Текст книги "Остров Ржевский"

Это было что-то скорее напоминавшее рекламу сливочного масла, чем настоящую жизнь. Широкие луга цвета неоновой химической краски, до того сочные, что хотелось немедля выскочить из авто и впиться зубами в траву. Луга холмились, и слева, и справа, из-за зарослей кустарника время от времени показывался небольшой домик, сарай или калитка забора. На траве, рыжие с белыми кляксами, паслись толстобрюхие коровки россыпью по пять-шесть пар рогов на каждый поворот, а дорога рисовала узоры из петель постоянно. Эта осень, теплее иного нашего лета, не сжигала, но бережно согревала солнцем листву, легкий пыльный дымок клубился нам вслед. И еще запах гортензий повсюду – подумать только, как сильно могут пахнуть гортензии! У Ржевских в саду за беседкой росли несколько кустов, но никогда они не дарили подобного аромата. На второй полосе лугов, слишком далеко, чтобы разглядеть, сгустились они стайками, пышные сиренево-розовые шапки соцветий, и даже на дороге в десятках и сотнях метров от них ощущался манкий медовый аромат в горьковатой обертке.

Спустя десять минут мы въехали в город, с первого мгновения показавшийся мне маленьким Порту. Те же жмущиеся друг к дружке домики, узкие улочки, морской воздух полной грудью, но даже еще уютнее, крошечнее, интимнее. Как и сам остров, город назывался Синку-Понташ.

– Это из-за формы острова, – объяснял по дороге Макс. – Пятиугольник, пять вершин. «Синку» значит «пять», «Понташ» – «вершины».

– Будет строить из себя знатока, – сказал Каспер. – Это и в Интернете можно найти, не зная даже слова по-португальски. А ты целый месяц учил язык, и какой результат? Цитируешь нам «Википедию»?

Я снова отключился от болтовни блондинов. Мы оказались на улочке, где не разъехались бы два автомобиля, но местный водитель умело маневрировал, не теряя душевного равновесия, так что мне стало понятно: строить дома на расстоянии вытянутых рук здесь было делом привычным.

Я выгрузил чемодан из багажника такси, поставил его на землю, и он покатился с такой скоростью в сторону берега, что я еле догнал его до конца улицы – в центре острова возвышался старый вулкан, и земля от его жерла опускалась к побережью во все стороны, так что, где на Синку-Понташ ни находись, всюду ты стоял бы чуть под наклоном к горизонту, а может, и не чуть, принимая во внимание, как резво улепетывал мой чемодан.

Пожилая хозяйка квартиры встретила нас с радушием: напоила кофе, оставила полную корзину яблок, я расплатился с ней за месяц вперед и заверил, что внезапные поселенцы из Швеции отличаются на редкость спокойным характером, так что проблем не доставят. Не слишком убежденная моими заверениями, старушка тем не менее возражать против экстражильцов не стала, еще раз напомнила мне звонить ей в случае любой необходимости и удалилась.

Бронируя квартиру, я не экономил. Две просторные комнаты, задняя дверь в сад с видом на океан вдали, кухня, оснащенная всем, что могло прийти в голову, ванна с гидромассажем. Хоть я и был не прочь приобщиться к аскетизму на новой странице жизни, скромные покои неизменно возвращали бы меня мысленно в далекое прошлое, ворошить которое было больно и страшно.

Мое детство до десяти лет, пока судьба не распорядилась кроваво жизнью женщины, родившей меня, назвать счастливым язык не повернется. Из наших соседей по общежитию мало кто не спился до скотского вида, отопление включали в середине декабря, и все равно под косые оконные рамы поддувало так, что зимой мы обычно ходили по дому в накинутой сверху куртке. Иногда на пороге появлялись мужчины с немигающим взглядом, одним на всех – я хорошо запомнил этот взгляд, и мать шипела змеей, прогоняла их прочь, не забывая условиться о другом месте встречи. Что ж, по крайней мере она не делала этого при мне.

