Текст книги "Черный Рыцарь"

Глава 6

На следующий день, примерно в полдень, барон решил отправиться в Гнилую лощину, дабы поразвлечься с Леоном.

День выдался солнечный. Филипп де Эпиналь пребывал в дивном настроении, предвкушая, как он насладится женственным юношей, а затем подвергнет его изощрённым пыткам.

Барон не торопился, поэтому его лошадь шла неспешно. За ним следовали телохранители. Они обычно не входили в охотничий дом, оставаясь неподалёку, предпочитая проводить время подле костра, даже зимой. Они прекрасно знали, что Филипп де Эпиналь унаследовал дурные наклонности от своего отца, который также тяготел к мальчикам, а под старость сошёл с ума и забавлялся истязанием юных пажей.

Барон достиг лощины. Яркий солнечный свет освещал охотничий дом, дверь которого была приоткрыта.

Барон спешился, ничего не заподозрив. Телохранители последовали его примеру и тотчас направились к кострищу, вокруг которого лежали брёвна.

– Бездельники… – проворчал барон, не увидев егерей. – Неужели до сих пор спят?

Он вошёл в дом и тотчас заметил царящий там беспорядок. Около камина сидел связанный пожилой егерь.

– Что здесь произошло? – рявкнул барон, хватаясь за кинжал. – Почему ты связан? Где твой помощник?

– На нас напали, ваше сиятельство… Это были друзья мальчишки… – сбивчиво объяснял пожилой егерь. – Они связали нас… Мальчишку освободили… Мой помощник сбежал…

– Проклятье!!! – возопил барон. – Когда это было?

– Ещё ночью, ваше сиятельство. Думаю, они уже покинули ваши владения…

– Ты знаешь, какой участи заслуживаешь? – поинтересовался барон, замахиваясь кинжалом.

Пожилой егерь уже приготовился к смерти, помолившись Всевышнему. Он намеренно отказался спасаться бегством вместе со своим помощником, ибо знал: барон не простит предательства и уничтожит всю его семью.

– Да, ваше сиятельство… Я готов к смерти. Умоляю: пощадите мою жену и сыновей…

– Так и быть… – смилостивился барон. – Что проку от твоей старухи и уродливых ублюдков. Пусть до конца жизни ковыряются в дерьме…

* * *

Измученные актёры провели в пути всю ночь и утро. И только к вечеру достигли владений молодого графа Ангеррана де Бельфора.

Лошадь, запряжённая в повозку Жосса, в которой также ехали Ригор, Колетта, Леон и Мария, захромала. Жосс остановился, дабы осмотреть подкову лошади, она была сломана.

– Эх! – сокрушался он. – Жаль мул остался в Эпинале!

Ригор вздохнул: актёры в суматохе покидали замок барона под натиском стражников и совершенно забыли про мула, которого ему подарила Беатрисса де Мюлуз. Это длинноухое создание было дорого Ригору как память, но, увы…

– Думаю, мы уже в безопасности. Если барон де Эпиналь и настигнет нас, то вряд ли отважится чинить расправу на землях графа, – выказал надежду Жосс.

Правда, Ригор не был в этом уверен, но решил промолчать, мысленно моля Господа, чтобы он отвратил погоню.

– Хорошо бы перекусить, – высказалась Колетта. – В животе бурчит от голода…

Её предложение дружно поддержали актёры.

– Ладно уж… – согласился Жосс. – Остановимся на первом же постоялом дворе, поедим и потом отправимся в замок графа.

Актёры достигли постоялого двора, что стоял на развилке дорог: та, что направо, вела в Везуль, а та, что налево, – в Бельфор.

Измученные актёры наконец смогли утолить голод, провести ночь на тюфяках, умыться и утром снова отправиться в путь, на сей раз в Бельфор.

* * *

Актёрская труппа добралась до спасительного Бельфора без приключений. Повозки пересекли мост; два стражника, бдительно охранявшие внешние ворота, преградили путешественникам путь.

Жосс, кряхтя и стеная, вылез из повозки. И уже было собирался запустить правую руку в кошель, дабы извлечь из него пару денье, дабы задобрить доблестных стражей, как его опередила Мадлен.

