Текст книги "Поехали со мной? Истории на коленке"

Сегодняшнее утро было не самым добрым. В «Мата Кали» встретили две женщины, прикованные тяжёлой цепью к решётке окна. Завидев меня, они со слезами на глазах и в голосе стали просить освободить их.

– Сестра, что такого страшного они сделали, за чем последовало столь жуткое наказание?

С холодом в голосе, будто давая понять, что я лезу не в своё дело, молодая монахиня ответила:

– Эти две подрались, пытаясь открыть шкаф с таблетками, а потом хотели сбежать, ударив охранницу по лицу.

В голове ярко обрисовались события.

– Как долго они будут прикованы к решётке?

Посмотрев стеклянным взглядом, будто сквозь меня, миссионерка пробубнила:

– Пока не успокоятся. Ничего, поспят на полу, образумятся.

Одной из наказанных была симпатичная девушка моего возраста. Именно она громко плакала и просила уговорить медсестру снять с ноги цепь. Вряд ли я смогу забыть её большие карие, полные слёз и страха глаза. Девушка быстро и тихо бормотала: «Это неправильно… это больно… помоги».

Женщины в центре – это чьи-то матери и сёстры, которые не нужны своим семьям. Если бы не Дом, то их ждала короткая тяжёлая жизнь на холодных улицах города, где объедки они делили бы с собаками и крысами. Поэтому в любом случае это лучше, чем уличное насилие. К тому же я видела радость на лицах больных, как они хвастаются друг перед другом новым платьем, и желание помочь волонтёрам в стирке белья.

«Зачем я это делаю? Почему?» – порой задавала себе вопросы. Чаще во время изматывающей утренней стирки и во время двухчасовой нарезки фруктов на обед. И каждое утро в пять часов утра, когда просыпалась от громких звуков мусульманской молитвы. Ответ так и не нашёлся. Но есть чувство, что я сделала что-то нужное не только для себя. Разве не за этим я и отправилась в путешествие?

Калькутта, спасибо, что я стала ещё чуточку дальше от религии, но ближе к универсальным понятиям, для объяснения которых не требуется единого языка.

P.S.

Хотела закончить красиво рассказ про время в Доме. Слова «красиво» и «честно» для меня стали синонимами, поэтому глава про столицу Западной Бенгалии требует честных дополнений, о которых сначала умолчала.

О женщине-пациентке индийского происхождения, воспитанной в интеллигентной семье в Лондоне. Она с лёгкостью говорила на английском языке и рассказала историю юности. Гита с интересом училась в одном из крупных университетов города, ей нравились занятия, преподаватели отмечали её любопытство и ум. Но за два года до окончания курса пришлось улететь в Индию, откуда она больше никогда не выезжала. Пока она с жаром и редкими нотками сожаления в голосе рассказывала про молодость, её глаза не менее ярко горели огнём. Но заговорив про семью мужа, в которую она переехала после скорого замужества и в которой её не любили, превратив в служанку, очаровательная Гита потухла, её голос стал однотонным и металлическим, а взгляд был безотрывно устремлён на нарядную стену за моей спиной. Когда я проходила мимо неё с тазом стиранного белья и не могла уделить минуты для беседы, то видела перед собой медленно тлеющую, некогда красивую женщину в ослепительном платье тоски и безразличия.

О брезгливости, симптомов которой раньше не отмечала у себя, но ставшей моей преданной подругой в первые дни в Калькутте. Каждое утро в шесть часов я шла через рынок в мусульманском районе: по дорогам бегали облезлые, в кровавых болячках собаки, жирные крысы, доедающие выброшенные у ворот многочисленных кафе объедки, продавцы кур, которые везли живой товар на велосипеде, связав их вместе лапами и повесив вниз головой, бездомные чумазые дети и инвалиды, безнадёжно просившие монеты. Одним утром меня чуть не вырвало от запаха залежавшегося мяса, гниющего пластика и навоза. Помню, что за первые две недели в Индии я так и не решилась надеть открытые босоножки, даже несмотря на декабрьскую жару.

О непонимании в первый день в «Мата Кали», как правильно надо себя вести с женщинами, которые пускали реки слюней, с завидным упорством ковыряли в носу, неспособные самостоятельно сходить в туалет и не осознающие этого. Но уже во второй день я управлялась с этими трудностями легко и быстро.

О глупом страхе, когда одна из девушек Центра, пытаясь обнять, сухими крепкими руками схватила меня за шею, и я испугалась быть задушенной под аккомпанемент тяжёлого смеха.

