Текст книги "Хлоп-страна"

Далеко от шоссе они не ушли, просто выключили фонари, остановились и ждут. Потной рукой Гога держит меня за локоть, в свой мерзкий мягкий живот вдавливает, другой, Владик, мёртвой хваткой в запястье вцепился. У меня в висках стучит, боюсь пошевелиться, чтобы не схватили ещё сильнее.

– Что вы собираетесь делать? – спрашиваю как можно более спокойным голосом.

– Молчи, – отвечают мне жутким шёпотом, а сами затаились и ждут.

Автомобиль, скрежеща, остановился, двери открылись и закрылись, до нас доносятся только отзвуки переговоров. Наконец чей-то голос внятно прокричал: «Встретимся наверху!»

Яркий свет фар поплыл вместе с отъезжающим автомобилем, и тут только меня осенило: надо же было звать на помощь!

– Вот как нужно путешествовать автостопом, – хвастливо проговорил Гога, внезапно отпуская мою руку. – Если бы они увидели всю нашу компанию, ни за что бы не остановились.

Владик продолжал держать меня, разве что чуть ослабил хватку; я выдернула руку и рванула вперёд, к дороге. Из леса тянет холодом, а у меня по лопаткам пот струится; да ещё босоножки за всё цепляются – ни одной коряги не пропускают.

– Взгляни, какая ночь, – громко за моей спиной произнёс Владик. – Ты только посмотри!

Держась от них в стороне и приходя в себя, я лихорадочно отряхивалась от лесной чешуи, будто пыталась сбросить ошмётки налипшего страха. Небо обрушилось на меня внезапно. Я и не заметила, как высыпали звёзды. Тишина, машин не слышно, лишь треск цикад да россыпь сверкающих крупиц: чем дольше всматриваешься, тем сильнее мрак расступается и пропускает небесный узор. Вот Большая Медведица, вот ещё что-то знакомое, а это тонкое облако, что прямо над головой – никакое не облако, а самый что ни на есть Млечный Путь!

Сердце сжалось и пропустило удар – в этот миг Вселенная с мириадами звёзд и галактик прокрутилась вокруг меня на мириады парсеков.

Несоразмерность увиденного переполнила меня.

Вот она – боль, от которой я надеялась уклониться. (Какой смысл бояться этих случайно встреченных мужчин, которых я больше никогда не увижу, что они могут причинить ужасного по сравнению с тем, что уже произошло?) Мы с Андреем не сходились почти ни в чём, вечно препирались, подкалывали друг друга – а сейчас я отчётливо осознала, что всё в своей жизни подчиняла нашим с ним отношениям, постоянно планировала следующую встречу, потом уже выкраивала местечко для остальных событий. (Можно ли представить себе, что больше я его никогда не увижу?) Теперь я пыталась оправдать эти наши пикировки: возможно, так мы выясняли свои отношения с миром, пытались своим впадинам и колючкам найти отпор в чужих впадинах и колючках, чтобы потом повернуться, как надо, и сложиться в конце концов в один устойчивый и многоцветный пазл? Вселенная провернулась, и незаконченная мозаика рассыпалась. Я опустилась на дорогу, ещё тёплую после жаркого дня, лишь бы ухватиться за что-нибудь твёрдое. Стояла, можно сказать, на четвереньках, в мои голые коленки впивался шершавый асфальт, прямо над головой вращалось небо, а в голове, словно заевшая патефонная пластинка, вращалось слово на букву «А».

…В нескольких шагах от меня шелестели голоса Гоги и Владика:

– Идём дальше, – говорил Гога.

– Зачем, – возражал Владик, – кто-нибудь обязательно проедет. Лучше, подождём.

– Ну хорошо, пять минут подождём.

– А может, ты и прав, холодает. Лучше двигаться.

– Пошли, согреемся на ходу, – решил наконец Гога, включил фонарь – и Галактика исчезла.

Я подхватила рюкзак и потащилась вперёд, Гога за мной, Владик шёл замыкающим.

Так мы шагали и думали каждый о своём.

Недавний мой страх сдувался, как шарик после вечеринки, и болтался сзади цветным лоскутом на фоне крадущегося по пятам ночного мрака. Завязалась беседа, в которой обрисовались неприхотливые, довольно мирные истории моих спутников, где оба оказались москвичами, друзьями с детства, женатыми, конечно; а путешествующие с ними женщины, естественно, не их жёны, а так, отдыхающие, подобрались в Ялте. У обоих были дети, у Гоги уже подростки. Вообще по возрасту он мне в отцы годится.

– А почему не с жёнами?

