Текст книги "Если проткнуть глобус. Том 2"

– А может быть, нам и надо было… остаться?

К теме не пристаем, потому что у нас теперь отлично, как у кошек, получается не тратить на переживания больше времени, чем необходимо. Обошлось и обошлось. Мы просто идем рассматривать симпатичный Сантьяговский аэропорт.

О, прикол! На стене около мест для ожидания, сделана фотовыставка черно-белых портретов известных людей, похоже, артистов и певцов.

Разглядывая их, мы с удивлением обнаруживаем портреты Виктора Хары и известной нам теперь Виолеты Парра. Они и на стене рядышком прикреплены! Непонятно, к чему, но забавно, мы запечатлеваем это дело на фото и тут же посылаем их Михаилу, с прощальным приветом:

«Вот, дескать, ровно то, с чем ты нас познакомил, как здорово, пиши, всего хорошего и большой светлой любви! Маме привет!».

Мишка рад, отвечает, что в следующий приезд только к нему. Будет ждать.

«Следующий приезд… Как хорошо звучит эта фраза», – переглядываемся мы с Пятачком.

А рейс-то наш будет через Аргентину. Такие странные рейсы с пересадками тут у них в Южной Америке. Как не бери, а прямого нет, все равно с пересадкой: или в Сантьяго, если из Байреса через океан надумал вылететь, и в Буэнос-Айресе, если вылетать из Сантьяго. Интересно, почему так? Пассажиров набирают?

– А последней точкой в Южной Америке все равно Буэнос-Айрес будет. Как ни крути, – напоминаю я Люде.

– Да, – задумчиво смотрит в окно Пятачок, – Наше все.

– Сейчас Освальдо напишу. Напугаю, что лечу к нему в Буэнос-Айрес на ПМЖ, интересно, как отреагирует, – коварно хихикаю я.

***

Были какие-то потрясающие облака под нами. И горные вершины со снегом и без. Долетели до перевалочной базы в Буэнос-Айресе отлично. Вылет на саму Нуево-Зеландию задерживается.

«Наверно, чтобы осознать, проститься и с Аргентиной, – понимаем мы, – Все таки, переломная точка и вершина путешествия.

Но это уже детали, и не вызывает лишних эмоций. Мы в пути.

Опешивший сначала от неожиданности Освальдо, поняв, что «я к вам пришла навеки поселиться» только шутка, все-таки намерен приехать в аэропорт. Попытаться через окно транзитной зоны рукой помахать.

Конечно, я великодушно отговариваю его от этой пустой затеи, потому что, наконец, врубаюсь, во-первых, что расстояние от его города Лухан до аэропорта семьдесят километров. До этого Лухан все казался ближним пригородом столицы. Во-вторых, что в транзитной зоне нет окна. В-третьих, ни к чему такие подвиги. Обозначил готовность и отлично. Не пятнадцать лет. Хотя, знаю, что внутри была бы польщена, если бы он не послушался.

В окнах главного аэропорта имени Министра Писторини непробудная чернота, и в ней отражаются стойки баров и круглые плафоны лампочек на потолке.

– Пожалуй, надо подзарядить телефоны.

Мы устраиваемся на высоких табуретах в спец-месте Free Print Zona, где и распечатать можно спешное, и поработать удобно, сидя за длинным столом-прилавком, разделенным вдоль темно-серой перегородкой с USB разъемами на обе стороны для страждущих.

Эх, а юэсбишные гнезда расшатаны до безобразия, непомерным усердием проезжих заряжающихся. Еще «живые» гнезда, те, что держат разъем методом тыка без человеческого участия, уже найдены и заняты такими же страждущими. Теперь мы привязаны к своим розеткам, руками придавая жесткость соединению, то есть держим шнуры.

Но и это не спасает – любое неосторожное шевеление и упс, зарядка не идет. Пожалуй, моего терпения не хватит.

Вокруг стоит умеренный равномерный гул, слева от нас заряжается парень в шортах, из-под которых вместо правой ноги торчит металлический протез в кроссовке.

Парень, сосед справа, метнув быстрый взгляд на нашу застывшую композицию, без звука втыкает в свое гнездо зарядник на четыре юэсбишки и делает приглашающий жест рукой, чтоб перетыкались к нему, у него держит.