Когда меня привезли в интернат после ее смерти, врач при осмотре диагностировал физическое истощение и атрофию мышц. Назначили специальную высококалорийную диету, но она не помогала, потому что еду обыкновенно у беззащитного дичка отнимали старшие ребята, да еще и навалять могли, если пытался защищаться. Но хоть что-то все же удавалось съесть – в моей жизни с матерью случались дни, когда я и макового зернышка не видел.

А как не вспомнить проклятую гречку! Мать как-то достала целый мешок третьесортной гречки и варила ее ежедневно, пока мешок не опустел, – несколько месяцев подряд. Вареные зерна пахли каучуком, по ночам от гречки тошнило, крутило желудок, но мать продолжала варить ее день за днем.

«Ешь, если хочешь жить», – только и повторяла она, как детскую считалочку, запихивая очередную ложку мне в рот. Всегда настаивала до победы, а если я упрямился, разжимала мои челюсти, схватившись одной рукой за подбородок, а второй за волосы, – она неизменно одерживала верх надо мной.

Электрического света у нас никогда не было, так что мой день длился ровно столько же, сколько и световой, книжку я впервые увидел лишь в интернате, о том, что у детей бывают игрушки, и не знал. Был, однако, случай, когда мне досталась самая настоящая игрушка – голубой слоник размером с крупного кота, сшитый из мягкой шерсти. Но слоника постигла печальная участь, о чем я жалел еще очень долго и по ночам плакал горько, да и потом, будучи взрослым парнем уже, иной раз стирал со щеки капли ностальгических слез.

Занимательная эта история случилась, когда мне было шесть лет. У матери ночью (редкая ночь, что проводила она дома) начались сильные боли. Вызвали скорую, ее увезли в больницу – оказалось, аппендицит. Наутро появился нервный тип в длинном пальто, сообщил, что мать еще несколько дней пробудет под присмотром врачей, а его попросила приглядеть за мной. Тип был одним из этих, приходивших с немигающим влажным взглядом, на обстановку нашу – обои, разодранные наполовину, муравьиные дорожки на раковине, липкие следы застывшей грязи на полу – он смотрел с нескрываемым отвращением. Помню, как переключил внимание на меня, покачал головой, велел собираться.

Он сперва накормил Гришу сытно в кафе, а потом, развеселившись успеху, повел в парк аттракционов. Там и случился конфуз: я впервые оказался среди такого шума и толкотни людской (был выходной день, и от количества людей в парке рябило в глазах), растерялся, расплакался. Один из аттракционов, «Качели дьявола», меня и вовсе напугал до крика, и я заревел, повторяя, что хочу домой, к маме.

На мой крик начала собираться толпа, тип в длинном пальто уже не знал, как меня заглушить, и заметно нервничал, но вдруг нашлось спасение. Он подбежал к тиру и выкупил главный приз – большого голубого слоника из мягкой шерсти, плотно набитого ватой. У слоника были добрые пуговичные глаза, чуть косые, если смотреть в анфас, и короткий хоботок, суженный к концу. Он смотрел на меня грустно и доверчиво, и я, вначале сомневавшийся, стоит ли принимать подарок от чужого типа, в итоге не удержался от соблазна и оставил слоника себе.

Тип чуть ли не запрыгал от радости, когда понял, что угадал с лекарством от детской истерики. Мы поели мороженого в кафе, я заказал порцию и для слоника. Вот тогда, наверное, Гриша впервые и поговорил с кем-то по-человечески: с типом в длинном пальто, за второй порцией мороженого. Он спрашивал меня о маме, о жизни, о том, что я люблю и не люблю, и я отвечал, скромно глядя на слоника, сбивчиво и косноязычно, но отвечал. Говорил как самый обыкновенный ребенок – впервые в жизни.

Тип привел меня вечером домой, сказал, что ему нужно уйти ненадолго, решить кое-какие дела, но вскоре он вернется, потому что обещал маме присмотреть за мной. Я ждал до поздней ночи – тип мне понравился, но он так и не появился больше. Не вернулся и на следующий день, и через два дня. Все это время я просидел один, без пищи, в запертой комнате. Впрочем, вдвоем со слоником. Я смотрел на него, и мне становилось не так страшно, что больше никто никогда не придет сюда, что я навсегда остался один.

