Текст книги "Рок. И посох в песках оружие"

Глава 5

Торговый корабль, отталкиваемый от причала длинными вёслами гребцов и шестами портовых рабочих, медленно отходит от гавани и встаёт на весельный ход. Весла правого борта, разворачивают его нос в сторону выхода из порта. Корабль загружен пшеницей и оливковым маслом, но в трюмах ещё есть место для расположения в нем, какого-либо товара, и при удачном торге с такими же торговцами в море, корабль можно будет догрузить до полного результата загрузки трюма и перевоза товара. Вот он уже вышел из залива и его белый парус колышется, в поисках нужного ему ветра, который Боги отрядили в помощь мореходам с незапамятных времён человечества. И эти ветра используются ими на протяжении веков, в различных вариантах их применения…

…За отплытием корабля, следит знатный человек в римской серой тоге. На вид, человеку около шестидесяти лет. Наружность его выдаёт, что этому человеку пришлось прожить жизнь, много размышляя и раздумывая. Лоб его испещрён глубокими морщинами, какие бывают у людей предающихся долгим и продолжительным размышлениям и осмыслением происходящего вокруг них и мира, в котором они находятся. Лицо его также не отстало ото лба и имеет немало морщин выдающих, что этот человек много времени провёл в походах и путешествиях, и его обдували и угнетали наши, недавно упомянутые, старые знакомые – ветра, иссушая кожу своим воздействием! Человек и сейчас, провожая взглядом корабль, о чем-то рассуждает про себя…

Рядом с ним стоит охрана. Это два высоких римских воина-ветерана. Это свидетельствует о важности стоящей здесь персоны. Он, долго, глядит вслед удаляющемуся кораблю и, перебирая что-то в мыслях, размышляет…

– Наместник, пора возвращаться! Скоро стемнеет, надо отправляться в путь! – Отрывает его от раздумий, подошедший к нему секретарь. – Дорога хоть и не долгая, но скоро наступят сумерки, а это время разбойников, которыми продолжает изобиловать Сицилия!

Наместник, оторвавшись от размышлений, смотрит на, обратившегося к нему, человека:

– Да, ты прав, Альба! Пора ехать. – Наместник поворачивается и идёт к носилкам римских патрициев. Он входит в неё и располагается поудобнее, размещаясь на пуховых подушках, уложенных на скамьях. – Альба! Иди, садись рядом. Места достаточно. Есть над чем поразмыслить и посоветоваться!

Альба заходит в кабинку носилок, которые тут же поднимаются на руках десятка мощных рабов, с той и другой стороны и процессия начинает движение.

Впереди, шествует вооружённая охрана, расталкивая зазевавшихся прохожих. По бокам процессии идут рабы несущие огромные веера на длинных ручках, которыми создают комфортные условия в кибитке, во время движения, обмахивая ее с разных сторон. Позади тоже следует вооружённая охрана, вместе с рабами, несущими различные фрукты, спасающими от жажды в путешествии. Также, они несут вино и воду… Процессия минует длинную гавань и направляется к выходу из порта… Наконец, она упирается в запряжённую повозку, которая роскошно выделяется, среди других, своим внешним богатым убранством. Подойдя к ней, рабы ставят вместительную кибитку на повозку и крепят ее, специальными приспособлениями и ремнями… И уже через несколько минут, процессия продолжает свой путь, вместе с запряжённой четвёркой повозкой. Охрана садится на лошадей, рабы в другие повозки, следующие позади процессии…

Наместник продолжает беседу внутри кибитки, с молодым секретарём Альбой.

– … Хитро придуманная операция! В Риме высоко оценили ваш вклад в дело Республики, и я думаю, что продолжение вашей службы, Наместник, будет в новом качестве! Это, несомненно! – Говорит Альба, – Самое главное сохранить все в тайне, от той части Сената республики, что одержима идеей мира с пуннийцами!

При этих словах, лицо Наместника скривилось, как от неуёмней, застарелой боли.

