Текст книги "Остров Ржевский"

– Да иди ты! – воскликнул я и, спохватившись, прикрыл рот ладонью.

– Именно так, Тим! Началось извержение, жителей охватила паника, казалось, раскаленная лава накроет город и убьет всех… И вдруг один из монахов предположил, что это кара за то, что они унесли статую из безопасного места. Ему мало кто поверил, но больше поделать ничего было нельзя, и монаху позволили вернуть статую Христа в пещеру. Согласно легенде, едва статуя пересекла границы пещеры, извержение прекратилось, а вулкан снова уснул.

Я смерил взглядом деревянную скульптуру.

– Это могло быть простым совпадением, не находите, Жука? – осторожно с улыбкой спросил.

– Я бы согласился с вами, но это еще не все.

– Да ну.

– Представьте себе, статуя пребывала здесь с тех самых пор, вулкан за это время ни разу не проснулся, он практически официально считался погасшим, умершим, или как это там называется. И вот, примерно пятьдесят лет назад, монастырский и городской глава собрались и решили – вернуть статую в монастырь, никаких оснований держать ее в пещере нет. Пришли в пещеру целой делегацией, аккуратно приподняли Христа, но даже шага не успели сделать, как раздался гул и затряслась земля, так что чуть не попадали все. Поставили статую на место и сбежали оттуда. Докладывают мэру, он тут же снаряжает новую команду, не веря в рассказанное. Приходит вторая команда, подняли статую, сделали с нею два шага – и началось извержение, такое страшное, что и предположить было нельзя. Вот тогда-то именно и уничтожил вулкан все дома в этой части острова, все посевы, скот, а жителям пришлось бежать в город. И прекратилось все, только когда смельчаки вернулись в пещеру – а ведь здесь повсюду полыхали пожары и извергалась лава – и поставили статую на место, туда, где вы можете видеть ее сейчас. Никто с тех пор ее даже трогать не решается, кроме монаха, который ухаживает за ней, конечно.

– Вот так история. И монахам приходится безвылазно находиться тут?

– Они выстроили неподалеку хижину, и по заведенному обычаю раз в год в ней сменяется так называемый караульный. Каждый монах должен провести в роли хранителя пещеры ровно год – сейчас, например, год брата Луиша. Работа не из легких – он не имеет права покидать обозначенные пределы – братья приносят ему из монастыря все необходимое раз в неделю – и в случае опасности должен защищать святыню ценой жизни. К счастью, никто еще не пытался посягнуть на статую, и в основном приходится отваживать только не в меру любопытных туристов, поэтому-то для вас большая удача, что сегодня Луиш согласился пустить нас. Я сказал ему, что вы мой друг.

– О, спасибо, Жука.

– Не стоит, мне понравилось, как вы от души кричали со смотровой площадки. Подумал, вот такому человеку можно рассказать про Санту-Кришту.

Я напоследок рассмотрел получше статую Христа, добрый монах позволил также заглянуть в его скромное жилище – хижину, в которой человеку с моей комплекцией было даже не вытянуть рук, практически лишенную мебели и минимальных удобств. Клыкастые ньюфаундленды с добрыми глазами так и норовили прихватить меня за окорочок, поэтому я поспешил распрощаться с братом Луишем, и мы с Жукой вернулись к джипу.

– Еще не устали? – задорно спросил мой гид.

– Есть немного, – признался я.

– Тогда самое время отправиться в город и поужинать.

Я посмотрел на часы.

Иисус, Мария и Иосиф, уже половина восьмого – мы прокатались целый день! Мне же казалось, что прошло всего полчаса, хотя теперь я заметил, как небо стремительно темнело вдали, и отужинать после обстоятельной прогулки вдруг захотелось с утроенной силой.

Через двадцать минут мы въехали в город, и Жука припарковал машину у набережной.

– Пойдемте, это близко. Я покажу вам замечательный ресторан, которым заправляет мой приятель. Там здорово кормят, наливают самое вкусное на острове вино, рассказывают истории и обслуживают с искренней улыбкой. И сегодня для вас все это – бесплатно, как последний пункт экскурсии с Жузе Карлушем.

