Текст книги "Колдун"

ГЛАВА 5

Егоша сидел на дороге возле невспаханной лядины и равнодушно глядел на веселые стайки возвращающихся с зимовья птиц. Его не радовали ни погожие деньки, ни ранний приход весны. Последнее время он жил словно во сне – ничему не радовался, ничему не печалился… Только вспоминал. А вспоминать было что… Перед его глазами безостановочно вертелись испуганные лица родичей, сияющие безумием глаза Настены, искаженные ненавистью рожи чоловских баб. Теперь эти бабы, улыбаясь, проходили мимо Егоши, а он и узнать никого из них не мог. А коли признал бы – вряд ли стал бы винить. Он сам не сберег сестру. Зачем выскочил тогда на лядину, зачем поддался ее уговорам? Почему не вызнал – что за шум доносится из печища средь ночи? Почему не поверил упреждавшему о беде чутью?! Слабости поддался, к людям захотел… Уж лучше бы его Первак еще дома убил! Тогда Настена осталась бы жива. Сидела б нынче возле родной избы на завалинке, улыбалась ласковому солнышку и судачила с Олисьей-уродиной о своих девчоночьих заботах. Только нет больше Настены… И от Егоши мало чего осталось…

Подобравшие его чоловцы говорили, будто он был совсем плох – горел жаром, метался в бреду, размахивал руками. А едва открыв глаза, принялся расспрашивать про сестру. Но ее никто не видел. Одного его на краю поля нашли. Совсем одного…

На том чоловцы стояли твердо. Сперва Егоша не верил, а потом вспомнил метавшееся в Настениных глазах безумие и все уразумел. Верно, со страху убежала девка в лес. А там и опытный охотник в одиночку недолго проживет. Сгинула сестрица…

Две ночи он выл, как дикий зверь, никого к себе не подпускал – хотел сдохнуть. Но знахарка и не с такими имела дело – умудрилась напоить буяна дурманным зельем. От пахучего снадобья потоком хлынули слезы – выплеснули наружу чуточку боли, облегчили душу. Вот и остался Егоша жить в Чоловках, глядеть на поля, где потерял сестру, вспоминать свою бестолковую жизнь… Только назвался уже не Егошей, взял другое имя, убитого им по оплошке Оноха. В Чоловках его никто не признал, потому и ни о чем не расспрашивали. А для верности Егоша притворился, будто после болезни не может вспомнить ни родни, ни своего печища… Думал: чоловцы засомневаются, насторожатся, но они поверили сразу – сами видели, как тяжко хворал пришлый парень.

– Вот ты где!

Егоша оглянулся. Нелепо размахивая тощими руками, к нему по лядине бежал дядька Негорад, рвал рот криком:

– Я тебя с утра по всем дворам ищу! Где шатаешься, лаготник?! И ранопашец уже прошел, и распрягальник – у всех лядины ухожены, только моя непаханой стоит! Я-то, когда тебя в избе привечал, думал – помощником мне будешь… А ты…

Егоша лениво встал, сощурился на яркое солнце:

– Не шуми, Негорад. Я тебе сразу сказал: охотник я – Не землепашец. А нынче уж точно помогать не стану – ухожу.

Егоша и сам не знал, почему вдруг решил уйти. И куда – тоже не знал. Одно ведал – не место ему в Чоловках, чужой он здесь. И сколько бы ни прошло времени – не приживется.

– Куда ж это ты собрался? Может, вспомнил род и к своим вернуться решил? – язвительно предположил Негорад.

Егоша усмехнулся. Чужое имя, забытые родичи… Хитро он солгал – не признал Негорад родную кровь. Глупы те, кто болтает, будто она крепче всего соединяет людей…

Вопрос дядьки звенел в Егошиной голове комариным писком, напоминал что-то… Какое-то название…

– В Полоцк пойду, – прислушиваясь к звенящему внутри голосу, негромко сказал Егоша.

– Ха-ха-ха! – притворно засмеялся дядька. – К Блазню своему, что ли, собрался?

