Текст книги "Рок. И посох в песках оружие"

– Нет, ну вы посмотрите, на этих законодателей порядка в лагере?! К ним спешит один из их соратников, а вместо того, чтобы выслушать его, они предаются необычайному веселью! Что, Вы, смеётесь? В вашем лагере негде помыться женщине! Вы, меня слышите? Негде!

Это замечание ещё больше веселит мужчин, и они уже просто катятся со смеху…

Саламбо видя, что добиться от мужчин понимания не удаётся, поворачивается, чтобы покинуть ставку, но в этот момент рука отца перехватывает ее руку. Он привлекает ее к себе и все ещё смеясь, гладит ее шёлковые волосы…

– Саламбо, – чуть успокоившись, говорит Гамилькар, – ты сама не понимаешь, как сейчас напомнила свою мать! И взор, и поступь и тот же темперамент! – Слезы смеха от невольного сравнения, скатываются с глаз Гамилькара. Мужчины наконец-то успокаиваются и с любовью и привязанностью, смотрят на девушку.

– Я тебе, сейчас все объясню! – говорит Гамилькар, все ещё улыбаясь, – Дело в том, что враг подошёл к переправам, через Баграду и захватил мосты! Там, сейчас, могут рыскать многочисленные отряды мятежников. Все, что произошло у ворот лагеря, все было сделано по моему приказу и не без моего ведома! А насчёт места омовения – упрёк принимается! Мы об этом сейчас же подумаем!

Гамилькар взглянул на соратников.

– Видишь, Саламбо, до твоего появления, у нас в лагере не было женщин! И этого появления никто не предвидел и не предполагал! Даже я! Я, ждал тебя через два месяца! Твоя решимость, сразу по возвращению, выступить со мной в поход, была для меня неожиданной! Я бы, никогда, не согласился на это, но знаю, что двигает тобой! Плюс ко всему сказанному, у тебя темперамент матери, упорство отца и тяга к приключениям твоего дяди! Против стольких факторов, я устоять не смог и уступил тебе, и твоим желаниям! Но, прошу тебя, не ставь меня в неловкое положение, при столь доблестных мужах! Даже охрана ставки, может усомниться в моих полномочиях командования, после такого взрыва негодования в палатке стратега!

Гамилькар поцеловал девушку в лоб. Так они простояли несколько мгновений…

– Да, отец, – все же высвободилась из рук отца, Саламбо, – но я не могу быть не мытой! И ты забываешь, что я подготовлена не хуже других! Дядюшка Карталон и ты, обучили меня искусству обращения с оружием! Если даже на меня и совершат нападения, я смогу отбиться, и многие, из нападавших, пожалеют, что это сделали!

Глаза Саламбо горели убеждением, того о чем она говорила! Ладони сжались в кулаки, а на лице опять проступила твёрдость в своих словах и убеждениях…

– Хорошо! – Капитулировал Гамилькар, – Ты сможешь отправиться искупаться. Теоптолем, сопроводи, пожалуйста, мою дочь! Да! И обрати, заодно, внимание, каков уровень воды в реке! Будем считать, что ваш выезд связан с разведкой. Также, осмотрись в окрестностях! Саламбо! – повернулся к ней Гамилькар, – Я пошёл тебе навстречу, но ты находишься сейчас в армии! В действующей армии! Ты, должна слушать Теоптолема, беспрекословно, как меня! Это условие необходимо в армии и является главным условием достижения победы! Он мой первый заместитель и является авторитетным военачальником. Поэтому, будь благоразумной!

Саламбо смиренно улыбнулась, в душе торжествуя победу и взяв Теоптолема под руку, повела его к выходу из ставки…

Гамилькар проводил дочь до выхода из шатра и задёрнул полог, после их выхода. Потом обернулся к Гикету. Тот все ещё продолжал улыбаться.