Она бросилась к ним, упала на колени и взмолилась (это была самая лучшая и проникновенная роль актрисы):

– Доблестные стражи! Умоляю, смилуйтесь над нами! Нынешней ночью мы чудом избежали смерти на землях Эпиналя…

Стражники замерли в недоумении, а затем растерянно переглянулись. Мадлен была диво как хороша в порыве чувств, мало того, её поддержали Колетта и Мария, выбравшись из повозки, они также пали ниц.

Не выдержав рыданий трёх женщин, стражники размякли…

Один из них попытался поднять Мадлен с земли.

– Сударыня, сегодня слишком холодно… Вы можете простудиться… – сочувственно произнёс он, сверху взирая на аппетитные формы женщины, внешний вид которой говорил сам за себя.

– Ах, сударь… – вторила ему Мадлен. – Простуда – это ничто по сравнению с тем кошмаром, который мы пережили… Умоляю, помогите нам… – она с помощью стражника поднялась с земли, которую сковал лёгкий морозец, и припала к его плечу, орошая обильными слезами.

Глаза стражника округлились, он право находился в затруднительном положении. По долгу службы он должен был охранять ворота и не покидать вверенный ему пост. Но, с другой стороны, он испытывал жалость к женщинам и несчастному старику, Жоссу (мужчины-актёры предусмотрительно не стали покидать повозок, дабы Мадлен и её товарки могли довести начатую сцену до финала), который мастерски им подыгрывал, приняв несчастный смиренный вид.

– Чем я могу помочь вам?.. – поинтересовался стражник, отстраняясь от Мадлен.

– Я надеюсь упасть к ногам всесильного графа де Бельфора, рассказать ему обо всех злоключениях и молить о покровительстве… – призналась актриса.

Стражник многозначительно воззрился на своего собрата, взиравшего на душераздирающую сцену, не покидая своего поста.

– Отправляйся за командиром стражи… Пусть он примет решение, – произнёс он.

Второй стражник замялся и не спешил покинуть вверенный ему пост.

– Ты уверен в том, что делаешь? – вкрадчиво спросил он у своего товарища, растроганного слезами женщин.

– Разумеется… Граф де Бельфор снискал славу честного и доброго сеньора. Или ты не согласен с народной молвой?..

Второй стражник отрицательно покачал головой.

– А я… Да я… А я что… Я никогда не сомневался, что наш благородный сеньор всегда защитит невинных и накажет преступников по заслугам, – поддакнул он.

– Вот именно! – с жаром воскликнула Мадлен, чувствуя, что развязка близка и роль несчастной женщины ей удалась (в конце концов не всё же играть одних баронесс). – Преступников! Если бы они не страшились законного возмездия, аутфанга, – женщина не без удовольствия ввернула новое словечко, услышанное от Ригора, – позволяющего графу де Бельфор поддерживать порядок на окрестных землях. Да что там – и всей Бургундии!

Пламенная речь Мадлен произвела должное впечатление. И сомневающийся стражник тотчас отправился за своим командиром.

Женщина же обворожительно улыбнулась своему защитнику, который буквально пожирал глазами её роскошный бюст.

– Ах, сударь, в наше время не часто встретишь мужчину, наделённого благородством и храбростью… – проворковала она, одаривая стражника многообещающим взором.

– Надеюсь, если вы найдёте приют в замке, то не откажетесь навестить меня… – произнёс он, сглатывая слюну.

Мадлен улыбнулась.

– Почту за честь услужить вам…

От таких слов стражник расплылся в довольной улыбке и уже мысленно представлял, как овладеет сочной незнакомкой.

…Командир замковой стражи внимательно выслушал эмоциональный рассказ Мадлен, а затем и краткие замечания Жосса.

– М-да… – задумчиво протянул он. – До меня доходили слухи, что барон де Эпиналь запугал своих крестьян и те боятся его до полусмерти. Так вот, значит, в чём причина этого страха…

Командир стражи умолк, обдумывая, как ему лучше поступить. Действительно, граф де Бельфор, получив обширные владения после смерти своего отца, правил мудро и справедливо. Он не одобрял баронов, которые из-за всяких мелочей хватались за оружие и с остервенелым энтузиазмом осаждали замки своих соседей. Мало того, он не понимал сеньоров, жестоко обращавшихся со своими крестьянами. Ведь от блага крестьян зависело и процветание ленов[16]16
  Лен (позже феод) – населённое крестьянами земельное владение, пожалованное господином.