О том, что провела с детьми-сиротами всего пять вечеров. Потому что поняла, что эмоционально выгорю, если дни напролёт буду проводить среди страдания и боли.

О строгих и властных сёстрах-воспитателях, которые чаще раздавали малышам шлепки и колкие замечания, нежели объятия.

О презервативах, разбросанных в прачечной женского Центра, куда официально не допускались мужчины, только охранник и несколько рабочих.

О том, как мы прятали на кухне ножи от больных.

О женщинах в «Мата Кали», которые с возбуждением ждали обеденной прогулки. Однажды я вышла погулять с 80-летней молчаливой старушкой на инвалидном кресле. Я сорвала для неё маленькую веточку с ароматными белыми цветами. Она долго гладила меня по руке, а ветку положила на край подушки.

О красивых детях, которые с криками спешили к нам, волонтёрам, чтобы завлечь на карусель или игру в мяч.

О том, как я 23 декабря, замотанная в спутанную новогоднюю мишуру, скакала по высоким стремянкам между детскими кроватями и привязывала рождественские украшения к лампам, вешала дождик между койками. И чувствовала себя полной жизни оттого, что сделала что-то действительно важное.

Дели – это низкий, худой, болтливый мужчина-торговец, способный легко и быстро завязать дружбу, но она не может быть помехой хотя бы для мелкого воровства. На тонком запястье у него «золотые» (подделка, конечно, купленная из-под полы), привлекающие внимание, часы, но он всегда и везде опаздывает.

У вас назначена с ним встреча на завтрашнее утро? Забудьте, как это сделал Дели сразу же после того, как вы договорились. Он не знает, что такое завтра. Существует только два времени в его сознании – эпоха всевышних Вишну и Шивы и обеденный перерыв, пропустить который приравнивается к совершению греха.

При первом знакомстве сухой мужчина производит скорее неприятное впечатление. Рядом с ним тяжело дышать, одна за одной без перерыва он курит дешёвые крепкие индийские самокрутки – биди, а окурки тут же бросает на землю, под ноги. Постоянно что-то рассказывает, про свою семью и родственников соседа, про игру в крикет, про погоду и плохое знамение, о котором с ужасом вчера он услышал от монаха на ночной молитве в храме богини Кали. Ловко лавируя между разными темами для утомительной болтовни, он пытается что-то продать вам же – платок из непальской шерсти, туфли от Puccio, гашиш. Если вы прервёте дельца твёрдым отказом от покупок, то вас ждёт либо моментальное забвение, либо нечто поинтереснее. Знакомство с Дели с другой, не туристической стороны. Тогда вы можете услышать воистину интересные истории про узкие улочки города и ветхие, но прекрасные дома. Он проводит вас в район тибетских беженцев, где вы сможете послушать речи Далай-ламы и попробовать тибетские чай с солью и маслом яка.

Прошёл уже месяц с начала путешествия по Индии. Я побывала в Калькутте, в горной маленькой деревне среди чайных плантаций Дарджилинге, где встретила первый рассвет нового года, смотря на снежные вершины Гималаев, и занималась йогой в священном Ришикеше. И уже порядком устав от холода, к которому совершенно не была готова, договорилась о волонтёрстве в отеле в городе Биканер в штате Раджастан, в нескольких километрах от пустыни Тар.

Что я знала тогда о Раджастане? Только одно, да и то очевидное – это страна раджей, мужчин в разноцветных красиво завязанных тюрбанах, с длинными завитыми усами и с золотой серьгой в ухе.

Путешествие в страну необычных мужчин началось со ссоры с продавцом автобусных билетов. В Ришикеше, уже сидя в автобусе и познакомившись на английском языке с соседями, узнала, что мне продали билет по цене для белых – почти в два раза дороже. Решаю, что это случайная ошибка, которую легко уладить, поговорив с продавцом и мягко указав на его промах.

– Здравствуйте, ещё раз. Кажется, вы что-то напутали. Вы продали мне не тот билет.

Пухлый юный индус был похож на молодого напыщенного индюка:

– Почему ты так решила?

– Потому что вы продали мне билет до Джайпура за 380 рупий, в то время как мои соседи заплатили до этой же станции 170.

Он даже не удивился моим словам. И без промедления ответил:

– Они выходят в деревне перед Джайпуром.

– Смотрите, это мой билет и два билета пары из автобуса. И на всех написано вашей рукой «Джайпур».

– Пошли в автобус, сейчас выясним.

