Текст книги "Берсерк"

– Я обманул людей и богов. Теперь боги наказывают меня, – признался Хакон.

Неужели это его слова?! Я взглянул в лицо ярла, и смех застрял в горле. Он по-настоящему испугался! Ха-эн был уверен, что разозлил Одина…

– Ты так боишься смерти? Ярл опустил глаза:

– Нет. Я боюсь иного. Эти поля с сочными травами, Ргустые леса, высокие горы и чистые озера… Йомсвикинги могут убить меня, но Один может погубить всю мою страну…

Что он пытался объяснить? Горы, леса, поля…. Какая-то чушь!

– Зачем тебе Эрлинг? – яапрямик спросил я.

– Кто еще поможет мне, как не собственные сыновья? Эйрик своей силой, а Эрлинг… – хрипло пробормотал Хакон и вдруг спрятал лицо в ладонях. – Ничего больше не спрашивай! Просто привези его– Понял? Просто привези…

379-

На другой день мы расстались. «Акула» была готова к походу раньше других, и прежде, чем огромное войско Хакона двинулось к югу, я вышел в открытое море и направился на север. В Нидаросе меня ждал Эрлинг.

Мы забрали мальчика из Нидароса и вернулись в Мер, но Хакона там уже не было. Люди на островах сказали, будто ярл пошел в залив и битва уже началась. Мы тоже двинулись туда.

Я остановил «Акулу» за скалой, выбрался на берег, отыскал место поудобнее и осмотрел залив. Жители островов не солгали, и в заливе готовились к сражению. Корабли йомсвикингов растянулись длинной, уходящей в море дугой. Дальше всех стояли украшенные большеголовыми змеями двадцать лодей Вагна, племянника Буи Толстого. Против них выстроились шестьдесят мелких суденышек Эйрика. Ближе к берегу засты-ли пестрые, как праздничные деревья, драккары самого Буи, а посредине развевалось знамя Сигвальди-ярла. Перед йомсвикингами покачивались сине-белые драккары Хакона. Издалека они походили на угодивших в сеть рыб.

– Что там? – не выдержал Скол.

Я соскользнул со скалы и повернулся к сыну Хакона, Эрлингу. Мальчишку ничуть не интересовал предстоящий бой. Сидя на скамье, он ковырял носком сапога настил и что-то напевал.

– Я видел, как Буи напал на Эйрика, твоего брата, – сказал я.

Эрлинг поднял белокурую голову, окинул корабль равнодушным взглядом и молча уставился на каменный склон берега странными, почти прозрачными глазами. Казалось, он ничуть не огорчился, а только прислушался, надеясь уловить в шуме ветра голос старшего брата.

– А что мы будем делать? – не унимался Скол.

– Пойдем, посмотришь, – ответил я и подтолкнул кормщика к скале.

380

Цепляясь за выступы и в кровь обдирая пальцы, мы забрались на вершину. Оттуда был хорошо виден залив, светлые пятна отмелей под водой и стоящие над ними дуда Хакона. Ярл схитрил и нарочно поставил свои дорабли у мелей, чтоб большие драккары йомсвикингов не могли к ним подобраться. Но даже при такой расстановке ему приходилось туго. Сигвальди теснил его от берега, и несколько кораблей уже сцепились бортами далеко от спасительных мелей. Возле них, крестом разбросав руки, медленно опускались в глубину мертвые

, воины.

– Гляди! – Скол указал на корабль Эйрика. Словно не замечая вражеских стрел и крючьев, маленький драк-кар с морским чудовищем на носу спешил на выручку к отступающему Хакону.

– Молодец парень! – похвалил Скол. Да, Эйрик умел воевать. А еще он понимал, что смерть отца уничтожит могущество всего его рода. – Хватит пялиться! – одернул я Скола и указал ; вниз, под скалу. Там, извиваясь гибким и узким телом, блестел зажатый камнями пролив. – Лучше скажи – по нему пройдем?

Моя задумка была проста – выскочить из пролива прямо к кораблю Хакона.

– Узко, – покачал головой кормщик, – и мелко…

: Кажется…

: Я нахмурился. Скол начал лениться, а ленивый кормщик – враг кораблю. Таких гонят из хирда…

Заметив мое недовольство, он зябко повел плечами, вздохнул и принялся снимать рубаху. : – Ладно, погляжу, – швыряя ее к моим ногам, буркнул он.