Теперь можно расслабиться и отвязаться по очереди на прогулку по аэропорту. Пор фавор, дорогой! Спасибо. Мы научились ценить помощь, в любых проявлениях. Это классно. Просто по-человечески здорово.

– Как теперь без испанского языка-то будем? Практически родной стал, – с грустью молвлю я, – Комфортно, когда он вокруг переливается.

– Привыкнем, – предполагает Пятачок, – Мне, конечно, в английском пространстве спокойнее.

Время до рейса незаметно тает. Пора на посадку.

Olga Tango: Мы садимся в самолет. До свидания. Напишу уже из Новой Зеландии. Обнимаю тебя и благодарю за все.

Освальдо Танго: Я желаю доброго полета, моя дорогая. Буду охранять тебя в пути.

Освальдо Танго: Ты знаешь. Сегодня ночью я видел тебя как яркую точку, и плавая перед моими глазами, образ твоих глаз остался, как темное пятно, окаймленное пламенем, подобно если ты смотрел на солнце.

Освальдо Танго: Куда бы я ни смотрел, чтобы увидеть, как вспыхивают ваши зрачки, но я не мог вас найти, как вы выглядите?

Освальдо Танго: Я знаю, что есть огоньки, ведущие путника к гибели ночью. Я чувствую, как тянут твои глаза. Но куда они меня тянут, я не знаю.

Olga Tango: Странное видение… Немного тревожно.

Освальдо Танго: Я скучаю по тебе. Я так скучаю по тебе.

Огромный самолетище набирает высоту.

В голове опять вертится песенка: «Там за облаками… там за облаками». Там-там-та-рам, там-там-рам…

Из ПЗ. Как больно, милая, как странно

Трансокеанский перелет протекает отлично, несмотря на то, что самолет набит почти под завязку.

Все устаканивается лучшим образом, хоть и не сразу. Люду ее законное кресло в проходе вполне устраивает, а я нахожу себе место «под солнцем», отличное от указанного в билете.

Потому что мое «указанное» было, ну, не совсем ахти, в серединке трехместного ряда с соседями. Хоть и не упитанными, но от тесноты, ясно дело, постоянно недовольно копошащимися по бокам.

А ты в середине, как куколка гусеницы под раздачей, отчетливо вспоминаешь пост-утробный период тугого пеленания, безвыходный и беспощадный.

Понятно, выжила бы, конечно, мы уже неприхотливы, расслабляться умеем в каких угодно условиях, но зачем? Если через несколько рядов за мной, о неужели, есть блок кресел, где сидит всего один человек!

И я это обнаруживаю при походе в ватерклозет и изумляюсь: «Как никто не заметил это счастье раньше?»

Спящий в одиночестве на крайнем сиденье мужик даже не просыпается, когда я, задевая его смирные колени некоторыми частями своего тела, одним широким шагом просто перелезаю через него на свободное место к окну, где удовлетворенно закутываюсь в запасной пледик, и воздав небесам за королевские условия, тут же вливаюсь и сообщество дрыхнущих.

Правда, стюардессы особо ламинарно поспать не дают, потому что в час ночи кормление и пеленание, и в пять утра кормление-поение, даже выпивать заставляют, окаянные. Наливают беспрерывно, но… Не хочется чего-то. Кормят вкусно. Новозеландские линии – это, как «Эмирэйтс» благословенный. В перерывах между возлияниями мирно гудящий, туго набитый самолет окутывает сонное забытье.

После очередной побудки я неожиданно не хочу сразу засыпать, а хочу вглядываться в черноту за иллюминатором. Я пытаюсь идентифицировать немного тянущее, похожее на тоску ощущение в солнечном сплетении.

«Опять ностальгия?».

Не знаю… Зыбкие мысли растворяются от прикосновения. Вместо них в голове почему-то настойчиво материализуются слова «трясясь в прокуренном вагоне, он полуплакал… полуспал»…

«Полуплакал, полуспал – как точно, да», – слова, как тяжелый дым, растекаются по телу и становятся моей сутью. Мерный перестук «колес» погружает меня в небытие. Я сплю и не сплю.