[Закрыть]. Что толку в полуголодных работниках, которые еле-еле передвигают ноги? Зачем сдирать с них три шкуры?.. Зачем травить собаками? Зачем наказывать за малейшую провинность? Зачем издеваться над крестьянами, дабы удовлетворить свои низменные прихоти? Ангерран де Бельфор не понимал этого и старался никогда не уподобляться жестокости баронов, в то числе и Филиппа де Эпиналя.

Командир стражи ещё раз цепким взором обвёл актёрскую братию. Его внимание привлёк Ригор, сжимавший в руках лютню, единственную свою ценность.

– Трубадур? – спросил он, обращаясь к Ригору.

– Да, сударь… Сочиняю кансоны, альбы, баллады…

Командир стражи хмыкнул.

– Это хорошо… Наша госпожа любит музыку… – И, выдержав надлежащую паузу, он заверил: – Я доложу сеньору о вашем деле. Слишком много просителей, жаждущих защиты и справедливости в стенах Бельфора… Но прежде, я дозволяю вам расположиться под стенами замка и дать несколько представлений. От зрителей не будет отбоя…

Актёры горячо поблагодарили командира стражи. Тот снисходительно улыбнулся и заметил:

– Я просто честно служу своему господину…

Но когда Жосс украдкой протянул ему несколько монет, то честный служака от них не отказался…

* * *

Актёры поспешили расположиться подле стен Бельфора. Командир стражи не солгал: вечером, после того, как колокола здешней церкви отзвонили вечернюю зарю, многочисленные крестьяне потянулись к актёрским повозкам, предвкушая интересное представление.

Жосс приказал разжечь несколько костров, дабы те освещали импровизированную сцену и между делом давали хоть какое-то тепло, ибо стояла зима, было достаточно прохладно.

Актёры, недолго думая, сыграли несколько сценок из сельской жизни. Леон, как обычно, играл молоденькую девицу, дочь виллана.

Мария, затаив дыхание, следила за представлением и набиралась опыта. Она лелеяла надежду, что вскоре Жосс позволит ей появиться на сцене и произнести хотя бы несколько реплик. Но пока… Пока она сидела на скамейке среди крестьян и вилланов, с удовольствием внимая лицедейству актёров.

Графу де Бельфор доложили о том, что под стенами расположилась актёрская труппа, которая с успехом даёт представления всей округе. Мало того, от командира стражи, ежевечерне отчитывавшегося перед своим сеньором, благородный Ангерран узнал о приключениях актёров во владениях барона де Эпиналя.

Граф пришёл в неподдельное волнение.

– Бог мой! – с чувством воскликнул он. – И это происходит рядом! Всего-то в десятке лье от моего замка. После содеянного Филипп де Эпиналь не может считаться добропорядочным христианином! Пусть он и принимал участие в Крестовом походе, и папа Урбан пообещал всем рыцарям отпущение грехов! Но это не даёт ему право творить беззаконие на собственных землях, дарованных его предкам!

Командир стражи внимал речам своего господина, подобострастно кивая в знак согласия.

– Да, ваше сиятельство… Были времена… Разве при Рено II бароны позволили бы бесчинства, которые творятся сейчас на каждом шагу?!

– М-да… Граф Бургундский правил жёстко, но справедливо. – Поддержал своего подданного Ангерран. – И воином был храбрым…

Невольно граф де Бельфор вспомнил Крестовый поход. Многие рыцари не вернулись со Святой земли, в том числе и многие его вассалы обрели там вечный покой. Затем он подумал: «Времена Рено II, увы, не вернуть… А его сын Гильом II слишком молод и слаб. Бароны чувствуют себя безнаказанными, ибо над ними постоянно должен висеть Дамоклов меч…[17]17
  Дамоклов меч – в переносном смысле нависшая над кем-либо постоянная угроза при видимом благополучии.