– Да, мне уже пора куда-нибудь поближе к Риму, на материк. Я стал стар. Столько событий, выпавших на мою жизнь, столько тревог, кои мне удалось пережить в этой долгой войне, не каждый уместит в течение всей его жизни. И честно, если, кто-то хочет воевать дальше – пусть воюет без меня! Надеюсь, эта операция будет последней в моей карьере на Сицилии.

– Несомненно, Наместник! Но какова операция! И каков масштаб ее задумки! – Альба, с восхищением в глазах и голосе, смотрит на Наместника, – Каков план! В Риме наши сторонники были просто в восторге от этой затейной интриги со столь огромными отголосками! А теперь, открываются такие возможности?! Целый океан возможностей! И все это ваша заслуга, Наместник! Теперь, когда силы города у Тибра, отдыхают и укрепляются, ненавистные пуннийцы будут истязать себя дальше! Вы, несомненно, гений!

– Я не гений, друг мой. Я просто человек с богатым опытом и наблюдательностью. Когда – это помогает. А когда, и вредит! В своё время, когда из Лилибея прорвалась эскадра, ушедшая в сторону Иберии, я заметил Метеллу, что теперь можно подождать ее возвращения. И он, озлобленный поражением при Дрепане, стал действительно ее поджидать. Но, когда выяснилось, что это не военные корабли, а торговые, это не остановило его от принятия решения об уничтожении их! Он утопил всю флотилию! Всех их, вместе с женой и сыном Гамилькара! Но потом, обвинил меня во всех грехах и Пульхра! Будто это я, уговорил его устроить засаду на эту флотилию! Будто это я отдавал приказ атаковать караван торговцев Карфагена! А Пульхра – в слепоте исполнения его приказа! Вот так, мой друг! Не всегда, твой разум идёт тебе на пользу. Особенно, когда приходится иметь дело с «посредственностями», которые могут только похвастаться происхождением своего рода и не более. Но положение, все равно, ставит их выше тебя! И вера им, выше, чем тебе! С тех пор, я стал более осторожен, и предпочитаю перестраховываться от таких осложнений. Что же касается этой операции, то на неё, меня навела мысль, после общения с одним пленным галлом, воевавшим какое-то время на стороне Барки. Это необычайно энергичный, одарённый человек. Но, и в нем есть свой минус, его съедает его же харизма! В нем протекают процессы, наподобие тех, что не давали покоя нашему консулу Регулу! Я, долгое время служил под его началом, посланный Понтификом сначала к нему, потом к проконсулу Кавдику. И изучил обоих! Никто тогда не предполагал, что процессы, только наклёвывавшиеся в Италии, заведут его так далеко. Тогдашний Rex Socrorum, просчитался и слишком далеко отпустил поводок, на котором его держал орден. Последствия были катастрофические! Это привело к гибели армии, самого Регула и в конечном итоге и Магистра! Тот год был полон трагизма для Римской власти. А сколько он унёс звонких, славных имён! Но, очень многое, я извлёк для себя из этого, поучительного урока истории! Я ведь, тоже, чудом избежал гибели! Да-а-а!

Наместник откинул голову на подушку, что-то вспоминая…

– Но, сейчас, увидев этого галла, – продолжил Наместник, – мой опытный глаз определил возможность внедрить своего «Регула» в ряды пуннийцев! А, если, ему ещё удаться создать хорошую платформу для своего возвышения, то успех обеспечен! Вот отсюда и стал развиваться план, и появились другие персонажи его воплощения! Проект разнообразился включёнными в него народностями! И самое главное, нашёл своих последователей в самом торговом городе, съедаемом завистью и ненавистью, которая живет и усиливается между кланами его власти! Все это вызрело в моем построении в последовательность, которая приведёт к желаемым нами интересам. И я, изложил их консулу.

– Как вы, передали свой план консулу? Весь? – разочарованно произнёс Альба.