О Егошином Блазне ведало все печище. Потешались над верящим в бредовые видения парнем, а он жил ими, не в силах отказаться от последней надежды. Вдруг и впрямь Настену схватил Блазень и унес в Полоцк к Рогнединому знахарю – лечить? Никто не видел сестру мертвой! Утешал себя, надеялся…

Егоша повернулся и молча зашагал к печищу. Припрыгивая, дядька засеменил следом.

– Ты, парень, не дури! О Полоцке и задумках своих бестолковых забудь! Уж не знаю, куда сестрица твоя подевалась и была ли она, но никто, в здравом уме будучи, в твои россказни не поверит!

Аккуратно переступая через влажные борозды, Егоша молчал. Болтовня Негорада не задевала его. Слушал дядькины вопли, как слушают ветер за окном – шумит, и ладно…

Возле самой избы им навстречу, смеясь, выскочили две девки. Круглолицые, розовощекие, с задорными ямочками на пухлых подбородках. Казалось, таких хохотушек ничем не присмирить, однако, углядев Егошу, они смолкли и, не поднимая глаз, поспешно скользнули мимо. Негорад проводил девок восторженным взглядом, причмокнул:

– Ох, ягодки! – И дернул Егошу за рукав: – И они тебе не по душе?

Егоша отвлекся от своих невеселых мыслей, удивленно вскинул брови и, только теперь заметив вдалеке вышитые рубахи девушек, равнодушно мотнул головой.

– Ты, Онох, чудной какой-то, – задумчиво изрек дядька. – Не смеешься, не плачешь, будто и не человек вовсе. Ты…

Писклявый обиженный голос дядьки неожиданно напомнил Егоше Первака – его искаженное болью лицо, злые глаза, громкий, напоенный яростью крик:

– Выродок!

Повторяя, Егоша шевельнул губами. «

– Что, что? – не расслышал дядька.

– Выродок я, – уже громче повторил Егоша и небрежно поинтересовался: – Ты так хотел сказать?

Под его тяжелым взглядом Негорад сжался, принялся смущенно оправдываться:

– Нет… Ну… То есть…

– А ты прямо говори, – спокойно посоветовал ему Егоша. – Без вранья жить легче.

И, оставив за спиной окончательно сбитого с толку родича, пошел в избу.

Собирался он недолго. Покидал в мешок хлеб, порты, рубаху про запас да пялку для шкурок, коли по дороге попадется зверь. Снарядившись, по обычаю присел на порог, обвел глазами убогое дядькино жилище. Изменилось все с детских лет. Иной он помнил эту избу. Тогда горница казалась просторной, лавки – высокими, сундуки – громадными. Мнилось – богат дядька, но нынче видел всю его бедность, а жалости не чуял. Может, оттого, что, другого пожалев, боялся жалости к себе самому?

Поклонившись приютившему его дому, болотник ступил на крыльцо. Растерянно глазея на собственную избу, Негорад по-прежнему мялся посреди двора. Дождавшись Егошу, вскинулся и, уразумев, что слова об уходе не пустая угроза, подскочил с уговорами. Сейчас, в самый разгар ярового сева, сила и крепость парня манили его, словно кота масло. Негорад не любил работать, а тут утекала из рук такая удача – дармовой работник!

– Ну куда же ты в драной телогрее? – сетовал он, семеня рядом с Егошей. – Ночи не пересидишь в лесу – замерзнешь…

«Раньше он моей драной одежки не примечал», – косясь на богатый полушубок дядьки, неожиданно сообразил тот и резко остановился.

– Ты меня, никак, жалеешь? Обрадовавшись, Негорад поспешно закивал лысой головой:

– Как не пожалеть сироту, роду-племени не помнящего?

«Еще бы заплакал для верности», – с отвращением подумал Егоша и, криво усмехнувшись, предложил:

– А коли так меня жаль, чего шубу свою не отдашь? Иль ты лишь на словах такой жалостливый?

Дядька поперхнулся, захлопал глазами, а потом, уразумев, завопил:

– Ты?! Да я! Тебя! – И внезапно вспомнил обидное слово, выплюнул его в глаза парню: – Выродок!