Солнце садилось, нежно-розовой акварелью расползаясь последними лучами по небу, издалека к порту приближался паром, по длинной набережной прогуливались путешественники с фотоаппаратами и рюкзаками, расслабленно сидели на лавочках местные, наслаждаясь закатом, а мы с Жукой брели неспешно и уже совсем как друзья перекидывались фразами о том о сем.

– Значит, это твоя основная деятельность – возить туристов, показывать остров? – полюбопытствовал я.

Жука кивнул.

– Здесь много туристов, особенно летом, много иностранцев. А у меня преимущество – я хорошо говорю по-английски, я молод, красив, со мной все хотят иметь дело, особенно девушки.

– Не сомневаюсь. А вообще как у вас с работой на острове?

– Да не то чтобы… Эй, ты что, Тим, ищешь работу?

Я собирался озадачиться ответом, но Жука посмотрел на мое серьезное лицо и принялся хохотать.

– Да шучу я! А вот и наш ресторанчик, поворачиваем.

Невзрачная вывеска могла обмануть: внутри скромного, ничем не примечательного здания в ряду стоявших через дорогу от набережной домов располагался чудный маленький ресторанчик, где нас приветливо встретили, признав Жуку, и усадили за столик с видом на порт. Было довольно шумно от многочисленных посетителей, и лишь несколько мест еще оставались незаняты. Вокруг гостей расторопно лавировали две официантки: одна постарше – примерно лет сорока, крепко сбитая шатенка с крупной родинкой под глазом, вторая – юная, похожая на старшеклассницу румяная низенькая девчонка с затянутыми в высокий хвост черными волосами, на отросших корнях предательски русыми. Девчонка подошла к нам, обратилась к Жуке, вероятно, спрашивая, готовы ли мы сделать заказ.

Он скороговоркой перечислил блюда, даже не заглянув в меню, сказал еще что-то рассмешившее официантку – девушка пробежалась по мне взглядом и заулыбалась еще сильнее, и мне вдруг стало неуютно: показалось, надо мной смеются. Она кивнула и, не спросив ничего у меня, удалилась.

– Я сам сделал заказ, надеюсь, ты не против, – пояснил Жука. – Только лучшее.

– Не сомневаюсь. А где же хозяин, твой приятель? – спросил я.

Жука сверился с часами.

– Терпение, Тим, сейчас он явится. И, поверь мне, как только он явится, ты это почувствуешь, тут сразу станет в триста раз более шумно и весело.

Девушка вернулась, ловко расставила на столе сыр, оливки, салат из свежих овощей, жареный картофель, лимоны, сливки, хлеб, кольца персиков. Она подмигнула Жуке, убежала обратно в кухню, через несколько секунд принесла вино, снова убежала, чтобы вынести, едва удерживая в руках эту тяжесть, два деревянных подноса с большими раскаленными кирпичами серого цвета на них. Поставила перед нами, заглянула мне в лицо, улыбнулась, исчезла в кухне.

– Шустрая девчонка, – сказал я со смешком.

– Дочка моего приятеля. Трудится тут как на галерах, но что поделаешь – семейное дело.

Жука объяснил: это вроде местной забавы – на толстых широких раскаленных камнях, пористых и хорошо удерживающих тепло, желающие могли сами приготовить себе мясо или рыбу до нужной степени прожарки. От камней невысоко поднимался приятный шипящий дымок, вскоре девушка принесла поднос с замаринованными кусочками мяса и еще один поменьше – с рыбным филе, расставила перед нами шесть маленьких чашек с соусами.

– Приятного аппетита, – сказала и покинула нас, позволив наконец приступить к долгожданному ужину.

Жука виртуозно управлялся с мясом, успевая прожаривать два крупных куска одновременно, мне же пришлось повозиться под его насмешливое подбадривание, прежде чем я привык к температуре камня, который, надо сказать, со временем остывал, и для второй порции, где я действовал уже гораздо более умело, мы с гидом попросили новые кирпичики, погорячее.