– Ну, конечно же, нет! Альба, ты невнимателен! Я же говорил тебе, история с Пульхром меня кое-чему научила! Я просто изложил ему предполагаемые результаты моего плана, он ухватился за них, выдав мне карт-бланш на действия, не оглядываясь на орден. Его не интересует суть и сам план. Его интересуют результаты! Каким путём, они будут добыты и какими средствами, его это не волнует! Лишь бы не пострадало лицо Сената и Слово Римского народа! Золото, Альба, найдёт подход к любой цели, намного быстрее и легче оружия. Многие индивидуумы человечества склоны к стяжательству, не подозревая этого. Они могут озвучивать цели и помыслы других направлений, но интуитивно примут решение всегда то, что ведёт к благам сего мира, забывая свои вчерашние слова! Это тот слой человеческой лепнины богов, которыми можно пользоваться как стройматериалом для достижения своих целей. В этом и есть замысел Богов! Главное понять это! И дать толчок, для начала как подарок, потом поощрение, потом одолжение и все, далее человек ломается и становится ведомым собственной алчностью! Но, тут Альба, тут, можно и столкнуться с серьёзной угрозой! Ибо, человек, которого ты сломал или помог ему сломаться, становиться опасным и для тебя! И поэтому, имея с ним дело не надо рассматривать его как человека, а только как материал используемый тобой. Никакого доверия и самостоятельности! Все это чревато опасностью для тебя! И здесь не надо головорезов-адептов, все движется за счёт мзды! Хотя, – здесь Наместник, немного подумав, заметил, – иногда нужны и головорезы. Так было с Септемием Бибулом.

Наместник замолчал, о чем-то вспомнив…

– Я, вот слушаю вас, Наместник! И мне совершенно ясно, кто мой кумир! Вы! Жрец интриг, тайных акций, тихих убийств, совершенных против ваших врагов, под вашим руководством и управлением! Нет, Наместник, не улыбайтесь! Вы действительно гений нашего ремесла! И не надо излишней скромности! Имя Децима Скрофы, стало тайным знаменем нашего ордена, войны и политики!

– Полно, Альба! Ты, с таким происхождением, пойдёшь намного дальше, чем я! Мне, конечно, приятно слышать эти слова. Лесть разъедает душу человека, как и золото! Но мне, намного приятней это почувствовать, торжеством моих задумок, а не похвал. Я практик. Хотя теория не чужда моему разуму. Довольно похвал! Надо закончить начатое и довольно с меня Сицилии! Слишком много у меня здесь воспоминаний! Ты, знаешь, Квинтилий, ко мне стали являться ночью призраки?! Призраки тех, кого мне пришлось отправить в долгое путешествие в этой жизни. Я не из робкого десятка, но это становится какой-то паранойей! Я хочу встретить старость в Риме.

– Это будет сделано в обязательном порядке, Децим! Новое назначение уже представлено в сенат! Тебе нужно, только, одно – закончить начатый процесс. Подготовить вашего галла до конца!

– Ты ничего не понял, Квинтилий! А я, считаю тебя самым способным учеником?! Он уже в процессе! Форсировать его – значит только испортить начатое! Время само выберет момент старта! Эта как заряженная катапульта. Если ее взвести и оставить взведённой, то рано или поздно ремни лопнут, и она выстрелит! – Децим Скрофа с укоризной, посмотрел на Квинтилия Альбу.

– Да, но в Сенате хотят, чтобы выстрел пришёлся кстати! – вставил Альба.

– В Сенате большинство идиотов! Во-первых, ты неправильно ставишь акценты, говоря «в сенате». В Сенате более половины – это наши противники. И с этим надо считаться! Одна четвертая Сената – люди не определившиеся. Они могут быть как нашими союзниками, так и нашими противниками. Наших истинных сторонников в Сенате чуть более трети, но это активные люди и они могут перетянуть на свою сторону ту часть, которая ищет свою сторону выгоды и именно этим становится нашим стройматериалом! Поэтому, не говори при мне больше этот афоризм «в сенате». Это режет мне слух!

– Хорошо, Наместник! Ну, что вы думаете об убывших?