Я потрепал его по плечу:

– Так нужно…

– Нужно? – Брови Скола приподнялись, а глаза налились гневом. – Кому? Ты же сам видишь – эта битва проиграна! К чему в нее лезть?! Глупость не приносит славы совершившему ее, даже если он очень отважен!

– Ты забыл, что отныне мы служим ярлу, – напомнил я.

– Да! – фыркнул Скол. – Он решил погибнуть и забрать с собой всех, даже малолетнего Эрлинга! Эйрика ему уже мало!

– Замолчи! – прикрикнул я, но Скол не унимался:

– Ну скажи, какого рожна ему понадобился Эрлинг? Мальчишка шарахается от оружия, как чумной, а мы полезем в это пекло из-за ярловой блажи?!

– Ты пока хотя бы в воду залезь!

Скол говорил верно, но никто в роду Волка не нарушал данного слова, и если я обещал доставить мальчишку к Хакону, значит, доставлю.

Скол фыркнул, выругался и головой вниз спрыгнул со скалы.

«Дурак, – рассердился я. – Разобьет лоб, потом по-» пробуй сыщи такого кормщика!" Однако он вынырнул, д переплыл пролив поперек, еще раз нырнул и взмахнул рукой. Я сбросил веревку, и кормщик выбрался наверх. Его кожа покраснела и покрылась пупырышками, а с длинных мокрых волос стекали водяные струи.

– Пройдем… – растирая закоченевшее тело, сказал он. – Только нужно будет убрать весла и толкаться одним, как шестом.

Он сердился до самого пролива, а там стало не до обид. Весла вытащили и уложили на настил, оставив одно для Фроди с Хальвданом. Скол закрепил руль и крикнул:

– Давай!

Весло нырнуло в воду, ткнулось в дно, и «Акула» плавно вошла в протоку. Высокие каменные стены выросли с обоих бортов корабля и скрыли солнце. Покрытые ракушками и зеленью округлые выступы проплывали совсем близко от борта «Акулы», чуть не царапая ее обшивку.

– Будто в яме, – сумрачно прошептал кто-то. Не выпуская руля, Скол встал и вытянул шею.

– Еще вперед! – крикнул он. Викинги подналегли на весло. «Акула» заскрипела. Ее днище зацепилось за какой-то подводный валун.

– Стой! – взвизгнул кормщик, но, не в силах остановиться, корабль вполз на преграду всем корпусом. Дальше, еще дальше…

– Толкайтесь! – отчаянно завопил Скол. – От бе-фега! Руками толкайтесь!

Застревать в узкой расщелине никому не хотелось. Дихая друг друга, воины кинулись к бортам. Мои пальцы дегли на холодный и скользкий камень, оттолкнули его сорвались, оставив на зелени длинные темные полосы. «Акула» дрогнула и встала.

– И-и-и, раз! Толкайте же! S.I Я сжал губы и опять потянулся к скале. Пальцы отыскали острый выступ и надавили на него. Рядом тяжело выдохнул Гранмар.

– Ничего не выйдет, – грустно шепнул кто-то за моей спиной.

– Работай! – гаркнул я, и голос разочарованно стих.

Ругаясь и кляня все на свете, Скол пробежал к носу, свесился через борт и изо всех сил уперся длинным шестом в подводное препятствие. Шест затрещал.

– И-и-и-хо!

Кто-то из наиболее сообразительных помог кормщику, остальные с удвоенной силой уперлись в скалу и… «Акула» медленно поползла вперед. Потом быстрее. Еще и еще быстрее…

Мои пальцы уже не успевали отыскивать удобную расщелину или выступ и просто бежали по стене. На носу кто-то вскрикнул.

– Кальвин! Кальвин упал! – понеслось по цепочке, но останавливаться мы не могли.

– Вперед! – приказал я, и крики смолкли. Каменные склизкие стены рябой завесой проплывали мимо. На миг она расступилась перед бледным лицом Кальвина. Парень не упал в воду – его зажало между бортом и скалой и теперь прокручивало, как лепешечное тесто под катком. Изо его рта шла кровь, но кричать он не мог, только жалобно мычал и тряс головой.

– Прости, – сказал я, и лицо проплыло дальше. А потом борта вдруг перестали тереться об опасную скалу, «Акула» выскользнула в залив, и тело Кальвина с легким всплеском упало в воду за кормой. Хальвдан бросил весло, нырнул следом и .подтащил тело к борту.

Их вытянули. Трясясь как в лихорадке, Хальвдан уложил Кальвина на настил. Глаза викинга были закрыты грудь сплющена, а по бледным щекам метались едва различимые тени. Я так часто видел смерть, что не мог ошибиться.