– Можно бы и с жёнами. Только им подавай пятизвёздный отель, курорты, массаж. Каждый год с детьми то в Турцию, то в Египет.

– Мужику надо оставаться мужиком! Как можно лежать весь день на пляже – разве это жизнь! Мужику нужны горы, палатка, костёр, а бабам, главное, маникюр не испортить…

Интересно, думал ли Андрей обо мне что-нибудь подобное? Однажды, когда представилась возможность провести отпуск вместе, он позвал в Турцию: «Поедем, погреемся!»

Сомневаюсь, что он взял бы меня с собой в один из своих походов по России, думала я, не особенно вслушиваясь в разговор мужчин. Жаль. Сейчас было бы что вспомнить, – но в реальности выходило, что мы разбегались друг от друга.

Я поёжилась, представив себе семейный отдых на пляже, и тогда Владик обратился ко мне:

– А какого лешего ты в лесу одна очутилась?

– Поцапались, – буркнула я, не испытывая ни малейшего желания исповедоваться. – Он меня наверху ждёт.

– И не побоялся одну отпустить?

– А чего тут бояться? Не фиалка же, не завяну.

– Ну не знаю. Была бы ты моей девчонкой, я бы с тебя глаз не спускал.

– Со своей жены тоже не спускаете?

– Вопрос в самую точку. – Владик поскучнел. – Дорога ли она мне? Была ли хоть когда-нибудь дорога? Мы с ней трахались, она залетела, вот и все дела. Иногда я думаю, что ещё встречу свою женщину. Такую, чтоб душа в душу. Случается такое?

– Хороший ты парень, но неисправимый романтик, – отозвался Гога, – позволь выразить тебе своё соболезнование.

Подъём стал круче, идти было тяжело, дыхание сбивалось, ноги деревенели и подгибались. Ну вот же: я споткнулась, да так, что с трудом удержалась на ногах! Гога спокойно, будто перед ним не человек, а чурбан, обогнал меня и пошёл дальше, зато Владик галантно подал руку и заметил, что пора бы и передохнуть. Посветил фонариком между деревьями, нашёл упавший у дороги ствол, прислонил к нему рюкзак и стянул с себя лямки.

Гога продолжал идти.

– Не останавливайтесь, – велел он, не оборачиваясь. – Наверху отдохнём!

Владик переставил рюкзак на землю, потянулся всем своим длинным телом и сел, положив включённый фонарь рядом с собой на бревно.

– Если остановитесь, будет уже не подняться! – Не прекращая идти, Гога театральным жестом подкинул на плечах рюкзак и, чтобы взбодрить себя, затянул: «Прощайте, скалистые горы, на подвиг Отчизна зовёт, мы вышли в открытое море, в суровый и дальний поход…»

– Тише едешь, дальше будешь, – откликнулся Владик.

Я рухнула на ствол рядом с ним.

Страшно хотелось пить, а в рюкзаке только и было, что бутылка вина. Я достала её.

– За Отчизну, что ли! – Владик криво улыбнулся, достал флягу и чокнулся с моей бутылкой.

– Ваше здоровье!

Мы молча сделали по паре глотков, потом обменялись. В его фляге был дешёвый коньяк, приторный и дерущий горло. Сначала я поперхнулась, второй глоток проскочил легче. Подобрала фонарь и огляделась: деревья показались мне ниже, а земля суше, чем раньше, по другую сторону бревна – куча пустых пивных бутылок.

За нашими спинами ухнула сова, другая, дальняя, ей отвечала. Зашелестели листья на той стороне дороги, хрустнула ветка. По едва долетающему голосу Гоги можно было проследить его движение вверх по горе. Чем дольше мы сидели, тем оживлённее становился лес вокруг нас.

– У меня есть лук и персики, – сказала я.

– Лук?

– На базаре сказали, что ялтинский лук – сладкий, как яблоко.

Владик полез в рюкзак и достал каравай хлеба:

– Это будет получше лука, – отломил мне кусок.

Мы сидели и ели хлеб с персиками.

В очередной раз, забравшись в рюкзак, он извлёк из него спрей от комаров и принялся опрыскивать сначала себя, а потом меня, мои исцарапанные ноги и руки. Рукой задел моё колено. Я вздрогнула. Подумалось: встреть я его где-нибудь в Москве – возможно, нашла бы привлекательным. Сейчас в темноте трудно было собрать в общий портрет освещённые фонариком острые, угловатые черты его лица, разве что тяжёлые тёплые ладони сами собой вызывали симпатию.

Снизу приближался автомобиль.

– Ага, – встрепенулся Владик, вскочил, и, сложив руки рупором, закричал: – Гога! Гo-o-гa-a!