Все было невероятно вкусно, а вино показалось мне ну просто нектаром богов, и я разговорился, поведал Жуке о том, что в прошлой жизни был адвокатом с разбитым сердцем, но завязал, бросил все и раздумываю, не начать ли жизнь заново в каком-нибудь тихом месте вроде этого.

– Я вот тоже думал, что начну заново, когда уезжал в Англию, – сказал Жука. – Так мне надоело здесь, каждый день одно и то же, знакомые лица, никаких новостей, и ты как в клетке – это иногда давит. Но представь, уехал я отсюда и вскоре обнаружил, что очень, – он поднял палец, обращая мое внимание, – очень-очень скучаю по дому, что мне плохо там, а здесь – хорошо. В итоге образумился, пересмотрел взгляд на жизнь и, как мы говорим, cá estou eu – вот он я. Снова на острове, удовлетворенный и счастливый. Я уверен, ты скоро тоже начнешь скучать по дому и захочешь вернуться.

Я покачал головой, внутри себя не сомневаясь, что Жука прав. Так всегда и бывает, так и случается, особенно если не найтись на новом месте. Поэтому-то я и решил, что мне непременно нужно занять себя чем-то, найти работу, пусть самую простую. Физический труд еще никому не мешал, а я уже вдоволь наносился белых воротничков, увольте.

Двери ресторана распахнулись, и шумная толпа возникла у входа. Официантки поспешили рассадить гостей, среди которых я с удивлением признал своих шведских соседей.

– Макс, Каспер, идите к нам! – крикнул я, ребята заметили меня и радостно направились к нашему столику. – Ты ведь не против? Это мои друзья, – спросил я Жуку, и он ответил, что, конечно, не имеет возражений.

– Я же говорил тебе: когда придет хозяин, станет гораздо веселей, – засмеялся гид. – А вы, ребята, никак серферы?

Макс напрягся и на языке, не похожем на слух ни на один из европейских, что-то ответил. Жука озадаченно переглянулся со мной.

– Будем считать, что это означало «да», – извиняющимся тоном произнес Каспер. – У меня за целый день уже язык устал всем пояснять, что это наш Макси просто не упускает возможности выставиться, поскольку считает себя гуру португальского, хотя случай на таможне говорит как раз об обратном.

Макс обиженно щелкнул Каспера по спине, и в разгар их шуточной потасовки до меня вдруг дошло кое-что важное. Девчонка-официантка, хозяйская дочка, прежде чем уйти, пожелала нам приятного аппетита, и я, как ни в чем не бывало, буркнул про себя: «Спасибо». Боже, да ведь мы оба сделали это по-русски!

5

Между тем Каспер и Макс рассказывали, как провели время сегодня. Они сели на утренний паром до одного из двух маленьких островов и весь день проловили волны, наслаждаясь тем, как мало в эту не самую теплую осеннюю погоду людей собралось на пляже – только профессионалы, отчаянные, с кем не опасно столкнуться в воде, а на берегу есть о чем поболтать.

– Мы уже кучей друзей обзавелись, – хвастался Макс. – Чумовые парни. Некоторые прямо там, на острове, и ночуют, в палатках. Надо бы нам тоже как-нибудь попробовать. Палатка-то у нас с Каспом имеется.

– А гостиниц там что же, нет? – спросил я.

Все трое моих собеседников снисходительно улыбнулись.

– Нет, Тим, – ответил Жука, – это маленький островок. Я полагаю, вы ведь были на Кинту? Он необитаем, впрочем, как и Пекена, второй остров. На Кинту, правда, днем всегда много серферов, кайтеров, всякого сумасшедшего люда. Не в обиду, ребята, я вас, экстремалов, уважаю.

– Вот так совпадение, что мы с тобой встретились здесь, – сказал Каспер. – Когда мы с Макси возвращались с другими парнями на Синку-Понташ вечерним паромом, его капитан рассказал нам, что владеет рестораном и так вкусно все описал, что мы, пока до берега добрались, истекли слюнками. Он позвал нас поужинать, и мы согласились.

– Вот почему вы ввалились толпой, – улыбнулся я.