– «Белобрысый» будет рыть землю, что бы выслужиться нам. Он ведь думает, что он нам дорог. Глупец! Матос – это другое. Здесь скрыта животная жестокость и алчность, вкупе с жаждой власти у себя в Ливии! Этот сожжёт не один город, для достижения своих целей! Он очень подозрителен. И невероятно хитёр, но его хитрость имеет свои пределы. И тут самое главное, что бы он сам запутался в собственных интригах! Тогда он у нас на крючке! Не надо ему мешать, какое-то время. Потом можно будет поставить подле него поводыря! Безерта и Асторий – это личности, надеющиеся только на свою силу и заслуги, потому тупы и примитивны. Сила и опыт – это слишком малые козыри для игры в нашем театре! Их роль в массовках, в которых они могут даже отличиться своими качествами, но этого все равно недостаточно для лидеров. Они будут отодвинуты другими, не такими примитивными. Совершить предательство – это невесть, какая заслуга и качество признания преданности! Да, они выдали многих своих бывших соратников по корпусу! Но где гарантия, что они – эти предатели, не предадут и нас? Поэтому, я на них не ставлю. Слишком мелки для моей игры! Железные мышцы и высокое воинское умение не заменит интеллекта. Рано или поздно, несмотря на своё умение и силу они погибнут! И поэтому их я отправил тем же путём, что они прибыли сюда, в Гелу. Если они удачливы и не успели нигде наследить – они доберутся целыми! Если же они наследили, и их ждёт засада, пусть пробьются силой и навыком! Это только укрепит их преданность нам. Во всяком случае, это не наши козыри в этой игре. А только крупная масть!

– Тогда почему, Наместник, вы не отправили вместе с ними компанца Спендия? Он ведь тоже из «военных» корпуса Гамилькара!

– Я разделил их на две партии. Отдавать все мечи одной из них глупо! Тем более, что Спендий из них самый опытный! К тому же, кто тебе сказал, что один Спендий, в группе Матоса, военный из корпуса Барки? Сам Матос тоже оттуда. Но просто он это не афиширует, в этом и есть его отличие от всех остальных! Но, и у Спендия, есть ещё одна особенность, отличающая его от тех двоих и их таких же сподвижников – он невероятно жаден! Жадный – значит управляемый! – старец замолчал на короткое время и продолжил, – Но они все лишь жалкие тени нашего галла! Вот это чудовище, послужит нам больше всех. – Закончил Децим Скрофа и вдруг тихо засопел, засыпая…

Альба молчал… Он глядел на Скрофу, о котором когда-то говорили, как о смелом, талантливом, военном трибуне. Причем, уже даже, никто и не помнил, как выдвинулся этот человек. Но он избрал другую дорогу в своей карьере, посвятив себя тайным операциям ястребов Рима, которые вела республика. Делала она это руками своего ордена арканитов, служащим интересам храма Двуликого Януса… Многие враги республики были повержены им! Не только, внешние, но и внутренние!

«– Этот, кажущийся старым человек, на самом деле очень страшен! – подумал, глядя на задремавшего Наместника города Гелы, Квинтилий Альба, – с ним надо держать ухо востро!»