– Честно, давно я так от души не смеялся! – Произнёс он, – Мне показалось, что мы вернулись лет на десять назад! Так она напомнила Клариссу! Те же брови, тот же взгляд! Почти тот же голос! И пульсирующая, выплёскивающая через край, энергия, бьющая из неё фонтаном! Не обижайся, но мне кажется, ты зря согласился взять ее в армию?! Она может, по своей молодости и неопытности, неправильно оценить грозящую ей опасность и совершить, какую – то глупость! Молю милостивую Танит, чтобы этого не случилось! Как Кларисса, решившая вернуться с Магоном, обратно в Лилибей! Несмотря на то, что ты просил ее переждать там, до более безопасных времён!

Глаза Гамилькара помутнели от этого воспоминания и Гикет, пожалел, что напомнил об этих событиях… На лице Гамилькара, читалась не утихшая годами боль…

– Это было ее решение! Она решила быть рядом со мной, что бы разделить все опасности и невзгоды! За что же ее порицать?! И брата Саламбо, она взяла, чтобы, хоть, часть семьи, была вместе!

Гамилькар опустил взор. На его скулах проступили желваки скуловых сухожилий и костей… Чтобы уйти от воспоминаний, так тиранивших его душу, Гикет снова вернулся к теме, прерванного Саламбо, разговора.

– Но я, тебе не все передал, о чем узнал от Киферона! Есть ещё то, что можно передать только словами!

…И Гикет начал излагать то, что прочёл в другой записке Киферона, которую уничтожил ещё в лагере мятежников…

Глава 18

…Гисгон?!! – одновременно удивлённо и разочаровано, произносят сразу несколько голосов, над головой Сарафа… Сараф, поднимает голову и видит одним из склонившихся Ганнона. Руки Сарафа, продолжают разматывать тело завёрнутого Гисгона. Гисгон ничего не говорит, а только, всхлипывает от пережитых чувств… Наконец, его полностью освобождают и крепкие руки Ганнона, встряхивают его за плечи, пытаясь привести в чувство реальности…

– Да, очнись же, Ты, наконец?! Ты воин, или можешь только бахвалиться оружием?! – Закричал на него Ганнон, – приди в себя! Ты уже в не опасности! Что тебе известно о моей дочери? О Лейле? Которую, ты, бахвалился доставить в целости и сохранности в Карфаген?! Что молчишь?!

– …Погибли… все погибли… – невнятно бормочет Гисгон, – Нас было более трёх десятков… Все погибли… огонь сжёг многих… он съел лучших моих друзей! Моя лошадь сбросила меня!… Я не успел, подняться… удар по голове, оставил меня без чувств…

Гисгон продолжал болтать что-то бессвязное и Ганнон отпустил его. Он выпрямился…

– Помогите ему добраться до ворот, – произнёс он, поняв, что ничего толкового от него не добьётся. По крайней мере, сейчас! Мысли о Лейле не выходили из его головы. Сердце отца, не имеющее больше сил, терпеть эту неизвестность, разрывалось от мучительного бессилия! Его чаянья и надежды рухнули в одночасье! Оставив после себя пустоту безысходности…

– Не теряй голову, Ганнон! Ты должен собрать свою разбежавшуюся армию! С минуты на минуту, могут появиться основные силы мятежников! С тебя ещё никто не снимал должность главнокомандующего! То, что тебе напели эти прихвостни из Карфагена, о твоём обязательном смещении с должности, ничего не значит! Гамилькар очень взвешенный политик и не порет горячку, как тебе попытались представить ход следующих событий! Займись своими прямыми обязанностями! Я привёл конницу! За мной идут слоны! Те, что мы успели увести от холмов!

Рядом с Ганноном, возник Афокл, он привёл в город конницу, через западные ворота и наконец, отыскал Наместника.

– Пехота собирается сама! Надо взять организацию в свои руки! Покажи, что ты, Наместник, в конце концов! – Афокл попытался привести в чувство самого Ганнона.

Ганнон посмотрел на прибывшего Афокла. Глаза его, переместившись куда-то, в сторону, блуждали, бессознательно перебегая с холма на холм…

«– Как я могу успокоиться, когда моя доченька, может быть в эту минуту, подвергается истязаниям!» – От этой мысли у Наместника сердце сжалось ещё больше…

Сараф, взглянув с неприязнью на Афокла, обратился к Ганнону:

– Крепись отец! – Сараф, так назвав Ганнона, вызвал удивление у присутствующих, – Я разошлю по всем дорогам свои летучие отряды и узнаю правду о Лейле! А дальше, я не остановлюсь не перед чем, чтобы освободить ее!