– Так всегда бывает, – подтвердил Жука. – Мой приятель водит паром утром и вечером на Кинту и Пекену, и, как правило, после вечернего прибытия его пассажиры всегда заходят сюда вместе с хозяином пропустить по стаканчику и поужинать. А, кстати, вот и он. Эй, Сержиу!

И дальше закричал куда-то позади меня по-португальски. За шею мне скатилась капля нервного пота, резко пересохло в горле, я отчего-то заволновался, когда понял, что официантка знает русский, ее отец водит паром, а Жука обращается к нему «Сержиу», и это все факты, не оставлявшие сомнений: хозяин ресторана – дугинский брат Сергей.

Раскатистый, слегка гнусавый голос обозначил радостное приветствие еще до того, как я увидел Сергея. Он подошел к нам и встал чуть за мной, так, что мне пришлось полуобернуться, чтобы разглядеть его, и я с удивлением обнаружил, что он, с повязанным на округлом животе поверх рубашки официантским фартуком, собирается принять заказ у нашего столика.

Шведы расплылись в улыбках при виде капитана парома, попросили у него принести «то, и то, и то, о чем вы рассказывали» – почти полменю. Я не удержался от мысли, найдутся ли у них деньги, чтобы оплатить все это. Жука заказал еще бутылочку вина, звякнув по полупустой, стоявшей на столе, и перекинулся с хозяином парой слов по-португальски.

– Он немного поможет Наде с Марией и вернется посидеть с нами, – пояснил Жука.

Каспер и Макс продолжили красочно описывать приключения на досках, перебивая друг друга подробностями, затем я рассказал об экскурсии по Синку-Понташ, и к тому моменту, как большинство остальных гостей ресторана уже расплатились и покинули его, наша компания только-только вошла во вкус, и тут явился наконец сам хозяин.

Он подвинул стул и уселся рядом с Жукой – аккурат напротив меня, предоставив мне возможность как следует разглядеть того, кого я много раз представлял себе, думая о сотнях безответных открыток, отправленных им Михаилу. Брат Сергей оказался не похож на мои о нем представления и не похож вовсе на человека одной со мной страны. Он, словно иссушенная солнцем, измытая морской водой, линялая копия, казался хотя и дочерна загорелым, но в то же время неуловимо тусклым. В его белесых глазах, собиравших вокруг себя многочисленные узелки складок-морщин, лишь угадывался прежний голубой блеск, голова до единого волоса была седой, как и густейшая, просто-таки дремучими зарослями разросшаяся борода, скрывавшая собой пол-лица. В отличие от Дугина, Сергей был здоровяк, ростом почти с меня, и богатырского размаха в плечах, сидел он прямо, но по-хозяйски свободно, натруженные сморщенные руки покоя на столе перед собой. Ему было около пятидесяти или даже пятидесяти пяти.

Жука представил меня Сергею – с Максом и Каспером тот уже успел познакомиться на пароме, и хозяин внимательно, с интересом уставился на меня.

– А вот и обещанный сюрприз, – задорно обратился ко мне Жука. – У вас с Сержиу есть кое-что общее. Он, как и ты…

– Много лет назад я приехал сюда по тому же маршруту, что и вы, – сказал хозяин по-русски.

Несмотря на то, что я знал это и знал, что он говорит на одном со мной языке, в то мгновение, когда он обратился ко мне, я ощутил необъяснимый внутренний трепет. Как легко, однако, оказалось встретиться с человеком, о котором я очень много размышлял там, в городе Р. Как тесен Синку-Понташ!

– Вот уж, действительно, невероятная удача для меня – встретить так далеко от дома соотечественника, – сказал я.

Сержиу склонил голову, едва заметно улыбаясь под бородой.

– И как вам наш остров? – спросил он.

Я принялся расхваливать талант гида в Жуке, восхитился легендой о статуе Христа и вулкане Санту-Кришту, а Сержиу продолжал внимательно изучать меня глазами. Не слишком уютно было находиться под наблюдением его пристального взгляда, как будто он искал во мне скрытый подвох, так что мой энтузиазм почти сразу утих, и я почел за лучшее не продолжать речи.