…Через несколько минут, тихое укачивание повозки, заставило закрыть глаза и его…

Глава 6

Новость за новостью, поражали город, день ото дня. Год, принёсший долгожданный мир с Римом, вдруг разразился войной в пределах своей территории и соседней союзнической Ливии! Наёмные войска, двинутые против диких племён глубин Африки, арестовали своих командиров и соединившись с племенами, против которых шли, вернулись в пределы Карфагена и его союзников… Одна новость опережала другую… Римский дезертир, выходец из провинции Компании, Спендий, воевавший в корпусе Гамилькара в Сицилии, возмутил часть наёмников, требующих немедленных выплат, причитающегося им вознаграждения за годы службы! Переправленные из Сицилии, они скопились в Прионе и уже не вмещались в отведённом им лагере… На переговоры им были направлены несколько влиятельных лиц Карфагена, но результата они не принесли. Армия мятежников захватила прибрежные города, и делала их своей базой! К восставшим примкнули бежавшие рабы, работающие на ближайших плантациях, и число их стало тревожно возрастать, стуча в висок Совета суффетов, недалёкой бедой! Ситуация пятнадцатилетней давности, повторялась. У города стояла вражеская армия, а встречать её было нечем! Советы города работали почти, не расходясь по домам, но единого решения так и не выработали. Совет суффетов, попытался обвинить в сложившейся ситуации Совет пентархий, торопивший его с выводом гарнизонов с Сицилии! Совет пентархий указывал на давление, на него Совета Магнатов, требовавшего быстрейшего установления предпосылок заключения мира на ведущихся переговорах в Сицилии с Римсклй Республикой! Совет Ста Четырёх обвинял Гамилькара, что именно его наёмники являлись головой восстания! Но ни те, ни другие, не замечали и не хотели, что бы это сделали другие, что сами не выполнили ни единого пункта договора, о котором было известно всем находящимся в ставке Гамилькара, при начале переговоров. Было решено, что так как, война прекращается, то той части наёмников, что Карфаген переправит в Тунесс, город обязуется изыскать часть средств на погашение полагающегося им вознаграждения! Средства были разысканы и приготовлены, но по какой-то причине не розданы вовремя! Когда произошёл бунт, то обстоятельства требований наёмников, были уже иными. Причём, та часть наёмников, что прибыла из корпуса Гамилькара последней и являлась самой крупной, находилась в городе, и от неё никаких проявлений враждебности не было! Другая часть оставалась вместе с Гамилькаром на Сицилии. И Совет суффетов слал ему призывы скорейшего прибытия на материк, дыбы исключить выступления наёмников в самом городе. Собрали расширенный Совет Тысячи Одного горожанина. Совет занял выжидательную позицию, не торопясь обвинять ни Гамилькара, ни кого-либо ещё в наступивших бедах. И только, появившийся из Иберии, принц Дидон, выступил на совете, открыто обвинив магнатов города в срыве договорённостей и близорукой жадности.

«– 70 тысяч наёмников, расположенных вокруг города Приона, являются собственностью города, а не Гамилькара! Именно они составляют костяк восстания! А то, что они выбрали в Вожди самых опытных и харизматичных – это вполне естественно! Вы, в оправдании себя, не хотите замечать, что в Сикке, что намного южнее Прибрежных городов, ливиец Матос, являющийся каким-то родственником бывшей царской династии, образовал штаб восстания и набирает армию, в которую могут вступить все желающие! Именно он, арестовал Гиксона и его командиров! Реквизировал ту часть денег, что вы неоправданно продержали у себя и не раздали её, по переправки армий с острова! Вы, нарушили своё слово и тем самым вы скомпрометировали в глазах восставших и непререкаемый авторитет Гамилькара, который дал им слово, что по приезду они получат часть вознаграждения?! И теперь, Вы, имеете наглость заикаться о его вине?! Гиксон в заложниках! Также в заложниках все более-менее значимые, опытные командиры! Карфаген меж двух огней! Спендий от Приона двинулся к Утике, где давно замечено брожение недовольных настроений у горожан! Скоро падут Загван, Зама, Сусс! А Вы, все продолжаете спорить о призрачных мерах и решениях! Война уже не у порога, она уже во дворе! Очнитесь сограждане!»

Это выступление принца крови, заставило поутихнуть споры и выработать решение о начале формирования отрядов горожан с их немедленным обучением на полях Мегар и в казармах Бирсы. Наместник Ливии, Ганнон Великий отправлялся к Утике с армией, которая была в наличии у Карфагена. Ему дали 50 слонов и большую часть конницы! Пехота его не была столь сильна, сколь конница, но ему никто не ставил задачу разгромить Спендия. Лишь укрепиться у двух городов Гиппона Царского и Утики. Дабы исключить укрепление восставших этими городами. К Гамилькару отправили ещё одну просьбу о скорейшем возвращении…

«Над городом нависла смертельная угроза!.. – с этих строк начиналось письмо суффетов стратегу Гамилькару»…