Я тоже поднялась. Мне уже хотелось считать эту экскурсию законченной. Большую часть дня я провела на ногах, устала, от выпитого меня разморило – хорошо было бы найти тёплый приют, поесть и завалиться спать. Глубокая усталость овладела мной; на время удалось отодвинуть мысли об Андрее, но пустота в голове больно пульсировала. Я посветила на дорогу и отчаянно замахала машине. Владик присоединился ко мне.

Потрёпанный «форд» остановился, водитель опустил стекло. – Вас двое? – спросил он. – По двадцать пять с каждого.

Двадцать пять гривен, то есть пять долларов – совсем недорого, но Владик решил поторговаться: – Двадцать пять за обоих.

– Ну не знаю, – заколебался водитель. – Ночь всё-таки.

– Нормальная цена, – вступилась я.

Владик быстро зажал мне рот, это было неожиданно, но не неприятно – жест старых друзей, которые только что преломили хлеб и разделили питьё. Я почувствовала губами мозоли на его ладони.

– Ладно, не буду торговаться, – водитель склонился к пассажирскому месту и открыл Владику дверь. – Всё равно мне в ту сторону.

– Вот что, приятель, – сказал Владик, пропуская меня на заднее сидение. – Подберёшь по дороге нашего друга, получишь тридцать! – Он помог мне устроиться, а сам втиснул своё долговязое тело рядом с водителем, с трудом запихнув рюкзак себе под ноги.

«Форд» сорвался с места, мотор заработал с заметным усилием и при переключении скоростей всякий раз ревел так, будто собирался взорваться.

Через несколько поворотов мы подобрали Гогу. Тут мотор всё-таки заглох, и водителю потребовалось несколько попыток, чтобы снова завести его. Тем временем Гога уютно расположился на заднем сиденье рядом со мной, пристроил в ногах рюкзак, выпрямился и опустил руку мне на плечо. Я попыталась вывернуться, но он не отставал. От его лица и одежды так разило спиртным, что нестерпимо захотелось глотнуть вина, только бы перебить его запах.

– Всех иностранцев, которые приезжают на Украину, вывозят в Крым, на местные курорты, – хвастался водитель. – Сам президент Соединённых Штатов бывал на этой горе! Начальство даже деньги отыскало на новую дорогу – единственное, на что оно раскошелилось – старая в дождь становилась совсем непроходимой. Все продукты приходилось из Ялты по тропе на собственных спинах поднимать.

– Так, значит, пешеходная тропа существует! – обрадовался Гога. – Я же помню, что была!

Как я ни крутилась, его рука чугунным ошейником повисла у меня на плечах. Я вывернулась, ухватила её обеими руками и оттолкнула от себя, на это Гога усмехнулся и погрозил толстым пальцем перед моим носом, ну, дескать, погоди…

Подъём к вершине занял пятнадцать минут. Перед самым плато лес поредел и исчез окончательно. В дальнем свете фар, нависая над самой землёй и мешаясь с темнотой ночи, клубился туман; воздух казался густым и текучим, звёзды исчезли, жизнь обнаруживалась только в пределах пятен от фонарей, всё остальное скрывалось за завесой мглы. Миновали скопление тёмных сарайчиков и закрытых на ночь придорожных лавок; по обеим сторонам шоссе ютились машины, в большинстве своём советские модели, их аккумуляторы освещали приткнувшиеся к дороге палатки.

– А вот заведение моего брата, – объявил водитель, останавливаясь возле одной из них. – Если проголодались, добавьте двадцать гривен, я сделаю такую шаверму, что, клянусь Аллахом, никогда её не забудете.

Гога распахнул дверцу автомобиля, и поток ледяного воздуха вздыбил мою футболку. Стриженые волосы встали торчком. Содрогаясь от холода, я полезла в рюкзак за рубахой с длинными рукавами, но что могла поделать тонкая ткань против жестоких порывов ветра? Завернувшись в неё как можно плотнее, я поспешила к ближайшей палатке.

Там под провисшим парусиновым пологом болталась единственная лампочка, едва освещавшая складной столик, за которым несколько седых, небритых мужиков резались в карты. Гранёные, ещё советских времён стаканы с водкой и едкая сигаретная вонь. Стоило мне возникнуть на пороге, как все оживились:

– Место прекрасной даме! Давай, давай в нашу компанию.

– Душечка, садись ко мне на колени!

Один уже наливал в пустой стакан водку:

– Немного на мой вкус тощая. А ну-ка, улыбнись, глядишь, и сойдёт!

Я в панике выскочила из палатки.