– Да, Сараф! Дай мне слово, что вызволишь ее! Тогда, я даю тебе слово, что она будет твоей спутницей в вашем браке! Пусть наши рода породнятся! – Ганнон, при свидетелях, дал слово, в надежде на скорое освобождение дочери. Надежда, это единственное чувство, что давало ему хоть какую-то крепость в его нынешнем положении…

– Пойдём в город, Наместник! Надо подумать об обороне и города и провинции! – Афокл стоял на своём, – Все мы теряем кого-то! Надо не забывать и о Родине! А след твоей дочери, будем искать и мы!

– Да. Только где искать этот след? – Произнёс Ганнон в задумчивости.

– Там же, где и след Дуффа! Мы выследим его и узнаем правду! – подал голос Сараф. Его убеждённость этими словами передалась и Наместнику.

Он переборол в себе неуверенность и растерянность и, чтобы отвлечься от тяжёлых для своего сердца мыслей, он переключился на решение военных вопросов и приготовлений. Все вернулись в город. Ганнон отправив свои отряды в казармы, для оказания помощи раненым и приведения доспехов и оружия в порядок, после боестолкновения, решил отыскать тысячника Гамилькара Сапфона… Он нашёл его, разбирающимся с вооружением и снятием с убитых врагов доспехов. Сапфон, со свойственной энергией всех соратников Гамилькара, приготовил уже несколько повозок, на которые загружали добытое в бою оружие. В большинстве своём трофейного, которое добыли, служа в корпусе на Сицилии, в предыдущей войне! Ганнон, в поисках Сапфона, бродил среди заваленной трупами площади, выискивая среди убитых лица знакомых и рассматривая врагов… Он молча наблюдал, как люди Гамилькара, привычно выполняют эту работу. Их никто не подгонял и не присматривал за ними. По всему было видно, что эту работу они считают обыденной и необходимой. Если солдаты Ганнона, делали ее по приказу, эти воины занимались ею, как само собой разумеющимися, каждодневными, обыденными заботами! Причём, сыпали при этом остротами, как будто занимались не скорбным делом, а весёлым время препровождением…

– …О, а вот кажется Журуфф! Помнишь Журуффа? – спрашивал один воин другого, приподнимая за обгорелую руку обугливавшийся труп, – Да! Не повезло бедняге!

– Как мне не помнить его! Он проиграл мне в кости, как раз, перед своим отправлением в Прион из Сицилии! – отвечал другой ветеран, подходя к трупу, – Да! Точно это он! Вот остатки черных серёг, что весели на его ухе! Вот незадача, ухо сгорело – сережки упали! – Признает он в обгорелом трупе, своего бывшего товарища по корпусу.

– Может он поддержал мятежников, чтобы рассчитаться с тобой за долг, а Алкест? Небось, требовал с него проигрыш и долг?! – смеётся первый, – Теперь пропали твои денежки!

– Да, нет. – Спокойно реагирует на это второй воин, которого назвали Алкестом, – Если бы я узнал, что он поддержал мятеж из-за долга, то не задумываясь, простил бы его! Он об этом знал! Наверное, им задурили голову?! Наобещали, какие-то немыслимые посылы, а отправив воевать со своими бывшими товарищами, надеялись на возникающее, на войне ожесточение, после неминуемой гибели и потерь товарищей! Низкая это затея – разделять кровью! Эх, изловить бы главных разжигателей мятежа!

– Изловим. Или уничтожим. Гамилькар сказал, что долг Карфагена, за тех, кто сражается под знамёнами выводка змей, получат те, кто до конца сохранил верность данной клятве! Так что и долг Журуффа, будет разделён среди нас! Сними с него поножи! Они не сгорели.