Когда мать наконец выписалась и вернулась домой, я почти просвечивал от голода, усталости и психического напряжения. Она, опешившая, начала кричать, пытаясь выяснить, что без нее происходило, схватила меня за плечи и грубо трясла, пока я не выложил все как мог подробно. Тогда она набрала номер на общем телефоне в коридоре и прокричала в трубку порцию ругательств и проклятий. Вернулась в нашу комнату, увидела голубого слоника в моих руках, выхватила игрушку и, смяв втрое, засунула в мусорную корзину. Пригрозила убить меня, если попытаюсь вытащить его обратно, а чуть позже отнесла несчастного в контейнер во дворе.

Я наблюдал в окно с нечеловеческим воем, как подъехал к контейнеру мусоровоз, перевернул его, опорожнил и двинулся дальше. Среди отбросов и помоев он увозил моего слоника из мягкой шерсти, а вместе с ним – частичку моего детства, моей детской невинности. И может быть, единственный подарок моего настоящего отца. Сколько раз я задавался вопросом, не был ли тот тип в длинном пальто моим отцом? Потом мать умерла, и больше не у кого было спросить. А потом мне стало не важно. Какая разница, если он исчез так же стремительно, как появился? Жаль только голубого слоника.

3

Разобрав вещи, мои новые соседи тут же умчались разведывать, где на острове лучшие волны. Они звали с собой, но накатившие воспоминания о детстве сделали меня сентиментальным, и я предпочел остаться один ненадолго.

Оказалось, мы поселились в одном из самых шумных районов городка. Как только солнце начало опускаться, за окном послышались многочисленные голоса: молодежь собиралась в доме напротив. Я пригляделся: вывеска на нем сообщала, что передо мной – чайная, и тонкие одинарные стекла квартиры не спасали от звуков музыки, доносившейся из заведения до самой темноты. Уснуть не удавалось, и где-то за час до полуночи – Каспер с Максом так до сих пор и не вернулись – я накинул рубашку и вышел из дома.

Звездное небо с лимонно-сливочной луной посредине хорошо освещало улицы. Я брел наугад, почти не встречая по пути прохожих, дважды в узких переулках на меня чуть не наехал мотороллер – скоро я убедился, что передвигаться на этом виде транспорта здесь, в поразительной архитектурной тесноте, удобнее всего, и туристы особенно жалуют дребезжащие на всю округу двухколески. На дорожках, уютно вымощенных черным камнем и белой плиткой, с непривычки я не раз оступался и соскальзывал ногой: порой до того крутой рельеф, что равновесие держать удавалось с трудом, заставлял меня притормаживать и изрекать про себя выражения не самого цензурного свойства.

За очередной улицей открывалась небольшая круглая площадь с массивными часами на сером трехэтажном здании в основании ее. По развевающимся перед зданием двум флагам – национальному и флагу острова – несложно было догадаться, что здесь располагается городская мэрия или что-то вроде того. В центре круглой площади на высоком постаменте стояла темная фигура в сдержанной позе военного, памятник местному герою, вероятно.

Я приблизился и рассмотрел внимательнее лицо изваяния: характерная черта – один глаз его был прикрыт повязкой, и я тут же признал в фигуре изображение с открытки брата Сергея. Как звали героя с открытки, я не помнил, но не сомневался, что вижу то самое лицо, и отчего-то деталь эта, простая мелочь, вдруг заставила меня почувствовать себя гораздо спокойнее, словно я встретил доброго друга в незнакомом городе, и теперь уж точно нечего бояться, теперь уж точно все будет в порядке.