– Вложи ему в руку меч, – приказал я Хальвдану. Тот закусил губу и вытащил меч Кальвина из ножен. Умирающий вздрогнул. Он ничего не видел, только чувствовал, что у него отбирают самое дорогое.

– Возьми.

Белые пальцы Кальвина нащупали рукоять меча и сжали ее.

– Теперь помоги ему. – Я вытащил кинжал милосердия. Этот нож пробовал кровь многих моих товарищей. Тех, что не желали долго умирать в муках, и тех, что были уже на пороге смерти. Этот клинок дарил им смерть воина. Они погибали с оружием в руке, от холодной стали. Теперь настала очередь Кальвина…

– Не могу, – сдавленно прошептал Хальвдан и отвернулся. Хирдманны молча попятились. Отнять жизнь у того, кто совсем недавно делил с тобой еду и постель, – нелегкое дело. Видно, придется мне…

– Я могу сделать это!

Я обернулся. Это произнес маленький Эрлинг, сын Хакона. За все время пути он не вымолвил ни слова и сидел на скамье безучастный и неподвижный, как истукан. Мальчишка еще слишком мал для походов и, должно быть, трусил, но теперь в его голосе не было и тени страха, а его прозрачные глаза смотрели на меня равнодушно и безмятежно. «Взгляд мертвеца», – неожиданно мелькнуло в голове.

– Я сделаю это лучше других, – перехватывая кинжал, спокойно сказал Эрлинг.

– Пусть будет так, – согласился я и отступил. Младший сын Хакона уже давно удивлял меня. Хрупкий, тонкий и бледный, как тень, он, казалось, не жил, а лишь чего-то ждал. Чего?

Мальчишка поднял нож. Из широкого рукава вынырнула тощая детская ручонка с синими прожилками.

– Погоди, – остановил его я. —Ты не сумеешь. Тут нужны умение и сила.

Эрлинг улыбнулся:

– Не волнуйся, я смогу, – и прежде, чем кто-либо успел выхватить кинжал из его руки, полоснул острием по горлу Кальвина. На коже умирающего проступила тонкая розовая полоска с каплями крови.

«Не смог!» – понял я и метнулся было исправить оплошность Эрлинга, но увидел лицо Кальвина и остановился. Воин был мертв! Его горло расчертила глубокая и бескровная рана, а на неподвижном лице застыла улыбка. Точно такая же, как на лице Эрлинга.

– Возьми свой кинжал, хевдинг. – Маленький сын ярла встал с колен и протянул мне нож. – Это милосердный кинжал. Я бы назвал его Йэльпен, что значит «помощь».

Я сунул нож за пояс и заглянул мальчишке в лицо:

– Как ты это сделал? Он пожал плечами:

– Йэльпен открыл путь к Одину, я стал проводником, а он, – Эрлинг мотнул острым подбородком на Кельвина, – хотел пройти. Мы все желали одного и того же…

– Ты колдун, – догадался я. Это было невероятно, невозможно, но младший сын Хакона был колдуном! Может, его научила ворожбе мать, известная на всю " Норвегию красавица? Многие поговаривали, что такая красота даруется лишь могучим колдуньям…

Эрлинг опять пожал плечами и прошел мимо. Тело Кальвина завернули в плащ, положили у борта и сели на весла. «Акула» выскользнула в море.

Корабль Хакона оказался даже ближе, чем я ожидал. То ли его оттеснил огромный, похожий на кита драккар Сигвальди-ярла, то ли отнесло течение, однако нам это было на руку. Весла вспенили воду, Скол развернул руль, и мы двинулись к ярлу. Он табанил, и разукрашенный борт «Ворона» быстро приближался.

– Эй, ярл! – окликнул я.

В шуме волн моего голоса было почти не слышно, однако Хакон услышал. Прикрываясь от летящих на голову стрел, он пробежал к корме.

– Где мой сын?! – заорал он.

Я повернулся к мальчишке. Эрлинг все так же безучастно глядел куда-то вдаль и, казалось, не слышал отца. .

– Тебя зовет ярл! – крикнул я ему в ухо. Прозрачные, едва голубоватые глаза Эрлинга скользнули по моему лицу. Вновь вспомнились мертвецы и их устремленный в пустоту взгляд.

– Значит, пора, – тихо сказал Эрлинг и, не уклоняясь от долетающих до «Акулы» вражеских стрел, зашагал к отцу. Никто из сыновей Хакона не вырос трусом!