Брезгливо отвернувшись от раскрасневшегося Негорада, Егоша широко зашагал через невспаханную лядину к виднеющемуся вдали темному изгибу дороги. Прочь от Чоловков. Ни разу не оглянулся, не остановился. До полудня, высматривая зверя, шел лесом, близ дороги, но то ли зверь здесь был пуганый, то ли сам он не слишком таился, только, никого не высмотрев, к вечеру вновь вернулся на дорогу. Радуя нежданным теплом, закатные лучи пробежали желтыми бликами по его лицу. На мгновение Егоша замер, проверяя путь. В Приболотье любой ведал – к Полоцку дорога верна, если, отправляясь на покой, Хорс глядит путнику в лицо, а, поднимаясь, припекает спину.

Изогнувшись полукольцом, дорога лениво скатилась под уклон – к маленькой и быстрой лесной речке Лудонке. Егоша слышал от отца, что где-то на ее крутом берегу стоит большое печище – Лудони, но к людям почему-то не тянуло. Он уж подумывал опять свернуть в лес, когда услышал позади громкий оклик:

– Эй, парень!

Злясь, что не ушел с дороги раньше, Егоша оглянулся. Невысокий, странно одетый мужичонка торопливо бежал к нему, на ходу забрасывая за плечо большой меркан. «Охотник, видать, из мери, – подумал Егоша, но тут же вспомнил: – Нет, меря живет совсем в другой стороне от Мойского озера».

– Погоди, парень, – догнал его мужичонка. Он запыхался, рубаха на груди разошлась, обнажая смуглую худую грудь. Черные, живые глаза незнакомца ощупали Егошу с головы до пят, словно пытаясь увидеть нечто тайное. Заинтересованный, Егоша остановился.

– Ты, парень, в Лудони не ходи, – отдышавшись и наглядевшись, посоветовал ему мужичок. – Там нынче лихорадка буйствует. Я вчера проходил мимо, так видел на крышах зипуны вывернутые… Чтоб отогнать ее…

Егоша и не собирался в Лудони, но слова незнакомца задели за живое, обдали теплом. Ведь черноглазый мог пройти мимо – не окликнуть, не упредить, а он догнал, позаботился…

– Долгих лет тебе, – мягко поблагодарил Егоша и, вспомнив про болтающийся за спиной мужичка меркан, добавил: – И охоты удачной.

– Охоты? – округлил глаза тот, а потом, поняв, рассмеялся, хлопнул по бокам узкими ладонями. – Нет, я не охотник. А коли и охочусь когда, так за особой дичью.

От удара звякнули увязанные на пояс незнакомца махонькие молоточки Тора. «У мерянина – и варяжские подвески?» – удивленно отметил Егоша.

Проследив его взгляд, черноглазый улыбнулся еще шире:

– Ты мне не дивись. У меня обереги всех богов есть, и племен тоже. Я то ведаю, о чем ты и помыслить не можешь, как ни старайся.

Голос незнакомца сгустился, стал тягучим, будто лесное эхо. О ком-то он напоминал… Силясь припомнить, Егоша сморщил лоб, но не смог. Резво подхватив его под руку, мужичок легонько подпихнул болотника к лесу:

– Ты на ровном месте понапрасну не мнись. За тобой темная сила по дорогам ходит, за убийство хочет отомстить.

Вздрогнув, Егоша дернулся из цепких пальцев мужика. Откуда черноглазый прознал об убийстве? Как разведал?

– Я же сказал – не дивись… Я волхв, потому и ведаю все.

Волхв?! Нынче болотнику было не до смеха, но он чуть не расхохотался. Этот маленький, щуплый мужичок в странной одежде – всемогущий волхв? Тогда он, Егоша, уж точно – сам Волот!

– Не равняй себя с сыном Велесовым! – неожиданно помрачнел назвавшийся волхвом мужик.

Егоша осекся. Все мог понять: и желание неказистого с виду мужика казаться более важным, и его хвастливые речи, – но как он сумел прочесть чужие мысли?

– Говорю тебе – волхв я, – устало повторил мужичок.

Егоша покачал головой. Ладно, как бы незнакомец ни назывался, а пришел он к Егоше с добром, упредил о поджидающей впереди беде. Знать, придется мириться с его странными речами.

– Как звать-то тебя, волхв? – насмешливо спросил Егоша.