– Нам стоит вернуться к общему языку, иначе наши друзья обидятся, – заметил хозяин и обратился ко мне уже по-английски, заметно уродуя слова сильным акцентом: – Так вы не поверили в истинность легенды о статуе и вулкане?

– Я думаю, что он… – начал было гид, но Сержиу резко шикнул на него и добавил спокойно:

– Подожди, Жука, дай моему гостю ответить, я же спросил его.

– Должен признать, звучит она и правда весьма… сказочно, – ответил я. – Природные явления имеют причины, в том числе извержения вулкана, и их всегда можно обосновать научно, поэтому связывать это с перемещением статуи, мне кажется…

– Вы не верите в Бога? – наклонившись ко мне, спросил Сержиу. Он застыл в этой позе, буравя меня внимательными глазами, за столом все смолкли.

Я почувствовал, будто в меня целятся из пистолета в упор.

– Нет, я верю, но…

И тут Сержиу захохотал и отодвинулся к спинке стула.

– Надеюсь, это не мой вопрос обратил вас в веру, а то вы так посерьезнели, даже не знаю отчего. Я ведь просто интересуюсь.

Что ж, мне оставалось только улыбнуться в ответ. Его манера просто интересоваться мне не понравилась.

Еще два раза выходила с кухни Надя, приносила вино, и оба раза чуть слышно спрашивала у Сержиу по-русски, может ли она быть свободна. Говорила она с едва уловимым сомнением, как человек, которому не хватает разговорной практики, и несложно было догадаться, что, кроме отца, ей не с кем применить знание русского. Сержиу на второй раз отпустил ее спать, а вскоре разошлись и мы.

На прощание хозяин гостеприимно не позволил нам оплатить счет, звал всех снова в любой день, и мы, раскланявшись, пошли к себе домой – я и двое шведов. Жука задержался у Сержиу, что-то обсудить.

Я еще много ночей на острове – бесконечно много – проведу вот так же, как эту: сколько бы нового ни приносил день, какие бы красоты ни показывал, каких бы открытий ни дарил, старая истина, старая страсть с приходом темноты и одиночества побеждает все, застилает собой мои мысли. Иногда почти верилось, что наступит момент, когда в сердце не останется боли, ведь и у боли должны быть сроки давности; иногда я не верил в это. Самое печальное, что порой я еще и не хотел этого. Было в тоске моей что-то позволявшее стоять на земле твердо, знать, что главное в жизни – не бояться перемен завтрашнего дня. Хоть одно – моя свирепая безнадежная любовь, – несмотря ни на что, останется неизменным.

Как нелепы своей трагичностью, как трагичны своей нелепостью мысли влюбленного: стоило мне закрыть глаза, уронив голову на подушку, и Анна стояла предо мной, до смерти желанная, неприступная, готовая на все. Я вспоминал ее в день нашего знакомства, смелые руки, сплетавшиеся с моими, податливость тела, распахнутые темно-карие глаза, срывавшийся на крик нежный голос. Я не уставал перебирать в памяти моменты нашей близости, ее обнаженность, мою обнаженность, мои сокровища из столь немногих счастливых часов, умещавшиеся на ладони.

И постоянно безжалостно мысленно резал себя, убеждая, что мои сокровища, все самое дорогое, что хранит моя память, для нее не больше, чем полузабытое прошлое, которое, возможно, она даже хотела бы никогда не переживать. Я заставлял себя воображать, как хорошо ей рядом с другим, в подробностях, в какие жутко было пускаться, моделировал их идеальный день, идеальную ночь. Может, я уже как-то свыкся с тем, что другому принадлежало ее тело, но к тому, что она пообещала ему любить, пока одного из них не станет, привыкнуть было нельзя. Нельзя, ибо это значило, что она не сможет быть счастлива без него, а я не хотел видеть ее несчастной, ведь несчастная, она не сделала бы счастливым меня.

Я готов был заключить со временем любой кабальный контракт, лишь бы оно помогло мне перестать думать об Анне. Но даже зная, что так не бывает, чтобы кто-то взял и исчез из твоей памяти, если ты не пытаешься отпустить его, я все равно продолжал позволять себе каждую ночь мечтать о том, как люблю ее, и ранить свою душу, представляя, как она счастлива с другим.