Свежий морской воздух приятно щекотал ноздри, из-за домов, с побережья, доносился слабый шум волн, я сладостно зевнул и направился обратно к своей квартирке. Едва не заплутав на похожих друг на друга, как близнецы, улочках, я добрался до дома относительно быстро лишь потому, что шел на звуки музыки из по-прежнему открытой чайной. У выхода стояли, пуская сигаретный дым в темноту неба, юноша и девушка и о чем-то спорили, непрестанно смеясь. Внутри мерцали огоньки, через окна отражаясь на каменных плитках узкого тротуара, из-за приоткрытой двери слышались запахи мясной подливки и свежего масла. Расхотелось спать, и я заглянул в чайную, подгоняемый разыгравшимся аппетитом.

Внутри это был всего-навсего маленький ресторанчик на шесть столов, и только три из них, на мое счастье, оказались заняты. Дородный краснощекий хозяин в длинном фартуке поприветствовал меня и с улыбкой спросил о чем-то на португальском. Я поспешил объяснить, что этот язык мне недоступен, и спросил, не будет ли он любезен перейти на английский.

– Конечно, дорогой сэр, – кивнул хозяин. – Прошу вас, прошу. Вы один?

Меню здесь не предлагали, поскольку каждый день готовилось лишь одно новое блюдо, которое только и можно было заказать, а потому у меня просто не имелось выбора. Огромная миска печеного молодого картофеля, щедро сдобренный подливой кусок мяса с полкоровы, перцы, сливочный сыр и листья салата – так вкусно я не ел, казалось, уже лет сто. Хозяин поставил на стол передо мной высокий стакан домашнего сидра и показал пальцем: «Класс!», как только я собрался спросить, что это. Он остановился невдалеке, ожидая моей реакции, я уважил его, глотнув из стакана и утвердительно кивнув затем. Здесь действительно все: еда, музыка, непринужденная атмосфера погребка – мне пришлось по душе. «Что ж, с днем рождения, Григорий, и добро пожаловать на остров».

Макс и Каспер уже храпели на диване, и я потихоньку пробрался мимо них в свою комнату, вытянул освобожденные от обуви ноги и моментально заснул. Так закончился мой дебютный вечер на Синку-Понташ.

Что я планировал совершить первым делом, так это осмотреть красоты острова, а шведские друзья взяли с меня обещание, что не позднее чем через несколько дней я присоединюсь к ним в погоне за волной. Они собирались поплавать сначала у берега, а потом отправиться на один из двух маленьких островков, чуть различимых глазом из порта Синку-Понташ, куда дважды в день, утром и вечером, курсировал паром. Там, как говорили местные, лучшие пляжи и лучшие волны для серфинга.

«Если, конечно, я правильно разобрал здешний акцент португальского», – заметил Макс под насмешливое хмыканье Каспера.

Мы стукнулись кулаками на прощание у дверей квартиры и разошлись в разные стороны, предаваться своим забавам. Я отправился к порту, чтобы пообедать в яхтенном кафе-баре у причала, вывеску которого с огромным ярко-синим якорем заприметил еще вчера из такси.

Море сегодня снова было спокойным, светило солнце, гладкими пластинами серебра покрывая поверхность воды. Обдуваемый неслабым прибрежным ветром, я прошелся вдоль длинного причала, разглядывая десятки пришвартованных в гавани яхт и суденышек поскромнее, а мимо меня то и дело шныряли, говоря на разных языках, большерукие крепкие парни в непримечательных одеждах, что-то доставали из грузовых отсеков, что-то упаковывали, кричали с берега на судно, отзывались с судна, бросали друг другу канаты, раскуривали послеобеденную сигаретку и просто отдыхали, размякшие под солнцем.

Такие же крепкие, шумные, галдящие моряки заполняли и яхтенное кафе у причала. Я с трудом нашел крошечный незанятый столик в набитом до отказа заведении, довольно уселся и заказал обед из морского ассорти с томатами и лимоном, попросил также кружку пива, развернулся для лучшей панорамы и блаженно озирался вокруг, с интересом вслушиваясь в обрывки речи. «Здесь все всех знают, – подумал я, – ну хозяин так уж точно. Здорово, должно быть, хозяйничать в таком местечке. Хлопотно, конечно, но здорово».