[Закрыть] Так и до заговора недалеко…»

Командир замковой стражи, видя, что сеньор погрузился в свои мысли, терпеливо ждал, не смея нарушить воцарившегося молчания. Наконец Ангерран вернулся к насущным проблемам.

– Да, по поводу актёрской труппы…

Казалось, командир стражи только и ждал этого момента.

– Как я вам уже докладывал, ваше сиятельство, они дали несколько представлений. На мой взгляд весьма недурных… Особенно хороши актрисы… А этот мальчишка Леон, из-за которого и приключилась вся эта история, просто вылитая девица! Да, в труппе есть некий музыкант… Как это принято теперь говорить – бродячий трубадур, он сочиняет баллады и искусно играет на лютне. Крестьяне подхватили одно из его нехитрых сочинений, даже прислуга заучила слова и постоянно напевает балладу дни напролёт. Разве управитель замка не докладывал вам, ваше сиятельство? – заискивающе поинтересовался командир стражи.

– Нет… Но это неважно… – задумчиво произнёс граф. – Передай актёрам, что я приму их. Пусть управитель приведёт их в надлежащий вид, особенно женщин. Посмотрим, насколько они хороши…

Граф при всей своей добродетели и любви к жене Сибилле, не прочь был развеяться со служительницами Мельпомены[18]18
  Мельпомена – в древнегреческой мифологии муза трагедии, дочь Зевса.


[Закрыть] и насладиться представлением. Хотя при его дворе было достаточно жонглёров, акробатов, танцоров и музыкантов, к последним особенно благоволила госпожа Сибилла, его сиятельство любил разнообразить свой досуг. И такое пусть незначительное событие в жизни Бельфора, как посещение его заезжей актёрской труппой, не хотел оставлять без внимания.

…Как только помощник управителя сообщил Жоссу, что граф желает насладиться искусной игрой актёров и потому приглашает их в замок, а ко всему прочему, ему поручено позаботиться о внешнем виде труппы, особенно её женской половине.

Жосс сразу же понял: его сиятельство скучает, желает развлечься, женой и местными красавицами он пресытился, и потому жаждет новых ощущений. А что касается его доброго имени, о коем молва слагает легенды, то одно другому вовсе не помеха. В конце концов знатный мужчина имеет право отдохнуть. Да и слух госпожи Сибиллы тоже надобно усладить дивной альбой… А уж Жосс был мастер по части развлечений и, учуяв приличный заработок, поспешил дать соотвествующие указания своим подопечным.

… И вот в просторной зале слуги графа наскоро возвели сцену из свежеструганых досок. Актёры, разодетые в пух и прах, начищенные до блеска (стараниями помощника управителя), а женщины, в том числе и Мария, ещё и благоухавшие дивными ароматами, предстали перед взором супружеской четы де Бельфор.

Граф тотчас, с первого же взгляда, оценил прелести Колетты, но и Мадлен удостоил снисходительной улыбки. Правда, юная Мария была вовсе не в его вкусе – слишком уж молода, дабы быть искушённой в любви.

Жосс заливался соловьём перед благородной четой, вознося их добродетели до небес (уж он-то был мастер на подобные хвалебные речи), а затем горячо благодарил за оказанный приём.

Графиня тем временем достаточно оценила предприимчивость Жосса и перевела взор на Ригора. Супруг ещё накануне представления сообщил ей, что в труппе есть некий трубадур, который успел, как говорят, покорить сердце графини де Мюлуз. Госпожа Сибилла давно не виделась с Беатриссой де Мюлуз, прошло несколько лет с тех пор, как покойный граф собирал гостей в Бельфоре. Но это обстоятельство для неё сыграло решающую роль, дабы обратить внимание на трубадура.

«Неужели сей юноша сумел завоевать расположение Беатриссы?.. – мысленно удивилась она.

И вот актёры в очередной раз поклонились почтенной публике, Жосс исчерпав слова благодарности и восхищения, объявил о начале представления.

