсюда пешком пойдешь. Не хватало еще, чтоб меня с тобой на спине увидели. От желающих покататься отбою не будет! Как нога-то? – озабоченно спросил он. – Идти-то хоть сможешь?

Надо сказать, что у Ани теперь, после долгой езды, с непривычки заныли совсем уж другие мышцы. Но и щиколотка еще давала о себе знать. Сделав пару осторожных шагов, Аня оглянулась на Костю.

– Н-да! Ясно все с тобой, инвалидка. Сиди тут, пока я тебе палку какую-нибудь соображу.

И Костя метнулся обратно в лес.

Аня опустилась в траву и стала ждать, с любопытством поглядывая вниз, на раскинувшийся у подножья холма Учгородок. Страшный лес с его чудесами и кошмарами был позади. Можно было наконец-то расслабиться.

Тут кто-то подкрался сзади и резко, больно дернул Аню за ухо. Аня вскрикнула и обернулась. Перед ней стояло странное существо. Тонкие смоляные косички торчали во все стороны от угловатого, словно высеченного из кости, узкого личика. Черные раскосые, глубоко посаженные глаза насмешливо уставились на Аню. Нос походил на древесный сучок. Тонкие серые губы, которые существо то и дело облизывало зеленым остреньким язычком, складывались в бессовестную ухмылку. Длинные узловатые пальцы напоминали сухие ветки. Кожа на них была как у лягушки – зеленоватая, липкая и влажная на ощупь.

– Хи-хи, – сказало существо, дергая Аню за нос и отскакивая. Потом опять за ухо. Потом за косичку. (Дались всем сегодня ее косички!) Тварь напоминала жуткую карикатуру на Буратино и одновременно была похожа и на Мудрого Сверчка. И на что-то еще, тоже откуда-то из детских сказок, что Ане никак не удавалось вспомнить.

– Что, испугалась? Испугалась? – Существо дергало и царапало Аню, всякий раз успевая отскочить так быстро, что Ане даже дотронуться до него не удавалось.

Бумс, отчаянно лая, скачками носился вокруг, но тоже никак не мог его ухватить. Нечисть прям-таки покатывалась со смеху над их неуклюжестью.

– Ну что, боишься? Боишься? Сердечишко-то, небось, трепыхается? – Тварь попыталась запустить одну их своих мерзких лап Ане за пазуху.

Это она, конечно, зря. Потому что за пазухою у Ани сидел Арчик. И уж он-то нерасторопностью всяко не отличался.

– Ай! – взвизгнула от боли кикимора (наконец до Ани дошло, что это такое!) и, размахивая укушенным пальцем, из которого хлестала во все стороны зеленая кровь, ускакала обратно в лес.

Потихонечку, с Костиной поддержкой, опираясь на палку, Аня сделала еще шагов десять. После чего нога ее волшебным образом внезапно перестала болеть. Заживи-трава наконец сработала!

Остаток пути они с Костей почти пробежали. Вниз не вверх, да и вообще под ногами уже была полноценная проселочная дорога. Широкая, с глубокими, полными стоячей воды канавами по бокам, где кипела своя крохотная, микроскопическая жизнь. С многочисленными следами колес, гусениц и копыт. И с кучей пыли посередине, взлетающей клубами из-под ног и забивающейся в нос, в рот, в глаза и в уши мелкими дисперсными частицами.

Дорога привела их прямехонько к старинным воротам, над которыми дугой шла витиеватая кованая надпись: «Горечанское скотолечебное училище». Пониже к левой воротине был намертво припаян проржавевший по краям лист железа с полустертыми буквами: «Горечанский совхоз-техникум “Красная Буренка”». Припаянная к правой воротине черная эмалевая табличка блестящими золотыми буквами извещала, что здесь находится «Горечанский аграрно-промышленный колледж».

– Здесь всегда, что ли, сельхозтехникум был? – недоверчиво спросила Аня у Кости.

– Ну всегда не всегда, а лет триста ему не меньше, это уж точно. На день выпускника иной раз такие ископаемые приезжают – ни в жизнь не поверишь, пока сама не увидишь! А вообще, в библиотеке есть «История Горечанского сельхозтехникума от Петра Великого до наших дней» – почитай сама, если хочешь. Ее, правда, на руки не выдают. Только в читальном зале. Древняя потому что очень. Совсем рассыпается.