Под любопытные взгляды прохожих мы заходим в салон. Дебу и Таира, хозяева билетов, завидев продавца, сделали пару нелепых движений, будто пытаясь спрятаться за спинками сидений.

– Чьи это билеты? – уставшим, но резким голосом спросил парень-индюк. Ребята молчали и с неожиданным интересом всматривались в пыльное окно.

– Билеты-то чьи?

– Вот этой молодой пары, – кивком головы показываю на новых знакомых. – Они сказали, что тоже едут в Джайпур.

– Куда вы едете?

Они неуверенно проблеяли:

– We don’t speak English.

Опешив от вранья, я затараторила:

– Да как же вы не говорите на английском?! Мы же две минуты назад разговаривали с вами! Дебу, Таира!

Ухмыльнувшись, парень-продавец протянул:

– Я же говорил тебе, они не в Джайпуре выходят, а раньше.

– Но на билетах-то Джайпур написано!

Он достаёт из кармана блестящей кожаной куртки ручку и ею, на спинке кресла, зачёркивает на билетах индусов «Джайпур» и пишет новое название.

– Вот видишь, они выходят раньше.

– Во-первых, то же самое я сама могу сделать со своим билетом. Во-вторых, эта деревня всего-то в пятнадцати километрах от Джайпура. 15 километров не могут стоить 210 рупий!

– Слушай, мы единственный автобус, который идёт в Раджастан. Следующий будет через два дня. Поэтому сама решай, что будешь делать. К тому же уже стемнело, можешь попробовать поискать жильё в ночи.

– Чёрт возьми!

– Это не потому, что ты белая, не думай. Просто твои друзья выходят раньше, – с притворным сочувствием проблеял продавец.

– Спасибо! Раз у меня нет вариантов, могу я занять своё место, и мы попрощаемся?

Долгая, изматывающая поездка на старом автобусе по избитой в ямах дороге, и через сутки я приехала в пустыню Тар. Сухой воздух, голые низкие деревья, серо-оранжевый песок, засыпавший тонкой плёнкой всё вокруг, гордые верблюды, встречающиеся по пути, ярко-зелёные попугаи, дерущиеся с голубями за место на бесконечных проводах. И холодный ветер, который с ловкостью опытного воришки забирался под одежду, заставляя туже закутаться в шерстяной платок.

Удивила одежда жителей Раджастана. Яркие цвета сари и высоких тюрбанов восполняли тусклые оттенки пустыни. Женщины прятали лица за красочными платками, на запястьях смуглых рук весело звенели многочисленные браслеты, а нос каждой был украшен изысканным пирсингом, обозначающим семейное положение. Мужчины выглядели так, словно самое главное в жизни для них – подкручивание усов, завязывание тюрбанов и уход за серьгой-кольцом в ухе, чтобы украшение не потеряло ослепительного блеска.

Гуляя по шумным улочкам Биканера, мне казалось, что за воротами следующего дома увижу Алладина, играющего с ребятишками. Вчера я слушала шум быстрой реки Ганга среди высоких ароматных сосен, прятала еду от местной уличной банды разбойников – обезьян, а сегодня спотыкаюсь о ленивых коз, отдыхающих посреди узких улиц, и жду, пока неспешно прошагает верблюд, чтобы перейти перекрёсток.

Я пила в холле отеля острый масала-чай, где планировала на несколько недель остановиться помощником, когда зашла компания ребят – два парня и две девушки. Сперва моё внимание привлёк невысокий молодой человек с резкими чертами лица и с ясным, будто улыбающимся взглядом больших карих глаз. Лукаш представил свою девушку, Агнешку. Её голос заинтересовал меня сильней, чем лицо – глубокий, бархатный, похожий на мелодию флейты. При беседе Агнешка смотрела прямо в глаза собеседнику, почти не моргая, и разговаривала медленно, обдумывая каждую фразу.

Другая девушка, Марта, протянула мне тонкую руку для некрепкого пожатия. От красивой загоревшей путешественницы исходил аромат молодой нежной розы. В её мягком, и одновременно строгом голосе слышались нотки женственности и гордости. Неудивительно, Марта обмолвилась, что родилась в Марокко, но всю жизнь прожила в Париже. Её спутником был высокий худой парень в красной вязаной шапке, а в руке он держал пыльный скейтборд. Посмотрев на меня прямым, немного оценивающим взглядом, француз Фабьер наклонился для обычного европейского двойного поцелуя, после которого спросил:

– Ola-la, мы идём ужинать, ты с нами?

– Спасибо, но я так устала после дороги, что останусь здесь.

– Тогда до встречи позже!