Хозяин кафе удружил мне, посоветовав, где можно взять машину напрокат (при этом он едва заметно покачал головой, намекая, вероятно, на сложности автомобильного передвижения по Синку-Понташ для новичка), а также обзавестись гидом, который подробно расскажет обо всех красотах острова. После обеда я отправился туда, и рослый щуплый парнишка в футболке и шортах первым вызвался заняться мною, не дав даже изложить цели визита.

– Поедем на моем джипе, сэр, – увлеченно заговорил он. – Я прокачу вас вокруг острова, и вы сможете собственными глазами увидеть, что Синку-Понташ – это место, откуда никто не уезжает прежним. Остров преображает людей.

Парнишку звали Жузе Карлуш, но он сразу предложил оставить в стороне формальности: «Все зовут меня Жука, и вы, сэр, не стесняйтесь, зовите меня так».

Вдохновленный добродушием паренька, я предложил и ему называть меня Тимом. Его старый джип с облезлой краской на дверях и со слегка перекошенным мятым бампером стоял тут же, неподалеку. Мы забрались в машину, Жука включил негромко радио: «Местная станция, вам понравится», – сказал, и мы поехали неспешно в сторону аэропорта.

Знакомые пейзажи – цветущие вдали гортензии, сочные луга, коровки, я молча любовался, наслаждаясь и тихой гитарной музыкой из приемника, странным сочетанием звуков их языка, противоречивой мелодичностью его, и вдруг Жука заговорил нараспев, как опытный балаганный зазывала:

– Итак, остров Синку-Понташ! Первые сведения об острове можно обнаружить еще в картографических источниках четырнадцатого века. В широко известном Каталонском атласе, созданном Авраамом Крескесом по заказу короля Хуана Первого в тысяча триста семьдесят пятом году, Синку-Понташ именуется не иначе как остров пяти вершин. Кроме того, Генрих Мореплаватель в журнале, датированном тысяча четыреста двадцать пятым годом, отмечает… Посмотрите налево, Тим, – потребовал моего внимания экскурсовод, – наши знаменитые виноградники. – И добавил: – Знамениты они главным образом тем, что, как правило, дают настолько скудный урожай, что я не знаю, как выживают эти люди, – тут он издал мальчишеский смешок. – Давайте остановимся, и я вам все покажу. Вон в том доме живет мой дядя Роберту, он до сих пор верит, что производит хорошее вино.

Мы оставили джип на подъездной дорожке, и Жука повел меня к виноградникам, длинными ровными рядами тянувшимся к незаметному вдали оврагу, за которым открывалась полоска горизонта между лазоревым небом и водной гладью. Он громко позвал дядю по имени, и через минуту навстречу нам засеменил смуглый, немного горбатый пожилой мужчина в рабочем комбинезоне, выскочивший откуда-то из-за кустов. Он приветливо склонил голову и улыбнулся одними усами, когда племянник представлял гостя, затем, не слушая возражений, повел нас по винограднику, рассказывая подробно едва ли не про каждый куст, и Жуке приходилось переводить сказанное для меня на английский. Время от времени он прерывался, начинал спорить с дядей, тот в ответ ворчал на юношу, размахивал натруженными руками, потом снова обращался ко мне с усатой улыбкой, и Жука, закатывая глаза, продолжал переводить истории старого виноградаря.

Экскурсия завершилась дегустацией показавшегося мне божественным напитка, и Роберту, обрадованный отзывом гостя, так расчувствовался, что на прощание подарил сразу три бутылки своего вина, долго обнимал нас с Жукой и приглашал на ужин в любой удобный мне день. Распрощавшись с виноградниками, мы забрались в джип и отправились дальше.

– Хороший у вас дядя, – сказал я.

Жука кивнул уступительно.

– Ну не без причуд, конечно, но добряк. Люди здесь вообще хорошие, Тим, вы еще увидите. Не знаю, что это – климат такой или нам просто нечего делить, но здесь все проще, чем у вас на континенте. Вот я, например, – он резко дернул рулем, и мы свернули на мосток через маленькую тихую речку; домики виноградарей здесь кончались, а за рекой, метров через триста, утесом обрывалась полоса лугов. – Кстати, обратите внимание, какой вид. Шикарно, да? Но тут я вас не выпущу – слишком опасно, на ветру, на самом краю стоять. Проедем подальше, к пляжам.