Первый воин переходит к другому трупу. Он наклоняется, и долго смотрит на убитого стрелой в грудь. Стрела, выпущенная сверху башни, с одной из многих бойниц, нашла узкую щель между щитом и шеей и вошла под грудной доспех под углом, позволяющей ей пробить кожаный доспех и застрять в груди…

– Вот это номер! А этот, кажется, ещё жив! Да, вон шевелится конец сломанной стрелы! Он ещё дышит! Дайка я сниму с него шлем!… Вот это да!!! Клянусь безногим Эскулапом!!! Да это правая рука самого Дуффа! Великан Мапурту! Стрела, пробив доспех, не достала до сердца! Алкест, позови Сапфона! – выпрямившись над поверженным противником, отдаёт приказ первый воин, из чего следует, что он стоит выше рангом, – Давай быстрей, Алкест! Прекрати возиться с поножами Журуффа! Этот нам может рассказать многое!!!

Алкест бросает возиться с мёртвым Журуффом, когда-то бывшим ему хорошим знакомым, встаёт и, торопясь идёт к башне. В это время, первый воин пытается освободить огромного кряжистого индуса от доспехов. Он развязывает ему боковые тесёмки панциря, обламывает конец стрелы, укорачивая его ещё больше, и резким движением срывает с него передний верх панциря, прилипший от запёкшейся крови к груди… Раздаётся протяжный стон… Мапурту шевелит запёкшимися губами… Воин достаёт верблюжий желудок, используемый под сосуд с водой и медленно вливает несколько капель в рот индуса, увлажняя пересохшие, потрескавшиеся губы…

К этому времени, вокруг собираются несколько воинов, услышавшие произнесённое имя…

– Точно, Мапурту! Надо же, простым выстрелом лучника!

– Он, недалеко, от ворот! Значит из тех, что первыми вытесняли стражу из полостей башни! Стремились к механизму открывания ворот! Там погибли почти все стражники Корта! Только потом, мы выдавили их и закрыли ворота!

– Да, этот не успел уйти! Какая неудача! Но, живой…

Переговаривались меж собой подошедшие и рассматривавшие индуса воины.

– Леонтий, что с ним будет? Крест? – спросили они первого воина.

Леонтий поднял голову и, улыбаясь, ответил:

– Если вы, будете смотреть на него разинув рот, он не дотянет до креста! Умрёт от потери крови! Возьмите его меч и раскалите его. Я прижгу его рану.

Один из воинов, торопливо берет меч индуса и бежит к горящей нефти… К этому времени подходит Сапфон и склоняется над лежащим…

– Вот так встреча! Не думал, что мы с тобой встретимся вот так? Но, мы, спасём тебя Мапурту! Пусть Гамилькар, взглянет в твои глаза! Сколько вас было всего? Мы ждали около тысячи, но было больше! Почему?

Мапурту, после выпитой воды, становится немного легче, и он открывает глаза, осматривая всех… Его глаза, смотрят на всех без тени испуга и беспокойства…

– А друзья! Леонтий, Сапфон?! А нам Спендий сказал, что вас предали, так же как и предали Безерту и Астория… Я смотрю, здесь командовал Бриан… Этот латинянин… Который подло влез в доверие к Гамилькару! А Гамилькар предал нас латинянам…

Мапурту замолчал, передыхая… Потеря крови совсем ослабила его… Но дышал он ровно, и это давало повод Сапфону думать, что стрела, каким-то чудом не задела лёгкое…

– Но, должен сказать, этот Бриан, храбро оборонял дочь Гамилькара! Он…

– Что-что? – перебил его Сапфон, – Ты сказал дочь Гамилькара?

– Да, нам передали, что на чествования Милгарта, она пребудет в город!…

В этот момент, Ганнон, находившийся неподалёку и слушавший разговоры воинов Гамилькара, стремительно преодолел расстояние, отделяющее его от группы воинов, и протолкался к индусу…

– Почему дочь Гамилькара? Это моя дочь должна была прибыть в город, а не Гамилькара! Моя! Насколько я знаю, Саламбо вообще нет в Карфагене! Ради сохранения своей жизни и жизни твоих детей, если таковые имеются, скажи, что с ней?! – Ганнон умоляюще поглядел в глаза индуса.

Тот ничего не понимая, смотрел поочерёдно, то на Леонтия, то на Сапфона…

– Это Наместник Ливии, Ганнон! Именно его дочь, Лейла, прибыла сегодня из Карфагена, на праздник в город! С ней прибыл племянник, сын Гиксона, который где-то томится у вас, Гисгон! Ты, что-то напутал, Мапурту?! – уточнил Сапфон.