«Как больно, милая, как странно, сроднясь в земле, сплетясь ветвями…». Я тихо удивляюсь, что в мареве поверхностного сновидения забытые строчки так легко возникают из ниоткуда: «Как больно, милая, как странно, раздваиваться под пилой»…

Я просыпаюсь от ползущих по подбородку слез, когда медленной волной через полупрозрачную меня протекают сотканные из света слова: «И никого не защитит вдали обещанная встреча…».

Я тихонько промокаю рукавом влагу, хорошо, что все вокруг еще спят, ужасно не люблю, когда видят, как я плачу. На высоте в десять километров.

«Так, все! Достаточно соплей! Что-то я расквасилась, – предлагаю я себе завязать с наваждением, – Надо взять себя в руки».

Ничего не случилось. За расставаньем будет встреча. Вот так, умница.

«Сейчас сделаем массаж ступней и активно подышим. Путешествие и жизнь продолжаются», – здраво объясняю себе я и принимаюсь за дело. Через полчаса оказывается, что выспалась я вроде весьма неплохо. Чувствую бодрость и голод. Реально выспалась!

Подозрительно гляжу на часы, проверить, от чего это я такая отдохнувшая, и вижу, что почти одиннадцать дня по Южной Америке!

Этому я ирреально не верю – темнотища ведь за окном, но факт есть факт.

«Вообще да, – прикидываю я, по факту догоняя теоретические основы астрономии, – Когда летишь не навстречу солнцу, то догоняешь сплошной день, как тогда на Кубу, а если в обратную сторону, как сейчас, с запада на восток через Тихий океан и ночным рейсом, то весь полет у тебя ночь. Сплошная. Вот и спится по полной программе, при таком раскладе. Со сновидениями».

Умываюсь, завтракаю, перебалтываю с Людовишной, которая в своем ряду тоже вполне довольна отдыхом, смотрю, а и лететь совсем ничего остается – часа четыре. Что мы благополучно и переживаем, занимаясь разными полезными делами, типа, дополнительной разминкой в проходе на борту и просмотра очередного фильма. Даже как-то не верим, что так… быстро.

Из суеверия и уже по привычке, решаем заранее не радоваться. Еще в Аргентине, педагог наш путешественник Леонардо подробно рассказал о своем посещении Новой Зеландии.

И какой досмотр с пристрастием для товарищей, прибывшим именно аргентинским самолетом там был устроен, и как таможенники привязывались из-за пустяков, и досматривали в три этапа. Впрочем, Леонарду Леонардово, а слесарю слесарево. Раз на раз не приходится. Но морально подготовились. К худшему.

– Пошли. С богом.

Действительно, несколько кордонов, все серьезно так. Я спросонья в самолёте при заполнении декларации умудрилась поставить галочку «нет» на вопрос: «Знаете ли вы, что лежит у вас в чемодане?»… Ну, объяснилась. Это же прикольно, как вопрос: «Наркотики, оружие есть?».

Таможенника «выбрали» нормального, тот тоже просто посмеялся над моим огрехом, как вчерашний обаяшка на паспортном кордонном выпуске из Чили.

Тот чилийский, на паспортном контроле, вдруг заинтересовался, когда возвращаемся в Россию: Не в Австралию, а домой.

– Прямо из Новой Зеландии?

– Да с чего бы это? Чего ты нас в Россию-то запихиваешь? Странницы мы, собачку говорящую идем посмотреть.

– А как?.. – не укладывается у красавца в погонах, что перед ним великие кругосветные путешественники.

– Через Австралию, потом посмотрим, наверно, в Индонезию, – довольные произведенным впечатлением сообщаем мы. И понеслась логическая цепочка… взаимного интереса. Латиноамериканского.

Даже уходить неохота было, так бы и пикировались, блестя зубами. Но надо было в Новую Зеландию ехать. И чилиец остался на своем пропускном пункте. Не спросив билеты на вылет из Новой Зеландии.

На паспортном все проходит гладко: цель визита, на сколько дней, виза в порядке, велкам. Но дальше боязливыми новозеландцами еще дополнительный контроль, с просветкой ручной клади на самом выходе в багажную зону придуман.