На самом носу паренек остановился, поднял руки и попросил:

– Помоги мне. Я не перепрыгну…

Я подхватил его под мышки и перекинул на «Ворона». Хакон поймал сына, прижал его к груди и вдруг резко отстранился. Эрлинг поднял лицо вверх и что-то сказал, Ярл побледнел…

– Хаки! – Скол указывал на вражеские драккары. Справа от нас огромный корабль Буи Толстого сражался сразу с тремя лодьями Эйрика. На носу стоял сам Буи. Рядом с ним – Хавард Рубака и Аслак Лысый. Об Аслаке ходили легенды. Шептались о его невероятной силе и о том, что еще в малолетстве его заговорили от любого оружия. «Стрелы отскакивают от груди Аслака, как от камня, хотя на нем нет кольчуги», – часто сетовали бывалые воины. Однако я не верил в неуязвимость Лысого. Даже Бальдра, юного бога весны, которому ничто на свете не могло причинить вреда, в темное царство мертвых свела простая ветка омелы. Если сумели убить бога, то что уж говорить о человеке, пусть даже таком могучем, как Аслак!

Корабли сцепились. Эйрик с криком перескочил на драккар Буи и тут же отступил под мощными ударами Хаварда Рубаки.

– Туда! – рявкнул я Сколу.

Кормщик послушно переложил руль. «Акула» качнулась. Сзади раздался пронзительный, полный отчаяния крик Хакона. Я оглянулся. Маленький Эрлинг с. рассеченной грудью сползал к ногам отца, а тот потрясал окровавленным мечом и что-то вопил.

– Тебе нужна моя кровь, Великий Один, так возьми ясе ее! Возьми самого могущественного из моего рода и утищь им свой гнев! – разобрал я в его вое.

– Спятил… – растерянно шепнул Хальвдан. Нет, парень ошибался, и Хакон вовсе не спятил. Он поступил очень разумно. Душа Эрлинга еще не была испачкана ложью или предательством, а его могущество было могуществом колдуна. Мальчишка сумеет отыскать одноглазого бога и выпросить помощи для отца. Так вот что значили слова Хакона: «Эйрик поможет мне мечом, а Эрлинг…» Уже тогда умный ярл принял единственно верное решение…

Я смотрел, как тело Эрлинга опускалось на палубу, и чувствовал приближение Одина. Могучий бог сам шел за жертвой! Мои глаза заволокло красной пеленой, голова заболела, а тело налилось знакомой силой.

– Хэ-я! – приветствуя Одноглазого, закричал я. Громовой хохот сотряс небо. Над серыми облаками показались сияющие силуэты небесных воительниц, славных валькирий. Белизна их одежд блекла перед золотом шлемов, а длинные волосы стелились по ветру…

– Вперед, смелые воины! – зазвенели звонкие женские голоса. – Вперед, и наградой вам станет наша любовь!

Руки небесных дев вздымались вверх и швыряли на качающиеся в мутной воде корабли горсти крупных белых комочков.

– Вперед! – промчавшись совсем рядом со мной, выкрикнула одна из валькирий. Ее голос приподнял меня над настилом «Акулы» и толкнул к врагам. Еще никогда я не был так силен и бесстрашен. Никто, даже чудовищные порождения Локи[105]105
  В скандинавской мифологии Локи – бог коварства и хитрости. Он был отцом хтонических чудовищ – мирового змея Емунганда, хозяйки мертвых Хель и волка Фенрира.


[Закрыть] не смогли бы меня остановить! Кровь щекотала ноздри, стучала в висках и пела в теле. Вражеские крики звучали чудесной музыкой, и, восхищаясь мною, валькирии вторили ей…

Кончилось все так же внезапно, как началось. Небо затянулось тучами, прекрасные воительницы исчезли, их голоса стихли вдали, а в уши пробился плеск моря. Оно шумело где-то в стороне…

Я открыл глаза. Зелень, твердая земля и боль… Но глубоких ран на теле не было, только на ноге висели какие-то тряпки и сквозь них проступала кровь, да сухая корка закрывала край глаза, мешая оглядеться. Я попробовал содрать ее, однако пальцы натолкнулись на длинный порез.

«Ладно, пусть будет так», – устало подумал я и повернулся к морю. Там в маленькой, тихой бухте, держась крючьями за береговые валуны, стояла «Акула». Целая и невредимая. Возле нее суетились мои хирдманны. Несколько человек лежали на земле. Одного я узнал. Скол… Если он мертв, то я остался последним берсерком из рода Волка.