– Ничего я не напутал. Сюда направился я, с семьюстами избранных воинов, для захвата ворот и удержания их, до подхода Спендия! Но, в день нашего проникновения в город, вдруг появился сам Дуфф! Он сказал нам, что появились сведения о дочери Гамилькара – Саламбо! Что ее ждут в городе! «Это упрощает нам задачу! – сказал Дуфф, – Мы захватим и дочь и сына! И тогда Гамилькар, у нас в руках! А отпрыск Ганнона, станет залогом нашего выхода из города, в случае неудачи!» Так сказал Дуфф. «Отомстим предателям, которым служили столько лет! – кричал он, – Пусть заплатят за все!»

– А за, что должен платить Барка и его дети, Мапурту? Разве они не жили вместе с нами в лагере на горе? Разве они не ели вместе с нами, за одним столом? Гамилькар, потерял в войне жену и сына! Ты задавался вопросом, как после этого он мог продать нас латинянам?

Мапурту был поставлен в тупик, этим простым доводом. Но, все же, возразил:

– Но ведь, возле него появились латиняне? Я сам это видел! А нас он отправил кормить зверей Африки! – Мапурту слабел на глазах, он стал закатывать глаза…

– Постой, постой! – увидев это, не выдержал Ганнон, – Скажи, что с девушкой, которую вы должны были захватить?

Мапурту, снова, дали воды.

Мапурту очнувшись и выпив, медленно, перевёл на него глаза. Набрался сил и вымолвил:

– Бриан отбивал ее храбро… Потом… потом он проявил хитрость!.. Они ускакали из города!… Вдвоём… Мы бросились за ними… Но я, оказался со стрелой в груди… Дуфф устремился за ними!… Это старый хищник, уйти от него трудно!

– Но кто? Кто сказал вам о девушке? – не унимался Ганнон.

– Это знает лишь Дуфф! – Мапурту вновь закатил глаза.

– Так! Меч мне! – крикнул Леонтий.

Ему принесли накаленный, почти до красна, меч индуса.

– Ну, Мапурту, до скорой встречи! – произнёс Леонтий и приложил конец меча к груди индуса, из которой, перед этим, другой рукой, вырвал наконечник стрелы…

Площадь огласил крик индуса, который тут же стих, будто человеку заткнули рот рукой. Мапурту потерял сознание. Через мгновение, раздалось характерное шипение, и запах горелого мяса ударил в лица склонившихся людей над индусом…

Глава 19

Армия Матоса вышла из прилегающих долин и вошла в предгорья вершин Ашмара и Нахли. Местность изобиловала гористо-лесистым ландшафтом. Баграда петляла, внизу предгорий, омывая то пески, то лесистые холмы. В то время река была намного полноводней, нынешнего времени. Ее крутые и заросшие берега, были весьма трудно проходимы и для конницы и для слонов – главной силы карфагенян. Матос спешил перекрыть оба моста через реку, чтобы подвергнуть город изоляции. Пользуясь неразберихой в армии Ганнона, которая после понесённого поражения, собиралась малыми отрядами, которые пробирались к Утике, мятежники чувствовали себя вольготно в провинции. Спендий имел около 20 тысяч воинов. Матос, рассредоточив армию в двух местах, обладал армией в 40 тысяч пехоты и три тысячи конных. Матос, также, вёл переговоры с вождями Нуммидии, которые тоже изъявили желание примкнуть к мятежу. У них были не только конные проверенные части, но и боевые слоны. Так в ставку Матоса держал путь один из царей Верхней Нуммидии, которого упросили вступить в войну ряд вождей его народа. Совсем недавно, это царство было ещё союзником Карфагена, но поддалось общему настроению, охватившему соседних царей Нуммидии, которые все время завидовали более удачливому соседу и его богатству. Одним из таких царей был и Наравас Гиарб. Когда-то, он был простым племянником царя Нуммидии. Но, после его смерти, его провозгласили царём, так как в царском роду не осталось никого из ближней мужской линии. Нараваса к этому времени, хорошо знали в народе и аристократических кругах. Он имел непререкаемый авторитет, не только толкового царедворца, но и военного стратега. Карфаген, после заключения мира с Римом, должен был выплатить огромную контрибуцию, одновременно погашая задолженность своим наёмным армиям. Совет суффетов вынужденно поднял ставку налога на подвластные провинции Ливии и Нуммидии, чем вызвал негодование их населения. Одновременно, он поднял и пошлины на ввозимый товар извне. Что вызвало уже недовольство соседних государств: свободной Ливии и Нуммидии, так как они были давнишними партнёрами города торговли. Всем этим воспользовались зачинщики мятежа, тайно имея сношения с наместником Гелы Скрофой и реакционной частью сената Рима, который через Скрофу решил усложнить ситуацию с выплатами вознаграждений наёмникам и ослабить своего не поверженного врага. Так, медленно, разгорелось восстание наёмных войск, переправленных сюда в Африку из Сицилии и населения, примкнувшего к нему. Главари мятежа, где посулами, а где и откровенной ложью, привлекали на свою сторону все новых и новых союзников. В числе таковых, оказался и царь Наравас…