Административный корпус был белым одиноким флигелем близ ворот. Костя довел Аню до дверей, буркнул: «Ну бывай, что ли!» – и поскакал дальше. Его ждали дома с хлебом. Оставшись одна, Аня ощутила привычную робость перед любым начальством, будь то директор колледжа или нянечка в вестибюле детсадика. Она сглотнула, сделала над собой усилие и вошла.

Никакой нянечки в вестибюле не оказалось. Огромный, расходящийся во все стороны множеством ответвлений коридор протирала, ползая на карачках, рыжая девчонка примерно одних лет с Аней.

– Собаку-то снаружи оставь! – посоветовала она. – Вик Вас не любит, когда к нему с собаками прутся. Кот на плече, ну или там хорь – еще куда ни шло. Это он понимает. А пес – все-таки уже считает за наглость. Вы б, говорит, еще с жеребцом приперлись.

Аня послушалась, вывела Бумса и уложила у крыльца.

– И ноги вытри, пожалуйста! – попросила девочка.

Аня честно потопталась на тряпке.

– Тебе туда! И морду посмелее скрои! Не боись! Не съест тебя наш директор. А ну-ка, давай, улыбочку!

Девочка ободряюще подмигнула Ане и вернулась к прерванному занятию.

Аня собрала всю свою волю в кулак и постучалась в дверь с надписью «Директор».

– Тихонова! Ну ты даешь! Добралась-таки! Входи-входи! – послышалось из-за двери.

Голос, абсолютно, конечно, незнакомый, странным образом показался Ане родным. Она смело распахнула дверь и сделала шаг вперед.

* * *

За широким, устланным зеленым сукном столом сидел круглолицый человек лет сорока. Лысый как коленка, с пшеничными усами и бородой и глазами цвета васильков за круглыми стеклами очков. А на плече его сидела, чуть подрагивая черным хвостом, живая белобокая сорока.

– Ну, здравствуй, Тихонова Аня! Что стоишь-то? В ногах правды нет, – сказал директор, широким жес-том указывая Ане на стул. – Молодец, что приехала! Легко нас нашла? Устала? Не заблудилась?

Глаза его при этих словах смеялись, и Ане вдруг показалось, что директор откуда-то в курсе всех ее сегодняшних приключений.

– Здравствуйте, – вежливо сказала Аня, вынимая из рюкзака и выкладывая на стол папку с документами. – Вот, здесь всё по списку – свидетельство об окончании, справка и фотографии. А вот это мой пас-порт.

Директор досадливо замахал на нее рукой:

– Да ладно тебе, с бумажками! Давай лучше сперва познакомимся. Виктор Васильевич Коневой. Здешний директор. По образованью ветврач, плюс высшие педагогические курсы при ветакадемии. Женат, трое сынов у меня. Младший, Ваня, с тобой вместе учиться будет. Не пью, не курю. По утрам блины очень уважаю. Люблю лошадей, и еще меня хлебом не корми – дай в выходной в саду покопаться. Ну а ты про себя что расскажешь?

Аня, вконец растерявшись, стояла, покусывая кончик одной из бесчисленных косичек. Что ж ему рассказывать? Что по утрам предпочитает оладушки с яблоками? Да она не пробовала их с тех пор, как бабушка умерла. Что-нибудь про маму? А что про маму? Мама как мама, нечего и рассказывать.

Голубые глаза смотрели выжидательно, и даже сорока перестала трясти хвостом и тоже уставилась на Аню черными глазками-бусинками. Снаружи из окна в кабинет доносились обрывки болтовни и веселый смех: «– Я, значит, ему говорю… А он такой, мне тогда… – Да ты чё?! Правда, что ли?» Пауза грозила затянуться.

– Ну что же ты? Я думал, вы там, в Москве, более разговорчивы.

Далась же им всем Москва!

– Я, я, – выпалила наконец Аня, – я… пока еще не замужем.