При попытке встать боль пронзила тело, а меч едва удержался в ослабевших руках. Я воткнул его острием в землю, навалился на рукоять и поднялся. Перед глазами замельтешили разноцветные мушки. Отплясали неведомый танец и пропали…

Опираясь на меч, словно на посох, я заковылял к кораблю. Навстречу выбежал Хальвдан. В глазах парня затаились восхищение и страх. «Почему?» – удивился я и вдруг вспомнил: Хальвдан пришел недавно и еще никогда не видел настоящего берсерка в бою. Ничего, впереди еще много битв. Он скоро привыкнет…

– Что со Сколом? – спросил я. Голос был слабый и хриплый, как у старого ворона, а слова обрывались на середине, однако парень разобрал.

– То же, что и с тобой, – ответил он. – Упал и перестал двигаться. Гранмар велел не трогать его. Сказал, что таково бессилие берсерка.

– Скол ранен?

– Нет, цел.

– Кормщику везет, – покачал головой я и махнул в сторону моря: – Что там было?

– Но… – растерялся Хальвдан.

– Я ничего не видел, – объяснил я. – Вернее, видел все совсем иначе…

– Хакон принес Эрлинга в жертву богам, – заторопился парень, – и пошел град. Такого крупного града я никогда не видел, клянусь! Он сыпался с неба прямо на наших врагов. Они испугались. Сигвальди повернул и дал деру. Буи прыгнул за борт, а кто-то из ребят Эйрика швырнул в голову Аслаку наковальню, и тот умер.

«Вот тебе и заговоренный, – подумал я и про себя усмехнулся: – Хотя, может, он и был заговоренный от оружия, но не от наковален…»

– На нас налетел драккар йомсвикингов, – продолжал Хальвдан. – Ты приказал нападать. Сначала они дрались как звери, а потом запросили пощады. Град лупил по их головам и почти не задевал нас. Многие хотели их пожалеть, но ты не останавливался и убивал, убивал, убивал. Скол тоже… Кругом была кровь, много крови! Мы уже почти очистили корабль[106]106
  «Очистить корабль» – выражение, означающее освободить вражеское судно от людей.


[Закрыть], когда подошел драккар Торира Оленя. Торир закричал, что Сигвальди бежал, а Хакон и Эйрик одолели Буи Толстого и Вагна, его племянника. «Мы победили! Слышишь, Хаки, – победили!» – кричал он. Тогда ты остановился, прислушался и вдруг упал. Следом рухнул Скол, а спустя миг прекратился град. Гранмар сказал, что тебе и Сколу нужен отдых, и велел идти к берегу, а Торир взял в плен уцелевших йомсвикингов.

– Все верно. Гранмар поступил правильно, – одобрил я и сел возле Скола. – А теперь уходи.

Хальвдан растерянно замолчал. Он только-только разговорился, и вдруг «уходи»! Как же так?! Однако спорить не решился. Его шаги заскрипели по песку и отозвались в моей голове звенящей, надрывной болью. Так было всегда после силы Одина…

Я перевел взгляд на Скола. Его руки еще сжимали оружие, а на губах засохла белая пена. Мой брат по силе и по роду. Последний. Остальные уже там, высоко, в чудесной Вальхалле…

Внезапно захотелось лечь рядом со Сколом на песок, закрыть глаза и никогда больше не возвращаться на эту землю. Я устал жить. Мой род вымер, мои друзья ушли в небесные чертоги Одина, а моя любовь… Да была ли она, любовь? Разве я любил хоть кого-нибудь на этой земле? Да и чем любить, если мое сердце уже давно принадлежиш какой-нибудь небесной деве-валькирии? Как и солнце Сколард.

– Вернись, кормщик, – утирая рукавом его губы усмехнулся я. – Ты рано собрался к Одину. Валькирии не выбрали нас.

Его веки дрогнули и приподнялись. Серые, упрямые глаза отыскали мое лицо, а губы изогнулись в слабой улыбке.

– Они прекрасны, Хаки, – сказал он. – Они прекрасны…

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
МЕРТВАЯ УСАДЬБА

Рассказывает Дара

Доводы проклятого берсерка разбередили , мою душу, и в первые дни после его отъезда я часто не могла уснуть: до утра ворочалась на жесткой лавке, размышляя о его словах. ! Потом они забылись, а в груди потихоньку зашевелилась прежняя ненависть. Я надеялась, что рано или поздно Хаки вернется и тогда… Надежда удерживала меня в усадьбе Свейнхильд. Можно было попробовать удрать и самой отыскать берсерка, но где его искать? Еще летом, на пастбище, от пастухов с Гаутланда я слышала, будто по их селам прошло войско ярла Хакона. Пастухи утверждали, что видели с ярлом людей Волка.