– Подожди, могу попросить у тебя скейтборд? За четыре месяца путешествия я очень соскучилась по доске.

Фабьер резко остановился, не поверив моим словам:

– Вот это да! Девушка-скейтбордистка в Биканера, вот так сюрприз! – удивлённо ответил Фабьер, с хитрой улыбкой протягивая скейт.

– И если вы, ребята, не против, то после ужина мы можем выпить ром за знакомство.

– Как ты его нашла тут, где сухой закон? – чуть ли не в один голос изумились новые знакомые.

– Привезла с собой. Так же как и кофе.

Тут глаза девушек загорелись.

– Господи, ром и кофе. Мы уже в тебя влюблены.

Две недели прошли незаметно быстро. Мы, четыре волонтёра, (Марта уехала в Непал через три дня после моего приезда) подружились и проводили много времени вместе. По утрам помогали хозяину отеля Сураджу, а вечером гуляли по пыльному городу. Однажды Сурадж попросил нас поехать с ним в пустыню, чтобы расчистить площадку для кемпинга. Что значит «расчистить площадку», никто из нас не знал до того момента, как нам выдали две тупые тяпки, маленький топорик и старые грабли, объяснив, что надо вырубить все кусты и сухие деревца. Обжигающее безжалостное солнце, упрямый жаркий ветер, поднимающий в воздух клубы пыли, караваны верблюдов и ослов. Это было нелегко, поэтому, когда Сурадж предложил через пару дней вновь поехать с ним в пустыню, все вежливо отказались.

С Фабьером мы сблизились не только из-за общей любви к скейтборду. Я варила ароматный кофе со специями, за чашечкой которого мы подолгу разговаривали о музыке, о прошлых путешествиях и жизни в больших городах. Но и в моменты тишины мы узнавали друг друга. Красноречиво было, что все его вещи не понаслышке были знакомы с хаосом, но музыкальный проигрыватель и толстая книга о путешествиях всегда лежали на собственных местах. Я же на несколько часов подряд могла уйти в плавание с графом Монте-Кристо или колдовать на кухне.

– Фабьер, почему ты уехал в Индию? Чем ты занимался до поездки?

– Ola-la, это неинтересная, скучная история. Она даже попросту банальна.

– Эта история мне уже интересна, потому что твоя.

– Тогда останови меня, прошу, когда тебе станет невыносимо скучно. Я пойму. В Париже я работал ресторатором, консультировал начинающих и курировал коктейльные бары и дорогие рестораны. Со временем мы с близким другом открыли собственный бар, для друзей, так сказать. Модные вечеринки, эффектные девушки, знаменитые гости, яркий неон и нескончаемый алкоголь. В моём шкафу были только дорогие костюмы, лакированная обувь и золотые запонки. Моя работа приносила мне хорошие деньги, грех жаловаться.

– А радость она тебе доставляла?

Обгоревший парень в красной смешной шапке тяжело вздохнул.

– Сначала да. Но одним утром, хотя сложно назвать четыре часа дня утром, но в то время это был очень ранний для меня час… В общем, я проснулся в четыре часа на диване в гостиной, полной бардака от ночной вечеринки. Несмотря на похмелье, я задумался о том, что последний год у меня сложился, – Фабьер грустно усмехнулся, – интересный график. Утро, которое, как я уже сказал, обычно начиналось в четыре-пять. На завтрак почти всегда было одно и то же – пицца, алкоголь и кокаин. Несколько следующих часов я тратил на музыку или компьютерные игры, после которых – обед из кокаина и сборы на очередную вечеринку или работу, которая, к слову, прекрасно обходилась без моего непосредственного ежедневного вмешательства. У меня уже было имя и репутация, чего оказалось достаточно. И так изо дня в день, в течение года.

– И что было потом? Тем самым утром, которое, как я понимаю, не должно было отличиться от всех других.

– Я отказался от традиционного завтрака, взял несколько дней отдыха от работы и вечеринок. А после передал управление баром близкому другу и одновременно партнёру. К счастью, он понял меня, потому что сам находился на пороге раздумий о том, чем наполнены будни. Неожиданно, вокруг меня осталась непривычная тяжёлая тишина, и надо было решать, что делать дальше. Мне хотелось путешествовать. Но куда именно, я понятия не имел. Сноуборд по склонам швейцарских заснеженных гор, прогулка на огромной яхте по Лазурному берегу с искусственным весельем в режиме нон-стоп, дорогие рестораны в средневековых дворцах в патио Рима или шумный Нью-Йорк. Всё это уже было. Притом, что я ездил чаще туда, где было модно и весело. Редко я бывал в тех местах, где хотел побывать сам.