Директор слегка поперхнулся и оглушительно захохотал. Вслед за ним и сорока запрокинула головку назад, отчаянно тряся крыльями и хвостом, словно тоже покатываясь со смеху.

– Вот как? Не замужем, говоришь? Ну это дело поправимое, – сказал Виктор Васильевич, отсмеявшись. – Такая красивая девушка, да еще с такой кучей косичек, без жениха у нас не останется. Главное, чтоб не мешало учебному процессу. Скажи лучше, ты кого больше любишь – собак или кошек? И кто это там сидит у тебя за пазухой?

– Собак, – ответила Аня. – Но я и кошек тоже люблю. И лошадей, и коров, и вообще всякое зверье, и пресмыкающихся, и рыб тоже, и птиц, конечно! – Она покосилась на сороку, которая, казалась, слушала ее с неослабным вниманием и вникала в каждое слово. – А за пазухой у меня… вот!

Аня вытащила на свет божий упирающегося Арчи и поставила его на директорский стол. Сорока широко распахнула клюв и разразилась стрекочущей возмущенной тирадой. Отпущенный на свободу Арчи немедленно вскарабкался на Анино плечо и оттуда опасливо поглядывал на нее.

– Славно, славно. – Директор перегнулся через стол и нежно погладил Арчи по голове кончиком указательного пальца. – А в банке у тебя в рюкзаке кто плещется?

Пришлось доставать и показывать Копушу. Заодно Аня отметила, что баллончик с воздухом, припаянный к крышке банки, почти уже на нуле. Ох и натерпелась же черепаха в своей переноске! Пора, пора было пересаживать Копушу в человеческие условия.

Виктор Васильевич, похоже, подумал о том же. Гладить черепаху он не стал, а велел Ане отнести ее в лаборантскую при кабинете зоологии – тут, прямо напротив кабинета дверь – и подыскать там для нее подходящий пустой террариум.

– Что ж, добро пожаловать, Тихонова Аня! Думаю, ты нам подойдешь. Беги-ка в столовую, а то обед там уже закачивается. Голодная? Ну ясно, ясно, после такой-то дороги. Потом возвращайся сюда и сразу иди в третий кабинет, к коменданту Зое Геннадьевне, пусть она тебя поселит куда-нибудь. Занятия завтра с восьми тридцати в главном корпусе. Смотри не опаздывай! – Виктор Васильевич поднял указательный палец и строго помахал им перед Аниным носом.

Вслед за ним сорока тоже громко протрещала что-то явно предупреждающее.

* * *

Оставив Копушу обживаться на новом месте, Аня с Арчи на плече вышла из корпуса. Знакомая рыжая девочка как раз домывала крыльцо. Она выжала тряпку, выпрямилась и поинтересовалась:

– Ну как? Все в порядке?

– В полном, – заверила ее Аня.

– Ну видишь! Я ж тебе говорила! Вик Вас – нормальный мужик. Главное с ним – границ не переходить. А то он сам всех вечно подзуживает и сам же потом смеется. Но ты, главное, не поддавайся. Да и потом он же это не со зла, а так, для смеху. А вообще-то он вполне себе классный чувак.

Из форточки над их головами высунулась и что-то сердитое прострекотала сорока. Не оборачиваясь, из-за спины, девочка показала ей кулак.

– Экий у тебя славный крысак! Можно его погладить?

– Пожалуйста. – Аня повернулась и слегка даже наклонилась, чтобы девочке было удобней. – А где у вас тут столовая?

– А во-он, видишь, кирпичный красный домина? Дым еще над которым столбом? Ты, что ли, не обедала? Чеши тогда скорее, а то они через пять минут закроют.

Свистнув Бумсу, Аня бегом понеслась в указанном направлении.

Мрачное двухэтажное здание из красного кирпича, дымящее во все стороны трубами, высилось на небольшом холмике. В столовую, расположенную на втором этаже, вела снаружи здания отдельная лестница. Когда Аня, слегка запыхавшись, взлетела на верхнюю ступеньку, повариха уже готовилась закрывать дверь.

– Ну сколько можно? Написано же – обед до двух! Или ты неграмотная?