Наравасу было 34 года. Это был очень красивый человек. Всю молодость он провёл в военных походах, лишениях, заботах. Это укрепило его характер и сделало его привлекательным для народа, когда племянника Гиарба провозгласили царём… Несмотря на возраст, Наравас не был женат, и все время откладывал это мероприятие, по причине расширения своих владений. К этому времени, он отвоевал несколько областей, потерянных во время смуты, после смерти законного царя. Соседние вожди Нуммидии, поняли, что заимели очень серьёзного соседа в лице этого молодого, как они считали царька, и уступили раннее завоёванное. Отвоевав своё, Наравас, по нашёптыванию своих соседей и подсказчиков, решил выступить против Карфагена, чтобы воспользоваться так удачно сложившейся ситуацией, ослабления более мощного когда-то соседа, и испытывающего в данное время трудности! В это время это было вполне нормальным явлением в политике. Впрочем, как и сейчас, Дорогие Читатели! Наравас рассуждал по примеру поведения своих соседей. Совсем недавно, точно также, пользуясь ситуацией смерти Гиарба, были отхвачены его области царства. Каждый жил обособленно, в своём мирке, заключая и разрывая свои союзы по необходимости сложившейся ситуации. Когда-то, совсем недавно, царство Нараваса числилось союзником Карфагена, но после своей смуты, Наравас не преминул уйти от союзнического долга. Почувствовав, что сможет извлечь из этого выгоду для себя и своей страны, Наравас, оставил своё царство и устремился с конницей их проверенных ветеранов и своими слонами, на соединение с отрядами Спендия…

Они встретились с кампанцем у Гиппона Царского. Спендий, обжёгся в Утике с попыткой ее захвата, потеряв там ряд своих знаменитых товарищей и сослуживцев, вследствие этого, он оценил оборону города и решил захватить Гиппон, менее защищённый. Военачальники встретились и договорились о блокаде Карфагена. Зная о малой численности армии Гамилькара, они решили отрезать Карфаген от союзнических провинций и городов, которые остались верными данному слову в заключённых, раннее ими, договорах! Это ставило Карфаген в затруднение сообщения по суше с союзными городами и Ливии и Нуммидии и, несомненно, ослабляло город. Но, сам Спендий, Наравасу не понравился! Чувствовалась его ненависть к Гамилькару и это наталкивало на мысль, что этот человек просто завидует его успехам и славе! Он видел только себя во главе движения коалиции против города Торговли! С Наравасом же, он вообще обошёлся довольно высокомерно, показывая тем самым, что мятежники знают свою силу и могут в принципе обойтись и без его помощи! Но, все же, союзники договорились о совместных действиях, и Спендий посоветовал Наравасу уйти на усиление армии Матоса к мостам Баграды. Наравас выступил, обходя Карфаген с юга, навстречу армии Матоса…