Опять со сверкой паспортов и заодно прилетных билетов. Который я уже неизвестно, куда положила. Билет, в смысле. Хорошо, выкидывать привычки не имею, но потерять запросто. Поволновалась, пока отрыла его в заднем кармане брюк, что он там делал и как попал, ума не приложу, проказник.

Народу, сразу с трех самолетов, накопилось с полкилометра. Окленд большой город. Рейсов множество, со всего земного шара.

Опять медленно переваливающаяся очередь из пассажиров, упорядоченная в многоходовой коридор, обозначенный оранжевыми лентами на столбиках. Всех соседей в очереди уже в лицо знаешь, потому что так и двигаемся противотоком навстречу друг другу по этому змееподобному лабиринту, то мы вправо они влево, то наоборот.

Возможно, это хорошо, что много народа. Не до глупостей там таможенникам. Не до приставаний. К моменту нашей очереди на проверку, уже изрядно уставшие мы, на вопрос в усмерть уставшего defensor del cordon, защитника кордона со сверлящим взглядом, о том: «Везем ли мы… НЕДОЗВОЛЕННОЕ», мы без лишних разговоров дружно стучим левой пяткой в правую грудь и хором браво рапортуем, что контрабанду, никак нет, герр офицер, не провозим.

«Только чуть-чуть если!» – хитренько мелькает в голове вспоминание о Людиной нелегальной коке в чемодане. Но я решаю не заострять на этом внимание даже в мыслях.

– Идите на просветку.

– А билеты на выезд? Почему не проверяете? Разве не надо? У нас есть.

– Поздравляем. Да идите вы уже отсюда.

И мы идем. Я говорю Пятачку:

– Вот гадство! Зря муки принимали.

А Пятачок говорит:

– Не зря.

После последнего просвечивания я ожидаю еще какого-нибудь обещанного «шмона» с раздеванием, но мы уже получаем багаж и, не особо очаровываясь, я спрашиваю товарища:

– Чего, все, что ли?

Люда, улыбаясь, говорит:

– Походу, да.

– Уходим?

– Угу.

И мы сваливаем.

Ох… С мягким шелестом разъезжаются стеклянные двери и…

Вот и свет божий! Воздух! Новая Зеландия! Мы тута!!! Это как? Пока не верю сама.

Ну, здравствуй!

Глава 23
Последний осколок Атлантиды

Освальдо Танго: Сердце, у меня была серьезная проблема с компьютером. Я хотел сохранить все наши сообщения WhatsApp на компьютере, но питание было отключено.

Освальдо Танго: Вы можете прислать мне все, что у вас есть, с тех пор как мы встретились? Другими словами, ваши и мои сообщения с тех пор, как мы встретились, потому что они очень важное сокровище для меня. И с этого момента я буду записывать их в блокнот, чтобы они не стирались.

Освальдо Танго: Я с нетерпением жду тех сообщений и всего остального от прошлой ночи, потому что я был полусонным, а потом не смог их прочитать.

Olga Tango: Да, конечно. Теперь нам надо чаще делать резервное копирование.

Освальдо Танго: Однозначно. Оказывается, я до холода в позвоночнике боюсь потерять любое, связывающее нас с тобой.

Из ПЗ. Окленд и его окрестности

Наш территориальный угол, где миленькую комнатку мы сняли в доме у китаянки, живущей с мамой и двумя детьми, похож на большую деревню. Все здороваются, тишина, одноэтажная застройка, малолюдно и очень чисто. Про цены молчу. Чего зря рефлексировать. Это опять из разряда:

«В Чили дорого было? Ха! Павлины, говоришь… Эх ма!».

Здесь в Окленде тепло. Я была готова к подтверждению интернетовских зарисовок о возможности резких похолоданий и тому подобное. Но оказалось очень даже приятно. Даже жарко. Днем можно купаться. Главный критерий.

Во всяком случае, когда я, не таская за собой уставшего Пятачка, убежала в первый день знакомиться по-быстрому с окрестностями, то случайно обнаружила в паре километров от нового адреса водоем с песчаным берегом. Впоследствии определила, что он относится к акватории дальней оконечности залива Hillsborough bay и является частью Тасманова моря.