Гога и Влад топтались вокруг большого мангала, а на решётке уже скворчали куски мяса. Водитель открыл багажник, и они вместе с невысоким, жилистым мужчиной, по-видимому, его братом, выгружали сумки с мясом, корзины с овощами и маслом, бутылки с вином и водой. Возле мангала стоял столик; сгрузив припасы в палатку, брат принялся рубить на нём морковь, лук, чеснок, перцы. Мясо поджарилось, он завернул его вместе с овощами в тёплые листы лаваша, сбрызнул острым соусом и передал моим спутникам.

– Хочешь? – спросил меня Гога. – Угощаю.

Я кивнула, и Гога дал знак сделать ещё.

Налили вино. Я с жадностью выпила, а парни вытащили по фляге и перешли на крепкое. Когда-то (в другой жизни, похоже), я знала, что алкоголь – лишь временная защита от холода, но сейчас, чёрт побери, я исправно отхлёбывала, когда мне наливали. А стоило только мясному духу пощекотать ноздри, как тут же проснулся зверский голод; жареная баранина проваливались в желудок, откуда волны тепла разносились по всему телу, выставляя горячий щит холодному ветру; соус сочился сквозь лаваш и капал на землю. Наконец растаял во рту последний кусок, я облизала пальцы – эх, ещё бы немного! Но мужики уже закрывали своё заведение на ночь.

– Вы не против, если мы расположимся рядом? – спросил Влад.

– Можете ночевать здесь, – быстро ответил повар, показывая на свою палатку. – Сто гривен. Вода, и завтрак, и всё, что вам будет угодно!

Пока я приканчивала содержимое фляги и наполняла её из бутылки, открытой поваром, Владик с Гогой ставили палатку через дорогу от заведения братьев, показывая тем самым, что мы не приняли их предложения. По вкусу новая водка напоминала картофельную кожуру, и будь я хоть чуточку трезвей, сразу бы её выплюнула – а я таки сделала несколько глотков.

– А как же ваши друзья? – напомнила я Гоге. – Вы не хотите узнать, где они?

– А как же твой приятель? – парировал Гога. – Он не будет волноваться?

Я вытащила мобильник, делая вид, будто проверяю сообщение; телефон был разряжен, экран включился и тут же выключился окончательно, требуя подзарядки.

Были, были у меня и другие мальчики. На первом курсе, например, я увлеклась «настоящим американцем» – что называется all American guy. А секс с Андреем меня даже отпугивал. Про русских тут ходила ужасная слава: они грубые, понятия не имеют о женском устройстве, помнят только о своём удовольствии. Два года назад Андрей приезжал на мой выпуск, я тогда жила с родителями в Бронксе, его поместили в гостиной, но как только представилась возможность, прикончив початую бутылку водки из папиных запасов, мы решили покончить и с детством, и это была наша первая ночь, на потёртом диване, извлечённом отцом из мусорного контейнера, когда мы ещё только-только переехали в Америку. Я заранее приготовилась к тому, что ночь будет не фонтан, но если я испытаю физическую боль и переживу её, значит, у нас настоящая любовь.

Родители спали крепко в другом конце коридора, а мы волновались, и всё у нас шло наперекосяк – чуть ли не падали с раздвинутого консолью антикварного дивана. Но я уже завелась, сунула презерватив и сама помогла ему войти. Когда всё закончилось, и довольно быстро, я показала, что и как делать рукой, а поскольку моя нетерпеливость успеху не способствовала, в конце концов я завершила всё сама.

«Всё путём?» – пели пружины, пока Андрей тщился подняться и путался в штанах. В небольшой полутёмной комнате его шарахания напоминали о давней, тайной для меня, хлопотливой мальчишеской жизни. Попыталась дотянуться ладонью до его живота, впитать тепло гладкой, сухой кожи. Андрей замер с джинсами в руках, мышцы затвердели под моей ладонью, тело напряглось, будто устремляясь к побегу. Опустился на диван рядом со мной и со смешком спросил: «Ну что, добилась своего»? – «Нет, конечно. И ты – нет. Что дальше?»

Мне не удалось разглядеть лицо, но по его позе, развороту тела я ощутила напавшую на него слабость. Не обязательно произносить что-нибудь вслух, мы знали всё друг про друга, каждый из нас правильно понимал другого.

А что если со временем мы оказались бы заложниками этой прочитанности?

– Замёрзла? – спросил Владик, обхватывая мои ладони.