Убедившись, что я не возражаю, Жука продолжал:

– Так вот, я, например, учил в Англии язык, жил там полгода. Порой денег не хватало, отец постоянно доставал по телефону, что зря я это затеял. Но я-то знал: приедет к нам турист – настоящий турист, как вы, а не лиссабонец какой-нибудь, – что ему первое нужно? Правильно – чтобы его понимали, и чтобы он понимал, что ему говорят. А когда с тобой общаются на хорошем английском – это же куда приятнее, согласитесь. Вот я и поехал, в Бристоле снял комнатушку с тремя студентами, занимался с самим профессором из Бристольского университета. Но жилось мне тяжело, даже не потому, что денег все время не хватало (хотя это доставляло проблем, сами понимаете, но я привык к разной работе, так что всегда находил чем заплатить за ужин), а потому что люди здесь другие, и я не ожидал, что мы настолько другие.

– Великобритания – тоже остров, – заметил я.

Жука отмахнулся.

– Не скажите, это совсем не то. Здесь у нас все друг друга знают, здесь ты можешь прийти к соседу и попросить его машину, чтобы встретить жену из аэропорта, и он никогда не откажет. Да что там, мы даже двери не запираем – здесь же нет преступников! Мы постоянно улыбаемся чужакам – мы рады любому незнакомцу, ступившему на нашу землю. В толкотне лондонского метро никто мне особенно не улыбался. Вы ждете, что ближний окажется врагом, мы же видим в нем друга. Вы живете торопясь, не замечая красоты вокруг, мы же каждый раз благодарим Бога за прожитый день в этом мире, полном нерукотворной красоты… Вот и приехали.

Мы остановились у пустынного каменистого пляжа, позади которого возвышались невысокие горы странных, причудливых цветов – медные, ржавые, терракотовые, точно марсианская поверхность из фантастического фильма. Я засмотрелся на них, силясь догадаться, что это за чудо природы.

– Последствие извержения вулкана, – подсказал из-за спины Жука, глядя в том же направлении. – В центре острова есть огромный вулкан Санту-Кришту, что переводится как «Святой Христос», я еще покажу вам его сегодня. Вообще-то, он смирный, но иногда случается вот такое. Последний раз Санту-Кришту извергался пятьдесят лет назад, и тем, кто жил на этой стороне острова, пришлось несладко. Никто, конечно, не погиб, но все насаждения, все дома – все-все было разрушено. Теперь здесь никто не живет, зато пляжи прекрасные. Летом, когда городские пляжи переполнены, туристы охотно едут сюда. Но сейчас прохладно, я вам не советую купаться.

– О, я не собирался. Однако весело у вас вулкан назвали – Святой Христос.

Паренек улыбнулся, побежал к берегу, схватил небольшой камень и бросил в воду, целясь к горизонту. Он развернулся, довольный броском, и медленно зашагал обратно ко мне и машине.

– Это интересная история, Тим. Я расскажу, почему его так назвали, когда мы доберемся до вулкана.

Мы объехали несколько таких же безлюдных марсианских пляжей, окруженных насыпями из вулканических пород, свернули на труднопреодолимую извилистую дорогу, несколько минут взбирались по ней вверх, пока Жука не заглушил мотор.

– Дальше даже мой мустанг ехать не может. Дальше пойдем пешком.

Я послушно брел за гидом по узкой тропинке, удивляясь тому, как уверенно, без опаски он ступает, и через силу изображая легкость: икры, голени, бедра, спина – у меня болело все тело уже после десяти минут крутого подъема, а дорога, казалось, никогда не кончится.

– Нам нужно пройти около километра, и мы окажемся у смотровой площадки, – подбадривал Жука. – Это того стоит, поверьте мне.