* * *

Благородная чета Бельфор наслаждалась театральным действом. Граф явно симпатизировал Колетте, графиня – Ригору. Несмотря на свои добродетели, в том числе и верность супругу, голос сердца постепенно заглушал голос разума, и к концу представления Сибилла начала наконец понимать, почему Беатрисса де Мюлуз не устояла перед этим юнцом. Было в нём нечто притягательное… Сибилла размышляла: может быть, умение петь, обладание прекрасным голосом, хорошими манерами, отнюдь не свойственными выходцам из торгово-купеческой среды… Или всё же виной всему – природное обаяние трубадура? Благородная дама терялась в догадках и вскоре оставила сии бесплодные размышления, ибо её полностью поглотила альба в исполнении Ригора, которую он некогда посвятил графине де Мюлуз.

Наконец представление закончилось, актёры поклонились почтенной публике. Граф и графиня наградили труппу милостивыми улыбками за их старания.

Ангерран, буквально пожирая глазами Колетту, предложил Жоссу задержаться в Бельфоре, пообещав труппе своё покровительство и защиту от барона де Эпиналя. Затем он величественно удалился в сопровождении графини. Сибилла была несказанно рада, ибо ей хотелось сполна насладиться талантами юного красавца.

Однако не все в замке возрадовались появлению актёрской труппе и тому, что граф явно благоволил к странствующим актёрам. Анри – придворный поэт и музыкант – любимец графини, испытал явственный укол зависти и ревности. На протяжении всего представления он наблюдал, как графиня внимает пению заезжего трубадура. Увы, Анри, не обладал не столь прекрасным голосом и манерой исполнения, и не столь изысканными манерами, кои Ригор успел освоить за время пребывания подле графини де Мюлуз, пусть и непродолжительное.

Анри, как выходец из самых низов общества (его мать была простой служанкой, а отец одним из многочисленных безродных егерей семейства де Бельфор), не желал терять позиций, завоёванных при графском дворе великим трудом, а порой унижением и хитростью.

Придворный поэт прекрасно понимал: чем дольше продлится пребывание Ригора в замке, тем больше графиня попадёт под его обаяние. Анри трезво рассудил, что не сможет тягаться с заезжим выскочкой, ибо ему не дано Всевышним столь утончённого чувства стихотворного слога и столь искусного владения лютней, всё более входившей в моду в Бургундии и Франции.

Поэтому Анри, решив не терять времени даром, направился к Констанции, одной из камеристок графини, пылавшей к нему неразделённой страстью.

Придворный поэт прекрасно знал о её чувствах, они проявлялись порой слишком явно, что не ускользнуло от внимания госпожи Сибиллы и обитателей замка. Графиня благоволила к Анри, ей нравились его бесхитростные баллады, посвящённые обыденным темам. Но разве можно сравнить их с кансонами Ригора, столь изящно воспевающих куртуазную любовь!

По дороге у Анри созрел план, согласно которому он намеревался действовать. Он решительно вошёл в покои камеристок. Девушки готовились ко сну, и уже успели снять высокие головные уборы и распустить волосы.

Констанция с задумчивым видом сидела подле своей кровати на простом табурете и расчёсывала гребнем волосы. При виде Анри она встрепенулась. Девушки многозначительно переглянулись. Две совсем молоденькие камеристки начали шептаться и игриво поглядывать на визитёра. Но тот был невозмутим.

– Констанция… – произнёс он. – Мне надо с тобой поговорить…

Девушка поначалу растерялась, застыв с гребнем в руке. Камеристки снова зашептались: наконец-то Анри спустился с небес на землю! Чем ему не угодила Констанция? Она вообще для него слишком хороша – благородного происхождения, хоть и сирота из разорившегося семейства. Графиня дала бы за ней скромное приданое…

– Констанция… – снова повторил Анри. Девушка очнулась, встала с табурета и направилась к Анри. Тот же подхватил её и увлёк из комнаты.

Анри, держа Констанцию под руку, стремительно шёл по длинному замковому коридору, покуда не достиг своей комнаты, а точнее сказать, каморки. Ибо остановка его «покоев» была предельно скромной: тюфяк, набитый свежим сеном, небольшой стол, табурет и сундук, в котором хранился нехитрый гардероб поэта и скромное наследство, полученное от отца-егеря.

Анри тяжело дышал, потому как волновался. Констанция понимала, что он решился наконец с ней объясниться. Неужели Анри признается ей в ответных чувствах?