Тот покосился на парня темными живыми глазами:

– А так и зови – Волхвом. Пусть для тебя это моим именем будет.

– Странное имя, – Егоша вскинул на плечо съехавшую суму и зашагал к лесу, на ходу подыскивая удобную для ночевки ель.

– А мне нравится, – приравниваясь к его широким шагам, засеменил подле новый знакомец. Так засеменил, будто всю жизнь только и делал, что ходил рядом. Память всколыхнулась, наполнила рот горечью – когда-то, недавно совсем, так же бежала возле Настена…

– Ты о ком загрустил? О девке иль о родне? – поинтересовался Волхв.

Обернувшись, Егоша вгляделся в худое темноглазое лицо Волхва. На миг в угольных глазах померещилось что-то знакомое, какая-то белая дымка, но тут же они потемнели, словно вода к ночи, – ничего не угадать… Заставляя себя сдерживать рвущееся наружу любопытство, Егоша вздохнул. Кем бы ни был нынешний знакомец, а подмечал все хватко – не обманешь, не обхитришь. Видать, многое повидал на своем веку.

– Ты откуда взялся такой? – осторожно спросил болотник.

– А я и сам уж не помню, – легко отозвался Волхв и вдруг, вскинув руку, указал на высокую разлапистую ель. – Вон там переночуем.

Как большинство вольных людей, Егоша не любил чужих указок, а тут и в голову не пришло противиться. Тем более, что для ночевки елочка и впрямь оказалась хороша – со всех сторон спускала к земле густые ветви, будто шатер для усталых путников.

Волхв быстро принялся готовиться к ночлегу. Егоша только диву давался, глядя, как, ловко наломав сухих ветвей, он сунул в огонь тонкие ломти мяса, а затем, выворотив из костра несколько едва тлеющих угольев, раскинул на них вытянутую из дорожной сумы медвежью шкуру. Ароматный дымок потек по лесу. Только теперь Егоша вспомнил о еде. Он-то прихватил с собой лишь хлеб… Однако, углядев робко вытащенную парнем краюху, Волхв обрадовался.

– Давай так, – предложил весело, – ты со мной хлеб поделишь, я с тобой – мясо, вот и станем друзьями-побратимами. У тебя ведь никого из родни нет. – И, не дожидаясь Егошиного ответа, продолжил: – И я сирота. Вместе-то будет куда сподручнее.

Егоша был вовсе не против, но предложение оказалось настолько внезапным, что он лишь раскрыл рот. Мужичок ловко поддел палкой уголья и, выбросив из них уже пропекшееся мясо, протянул кусок Егоше.

– Ну, чего молчишь? Коли не желаешь со мной вместе ходить, так и скажи – не обижусь. Я многое от людей повидал, в отказе твоем оскорбления не увижу.

Сказал он это так, словно, кроме Егоши, никому уже не верил, и тот вдруг ощутил странное сходство с черноглазым незнакомцем. Будто озябшее тело к домашнему теплу, дрожа и надеясь, душа потянулась к нему, и уже пугаясь, что тот откажется, Егоша вымолвил:

– Я не прочь, только у меня дело в Полоцке, Мне туда надобно.

– А-а-а, – потянул Волхв и замолчал. Уставился в огонь черными блестящими глазами, сцепив на острых коленях длинные пальцы.

У Егоши перехватило дыхание – коли нежданный друг молчал, значит, им оказалось не по пути. И вдруг до того не захотелось расставаться с новым приятелем, что задумался – а не поведать ли ему обо всем? Уж и рот открыл, но Волхв встал, очертил вокруг костра глубокую борозду, пошевелил губами, прося богов уберечь их сон, и неспешно улегся на бок, спиной к Егоше. «Может, так оно и лучше, – мелькнуло в голове у болотника. – Неладно на ночь глядя в убийстве признаваться».

– Ты-то куда путь держишь? – спросил негромко посапывающего Волхва.

– Куда богам будет угодно, туда и двинусь, – вяло ответил черноглазый и недовольно пробормотал: – Хорош болтать, спать давай.

Последние резкие слова Волхва опрокинулись на Егошу, будто ушат ледяной воды. «Что ж со мной делается? – опомнился он. – Я его знать не знаю, а уже готов упрашивать вместе за Настеной идти! Спятил совсем!»