А пока, практически не раздумывая, только скоренько убедившись, что людей вроде поблизости не наблюдается, быстро с укромной стороны небольшого пляжа сиганула в воду, оставив для приличия на себе только трусы. Вода хоть и не первозданной чистоты, но соленая и достаточно теплая. Я даже не уверена, что здесь можно купаться, но на реальный пляж достаточно похоже. Ох, как же я соскучилась по плаванию в море. И если очень хочется, то можно.

И лишь намного позже, когда я, довольная заплывом, уже вылезла и, переодевшись, все-таки прикрываясь шарфиком, а вдруг кто наблюдает, в шорты на голое тело, наслаждалась теплом песочка, на берегу появилась компания из трех очень пожилых людей, старика и двух манерных дам, которые немного поболтав, так же начали принимать морские ванны. Причем плавали они отлично и гораздо дольше и дальше, чем я. Тут я поняла, что нюх вывел правильно. Это нормальное оклендское место для купания.

К вечеру стало немного холодать. Это хорошо, что я переоделась. Ненавижу мокрое белье на теле.

Из глубин интернета

Окленд, год основания 1840, – самый крупный город Новой Зеландии, единственный миллионник. До 1865 года был ее столицей. Зажатый между бухтами Хаураки и Манукау на тонком перешейке Северного острова, стоящий на пятидесяти трех вулканах, он разделяет Тасманово море и Тихий океан. Это красивейший город-порт, один из немногих на планете, что имеют выходы к разным морям. Новозеландцы прозвали его «городом парусов» за бесконечное множество парусников, яхт и катеров у причалов. Небоскребы диковинной архитектурной мысли соседствуют с английскими зелеными газонами, местные жители никуда не спешат, и иногда кажется, что спят на ходу, а погода не предсказуема.

По комфортности проживания говорят, что Окленд входит в десятку лучших городов планеты. В городе проживает больше трети всего населения Новой Зеландии. Считается, что основное население – это европейцы, а на втором месте – азиаты, что-то около 19 процентов, потом – аборигены маори 11 процентов.

Телефонный код +649. Часовой пояс UTC+12.

Климат в Окленде мягкий и теплый. Это, пожалуй, самый теплый и солнечный город среди всех крупных городов Новой Зеландии. Однако, погода тут переменчива, рекомендуем всегда иметь при себе зонтик, так как в течение дня дождь и солнце могут сменять друг друга не один раз. Дни без дождей бывают только новозеландским летом – с декабря по март. А вообще, дожди здесь идут круглый год.

Эх, пропало начало рассказа! Уснула вчера, не дописала. Придется переписывать… В общем, территория города большая, преимущественно одноэтажные частные застройки. Население примерно миллиончика полтора с копейками.

Окраины – чисто деревенский уклад жизни. Давно в таком сладком покое не почивала.

Пешком тут не ходят. Или бегают трусцой от инфаркта по жаре, или на велосипедах ту же кардионагрузку добирают, но в основном, конечно, автомобили все заполонили. И они, как правило, новые, всех моделей приличных. Как дома. Только Бентли побольше. И все блестят, как у кота одно место, потому что грязи нет и лето.

Машины тут у всех, а вот яхты всего лишь у каждого третьего.

Мы, конечно, помним, что движение здесь левостороннее, а транспортные средства, соответственно, праворульные, но теоретически. Поэтому, решив вечером для попадания домой опробовать общественный транспорт, мы долго ожидаем автобус на остановке со «своей» правой стороны. Ждем-ждем, пока не приходит едущий в обратную сторону.

«Ой, вроде ведь и знали!» – изумление насчет степени собственной нейронной инерционности перекрывает сожаление о потере времени.

Но так это дико, что перестроиться сразу никак. Даже просто перейдя на другую сторону улицы, мое тело сразу не верит, что сейчас мы поедем в нужную сторону.

– Все-таки двери автобуса, расположенные с правой стороны, вызывают какое-то внутреннее сопротивление, – заявляю я, усаживаясь в «неправильном» автобусе на переднем сиденье с отличным обзором.