Молодой мужчина без лишних слов заключил камеристку в объятия и страстно поцеловал. Девушка разомлела в его руках и была готова на всё… даже провести ночь в этой каморке, познав восторг любви на простом тюфяке.

* * *

Прошла неделя с тех пор, как актёрские повозки достигли Бельфора.

Колетта щеголяла в новом платье, подаренном графом, прислуга же старалась быть по отношению в ней предупредительной. Жосс наслаждался здешней кухней, поглощая огромное количество блюд кряду. Леон и Мария неожиданно для всех сблизились (у Мадлен и Колетты появились подозрения, что они стали любовниками) и наслаждались обществом друг друга, постоянно находя темы для разговоров, прогуливаясь вокруг замка или по галереям, расположенным на крепостной стене, любуясь живописными окрестными пейзажами.

Жан и Клод, оставшись без женщин (Колетта постоянно находилась в обществе графа, а Мадлен то и дело бегала к стражнику, воспылав к нему дикой страстью), времени даром не теряли, отхватив себе молоденьких служанок, и при малейшей возможности утопали в их объятиях.

Ригор беспрестанно сочинял стихи, посвящая их прекрасной Сибилле. Та же внимала им с сердечным трепетом, опасаясь, что в один прекрасный момент не выдержит и сама бросится в объятия трубадура.

Словом, жизнь налаживалась. О чём ещё мечтать странствующему актёру?..

Но, увы, сия идиллия продлилась недолго.

В один прекрасный день графиня, совершая свой утренний туалет, пожелала надеть своё любимое серебряное ожерелье из сапфирина[19]19
  Сапфирин – камень светло-синего цвета. Считается ценным ювелирным материалом.


[Закрыть]. Констанция, а именно она в этот день облачала госпожу, направилась к резному столику, на котором стоял ларец с драгоценностями. Она открыла его, но к своему вящему удивлению, не увидела ожерелья (оно обычно лежало поверх других украшений).

– Но, ваше сиятельство, его здесь нет… – растерянно пролепетала камеристка.

– Как нет? – удивилась Сибилла, рассматривая себя в зеркало из амальгамы. – Смотри внимательнее… Куда оно могло подеваться… – сказала она, любуясь своим новым головным убором.

– Не знаю, моя госпожа… – растерянно произнесла Констанция.

Камеристки, помогавшие ей облачать графиню, многозначительно переглянулись, предчувствуя беду…

Сибилла поднялась со стула с высокой резной спинкой, ещё раз посмотрелась в зеркало, которое держал юный паж, и направилась к шкатулке с фамильными драгоценностями, предвкушая, как устроит нагоняй нерадивой Констанции.

Камеристка, как ни старалась, не могла совладать с собой и скрыть охватившее её волнение. Она глазами указала графине на ларец.

– Ваше сиятельство, я не слепая… Ожерелья из сапфирина нет в ларце…

Сибилла уже была готова разъяриться и наброситься на камеристку, которая отчего-то раздражала её в последнее время всё больше. Но графиня слыла женщиной доброй и рассудительной, и потому она сделала глубокий вдох, дабы подавить гнев и раздражение, заглянула в открытый ларец. Действительно, ожерелья в нём не было…

Сибилла растерялась и начала выкладывать украшения из ларца на стол. Вскоре он был пуст, но сапфириновое ожерелье так и не нашлось.

– Обыщите комнату! – приказала графиня камеристкам. – Куда оно могло подеваться?.. – недоумевала она, пытаясь вспомнить, когда надевала любимое украшение в последний раз? По всему получалось два дня назад. – Констанция, я же помню, как ты положила ожерелье в ларец!

Девушка поклонилась.

– Да, ваше сиятельство…

Камеристки перестали шептаться, решив вступиться за свою товарку, ибо любая из них могла оказаться в столь щекотливой ситуации.

– Да-да, госпожа! Констанция положила ожерелье в ларец… Мы видели… Мы помним… – затараторили они наперебой.

Сибилла строго взглянула на своих камеристок.

– Я не обвиняю Констанцию в воровстве! Я просто хочу найти ожерелье! – произнесла она, теряя терпение.