…Несмотря, на полуденную жару, Наравас двигался с максимальной для его армии скоростью. Путь шёл по гористо-лесистой местности. Главные дороги Карфагена были перекрыты Спендием, который рассредоточил свои летучие отряды кельтской конницы на основных направлениях на запад и немного на юг. Наравас, выдвинувшись, несколько раз встречал такие заслоны, заметив про себя, дальновидность кампанца в ведении войны. Сидя на лошади, он предавался размышлениям об этой совсем неожиданной войне…

«– Странно! Спендий не показался мне столь одарённым полководцем, чтобы разработать ход такой компании?! С перекрытием основных магистралей и трактов Карфагена. Это требует раздробления сил, и редкий полководец пойдёт на это, ожидая крупного сражения! – думал Наравас, – Здесь, что-то кроется? Есть, какая-то тайна? Или у Спендия есть хороший советник или компания уже была разработана давно и идёт по чьему-то плану? Но кто, этот невидимый глазу стратег? Или эта война планировалась самим Гамилькаром, против своего совета суффетов? Ведь ходят же слухи, что Баркиды только и думают, как о власти в городе? Тогда все понятно! И разработка плана и разделение сил! Но, как-то это не увязывается с Гамилькаром?! Я не думаю, что он хочет власти в городе! Если бы он ее хотел, то давно бы имел! Нет! Тут что-то другое?! Рассмотрим вариант Матоса? Может это он? Матос, как и я, принадлежит к одной из ветвей царского рода Ливии! Не прямой, но все же относится к ней! Мог ли он, так спланировать ход компании? Это мы узнаем, после знакомства с Матосом. Но, сейчас, попробуем поразмыслить, принял бы Спендий, предложения Матоса с его несомненным стремлением к главенству? Конечно же, нет! Это ставит его на второй план сразу же! Значит все они лишь фигуры! Фигуры на шахматной доске в руках хорошего игрока! Клянусь, мудростью Верховного Бога Эла, зря я ввязался в эту авантюру! Поддался нашёптыванию царедворцев, которые привыкли, что меня постоянно нет во дворце, и решили таким путём отправить меня снова в поход! Вот интриганы! Ну а я, то же хорош! Не разглядел очевидного. Но пользу это принесло – в дороге приходится трезво оценивать свои решения! Поддавшись этим нашёптываниям, я сам оказался фигурой на шахматной доске! И игра явно не моя!!!»

Наравас приостановил коня, оглядывая впереди открывшуюся местность, так как они поднялись на высокий холм. Неровность ландшафта не давала оглядеть все тщательно, как требовало военное время, и Наравас оглянулся назад, на своих приближенных. Его колонна растянулась по незримой дороге меж остроконечных холмов, покрытых различной растительностью…

«– А, ведь когда-то, в молодости, можно сказать в юношестве, я принимал участие в войне на стороне Карфагена! – Вздохнув, продолжил размышления Наравас, – Тогда было проще! Дядюшка Гиарб вел политику. Он то воевал с Карфагеном, то был с ним в союзе! Но всегда придерживался заключенных союзов в своей политике! В войне в Африке, когда на континент высадились легионы латинян, более пятнадцати лет назад, он занял твёрдую позицию союзника Карфагена! Гиарб вёл тогда бесчисленные войны с мелкими царствами Нуммидии и нуждался в таком сильном союзе. И Карфагеняне оправдали своё участие в этих войнах, помогая Гиарбу оттеснить вождей враждебных Цирте царств. И поэтому, на битву при Тунессе, Гиарб отправил своего молодого племянника, который привёл в битву нуммидийскую конницу. Я хорошо помню это сражение! Гиарб, был намного сильнее меня в политике! Мне ещё многому придётся научиться, чтобы различать действительную выгоду моему царству, от обманчивых, а порой и смертельных шагов! Все это мне придётся постичь, чтобы выстроить свою линию политики. Да, это довольно непросто!»

Наравас вздохнул. Действительно, воевать и участвовать в походах было куда легче, чем выбирать чью-то сторону, в начавшемся конфликте!

«– Допустим, Карфаген будет низвергнут, – размышлял царь, – Спендий, вскользь, пообещал мне все города, находящиеся с левой стороны от южного тракта Карфагена! Это очень заманчиво! Но стоит ли доверять этим словам? Обещать можно многое! – Наравас ухмыльнулся, – Встреча с Матосом, должна решить все мои терзания!»