Из ПЗ  Немного о голоде

Значит, если написано, что в нашем деревенском краю до магазина пять – двадцать минут, то это на машине. И лавок с едой на каждом шагу, как везде в нормальных странах, нет!! И если ты уже немного голодный после намотанных километров решил сбегать в магазин что-то купить «по– быстрому», как мы, то тут тебя и ждёт засада…

Ошибившись с общепитом в Аргентине, где, несмотря на мрачные прогнозы бывалых путешественников, магазинов оказалось навалом, мы и от Новой Зеландии никаких подвохов не ждали. Ну не может же быть, чтобы не было дворового магазина. Как-то вот автоматом решили, что не может.

А зря.

Когда мы поняли, а лично у меня с этим проблемы, что есть нам все равно захочется, мы решили, не дожидаясь голодного кризиса, сходить в магазин. Ну, всё правильно, грамотно. По-взрослому, как Люда говорит.

С чувством лёгкого голода мы отправились, как нам с навигатором показалось, в ближайший, минут десять – пятнадцать ходьбы, естественно, китайский магазин. Нашли. С чувством выбрали харч.

Самое приемлемое, понятно. Но много. И вкусное. «Ну вот, а мы боялись! Не так уж, чтобы рядом, но терпимо» – и пошли платить.

А карта только Виза принимается. Странно, днём, когда ели в кафе в нашем районе, Мастер кард прошел нормально, а тут «сюрпрайз». Никто не предупредил. У нас с Визами не густо. Голод уже протягивает к желудку свои сухие, цепкие ручки, но ещё ничего. Времени жаль. Банкомата рядом нет. То есть наличку не снять. Плохо у них с банкоматами на краю Зеландии.

Парню хочется, чтобы мы все выбранное купили. Нам тоже. Он уж предлагает дать ему всего десять долларов, половину стоимости, в залог, до завтра. Но и небольшую наличную долларовую заначку мы тоже, как специально, оставили дома. Чего зря таскать. Картой же удобнее расплачиваться в цивилизованной стране. Бросив взгляд, полный боли, на оставляемые на прилавке сиротливые продукты, мы ретируемся на улицу. И поскольку голод крепчает, решаем сделать жест и прямо сейчас подарить себе ещё и ужин в по соседству расположенной забегаловке. Тоже китайской.

«Наверное, в кафе пройдет платеж» – предполагаем мы, – «Раз утром в нашей ближайшей харчевне прошел». Логично. Выбираем какие– то пельмени по сносной цене, вроде неплохой выход, потому что до следующего магазина ещё минут пятнадцать. На машине. А перед глазоньками уже начинает потихоньку разливаться желтый голодный туман. Как у меня с этим быстро… Даем карту оплатить, …упсс! Опять не лезет. Твою мать! И так и эдак! Никак! Хорошо, что здесь предоплата. Хотя, скорее плохо. Наелись бы, а потом уж как-нибудь решили, как в приключенческом кино, что делать. Парень из магазина подошёл, тоже интересуется, как мы там, ещё держимся?

А мы уже и не держимся. Умом пониманием, что сейчас придется идти в дальний всеядный супермаркет, потому что выхода нет. Но голодные, утомленные тела сопротивляются…

Как всегда, призвав на помощь память о героических воинах, сегодня, например, о партизанах, и, вспомнив, что муки героев войны были сильнее наших, мы по навигатору направляем стопы по бесконечной асфальтированной трассе в «Каунтдаун».

Так называется сеть приличных маркетов, где нас могло ждать спасение. «Мересьев дошел, и мы дойдем», – сурово сдвинув брови, поддерживаю я нас лозунгом. Главное, ветра нет. По дороге видим ещё один китайский магазин. Не удержавшись, вламываемся и туда.

Тот же облом, та же Виса, Виса. Хорошо, что долго уже дрожащими руками харч не выбирали. Умные. Попробовали пробить хлебушек и все, свободны. Каждая минута на учете теперь.

Мы, конечно, дошли. Гарантий, что и тут в супермаркете работает

мастер кард, нет, но шанс велик. Ведь платили же уже сегодня где-то. Туман в глазах уже приобретает зеленовато-бурый оттенок с малиновыми вспышками. Брюшко ссохлось и втянуто вовнутрь. Пытаюсь радоваться, что худею. Не получается. Я представляю, как растворяется трудно поддающийся жирок на боках и пузике. Растворяется… Растворяется…

А вон конфетки лежат россыпью… Роше в золотых фантиках… А, помню доча рассказывала, что некоторые бессовестные люди в магазинах разворачивают еду, тихонько съедают и фантики в щелки разные запихивают. Наверное, это тот самый случай. Вот сейчас возьму, разверну… И… А можно даже и не очищать от обертки, зачем шелестеть зря?…

О, я сейчас понимаю, что это делают не бессовестные люди, а голодные. Или бессовестные и голодные.