Разозлившись на самого себя, он бухнулся на бок и сам не заметил, как заснул.

А поутру, проснувшись, никого рядом не увидел. Странный мужичок ускользнул, оставив напоминанием о себе лишь недоеденные вечером обжаренные кусочки мяса. Егоше есть не хотелось. Завернув ломтики в тряпицу, болотник бережно уложил их в мешок – в дальней дороге пригодятся. Исчезновение Волхва его даже обрадовало. Показалось, будто вместе с черноглазым ушло что-то смутное, тревожное. «Вчера так не думал», – усмехнулся парень, припомнив, как хотел просить нового знакомца вместе идти в Полоцк.

День обещал выдаться жарким – ранние солнечные лучи просачивались даже сквозь густую еловую завесу, а от земли поднимался пар. Захотелось побыстрее очутиться на ровной дороге и шагать, шагать, шагать, пока еще не поднялся ясноликий Хорс и, припекая спину жарким теплом, не навеял усталость и лень.

«На дороге тебя темная сила ищет», – всплыло в памяти предостережение Волхва. На миг Егоша задумался. Ползущий по мягкому мху густой туман окутывал ноги холодной влагой. Мало радости весь день топать с мокрыми ногами, мучиться из-за пустых, оброненных случайным знакомцем слов. Егоша решительно тряхнул светлым чубом, подбросил на плаче мешок с пожитками и выбрался на дорогу.

Неведомая сила налетела сзади. Он даже не успел удивиться, только почувствовал, как что-то могучее схватило плотным кольцом и потянуло вверх. Отчаянно дергаясь, Егоша попытался вырваться из страшных объятий. Соскользнувший с его плеча мешок отлетел в сторону и покатился по дороге, будто гонимый ураганом пук соломы. Руки вывернуло за спину, пронзая локти резкой болью. Не слыша своего голоса, Егоша завопил. Перед его глазами, будто видение, промелькнула вся жизнь: злорадно оскалилось лицо Первака, испуганно округлила губы Настена. Безжалостно раздирая на куски хрупкое человеческое тело, боль проникла внутрь болотника.

«Это – смерть», – подумал он в безнадежной попытке освободиться.

– Прогони его! –ударил по ушам смутно знакомый голос.

Что-то пронзительно взвыло. Желто-белый туман ринулся на Егошу. Он не понял, что случилось, но, почуяв ослабление хватки неведомого врага и визжа, как раненый зверь, рванулся всем телом. Дорога прыгнула ему навстречу, от удара о землю мир завертелся, будто хвост попавшейся в ловушку ящерки.

– Нож! – заорал голос Волхва.

– Ты… Как ты здесь?..

– Нож! Кидай в них нож! – не слыша или не желая слушать, вопил тот.

Превозмогая боль, болотник повернул голову, всмотрелся в то неведомое, что хотело его убить. Завывая и сплетаясь в клубок, на дороге вертелись два вихря. Один – темный с сияющей сердцевиной, другой – бледно-желтый, словно болотный туман.

– Блазень:.. – не веря, прошептал Егоша.

– Кинь нож! – отчаянно простонал ему в ухо Волхв.

Егоша нащупал на боку нож и швырнул его. Каленое лезвие точно вошло в сияющую сердцевину. Темный ураган дернулся, взвизгнул и вдруг осыпался на землю дорожной пылью.

Захлебываясь так и не отыскавшими выход слезами, болотник тупо уставился на упавший посреди дороги окровавленный нож. Унимая боль, гибкие пальцы Волхва быстро пробежали по его телу.

– Предупреждал же я тебя! – сердито сказал он. – Почему не послушал?!

– Хозяин… – Медленно, словно побитая собака, Блазень подтек к ногам Волхва. – Я все выполнил…

– А коли так, то ступай, – помогая Егоше подняться, небрежно отозвался тот.

Всхлипывая и поскуливая, нежить сизой дымкой потянулся в лес.

– Кто ты? – еле выдавил Егоша.

– Волхв я! Волхв! – отозвался черноглазый. – Я тебе сразу так сказал, только ты, темнота болотная, верить не хотел. Вот и поплатился за то.