И тут, в опасной близости от источника чужого тепла в моём теле случилось короткое замыкание, и оно заколотилось, словно отбойный молоток. Владик притянул меня к себе и обнял, а я уткнулась ему в шею, от которой шёл жар, обхватила за голову и поцеловала. В тот же момент гниль чужого дыхания, проступившая сквозь запах мяса и алкоголя, настигла и затопила меня – я попыталась оттолкнуть его, но поздно, поздно! Он был сильнее, он сжимал мои ягодицы, тянул на себя, его твёрдый член упирался мне в живот. Хмельной угар мгновенно испарился, я сопротивлялась этому человеку что было мочи и, вместе с тем, чувствовала полную обречённость: первый шаг сделала я сама, и сейчас, как бы ни пыталась его оттолкнуть, он, похоже, думал, что это игра и предложение идти дальше. Мелькнуло в сознании: двинуть ему коленом в промежность, – но тут земля поплыла из-под ног, он поднял меня на руки и понёс.

Мир вращался, и меня от этого вращения уже тошнило.

Далеко тащить ему не пришлось, в палатке были расстелены спальные мешки, я поискала глазами Гогу, потому что в этот дикий момент мне казалось, что Гога поможет, но поблизости никого не было.

И вот Владик валит меня на спину и пытается стянуть шорты.

– Хочу тебя, – сообщает он. – У тебя красивое тело.

А я пытаюсь перевернуться и кричу:

– Не надо! Я не хочу!

– Ну ты и напилась, – говорит он. Плюёт на руку и толкает пальцы во влагалище.

– Asshole?! – кричу ему по-английски. – Какого хрена?!

Одновременно пытаюсь сесть и отползти от него, ноги путаются в шортах, от алкоголя мышцы расслабились и не слушаются. Владик одной рукой стискивает мне рот, чтобы заглушить крик, другую – не пойму, это его пальцы или член, – с силой загоняет в меня, как будто хочет взломать. Я мотаю головой, пытаюсь увернуться от руки, зажимающей рот. Где-то неподалёку тусклый свет соседней палатки, голова плывёт – сейчас зареветь бы, но глаза сухие от злости. Его рука притискивает мои губы к зубам, рот полнится вкусом крови, израненное влагалище и живот горят, прямо пылают от боли. Кажется, это мучение длится бесконечно.

Наконец он кончил, отнял зажимавшую мне рот руку – словно затычку вынул, и даже попытался поцеловать, и это была последняя капля: смрад из его рта поднял во мне такую волну рвоты, что, едва успев присесть, я извергла всю шаверму ему на грудь и на спальный мешок.

– Сука! Нажралась! – он в ярости отпихнул меня в сторону.

Я поползла на четвереньках к выходу из палатки, пытаясь по пути найти шорты. Окончательно взбешённый, он стал шарить вокруг себя, искать, чем бы собрать блевотину. Я всё-таки выбралась наружу, встала на ноги и вдохнула чистый холодный воздух. Снова вырвало. Следующая волна тошноты качнула к покрытой затоптанным мхом земле – я схватилась за палатку, чтобы удержаться на ногах, и чуть было не свалила её.

– Пойди протрезвись! – прорычал он изнутри.

Ухитрившись кое-как натянуть шорты, я огляделась. Людей поблизости не было видно, в большинстве разномастных палаток и навесов свет потух, все болтавшиеся возле мангала исчезли, скорее всего, забрались в большую палатку. До меня долетал невнятный гул мужских голосов, но слов было не разобрать, да и не нужно. Палатка позади меня заколыхалась, и я почуяла, что её обитатель сейчас выберется наружу.

Медленно проковыляла я мимо мангала с ещё не потухшими углями, подобрала свой рюкзак, оставленный у машины, и, крепко прижав его к себе, продолжила путь. Глаза привыкли к темноте и хорошо различали силуэты машин и палаток. Ступила на асфальтовое покрытие и пошла по нему туда, где, казалось, заканчивается дорога. Там, где склон горы круто нависает над морем, зияла тьма.

На краю обитаемого пространства в нескольких шагах от последней палатки я наткнулась на «запорожец» семидесятых годов, без шин и боковых окон, полностью распотрошённый. Потянула одну из дверец, с трудом открыла её и вползла внутрь, скособочась, пристроилась на обветшалом остове водительского сиденья. В кабине было немного теплее, чем на открытой дороге, хотя, возможно, мне это только казалось. Попыталась устроиться поудобнее, подтянула ноги к груди, крепко прижала к коленям рюкзак. Из кармана шорт достала зачем-то мобильный телефон и положила на пустую коробку передач. В рюкзаке был ещё полиэтиленовый пакет с маленьким твёрдым луком, купленным в Ялте. Вынула луковицы и разложила их рядом с мобильником.

И наконец, без единой мысли в голове, приготовилась встретить свой зелёный рассвет.