Я надеялся, что стоит, потому что тропинка вымотала меня настолько, что под конец я едва не спотыкался от усталости, и паренек, заметив это, несколько раз специально замедлялся, давая мне передохнуть.

И все-таки здесь было невероятно красиво (хотя, признаться, это я разглядел лишь на обратном пути, при относительно легком спуске): пушистые кусты гортензий сиренево-зелеными сугробами окружали нас, чередуясь с колючими на вид, но мягкими на ощупь карликовыми кустарниками, похожими на позеленевших дикобразов. Но не стоило сходить с тропинки – местами земля вдоль нее оказывалась вязким болотцем, ступив по неосторожности в которое я навсегда расстался с первозданной чистотой кроссовок.

Наконец маршрут был преодолен. Жука помог мне выбраться на площадку, усыпанную искусственными камнями, где посередине красовался огромный информационный стенд. Рядом с ним сейчас стояла группка туристов в сопровождении уверенно толковавшего по-португальски гида.

«Лиссабонцы», – шепнул мне Жука.

Гид так красноречиво тыкал в картинки на стенде, что даже я чуть было не присоединился, как под гипнозом, к его подопечным.

Мой паренек окликнул меня и подозвал к краю площадки, огороженному для безопасности низким деревянным забором.

– Глядите, вот ради чего мы здесь.

И я поглядел вниз. То, что я увидел, я никогда не забуду. Под нами лежал целый остров, маленький и необъятный одновременно, мы были почти в самом центре его, почти у самого жерла гигантского вулкана, по левую руку чернели гряды виноградников, зеленые луга сменялись гневно раскинувшимся вулканическим суфле с пустынным пляжем, необъятные лесные гущи простирались впереди, а справа, многочисленными маленькими рыжими точками, сгрудившимися у берега, пестрели крыши городских домов. Это было прекрасно, как будто ты король мира, стоишь на вершине его, и безграничны твои силы. Я перестал слышать галдеж туристов, наступило абсолютное безветрие, Жука замолчал – только биение моего сердца в тишине, на вершине мира. Мое сердце свободно сейчас, оно принадлежит этому месту, оно не болит больше, не хочет искать кого-то…

Я собрался с духом и, распростертые руки подняв вверх, выкрикнул со всей мочи:

– Я свободен! Свободен! Сво-бо-ден!

Лиссабонские туристы разом ахнули, обратившись ко мне десятком любопытных голов, а Жука хлопнул себя по лбу и расхохотался:

– Ну вы даете, Тим! Надеюсь, это было что-то приличное?

Постояв еще немного на смотровой площадке, мы с моим проводником спустились, но, не доходя до машины, свернули на аккуратно расчищенную, выложенную камнем дорожку, умело спрятанную от посторонних глаз за высокой зарослью крупнолистного кустарника.

– Я покажу вам кое-что по-настоящему уникальное, – сказал Жука. – Сейчас вы поймете, почему вулкан называется Санту-Кришту.

4

– Легенде уже сотни лет, но у нас принято пересказывать ее лишь своим, потому что порой туристы ведут себя… – он задумался, подбирая слово, – невежливо, а это место связано не только со святыней, но еще и с реальной опасностью, в которую трудно не верить, если ты хоть раз видел вулканические пляжи Синку-Понташ. Осторожно, здесь собаки.

Мы остановились перед входом в естественную пещеру у подножия великого вулкана, в черной глубине которой, едва заметный, поблескивал огонь. Вдруг за нашими спинами послышались шаги. Мы обернулись.

Навстречу нам шел человечек в подпоясанной темно-коричневой монашеской рясе. Роста он был небольшого, с бледным округлым лицом, обеспокоенными глазами без бровей и ресниц, бескровными тонкими губами и плешивой каштаново-русой головой. На вид ему было лет сорок, не больше. Узнав Жуку, монах заметно расслабился и прибавил шагу. За ним послушно плелись два раскормленных черных ньюфаундленда.