– Извините, пожалуйста, – пролепетала Аня, виновато опуская глаза. – Я, видите ли, только что приехала…

– И чего это такое я, по-твоему, должна видеть? Башку твою пеструю, как у клоуна? Ладно уж, иди! Пользуйся, пока теть Тамара добрая! Совсем вы мне скоро на голову сядете! Псину только снаружи оставь. Ща я ему на площадку остатков каких-нибудь вынесу.

Аня пригнула голову и, стараясь быть понезаметней, бочком-бочком протиснулась в дверь. Зря старалась! Стоило ей войти, как все сразу перестали есть и уставились на нее.

А она уставилась на них.

В углу у окна сидели две мавки с зеленоватыми волосами и лицами. В стоящих перед ними тарелках плескалось что-то сине-зеленое, цвета моря. Парень с квадратными плечами за первым столиком, прямо перед ней, в одиночестве глодал явно не человеческими зубами огромную кость с остатками мяса. За двумя сдвинутыми столами сидела большая компания обычных на вид ребят и девчонок в линялых джинсах и камуфляжных майках. На головах у всех красовались защитного цвета банданы. Разило от них, как от козлов. Ели они, впрочем, обычный зеленый салат. Двое парней в замасленных штормовках и кирзачах уплетали за крайним столом отбивные.

– Ну, ты есть-то чего будешь? – вывела Аню из оцепенения тетя Тамара. – Борщ? Котлету с горошком? Эх и не разберешь тебя, какой ты породы! Хлорофилл, впрочем, все равно уже кончился, да и меду гречишного разве вот на донышке только осталось. Могу тебе еще капусты морской положить. Что молчишь, язык проглотила?

– Я, – выдохнула Аня (глаза всех по-прежнему были устремлены на нее, и все явно навострили уши в ожидании ее ответа), – я буду борщ. И котлету. А горошку не надо.

– У-у! – присвистнул кто-то из компании за сдвинутыми столами. – А я уж думал!

– Чего думал-то? Нюх надо иметь! – заметил, на секундочку оторвавшись от кости, хищный парень. – Тогда и думалка не понадобится. Впрочем, у вас, козлов, отродясь ее не было.

– Серый, ты фильтруй базар! Люди же вокруг. А то пойдем выйдем?

– С тобой один на один? Да без проблем! А со стадом вашим – нет уж, спасибо! Ищите других дураков.

– А, ну мы так и поняли, что ты только тявкать умеешь.

– Тихо там! Чтоб когда я ем – глух и нем, ясно? – прикрикнула тетя Тамара, наливая Ане полную тарелку борща и накладывая в плоскую тарелку котлеты.

С борщом Аня осторожно присела к столу у окна. Мавка чуть повыше передернула плечиком и отвернулась. Мавка чуть пониже демонстративно зажала носик рукой.

– Эй, ты чего к ним села? Давай к своим выруливай! – окликнул Аню один из тех, в кирзачах.

– Да какая она нам своя?! – возмутился другой. – Сам не видишь, что ли? Тамбовский волк ей товарищ.

– Чуть что, так сразу волки! – Зубастый с квадратными плечами шумно, с хлюпаньем втянул в рот жижу из кости, поднимаясь из-за стола. – Послушаешь, прям хуже зверя нет. На себя б лучше посмотрели.

– Тебя кто трогал?! – возмутился парень. Его товарищ, перегнувшись через стол, что-то быстро зашептал ему на ухо. Что-то явно поразившее парня до глубины души. – Да ну? Да ты чё? Да правда, что ли? А на вид ведь и не скажешь!

– Правда-правда, – заверил его дружок. – Ты уж, Митяй, тут поосторожней. А то что я тетке Ленке потом скажу, если тебя кто слопает ненароком? Ты меня слушай. Небось я тут с рожденья живу. Всех их по сто разов в гробу перевидал, все ихние повадки изучил. Меня уж не проведешь! Я раз, малой был, с ребятами по грибы в Троегорский лес собрался. Ну и отстал. Стою как дурак, аукаюсь. И смотрю, пацан какой-то ко мне из кустов вылазит. Голый весь и с рогами. «Не плачь, – грит, – я тебя доведу. Ты из какой деревни?» А я, как рога эти увидал, как дунул от него во всю прыть! Часа два, наверное, без оглядки пробёг. Бёг, пока силов больше не осталось. Стою, глаза протираю, а передо мной Третьи Мычки! Прикинь, во марафон!