А мы какие? Люда ничего, а я почти бессовестная уже. Но пока держусь. Пока карта не примется к оплате. Дальше видно будет. Ещё немного, ещё чуть– чуть. На всякий случай пытаюсь разыскать в себе запас прочности, чтобы не взвыть очень громко на случай, если сейчас «не пройдет». Когда добираемся до кассы, постояв небольшую очередь, я уже ничего не боюсь… В крайнем случае, запихаю в себя быстро несколько бананов и, не жуя, проглочу. Не достанут.

Кассирша считывает товар, водя штрих-кодами. Пройдет, не пройдет… У меня новая стадия голодного обморока. Синий туман в голове дает покой и отрешённость взгляду, прикованному к тележке с продуктами. Мы успеваем отойти от кассы, в которой все, как в замедленном фильме, но благополучно пробивается. Только три шага, до ближайшей стены. И

закрыть тележку телами.

Больше ничего не помню. Черный туман начал рассеиваться, только когда мой ссохшийся желудок наполовину наполнился страшно офертным, молочно-какавным детским коктейлем из коробочки, который всасывался по узкой трубочке гигантскими втяжками, шумно слепляя бока коробочки при засосе. Рядом Пятачок, хищно разорвав целлофановую упаковку на буханке, дожевывает кусок и уже что-то пытается передать вербально.

Звучало это примерно так: «А ииео илепп ооопаааааса. Уууусссссоо». Что означало: «А ничего хлеб попался. Вкусно!»

«Аха, о оооэ уусоо», – подтверждаю я, уминая с коктейлем два по– настоящему бесподобных куска зернового, одновременно всунутых мне в рот другом. Ресторан французской кухни отдыхает. Потом мы ещё полируем ужин в супермаркете пластинкой плавленого сыра и каким-то батончиком с арахисом.

– Божественно.

– А уже стемнело, – удивляется Людочка, – Надо же, как быстро здесь. И восьми нет.

– Да… осень, – созерцаю я через окно залитое фиолетовым пространство, – Пошли, что ли?

Тонкая новозеландская луна, как колыбелька, горизонтально висит на темнеющем закатном небе. Птички щебечут вечернюю песенку. А до дома-то от этого магазина, если напрямую, не так и далеко оказалось.

Olga Tango: Ты долго не отвечал мне сегодня. Работал?

Освальдо Танго: Я заснул, потому что у меня были очень неприятные предзнаменования и люди, которые собирались уйти, как когда-то мой погибший сын, и я не мог ничего с этим поделать, поэтому из-за боли я заснул и не мог ответить тебе.

Olga Tango: Ты потерял сына??

Освальдо Танго: Да. В 2007 году.

Освальдо Танго: Ты знаешь, в тот страшный день во сне у меня было предзнаменование смерти одного из моих детей, и я не мог идентифицировать событие, я чувствовал, но ничего не мог сделать. Тогда ему было 26 лет, и он был убит наркоманами.

Olga Tango: Я не знаю, как такое можно пережить.

Olga Tango: Прошло почти двенадцать лет. Это был старший сын?

Освальдо Танго: Второй.

Olga Tango: После событий, которые вы пережили, мои переживания кажутся незначительными и несерьезными.

Освальдо Танго: Да, и у меня здесь тоже были очень неприятные предыдущие события. Аргентина – это война. Без оружия, с большим количеством преступлений. Но это ценные жизненные переживания.

Olga Tango: Все что нас не убивает, делает сильнее. Ты это хотел сказать?

Освальдо Танго: В этом деле замечательно то, что я верил, что я все преодолел, и все в порядке. Пока не встретил тебя, лишь тогда я понял, что снова счастлив.

Olga Tango: Да, думаю, что понимаю, о чем ты, даже если перевод не идеален. Я тоже хочу понять о тебе все. Ты важен для меня. Такой какой есть.