…Флотилия стоит на рейдах Гераклеи, готовая к погрузке. В ее трюмах были привезены последние контингенты римских пленных из Африки. Их выгрузили, и они были построены на открытых местах гаваней Гераклеи своими же соотечественниками, которые в свою очередь, доставили сюда последних пуннийцев, пленённых за все годы войны. Обменивающиеся стороны представлялись со стороны Карфагена – Гамилькаром, со стороны Рима – Трибуном Фульвием Сцеволой! Фульвий был человеком не молодым, опытным в военном деле. Но в быту, имел репутацию закоренелого пьяницы и дебошира и поэтому римская сторона, назначая его на выполнение этой миссии, таким образом, хотела выразить своё отношение к данному предприятию. Но все получилось, наоборот! Фульвий проявил необыкновенную аккуратность в доверенной ему, как он считал, очень важной миссии. Он требовал от подчинённых полного исполнения достигнутых договорённостей и проявил себя как истинный гражданин, отвечающий за свои слова, и тем более, за исполнение договора своей Республики. Он, каждодневно, обходил ряды бывших пленных, осматривая их на предмет избиений и истязаний! И если, он находил то, что могло сойти за вышеуказанное, его подчинённым становилось не сладко! Поэтому, вскоре, это так дисциплинировало его команду, что они уже сами с удовольствием, демонстрировали другой стороне идеальное содержание пленных республикой!

…Стороны обходили, сначала тех, кого привезли сами, а после тех, кого должны были принять по обмену.

– Когда попал в плен? – Спрашивал Сцевола, перевязанного воина, – И, что у тебя с рукой?

Получив ответ, что перевязка связана с нарывами, а не с избиениями, он удовлетворённо кивнул и двинулся дальше… Таким образом, он обошёл оба ряда выстроенных пленных и удовлетворившись их состоянием и содержанием, а также их ответами, пошёл в сторону стоящих в стороне военачальников карфагенян, которые также окончили осмотр своих меняемых пленных…

Вокруг Гамилькара стояли несколько военачальников, по всей видимости, его ближайшие помощники. Сцевола, со свойственной ему бесцеремонностью, к которой уже все привыкли, подойдя к ним со спины, не стал ждать, когда к нему обернуться, а сам, громко заговорил со всеми, обращаясь к «спинам»:

– Я удовлетворён состоянием освобождённых! Клянусь словом Юпитера, мы с вами выполнили очень нелёгкую миссию! За которую не хотели браться многие из обитателей города рождённого на Капитолии! Есть ли, какие претензии по поводу освобождённых, у вашей стороны?

Группа во главе с Гамилькаром обернулась к Фульвию Сцеволе. В этот момент, глаза Фульвия блеснули ярким интересом и удивлением! Но он сдержался от возгласа…

– Нет трибун! Нас полностью удовлетворило состояние освобождаемых! Мы можем заканчивать данную процедуру. – Приветливо ответил Гамилькар. – Я согласен с тобой, то чем мы занимались на протяжении месяца, являлось не нашим общим интересом, а общечеловеческой ценностью и обязанностью сторон заключающих мир.

Гамилькар увидел, что Сцевола смотрит только на одного человека из его окружения и, улыбнувшись, заметил:

– Вы можете отойти в сторону и поговорить!

Сцевола, в благодарность, приложил к сердцу руку и, повернувшись, пошёл в сторону. Следом шёл и тот, на кого смотрел удивлённый Фульвий. Они отошли на приличное расстояние и Фульвий обернувшись, обратился к человеку, шедшему за ним:

– Все решили, что тебя нет в живых! Что ты с ними делаешь, Антоний!

– Я, тогда, не погиб. Но, был оглушён и был бы мёртв, окажись Гамилькар тем чудовищем, о коем привыкли слышать в Риме! Те картины, нарисованные хорошими художниками в Сенате, не имеют ничего общего с настоящим Гамилькаром, Фульвий! Он выходил меня и предложил вернуться домой, но случайно, я узнал, что у Карфагена началось восстание наёмников. И я, как свободный гражданин Республики, решил остаться с ним, что бы своим мечом, отблагодарить его за сохранение моей жизни!» – Ты не обязан мне ничем, Бриан! – сказал он мне, – Твой путь лежит в жизни иной страны, с интересами и культурой, очень далёкими от интересов нашей африканской земли! Мне не нужна твоя гибель здесь, за интересы, которые я, не могу считать даже своими. Это, скорее всего, мой крест, чем мой выбор!»