Монах дружелюбно обратился к Жуке, тот откликнулся, принялся рассказывать что-то, время от времени кивая на меня, наконец кивнул и монах. Он поманил нас рукою и направился в темноту пещеры.

– Повезло, – просиял Жука, – брат Луиш согласился показать вам нашу святыню – статую Христа. Пойдемте, а я буду пока потихоньку рассказывать.

Пещера оказалась не такой уж глубокой, вроде небольшого алькова в теле вулкана. В дальнем углу ее, в полукруге зажженных свечей, стояла удивительной красоты скульптура из темного дерева, изображавшая Христа в человеческий рост. Взгляд страдальца был покорно устремлен вниз, впадины щек чернели, руки сложены на поясе, на плечах – богато украшенная позолотой накидка, на голове – позолоченный терновый венец. Брат Луиш встал рядом со скульптурой и шепотом заговорил, что заправский гид.

Жука начал рассказ одновременно с ним, переводя или излагая от себя:

– Статую подарил острову Папа Римский в тысяча пятьсот сороковом году – он отправил ее в первый построенный монастырь. Этот монастырь и сейчас существует – он стоит на мысе Гарра, недалеко от порта.

– А, на таком похожем на клешню выступе? – вспомнил я.

– Точно, это и есть мыс Гарра. Статую сразу же стали почитать как святыню, хранящую остров от бед. Во времена пиратства неподалеку от Синку-Понташ регулярно грабили и топили торговые суда, но на сам остров не нападали – считалось, что фигура Христа бережет его жителей. И все же в тысяча шестьсот пятидесятом году это наконец произошло – пираты пришли на остров. Они высадились на мысе Гарра, сбежать удалось лишь троим монахам, и те рассказали, что злодеи обескровлены после сражения с испанским галеоном где-то недалеко отсюда, грабить город они не станут, собираются заночевать в монастырских стенах, а наутро покинуть Синку-Понташ, но, самое страшное, они вознамерились забрать с собою статую Христа.

Жителей охватила паника, все знали: если статуя покинет остров, здесь случится большое несчастье, кара божья постигнет Синку-Понташ, говорили даже, что проснется вулкан и уничтожит его. Но у города почти не было ресурсов для борьбы с пиратами, лишь горстка солдат королевской армии да три офицера. Никто не хотел соваться в логово свирепых убийц. Было решено дождаться утра, дать им спокойно уплыть. Но один из офицеров – имя его Франсишку Мигел Гомеш – прислушался к мольбам толпы и ночью отправился в монастырь, надеясь в одиночку вернуть статую.

– Полагаю, ему это удалось, – кивнул я на фигуру.

– Да, он хитростью пробрался мимо спящих пиратов и едва не вышел незамеченным, но двое все же обнаружили его в монастырском саду – те двое, должно быть, охраняли сон остальных разбойников. Офицер сражался отчаянно и убил обоих, не дав им поднять шум. Он сбросил тела в воду, чтобы пираты не нашли их, и вернул статую в город. В сражении с пиратами Франсишку Мигел Гомеш лишился глаза, но обрел народную любовь.

– Вот кто он такой! Я видел вашего одноглазого Франсишку на открытке, а на площади стоит памятник ему, так ведь?

– Именно. Вернувшись со статуей наутро, Франсишку Мигел Гомеш превратился в героя, жители обожали его, а вскоре он стал губернатором острова. Что же касается статуи, то, опасаясь возвращения пиратов, власти постановили спрятать святыню, и три монаха, выживших при нападении на мыс Гарра, выбрали данное место, в пещере у подножия вулкана. Поначалу здесь дежурил военный караул, затем его убрали. К тому моменту прошло уже много времени с нападения пиратов, их возвращения перестали опасаться, и было решено перенести статую на место – в монастырь. Но сделать этого не удалось.

Жука посмотрел на брата Луиша, тот повернул голову ко мне и закивал, как будто понимал слова юноши.

– Но сделать этого не удалось: в тот самый момент, когда монахи вынесли статую из пещеры, земля затряслась со страшным гулом, и дождь из горячего пепла обрушился на город. Вулкан проснулся.