– Разве такое могло быть? —; спросила я у Левеета.

– Ты о Хаки? – удивился он и равнодушно ответил: – Может, он разорял Гаутланды, а может, и нет…

– Что же он, разбойничал в своей земле?! Он же сам родом из Свей!

Левеет почесал грязной пятерней голову, задумался и тут же нашел ответ:

– Своих он не тронул. К Свейнхильд же не приходил! Я плюнула и перестала приставать к пареньку. Что мог знать этот глупый мальчишка!

Лето на пастбищах пролетело стремительно, будто ласточка над речной гладью. Чирикнуло, опахнуло крылом и пропало вдали. А жаль. В лугах мне жилось привольно. Там не было Свейнхильд и ее псов… Под вечер пастухи загоняли скотину в ложбины, а сами собирались на пригорке, жгли костры и до рассвета рассказывали байки и пели песни. Там я услышала о конце света, который назывался Рангарек, о страшных урманских чудовищах – порождениях бога коварства Локи и о небесной корове, очень похожей на нашу Зимун. Только словенская Зимун родила бога, а урманская небесная корова вылизала его из камня[107]107
  В мифологии славян небесная корова Зимун родила бога Белеса – покровителя скота и всех простых людей. Похожая легенда есть и у скандинавов.


[Закрыть]. У костров пели песни – висы и рассказывали древние легенды. Иногда пастухи повторяли уже давно известные висы, а иногда подражали взрослым скальдам и сочиняли свои. Одна из услышанных на пастбищах историй мне понравилась больше других. Я переделала ее на словенский лад и часто напевала в одиночестве.

Вот и теперь сидела у порога конюшни, глядела на белый утоптанный снег и пела:

– Как под вечер краса, молода жена на скале рыдала, Над седой волной, словно лебедь бел, имечко кликала. Точки черные на морской дали закачались, Не мужньи лодьи – злые вороны послетались. Ой да, Желя, Желюшка, Желеюшка горькая! Не плачь, Желеюшка, не зови беды! . Как накинулись черной стаею народной очаг, Затушили свет, замели тепло в голубых очах. То не лес-бурьян, не трава-ковыль во степи горит, То красавица с золотой косой на скалу бежит. Ой, Желя, Желюшка, Желеюшка горькая! Не плачь, Желеюшка, не зови беды! «Милый муж, прости, не случится мне в дом тебя впустить Не хочу врагам, черным воронам, я постель стелить!. Лучше мне волну – вольну девицу обнимать, Чем постылого да немилого целовать!» Ой, Желя, Желюшка, Желеюшка горькая! Не плачь, Желеюшка, не зови беды! «Не грусти по мне, не тоскуй по мне – не пойду в полон, За тебя, мой муж, у Морска Царя отобью поклон. Чтоб не трогал он ни твоих людей, ни твоих лодей! Чтоб морска волна да к тебе была всех других добрей!» Ой, Желя, Желюшка, Желеюшка горькая! Не плачь, Желеюшка, не зови беды! «Не ищи, мой муж, молоду жену, воротясь домой, А черпни рукой горсть воды морской и простись со мной!» А как молвила да упала вниз – только вскрикнула, Только вскрикнула да мила дружка имя кликнула… Ой, Желя, Желюшка, Желеюшка горькая! Не плачь, Желеюшка, не зови беды!

Дальше рассказывалось о том, как муж красавицы вернулся домой и не застал ее в живых. На руинах своего бывшего дома он встретил старого человека, который поведал о ее гибели. Старик посоветовал воину выполнить последнюю просьбу жены. Тот отправился к морю, набрал в ладони воды и… увидел в пригоршнях лицо своей милой!

Допеть об этом я не успела. Песню прервали тихие, доносящиеся из приоткрытых дверей конюшни всхлипы. Кто там? Я встала и заглянула в пропахшую лошадиным потом и навозом полутьму. Там, прижавшись спиной к столбу, на корточках сидел ЛевееТ. Он-то и издавал эти странные, хлюпающие звуки. Голова мальчишки уткнулась в колени, а худые плечи вздрагивали. Я подошла поближе и прикоснулась к его спине:

– Эй, Левеет!