Первые две недели на Синку-Понташ прошли в приятных прогулках без цели и созерцании округи. Больше всего мне нравилось гулять вдоль набережной, наблюдая, как в порт заходят яхты, и вежливо пропуская сосредоточенных бегунов, несущихся навстречу, фотографировать старые здания, обедать за троих в симпатичных на поверку кафешках, притворявшихся неуютными снаружи.

Я несколько раз наведывался и в ресторанчик Сержиу. В обеденное время самого хозяина никогда не было, но Мария и Надя всегда с готовностью обслуживали меня. Вернувшись сюда впервые после встречи с этим местом, я не решился беспокоить девушку, тем более что мною занималась Мария. Я лишь наблюдал, как Надя проворно скользит между столиков, вбегая в кухню и выходя из нее с громоздкими подносами, общается с завсегдатаями, успевая для каждого найти одно-два слова, и лишь изредка опускает взгляд в открытое окно с чем-то похожим на вздох.

Тяжело признаваться, но не прошло и двух недель, как я начал ощущать дьявольское одиночество. Мне не с кем было перекинуться парой слов, и оттого я представлял себя монахом, давшим обет молчания, – никогда еще мне так не хотелось просто поговорить с кем-нибудь на любую возможную тему. Но этот забавный язык – черт возьми, я не знал его! Я даже приблизительно не угадывал, о чем они говорят, он казался противоестественно близким и совершенно непонятным в то же время. Как назло, мне постоянно отвечали по-португальски даже после того, как я подчеркивал, что понимаю только английский, но при этом так очаровательно улыбались, что бороться с этим представлялось бесполезным.

В следующий раз, когда я пришел в ресторанчик Сержиу, мой заказ принимала Надя, и я воспользовался возможностью, чтобы раскрыть рот.

– Отличный сегодня денек, не находите? – заговорил я на родном языке.

Девушка застыла, глуповато улыбнулась.

– Отличный денек? Да-да, конечно. Ой, вы, вот это да! Привет, а я не знала, что вы… Я Надя, – протянула мне руку, и я пожал ее.

– А я Тим, – слегка притормозив в районе имени с непривычки, представился бывший Григорий Р. – Давай на «ты»?

Она охотно согласилась.

– Присядешь? – я сделал приглашающий жест.

– Не могу, у меня клиенты, – отказалась Надя.

– Жаль, я просто хотел поболтать… Может, угостить тебя чем-то…

– Можешь угостить меня вечером, я сегодня освобожусь в девять.

– Правда?

– Да. Папа обещал дать мне выходной.

– О, здорово. Хорошо. Отлично, тогда в девять, встретимся здесь.

– Нет, лучше подожди меня на набережной напротив, – велела она.

«Ну вот, уже лучше, – радовался я, – хоть одна живая душа, с которой можно поговорить».

Макс с Каспером, как обычно, двинулись на остров Кинту – они уже во второй раз собирались остаться там на ночлег в палатке, и в этой связи весьма кстати, что мне будет с кем провести вечер, а не слоняться в одиночестве по улицам или мерить шагами безлюдные комнаты нашей квартиры.

В назначенное время, и даже раньше, я уселся на лавочку напротив ресторана и принялся ждать. И ждать меня заставили долго – без малого час. Я не сердился: приятно было отдохнуть, подышать морским воздухом и в сгущавшихся сумерках заметить крошечные огни с острова Кинту – мои шведские оболтусы с остальной бесшабашной компанией экстремалов включили фонарики, готовясь к ночлегу.

Наконец Надя явилась. Вырядилась как на настоящее свидание – короткое платье, туфли на каблучке, волосы распустила и начесала небрежно у затылка, глаза и щеки подкрасила.

– Извини, пожалуйста, – с ходу принялась оправдываться она с таким испуганным лицом, точно совершила нечто ужасное. – Папа задержался на острове, пока забирал пассажиров, пришлось дождаться его, я не могла уйти.

Я успокоил ее, что замечательно провел время, любуясь закатом, и мы медленно побрели вдоль набережной в сторону порта – она знала там милое местечко, где можно было выпить и поболтать.