– Но Блазень… Он… Настену…

Егоша не мог подобрать слов. Не верилось, что щуплый черноглазый мужичок и есть тот самый могущественный волхв, о котором по всей словенской земле складывали легенды.

– Знаю я про Настену. – Волхв отряхнул Егошу, заглянул ему в глаза. – Ты-то сам как – цел?

– Цел, – откликнулся болотник. – А Настена…

– Надоел ты мне со своей Настеной! Отправил я ее в Полоцк, как и обещался. Должно быть, она уже давно здоровехонька. – Волхв неожиданно улыбнулся. – Здорово я вам тогда подсобил. Самому понравилось. А бабы, дуры, до утра за зайцем пробегали. Так и не поймали.

Внезапно до Егоши стало доходить, что своим чудесным спасением они с сестрой обязаны этому невзрачному человечку, с которым бок о бок он провел ночь. На глаза навернулись слезы, и, жалобно всхлипывая, точь-в-точь как Блазень, он медленно опустился на колени:

– Служить тебе буду… До смерти…

– Брось ты! – отмахнулся Волхв. – Я-то и без службы твоей проживу, а тебе самому как прожить? Вот ты в Полоцк идешь, а чего ради? Сестру повидать? Так она, может, от Исполоха избавилась и домой подалась… Что тогда в Полоцке станешь делать? А в печище тебе нельзя – из-за тебя там уже двое умерли.

– Как двое? – растерянно выдавил Егоша.

– А так. Налетел на тебя Встречник, насланный твоим родичем. Ты его одолел, пылью по ветру пустил, значит, тот, кто послал его, тоже стал пылью.

Егоша вспомнил Первака. Сердце сжалось – он никому не желал дурного, даже Перваку.

– Да ты не тужи, – тут же подметил его печаль Волхв. – Ты за свою жизнь бился. Блазень Встречника лишь отвлек, а потом все одно: сыскало бы тебя дитя Куллы да насмерть расшибло.

«Что же теперь делать? Как жить? – билось в голове болотника. – Одни беды от меня…»

– Нет в смерти родича твоей вины, – закончил Волхв.

От его спокойных слов повеяло дружелюбной, уверенной силой, и вдруг Егоша понял – если кто и может ему помочь, так лишь этот маленький, темноглазый, ни на кого не похожий служитель богов.

– Что ж делать-то мне теперь? – жалобно прошептал парень.

Задумчиво потерев лоб ладонью, Волхв присел рядом с Егошей на обочину.

– Хочешь, пойдем со мной в Киев. Я тебя к Ярополку на службу пристрою. Сперва молодшим воем, а потом, коли слушать меня станешь, может, и до нарочитого доберешься. К тому же Ярополк по осени в Полоцк собирается – с ним и отправишься вызнавать о сестре. Небось княжьему слуге больше расскажут, чем оборванному болотнику.

Оглушенный и растерянный, Егоша тупо глядел в бесстрастное лицо Волхва. Подождав немного, тот пожал плечами, поднялся:

– Ну, как желаешь…

И пошел прочь. Сумятица в голове мешала Егоше думать, мысли перескакивали друг через друга. Блазень… Встречник… Волхв… Бред какой-то!

Покачиваясь, он поднялся. Маленькая фигурка Волхва бодро шагала прочь, за его спиной, выпирая острыми краями, покачивался меркан.

Волхв. Жизнь ему спас. Настену сберег. Хотел помочь на ноги встать, вновь человеком сделаться.

– Погоди! – закричал ему вслед Егоша. – Погоди! Я с тобой!

Волхв остановился, обернулся. Отражая солнечный свет, его глаза ярко заблестели.

– Пошли, коли решился. Только смотри – у Ярополка служи да меня слушай, а то напугаешь князя своей дремучей простотой.

Как не слушать того, кто отвел все беды? Его надобно не просто слушать – каждое слово, будто божье веление, почитать! Егоша хотел было все это высказать новому дугу, но смог лишь кивнуть.

– Вот и ладно, – усмехнулся тот. – Да ты не отставай – путь, чай, не короток! К самому Киеву.