– Гамилькар прав! – подал свой голос Фульвий, – Ты можешь там погибнуть! А за что? Ты осознаешь, на что ты себя обрекаешь?

Сцевола не мог поверить в услышанное…

– Он закончил свою фразу слово в слово, созвучно с твоей! Да, Фульвий, я полностью отдаю себе отчёт в этом! И, не знаю, почему, но мне очень хочется попасть в Африку?!

– Но, как же, Антоний? А твои родственники? Они, наверное, уже с ума сошли от известия о твоей смерти? Неужели же ты, не хочешь их обрадовать?

– Здесь все в порядке, Фульвий! Родственникам Гамилькар, почти сразу, отправил весточку обо мне, чтоб не волновались и не поддавались настроениям от пришедших вестей! И это очень благородно с его стороны, если учесть, что наши военные утопили его жену и сына.

– Я слышал про это. – Сцевола поморщился, – Ну что же, я рад, что повстречал тебя! Повстречал своего соратника, которого считал утраченным и оплакивал как погибшего! Надеюсь на твоё везение и возвращение! Судьба благосклонно оставила тебе жизнь прошлый раз, будем надеяться, что Фортуна не отвернётся и на этот раз!

Трибуны, взялись за локти друг друга, улыбнулись, и Сцевола, развернувшись к своему строю, скомандовал:

– Центурионы, командуйте движением! – и, не оглядываясь более на Бриана, повёл колонну через город…

Бриан, проводив взглядом колонну своих соотечественников, вернулся к Гамилькару.

– Ну, что получил разнос за своё необдуманное решение? – Спросил совершенно серьёзно Гамилькар.

– Почему не обдуманное? Мои рассуждения взвешены и подвергнуты тщательному анализу! Мне не хватило удачи на одной войне, думаю отыграться на другой! – попытался пошутить Антоний, улыбнувшись в конце фразы.

Гамилькар вдруг помрачнел. Лицо его отразило внутреннее, глубокое раздумье.

– Боюсь, Бриан, эта война будет страшнее прежней! Да, и сражаться придётся со своими бывшими соратниками. А это тяжело! Тяжело, не только, тактически! Но и, потому, что рассудок заполнен воспоминаниями об этих людях, а также, и сердце не хочет их рассматривать в качестве врага! Но, – Гамилькар попытался тоже улыбнуться и развеять налетевшую грусть, – есть надежда, что недоверие и ожесточение на той стороне, уступит место разуму и терпению! Ну а нам, придётся ещё снять гарнизоны Солунта и Лилибея!

Гамилькар повернулся к бывшим пленным соотечественникам:

– Сограждане! Наступил мир, после стольких лет борьбы, который проходил с переменным успехом, для обеих сторон! Но, вы, попавшие в плен, наверное, уже забыли о возможности вернуться домой, готовые к неволе и рабству. Но город не забыл своих сыновей и вот вы на свободе! На этой флотилии, Вас отвезут в Карфаген, где вас давно ждут ваши родные! В добрый путь, сограждане! Пусть дорога домой будет вам коротка и легка! Сапфон, командуй погрузкой!

Заместитель Гамилькара стал руководить процессом погрузки, распределяя их по галерам. Гамилькар молча наблюдал за этим со стороны, думая о чем-то своём…

Вдруг, неожиданно, в порту появилась большая боевая галера, трубы с которой огласили гавань о своём прибытии. Гамилькар оторвавшись от своих дум, посмотрел на неё…

– Диархон! – определили, стоящие позади Гамилькара воины.