– Сколько тебе лет? – на всякий случай спросил я. В конце концов, не хватало еще, чтобы я напоил малолетку в чужой стране и заработал себе проблем, а Надя и в самом деле выглядела молодо.

Услышав мой вопрос, она стушевалась.

– Девятнадцать, – бросила мне с налетом обиды и зашагала чуть быстрее.

– Точно? – решил, несмотря ни на что, удостовериться я.

– А тебе сколько? – вместо ответа спросила она.

Вот это было сказано уже с явной обидой, и тогда я извинился за свой вопрос, заверил ее, что не имел в виду ничего дурного. Казалось, ее удовлетворило мое извинение и мой возраст, так что мы оба расслабились, снова замедлили шаг и разговорились.

Я отделался общими фразами о том, что прежняя жизнь наскучила мне и я решил сменить обстановку, не стал вдаваться в подробности дел любовных, хотя мое туманное «в работе и всем остальном не клеилось», а особенно «всем остальном» заставило девушку оживиться. Надя же отвечала подробно, о чем бы я ее ни спрашивал, не пытаясь ничего скрыть, и это было приятно, как будто общаешься с хорошим и светлым человечком без пятен в биографии. «Ну так что ж, – подумал я, – пятен наставить она еще успеет».

Вместе с отцом Надя приехала в Португалию в возрасте двух лет, и жизни до Португалии она, конечно, не помнила. В Лиссабоне ей сделали серьезную операцию на желудке, устранили какой-то опасный врожденный дефект, и ради этой самой операции, как я понял, Сергей и привез дочь в чужую страну. Врачи настаивали на благоприятном климате, Сергей нашел работу на острове, превратился в Сержиу, поселился с Надей на Синку-Понташ. Они живут здесь уже семнадцать лет, со временем Сержиу удалось на скопленные средства открыть ресторанчик, и пока он катает туристов на пароме, Надя трудится на благо семейного бизнеса.

– Я заметил, тебе нелегко приходится, в одиночку-то.

– Да нет, я справляюсь, – отмахнулась она.

– Справляешься, кто же спорит. Я имею в виду, что тяжеловато это для девушки – тянуть на себе такое серьезное дело в одиночку.

Надя смотрела под ноги и загадочно улыбалась.

– Ну, я не одна. У нас есть повар, Мария на кухне и в зале работает наравне со мной, а вечером папа помогает…

– И ты трудишься без выходных?

Она пожала плечами.

– Приходится. Раньше у нас был еще Бруну… Но он уехал.

– А кто такой Бруну?

Надя остановилась и строго посмотрела на меня. Трагическим жестом она откинула назад волосы и, как Ассоль в ожидании корабля, томно устремила взгляд в морскую даль.

– Не будем о Бруну. Он в прошлом.

Как это было по-детски романтично, отрицая связь с кем-то, навязчиво ее демонстрировать, и я, конечно, понял незапрятанный намек на бурную любовную историю, но тот возраст, когда меня можно было поймать на такую банальную наживку, у Григория Ржевского давно уже миновал.

– Я завидую тебе, – сказала Надя, мечтательно вздохнув. – Уехать в другую страну, путешествовать, искать себя. Узнать мир… Я же, представляешь, с тех пор, как мы поселились на Синку-Понташ, ни разу не покидала острова! Ах, как бы я хотела оказаться где-нибудь еще, если бы я только могла…

– Успеешь, – попытался подбодрить ее я. – Какие твои годы. И даже сейчас, если ты захочешь, кто сможет тебе помешать? Если ты и вправду этого захочешь.

– Ты не знаешь моего папу.

– Строгий, да?

– Дело не в этом. Но как я могу оставить его одного? Он знаешь какой? Ему нельзя одному, совсем плохо будет. Он иногда впадает в уныние, его таким нельзя одного оставлять.

– По-моему, ты просто боишься изменить что-то в своей жизни и прикрываешься боязнью за отца, – возразил я. – Наверняка вы близки, и ему действительно придется несладко без тебя поначалу, но это не должно служить основанием для отказа от своих планов. Иначе однажды ты просто возненавидишь его за то, что помешал тебе жить, хотя виновата будешь в первую очередь сама.