– Мы найдём его… Мы найдём его… – снова затараторили камеристки.

– И не взболтните лишнего графу! – приказала Сибилла, надеясь всё же, что ожерелье найдётся. Ей не хотелось и думать, что среди её окружения есть вор … ли воровка.

Но, увы, все тщания камеристок были напрасными. Они искали везде, где только возможно, но ожерелья нигде не было. Графиня с ужасом осознала, что её обокрали в собственном же замке. Ей стало дурно…

Констанции пришлось ослабить ей шнуровку платья и принести прохладной фруктовой воды. Но Сибилла была безутешна.

– Боже мой! В замке вор! Как я скажу об этом графу?! – сокрушалась она.

И тут Констанция заметно оживилась.

– Ах, ваше сиятельство, простите, что осмеливаюсь давать вам советы…

– Говори же! – не выдержала графиня её предисловий.

– Думаю, что никто из вашего окружения не способен на подобную подлость… Никому и в голову не придёт украсть из замка хоть самую малость, не говоря уже о фамильных драгоценностях.

Сибилла машинально кивнула, соглашаясь с камеристкой.

– Да-да, госпожа! – подхватили словоохотливые камеристки, которые за столь короткий срок уже успели возненавидеть наглых бесстыжих актрис, которые чувствовали себя в замке Бельфор, словно у себя дома.

– Это могли сделать актрисы! – наконец высказалась одна из них. – Эти раскрашенные потаскушки не могли удержаться от соблазна! Ожерелье из голубого сапфирина просто прекрасно!

Сибилла округлила глаза. Но была вынуждена задуматься над словами камеристки.

* * *

Примерно в полдень графиня вошла в покои своего супруга, застав его весьма некстати в обществе Колетты. Правда, «голубки» выглядели довольно невинно…

Актриса тотчас поклонилась графине, а его сиятельство, заметив чрезмерную бледность жены, сразу же понял: что-то случилось. Он жестом велел Колетте удалиться, что та и не преминула сделать.

– Сибилла, дорогая! Что с тобой? – поспешил осведомиться Ангерран.

Графиня потупила взор.

– Ах, Ангерран… Я право не знаю, как и сказать…

Графа охватило волнение.

– Говори! Что же случилось?!

– У меня пропало сапфириновое ожерелье… – собравшись с силами, выпалила Сибилла.

– То, которое принадлежало твоей матушке?

Графиня кивнула.

– Ты приказала осмотреть свои покои? – на всякий случай уточнил граф.

– Да и не только… Но его нигде нет, Ангерран… – словно оправдываясь, сказала Сибилла.

Кровь прилила к голове графа.

– Я прикажу перевернуть весь замок вверх дном! – прорычал он. – Найду вора и лично отрублю ему руки!

– Или ей… – вставила графиня.

Ангерран осёкся и с удивлением воззрился на жену.

– Ты хочешь сказать, что ожерелье украла женщина?!

– Возможно, я вполне допускаю это…

Граф приблизился к жене.

– Ты кого-то подозреваешь?

Та отрицательно покачала головой.

– Но вот мои камеристки…

– Эти безмозглые болтушки! – перебил жену граф. – Так что они говорят?

– Говорят, что актрисы ведут себя… неподобающим образом и вполне могли завладеть моим ожерельем… – высказалась Сибилла и закрыла глаза от страха, думая, что муж начнёт сейчас «метать гром и молнии» подобно Зевсу.

Тот побледнел…

– Если это так, то я жестоко покараю виновную… или виновного. – Заверил он и отправил пажа за командиром замковой стражи.

* * *

Граф выполнил своё обещание и приказал стражникам перевернуть весь замок вверх дном, в частности, начать обыск с актёров и их имущества, в котором, увы, ничего не нашли.

Граф пребывал в смятении – обыскали почти всех обитателей Бельфора: камеристок, белошвеек, кухарок, прачек, пажей, личную прислугу, жонглёров, акробатов, музыкантов… и даже конюших и егерей. Длинный список можно было продолжать и дальше.