Антоний Бриан, с любопытством рассматривал боевую гептеру, подходившею к пирсу гавани. Римляне, строя свой флот практически скопировали галеру карфагенян, но все же внесли в неё ряд модификаций. При этом процессе, скорее всего, сказалось влияние греческих мастеров, кои помогали Риму создавать свой флот. Римская галера была длиннее, в функциональность которой стала входить перевозка пехоты. В бою, римляне стремились вступить в абордажную схватку, а это требовало места размещения войск. Именно отсюда римская галера стала более протяжённой. Ее протяжённость была увеличена под пехотное соединение – манипул в 250 принципов. Ещё, ей был удленнен ряд весел, а нос галеры оборудовали «вороньим» мостом, для переброски его на вражеский корабль и его захвата. Антоний служил именно на такой квинквиреме или квинтиреме, как называли ее сами латиняне, поэтому в совершенстве видел различия между сравниваемыми галерами. Гептера была несколько выше. Спереди на носу, и сзади, на корме, стояли тяжёлые онагры! А ближе к середине, по разные стороны палубы – различной величины баллисты. На корме, стояли по паре «скорпионов» с каждой стороны. Таран тоже имел различия. У гептеры он был похож на заострённый нож с небольшим изгибом наверх. Когда он пробивал борт вражеского корабля, он как бы разрезал корабль от места пробоя к нижней кромке дна! Получалась огромная пробоина, из которой гептера с лёгкостью выходила назад, для продолжения сражения. Все это обуславливало, при хорошей натренированности весельных команд, быструю атаку и выход из неё. Римские же тараны, отливали для устрашения в виде страшных голов драконов и других подобных чудовищ. Да, несомненно, это имело устрашающий вид! Но в бою, после тарана, освободить галеру было очень трудно, или практически невозможно! И поэтому, нередко, протараненная галера повисала на квинтиреме и отпускала её, только утопая… Еще, гептеры, оборудовали большим количеством парусов, особенно косых передних – так называемых гафелей! К тому же, в палубе у кормы было ещё одно отверстие, для вспомогательной мачты, наверх которой, кроме основного паруса, вешали и малые – брамселя… Все это убыстряло ход гептеры и удар её массы в купе с большой скоростью, был весьма разрушителен и часто разрезал корабль противника на две половинки…

Между тем, гептера медленно пристала, воткнувшись в обмотанный канатами буфер пирса, для смягчения толчка при швартовке. На её борт подняли сходни, и по ним быстро сбежал высокий человек с пышной шевелюрой и бородой. Его жилистая, морская фигура хорошо контрастировала с портовым людом. Он огляделся и, определив, для себя, в каком направлении нужно двигаться, продолжил движение по набережной…

– Диархон! – услышал он, через головы снующих по набережной людей, и с высоты своего роста увидел пытающегося протиснуться, сквозь толпу к нему, Гамилькара! Улыбнувшись во всю ширину своей бороды, он двинулся навстречу! Вот, наконец, миновав бывших пленных соотечественников, восходящих на корабли, он вышел на открытое место, куда протиснулись и Гамилькар, и окружающие его воины…

– Диархон! Я ждал тебя только завтра! Ну-ка, рассказывай все по порядку! – Появление этого человека, явно подняло настроение стратега.

Диархон, приблизившись, поприветствовал всех наклоном головы. Лицо его было темно от загара, какой бывает только у мореходов. Ветер и солнечные лучи, делают их кожу отличительной от кожи всех остальных людей, не связанных с морем. Он продолжал улыбаться, хотя улыбка пряталась в его бороде, но чрезвычайно добрый и прямой взгляд, излучал теплоту и радость, от которой всем стало радостней и веселее…

– Клянусь, сном Нереид! Мне так приятно, вновь оказаться на земле Сицилии! Но жаль, только, ненадолго! Ведь мы навсегда покидаем её! Сколько здесь всякого пережито и оставлено в памяти! Все события, происходившие здесь, на этих полях, на этих горах и холмах, не в состоянии описать не один историк в течение всей его жизни! Скольких товарищей мы потеряли на этом острове и, скольких потерял Карфаген до нас?! Моей душе трудно смириться с мыслью, что мы оставляем свои притязания на владение частью острова! Но прошлое не вернуть! И мне становится немного грустно от этой мысли! – Диархон вплотную подошёл к группе, окружающей Гамилькара, он внимательно поглядел на, стоящего рядом с Баркой, Антония, – Я могу говорить, свободно и открыто? – Спросил он Гамилькара.