– Да врешь ты, Колян! От Горюнова до Горемычек, даже и до Вторых, не то что до Третьих, и за три часа ни в жисть не добежать! А уж за два! Совсем ты меня, гляжу, за лоха держишь.

– Дак со страху чего только не сделаешь.

– А чего ты так испугался-то? Сам же говоришь – с рогами. Не с зубами же.

– А я чего, знаю? Может, у него там до кучи и зубы тоже будь здоров какие! Я ж не проверял.

– Чего?! Колян, у тебя в школе что по биологии было?! Ясно же, раз с рогами – значит, без зубов.

– Хм. Ну это, может быть, тебе ясно…

– Да всем это ясно! Нет, Колян, ты знаешь чего, ты на занятиях-то со мною лучше садись. А то, если ты еще до конца первого семестра за двойки отсюда вылетишь, тетка Поля мне этого ни за что не простит!

– Да чё, мы и так ведь уже давно сговорилися вместе сидеть. Я разве против?

На Аню они, казалось, больше не обращали внимания. Но когда она шла мимо них с тарелкой, Митяй, тот, что повыше, нарочно подставил ей ногу. Аня покачнулась, но удержалась и не упала. А вот котлета – нет. Котлета слетела с тарелки и залетела под чужой стол.

Парни громко загоготали. Аня вспыхнула и, едва сдерживая слезы, выбежала из столовой. На дорожке перед домом ей встретился Костя, умытый, в чистой темно-синей, в цвет глаз, футболке.

– Эй, ты чего такая? Обидели? Скажи кто – я с ним разберусь.

Аня горько вздохнула:

– Вот Костя… вот чего они все… со мной так?

Костя задумался. Машинально сорвал из-под копыт и пожевал травинку.

– Понимаешь, Ань… очень уж нездешняя ты. Но это ничего. Привыкнут. Мне, например, даже нравится.

Тут он вдруг непонятно отчего вспыхнул, встряхнул головою и ускакал.

* * *

– Из самой Москвы-ы?! Ну и с кем же мне тебя, это, селить прикажешь – с лесными или с деревенскими? – всерьез озадачилась комендантша.

– Теть Зоя, – вмешалась рыжая девочка, – ее на первый этаж надо. У нее ж собака!

– Цыц, Лизка! Чтоб я этого слова больше не слышала! Сама знаешь, с собаками не положено!

У Ани сразу куда-то ухнуло сердце.

– Так это… на первый, значит… Сейчас мы, это, того, значит, поглядим. О! Вот, я гляжу, сто тринадцатая как раз свободна. Ты, значит, это, ключ бери и белье. Вот наволочка, простыни и два одеялка. Простыни менять раз в две недели. Лизка, а ты, это, пойди с ней и покажи, значит, куда чего.

Растерянная Аня взяла протянутые ей вещи и уныло потащилась за рыженькой Лизой, размышляя на ходу, как ей теперь быть с Бумсом.

Они немного спустились с холма, и тут из-за деревьев на склоне перед ними выросло неожиданное, как мираж, огромное здание. Высоченное по здешним меркам и вполне на вид современное. Четыре этажа стекла и бетона. С антеннами, флюгерами и с кучей еще всяких непонятных конструкций на крыше.

– Вот! – гордо сказала Лизка. – Эт тебе не хухры-мухры, а наша общага. Еще в восьмидесятые выстроили. С целью поддержания продовольственной программы. Эх! Кто ее сегодня помнит-то, программу! А дом – вот он, стоит! Правда, – фыркнула она, – местами уже рассыпается. И холодрыга тут зимой, учти, жуткая! Стенки-то тоненькие, прям как в городе. А других-то домов кругом нету, чтоб его от ветру прикрыть. Ну да тебе чего бояться? Купишь в сельмаге еще одеяло, перед сном пожарче натопишь, и, главное, собаку под бок. Вон он у тебя какой теплый, пушистый – с таким в постели не замерзнешь!