Из ПЗ. Идеал Идеалович Лубков

Никогда! Никогда не даст Новая Зеландия миру поэтов, художников, мыслителей и живописцев, то есть тех людей-бунтарей, перевернувших мир и сознание обывателей, чье творчество связано с мятежностью и исканиями, жаждой изменить жизнь и изменить себя!

Почему? Да потому, что здесь нечего менять. И незачем. Здесь Идеал

Идеалович Лубков. Один сплошной гобелен с пастушками как будто.

Но это не потемкинская деревня. Они действительно так живут, мерно выдавливая из себя жизнь, как полосочку мармелада из тюбика.

Страна, сотканная из грез, сонное царство.

Красота на красоте. Аккуратность на аккуратности. Ни бумажек на улицах, ни бомжей, газоны вылизаны, дома как игрушки. Ну полное безобразие! Так нельзя.

Мы с Людочкой живём в добротном ухоженном доме с двориком. Так вот, самое большое желание здесь – это лежать на газоне или в кресле– качалке, примерно неделю. А потом начать раскачиваться.

Лень и довольство всем разлито повсюду. Безмятежность здесь такого уровня, что дома не запирают. Стекла в машинах не поднимают, так и оставляют у дома, как приехали: залезай кто хочет. А никто не хочет. Своего хватает.

Дворы не огорожены за редчайшим исключением. Домики пряничные, нарядные. Один другого слаще.

А вот к морю не подойти, все прибрежные территории оккупированы

«новыми» новозеландцами. Сплошняком, муха не пролетит: «Территория приватная, охраняется злыми собаками». Это мне повезло, что я сразу маленький неоккупированный выход с пляжем в нашем районе нашла. Я говорила об этом. Как о большом счастье.

Хоть и ожидаемым, но все равно не очень приятным сюрпризом является то, что мои воскресные занятия, начинающиеся по Лос-Анджелескому времени в 10.30 утра, по Оклендскому теперь приходятся на полпятого утра. Разница девятнадцать часов вперед. Кряхтя, привыкаю к новому режиму. Подъем, разминка, теория, практика. А что делать? Это дает силы. Всех наших очень рада видеть. Дополнительные встречи группы русских практикующих, это вообще, как глоток кислорода: Серега, Оля, Ира, родные мои друзья. Выспимся после!

С домом тоже девять часов разница, но это хоть как-то терпимо. Вечерком разговариваю с только проснувшейся дочурой: «Салам аллейкум, солнце! Я пошла спать». Прикольно.

Освальдо Танго: Доброе утро, дорогая! Как ты?

Olga Tango: Доброе! Новость случайно прочитала. После ЧМ-2018 в Аргентину не вернулись 500 болельщиков. Всего не вернулись 12 тысяч человек (на конец декабря). Их хватают и отправляют домой. Сейчас количество оставшихся уменьшено до 5,5 тысяч. Кто-то влюбился в женщину, кто-то влюбился в Сибирь, кто-то открыл бизнес.

Освальдо Танго: Надеюсь, вы хорошо отдохнули, а проблема с иммигрантами, надеюсь, не проблема, чтобы поехать в Россию. Мне нужно получить паспорт, потому что я никогда не выезжал за границу. Здесь, в Аргентине, вы можете оставаться сколько угодно, ничего не происходит. Я надеюсь, что это изменится.

Освальдо Танго: здесь 3 часа дня или 3 часа дня в воскресенье. У тебя уже 7 часов утра в понедельник? В какое время вы встаете оттуда на завтрак? Я лег спать в 2 часа ночи. Я немного расслабился, начав чинить окно в одном из моих домов. Я только что закончил.

Olga Tango: Да, я видела, что ты всю ночь в сети. Сейчас у меня онлайн-занятия в Интернете (воскресенье и четверг). В Южной Америке они проходили в час дня, что, к сожалению, неудобно разделяло день, а здесь очень ранним утром.

Освальдо Танго: Что ты учишь онлайн?

Olga Tango: Я занималась многими эзотерическими направлениями. Но вернулась в традицию исследования древнего тольтекского наследия. Энергетические практики проводит ассоциация «Быть энергией», ученики Кастанеды. Они называют это «Путь с сердцем». Иногда говорят Путь воина)). Понимаешь?