Когда стражники ворвались в каморку Анри и начали бесцеремонно рыться в его вещах, он не выдержал и задал дерзкий вопрос:

– Неужели вы думаете, что я посмел бы украсть ожерелье графини? Я служу придворным поэтом почти пять лет…

– Приказ его сиятельства! – коротко отрезал один из стражников, тщательно обыскивая сундук Анри, ничуть не удивившись его чрезмерной осведомлённости, хотя граф приказал не разглашать причину обыска.

В это время появился командир замковой стражи.

– Ну что? – мрачно поинтересовался он, подозревая, что и здесь они ничего не найдут.

Анри ехидно улыбнулся.

– Я так понимаю, у актёров ничего не нашли… Иначе вы не пожаловали бы сюда… – невзначай поинтересовался поэт.

– Нет… – коротко отрезал командир стражи, не подозревая подвоха.

– Ни у актрис, ни у этих мужланов? – не унимался Анри.

Командир стражи на мгновение замер, слова поэта возымели на него вполне определённое действие.

– За мной! – рявкнул он своим подчинённым, резко развернулся и по бесконечным замковым коридорам направился в комнату Ригора, фаворита графини.

«Его сиятельство приказал обыскать всех! – мысленно рассуждал он. – Даже Колетту! А чем лучше этот бродячий выскочка, пригревшийся около нашей госпожи?!»

…Ригор трудился над кансоной, посвящённой прекрасной Сибилле, когда дверь в его крохотную комнатку (графиня приказала разместить трубадура отдельно от актёров и прислуги, дабы тот смог спокойно предаваться сочинительству) распахнулась, и на пороге появились стражники.

Молодой человек не успел и слова сказать, как те ринулись перетряхивать тюфяк для сна и вытряхивать содержимое сундука.

– Что происходит? – недоумевал он.

В это время один из стражников нашёл на дне сундука подозрительный свёрток и тотчас развернул его. Перед взором ошеломлённого трубадура, командира стражи и его подчинённых (вполне довольных проделанной работой, ибо результат был достигнут) предстало сапфириновое ожерелье.

– Я ничего не понимаю… – прошептал Ригор. – Как оно сюда попало?..

* * *

Ригор томился в темнице. Правда, графиня позволила принести ему пергамент, перо и чернильницу, дабы скрасить одиночество заточения. Граф, немного поостыв и вняв мольбам жены и Колетты, не торопился отрубить руки вору, то есть трубадуру.

Графиня пребывала в смятении, пытаясь в который раз убедить мужа, что Ригор не посмел бы совершить кражу. На что граф возражал:

– Ваша доброта, Сибилла, не доведёт до добра. Ожерелье нашли у него в сундуке. Какие доказательства вины вам ещё требуются?

– А если его туда подбросили? – неожиданно предположила графиня.

Ангерран рассмеялся.

– Ну что право! Кому это надо?

– Тем, кого не устраивает пребывание актёров в замке! – выпалила Сибилла и даже испугалась своей смелости.

Граф задумался…

– Вы так рьяно защищаете этого бродягу! – наконец с жаром воскликнул он. – У меня начинают возникать подозрения…

– У меня тоже есть подозрения, Ангерран, – парировала графиня уже без тени смущения.

Граф удивлённо воззрился на жену. Он хотел возразить ей, но промолчал, ибо действительно был неравнодушен к Колетте.

– Хорошо… – сдался Ангерран. – Я обещаю вам провести тщательное расследование, прежде чем казнить этого юнца.

Графиня поклонилась и тотчас покинула кабинет супруга. К ней присоединились две камеристки, ожидавшие госпожу подле двери.

Не успела Сибилла достичь своих покоев, как к ней приблизился стражник.

– Простите меня за дерзость, ваше сиятельство… – смущённо произнёс он.

Графиня невольно напряглась, превратившись в слух, ибо интуиция подсказывала ей, что стражник знает нечто важное.

– Говори смело. Можешь довериться мне… – произнесла она, как можно мягче.

Стражник откашлялся и поделился с графиней своими соображениями:

– Мне кажется, что трубадур не виноват, ваше сиятельство…

Лицо графини вытянулось от удивления.

– Идём… Поговорим в моих покоях.

Стражник беспрекословно повиновался. Камеристки убыстрили шаг, едва успевая за госпожой.