Этим итогом, Наравас закончил свои размышления.

– Сифакс, – повернулся он к одному из следовавших рядом с ним всадников, – как ты оцениваешь, своего сородича Матоса? Он сможет управлять той половиной Ливии, что поддержала его в восстании?

Всадник, к которому обратился царь, был совсем молод. На вид ему было не более двадцати лет. На нем была богатая одежда, а также и экипировка всадника, что указывало на аристократическое происхождение молодого человека. Он явно принадлежал к какому-то древнему родовому клану Ливии. Молодой человек повернул голову и, подумав, ответил:

– Матос давно не был у себя на родине за Тапсом. Его забыли. Только сила, заставит народ признать в нем царя! Он очень непостоянен и подозрителен, и я бы не советовал слишком доверять ему, а также полагаться на его слово!

– Тогда почему же, ты, согласился выступить со мной в поход? Ведь твой род изгнан из Ливии, прежним царём-узурпатором? – удивлённо спросил Наравас.

– Мой род не изгнан! Он просто покинул пределы своего царства, из-за истребления, коему он подвергся от действий царствовавшего до этого человека! Кстати, узурпировавшего власть в государстве, под покровительством рода Ганнонов! Сейчас он покинул страну и я, думаю, о возвращении власти отобранной у нас! А Матос не царь! Он всего лишь вождь восстания! Ещё не известно, какая часть из народа примет его за царя!

– Но, ведь, его поддерживает половина Ливии? В которую входит и твоя часть, то есть и твоё бывшее царство? Извини, неправильно выразился! – поправился Наравас, увидев сверкнувшие гневом глаза Сифакса.

– Именно для этого, я примкнул к твоему походу, Наравас! Хочу прощупать почву! Прощупать настроение у самого Матоса! От этого будет зависеть и моё дальнейшее поведение! Будущее пока сокрыто!

Наравас поглядел на ливийского юношу испытывающим взглядом. Сифакс без труда выдержал этот взгляд и улыбнулся:

– Не бойся, Наравас! Я не нанесу тебе удар в спину! Если наши пути разойдутся, я тебе скажу об этом прямо и открыто! – Сифакс огляделся, – Но становится, нестерпимо, жарко! Не хочешь ли искупаться в реке? Пусть колонна движется к мосту, а мы можем, чуть отклонится от маршрута и, освежиться в Баграде! Я очень хорошо знаю эти места. Это практически моя Родина!

Наравас поднял глаза на испепеляющее солнце. Тяжелый, сухой воздух погружал в мечты о прохладе…

– Хорошо! Сколько нам нужно людей для сопровождения?

– Наравас! Мы же не собираемся в битву?! Хватит и десяти проверенных всадников!

Через пару десятков лошадиных шагов, отряд, небольшой численностью, отклонился от основного маршрута армии, которая продолжала своё движение к мостам Баграды… Отряд отвернул влево, поехав сквозь балку красных гранитных холмов…

Река открылась неожиданно. Сначала, по балке почувствовался освежающий, прохладный воздух, несущий запахи прибрежного разнотравья… Всадники миновали несколько изгибов балки и, вот, глазам открылись широкие береговые заросли реки… Обилие перекликающихся птиц, скрывающихся в зарослях реки, их гомон, заглушил топот коней, которые почуяв воду, прибавили шагу, предвкушая питье и прохладу… Сифакс остановился…

– Что-то заметил? – тревожно спросил, поравнявшийся с ним, Наравас.

– Надо оглядеться! – Сифакс повертел головой, – Все в порядке, вперёд!

Он погнал коня… За ним весь отряд углубился в заросли. Берега реки были довольно заращёнными прибрежной растительностью. Приходилось искать проходы, меж колючих зарослей и веток. Наконец, спешившись, и взяв коней за поводья, нуммидийцы преодолели последние, возведённые дикой природой, преграды. Они вышли на прибрежный отлог, покрытый камышовыми зарослями, мелководного берега… Прохладная влажность, создаваемая водой, исторгла чувство эйфории и молодые, сильные тела мужчин, без промедления погрузились в воду…