Надя остановилась и замерла передо мной. Ее лица в тени я почти не различал, но она размышляла сейчас о чем-то важном, и я продолжал стоять смирно и молчать, чтобы дать ей возможность подумать.

– Спасибо, – непонятно отчего вдруг сказала она и зашагала дальше.

Мы пришли к яхтенному кафе-бару, на наше счастье оказавшемуся относительно свободным в этот час. За столиком у стены, чуть поодаль от основной массы посетителей, было отлично слышно друг друга и не приходилось повышать голоса.

– Джин-тоник, – заказала Надя, и я последовал ее примеру.

– Часто ходишь сюда?

Она покачала головой.

– С моей работой, уф… Успеваю только раздеться, принять душ и падаю как мертвая. Все-таки ты прав, у меня тяжелая работа.

Я заметил, что вопреки моему категорическому нежеланию усложнять себе жизнь глупостями, Надины слова о том, как она раздевается и принимает душ, родили в моем сознании соответствующие иллюстрации.

Она же продолжала говорить:

– Я признаюсь тебе, если ты только обещаешь не смеяться, что хотела бы… Но сначала пообещай не смеяться.

– Почему я должен смеяться?

– Пообещай!

– Хорошо, обещаю не смеяться.

– Я бы хотела стать певицей.

И застыла, высматривая в моем лице насмешку. Напрасно, пугливый зверек.

– Здорово. Ты хорошо поешь?

Она пожала плечами.

– Я спою тебе как-нибудь, когда будет не так много людей вокруг. Стесняюсь, когда столько людей. Наверное, из-за этого мне никогда и не стать певицей. Папа говорит, что это не профессия.

– Опять папа, – подмигнул я.

– Да, наверное, это я сама себя отговариваю.

– Почему ты такая пугливая?

– Не знаю. Может, я просто понимаю, что у меня ничего не получится, как ни пытайся.

– Ну что за глупость! Разве можно так думать? Откуда столько неуверенности в себе? Эй, ну ты чего, – я мягко похлопал ее по плечу. – Держи выше нос и верь в себя, тогда все получится. Надо себя любить в первую очередь, потому что если ты не будешь себя любить, как это удастся другим? Просмотри, ты молодая привлекательная девушка, с потрясающей фигурой, с умной головкой – нет причин в себе сомневаться. Верь в себя, Надя, главное, верь в себя – и все обязательно получится.

Ах, какой я был философ в тот день! Липовый философ: сам бы попробовал для начала жить по своим советам, а уж затем брался бы поучать наивную малышку. Но она так вслушивалась в то, что я говорил, так впитывала каждую мою мысль и так верила им, что я поневоле преисполнялся важности и все больше наставлений изрекал.

Под конец вечера, когда мы уже собирались покидать бар и Надя вышла припудрить носик, мимо меня прошмыгнул неприятный ссутуленный тип в кепке, скрывавшей лицо, и пристально так козырек его кепки был обращен в мою сторону, будто он узнал во мне кого-то. А может, я просто выпил лишнего и стал мнителен.

6

Максу и Касперу еле удалось уговорить меня совершить с ними путешествие на остров Кинту.

– Если сломаю себе шею, – пророчествовал я, собираясь поутру, – пусть это не даст вам спокойно спать всю оставшуюся жизнь.

Шведы посмеивались да дразнили меня, говоря, что только трус отказался бы. А я не желал признавать себя трусом.

Утренний десятичасовой паром отправлялся без опозданий, мы едва успели вскочить на борт немноголюдного суденышка, вмещавшего до сорока человек на открытой палубе, хорошо продуваемой морским ветром. Этим утром пассажиров кроме нас было только четверо. Неудивительно, что на судне Сержиу был всего-то один помощник – удивительно, однако же, как безошибочно по ссутуленной спине и кепке я признал в немолодом мрачнолицем трудяге, бегавшем туда-сюда, пока мы отходили от берега, своего соглядатая на свидании с Надей.