Но вместо того, чтоб повернуться и взглянуть на меня, парень резко вырвался, будто он обиделся за что-то.

– Ты чего, Левеет?

Он еще раз всхлипнул, а потом обеими рукавами быстро отер лицо и поднял голову. Блестящие глаза устремились на меня с болью и тоской.

– Ты что, знаешь по-нашему? – догадалась я. Паренек расстроено кивнул.

– Ну и что такого?!. – Я присела и обняла его за плечи. – Это ж сказка!

– Нет! – Он замотал головой. – Не сказка. Это про Ингрид.

– Кто такая Ингрид?

– Жена Хаки Волка. Когда люди Али напали на усадьбу Хаки, она не успела убежать за валы в лес. Какой-то венд захотел взять ее силой, но она вырвалась и побежала на скалу. Теперь эта скала зовется Прощальной. Там она выкрикнула имя Хаки и прыгнула вниз.

Я слушала мальчишку открыв рот. Он не врал и не выдумывал, иначе с чего бы ему плакать над моей песней?

– Ингрид была самой красивой и самой доброй на всем побережье, – потирая уже высохшие глаза, сказал Левеет. – Когда она умерла, я долго плакал.

– А Хаки? – не зная, о чем еще говорить, спросила я. Мальчишка насупился и вздохнул:

– Хаки совсем не плакал. Ингрид умерла в самоц начале весны, а он узнал о ее смерти гораздо позже, в конце осени. Он тогда воевал на Датском Валу…

На Датском Валу?! Я закусила губу. Да, хитро распорядились боги нашими судьбами! Брат Хаки погиб от моей руки в те же дни, когда берсерку доставили вести о жене, а мой Бьерн умер весной где-то возле берегов Свей… Теперь, послушав рассказы урман, я не сомневалась, что усадьбу Волка разорил Олав, и Бьерн был с ним. Видел ли он Ингрид? Подивился ли ее смелости и верности? Или тогда мой муж уже лежал бездыханный, где-то на дне моря?

Левеет успокоился, встал и стыдливо опустил глаза:

– Знаешь, у тебя получилась красивая песня. И поешь ты хорошо, только немножко странно.

– У нас так принято, – почти не задумываясь над тем, что отвечаю, произнесла я. Паренек важно качнул головой:

– Знаю. И еще я не понял некоторые слова. Ты объяснишь?

Я не успела ответить. В конюшню заглянуло недовольное узкое лицо Хорька. Когда-то Хорек был свободным бондом и трудился на своей земле, но потом обеднел, продал земли Свейнхильд и стал у нее управляющим. Если Лисица уезжала по делам, то Хорек оставался за нее и заправлял всем хозяйством. Так случилось и теперь, когда Свейнхильд отправилась в Уппсалу.

– Вы что тут делаете?! – с порога заверещал Хорек. – Тебе, словенка, тут не место!

Не знаю почему, но я обиделась. Что он все «словенка» да «словенка»?! Будто у меня и имени нет!

– Меня зовут Дара, – отчетливо поправила я.

Хорек осклабился:

– Я буду звать тебя так, как захочу. Кабы не заступничество Хаки Волка, у тебя не только имени – жизни бы не было. Пошла прочь!

Я презрительно фыркнула и двинулась из конюшни, а Хорек накинулся на беднягу Левеета. Паренек что-то бормотал, но управляющий не слушал его оправданий и продолжал вопить. Его пронзительный голос вырывался из дверей конюшни и разносился по всему двору.

«Мерзкий куренок! – поморщилась я. —До петуха не дорос, а уже вовсю голос подает! Жаль, что нынче Свейнхильд уехала в Уппсалу и всем заправляет этот драный кочет. Хотя…»

Шальная мысль пришла неожиданно, будто прозрение. Я оглядела двор. Возле построек никого не было – половина людей уехала со Свейнхильд, остальные занимались своими делами в доме и появлялись на дворе на недолгий срок.

«Ну погоди, жиряй!» – подумала я и, тяжело ступая, двинулась обратно. Хорек уже выходил из конюшни. Его лицо было красным и потным, а на пухлых пальцах застыла кровь. «Не удержался все-таки! Поколотил беззащитного мальчишку!» – еще пуще разозлилась я. О Хорьке в усадьбе болтали многое. Он насиловал молоденьких рабынь, а потом сваливал вину на других, воровал, издевался над слабыми и лебезил только перед Свейнхильд. Едва завидя хозяйку он угодливо улыбался и гнул спину, однако под этой улыбкой таилась обыкновенная зависть.

Столкнувшись со мной в дверях, Хорек сузил и без того махонькие глазки-щелочки:

– Я же приказал тебе идти в дом!

– А мне плевать на твои приказы, – нахально заявила я и грудью втолкнула Хорька в конюшню. Пора поучить этого жирного борова!

Он что-то почувствовал и попытался улизнуть, но еще один толчок отбросил его к стене.

– Да ты… ты… – запыхтел Хорек и попятился вглубь, ближе к Левеету. Мальчишка стоял возле охапки старого сена и обеими руками зажимал нос. Из-под его пальцев текла тонкая струйка крови, а взгляд парня удивленно перескакивал с меня на управляющего.

В лишних видоках я не нуждалась, поэтому стрельнула глазами на дверь, неожиданно сильно ударила недоумевающего Хорька в подбородок и рявкнула:

– Уйди, Левеет!

Потешно перебирая ногами, управляющий рухнул на спину.

– Дара, ты чего?! – кидаясь к нему, всхлипнул Левеет.

– Ничего! – отрезала я. – Он поговорить со мной хочет. Без видоков.

– Но…

– Ступай прочь, сказала же!

Чуя неладное, мальчишка бочком протиснулся в двери.

– Да прикрой за собой!

Дверь заскрипела и захлопнулась. Хорек пискнул заморгал и с трудом перекатился на четвереньки. И надо же было ему испоганить мне такой чудесный день! Да еще этот Левеет напомнил о Хаки! Ну почему все вокруг только и твердят о том, как хорош и смел этот проклятый берсерк?! Почему неведомая Ингрид так любила его, что предпочла умереть, но не достаться другому?

Я представила невысокую, хрупкую и чем-то похожую на Гейру женщину. Хаки любил ее… Наверное, так же сильно, как я – Бьерна. Море отобрало у меня мужа как раз в тот миг, когда приняло его жену…

– Ты еще пожалеешь о своей наглости, словенка! – пропищал Хорек. Он не понимал, что произошло. Толстые щеки управляющего дрожали, а с губ вместе со словами слетали капли слюны.

«Ну точь-в-точь Приболотная Гидра», – подумала я и ответила:

– Запомни, меня зовут не словенка, а Дара!

– Ты безымянная тварь и безродная мразь! – захлебнулся оскорблениями Хорек. – Словенская лягуха! Никто здесь на твою рожу глядеть не может! Если б не Хаки – ты давно бы сгнила! Но теперь уж я о том позабочусь! Пропадешь, тварь…

Так вот что думали обо мне урмане! «Тварь, мразь, уродина…» Такие слова я терпела от многих, но не от Хорька.

– Чья бы корова мычала, – спокойно сказала я и, не размахиваясь, врезала кулаком в жирный живот управляющего. Он выпучил глаза, жадно схватил ртом воздух и согнулся пополам. Его короткие руки нащупали на поясе нож. Криво усмехаясь, управляющий вытянул оружие и повертел передо мной:

– Я умею управляться с этим, гнида! И даже покровительство берсерка тебе не поможет!

Покровительство берсерка?!! Да какой посмел?!

Паук мар засучил тонкими лапками. Внезапный гнев поднялся во мне страшной, всепоглощающей волной и смял лицо управляющего. Предо мной оказался безликий, насмехающийся враг! Я не помню, что делала. Помню только, как по ладони потекло что-то горячее и в ней очутился нож толстяка. Мои пальцы стискивали его лезвие, а его владелец в ужасе пятился прочь. Я отбросила оружие и догнала его. После первого удара он упал и закрыл голову руками, но какая-то невидимая преграда внутри меня рухнула, и все тревоги, сомнения и печали последних лет хлынули наружу. Завывая, как мара, и будто сама становясь ею, я пинала тело Хорька и не замечала распахнувшихся дверей, только вдруг поняла, что врагов стало больше. Кто-то ударил меня в живот, но боли не было. «Хаки дрался ногами», – шепнул внутри меня льстивый голосок той самой мары, которой я стала. Совет оказался кстати. Моя нога взметнулась вверх, и мой новый враг треснулся спиной о высокую деревянную загородку и съехал на землю. Второй оказался более ловким и успел дважды зацепить меня вилами, прежде чем очутился рядом с товарищем. Больше на меня никто не нападал. Собравшись в кружок, люди Свейнхильд просто стояли и смотрели, как я визжу, завываю и в бешенстве колочу ногами поверженных врагов.