– И сейчас ты в Индии, среди верблюдов и слонов.

– Putain, Ola-la! Нечасто я так откровенен. Ты опасна умением слушать!

Мы немного помолчали, с улицы доносились крики шумного базара.

– Всё же, Фабьер, как ты оказался в Раджастане?

– Будешь смеяться, но наткнулся по телевизору в гостях у родителей на болливудский фильм. И понял, что ничего не знаю про страну, о которой в детстве грезил. Через неделю я сдал квартиру, купил билет, собрал рюкзак, взял скейтборд, научиться кататься на котором мечтал уже несколько лет, да серьёзному парню в модном костюме не к лицу то было, и сел в самолёт в Дели. Приземлившись в аэропорту, сначала опешил – спящие на полу люди, запах пластика и навязчивые торгаши. Я подкинул монетку, решив, что решка – это север страны, а орёл – юг. Монета упала орлом вверх, поэтому сейчас я здесь. Баста на сегодня, ты и так теперь знаешь обо мне намного больше, чем даже мои друзья. Опасно, ой, опасно дружить с красивыми русскими девушками.

Его рассказ не удивил меня. С первой минуты знакомства меня привлекла его манера держаться. В движениях или словах очаровательного француза не было даже намёка на суету или напряжение. Он всегда вёл себя так, словно присутствовал на званом ужине друзей, легко и галантно. Представить сидящего передо мной длинноволосого парня в красной шапке, пыльной одежде и разбитых кедах в стильном костюме, в белой рубашке с блестящими запонками, в лакированных остроносых туфлях в окружении девиц было легко.

До окончания моего волонтёрства в Биканере, которое было запланировано через три дня после разговора, мы провели в дружеских отношениях. Вместе гуляли по закоулочкам города, в уличных кафе пили горячий пряный чай, на крыше отеля по вечерам слушали музыку и говорили обо всём на свете. Боясь потерять нежное доверие между нами, мы не решались на большее.

Фабьер работал в пустыне, помогая Сураджу, в вечер моего отъезда, поэтому оставила на его кровати короткое письмо, в котором благодарила за честность и удивительное время. В десять часов вечера я должна была уехать в Джодхпур, голубой город, как его называют местные, потому что в центральной части города все дома с XV века красят в ярко-голубой цвет. Мне хотелось увидеть удивительные здания собственными глазами, поэтому выбор следующей остановки и пал на старый город. Но каждый путешественник по Индии прекрасно знает правило «не строй здесь планы». Эта страна сама решает, куда и насколько ты поедешь. Так случилось и со мной.

Приехав на станцию за два часа до отправления автобуса, я решила прогуляться по подсвеченному разными огнями рынку. Ведь индийские рынки – это воплощение хаоса в реальности! Только представьте себе поле, присыпанное оранжевым песком, который принесли с дюн пустыни беспокойные ветра, и многочисленные деревянные киоски, лавки, тележки, с выставленным самым разным товаром: большие холщовые мешки, наполненные ароматными специями, от которых щекотно чешется нос, с другой стороны вас громко зовёт торговец красивых сари, а центральный ряд, если так можно назвать ломаную линию из тележек, отдан под фрукты и овощи. Сочные гранаты, гроздья сладкого винограда, сладкие апельсины, огромные тыквы стоят прямо на земле, потому что у щуплого продавца нет сил поднять их на прилавок. Воздух пропитан пряным запахом карри и топлёного масла. К тому же из каждого магазинчика, которых на рынке несколько десятков, раздаётся громкая индийская музыка. Засмотревшись на красиво выложенные ананасы и бананы, вы можете удариться о верблюда, как это случилось со мной. Потирая ушибленный лоб, я вернулась к автобусу.

Салон уже был забит почти полностью, а проход заставлен тюками. Когда шла к своему месту, автобус тронулся с места. Это произошло так неожиданно, что я упала на пол, на большую сумку со стеклянными бутылками. Послышались смешки, перешёптывание. С помощью молодого кондуктора поднялась, потирая место будущего синяка на бедре и морщась от саднящей боли на правой ноге. Резко по ней пошло сильное тепло. Провела рукой – упав на бутылку, я разбила её и очень глубоко порезалась. Одежда быстро пропиталась густой кровью, а на полу уже была лужа.

Машинально, без промедления, я схватила рюкзак и вышла на тёмную улицу, быстро попрощавшись с идеей уехать в Джодхпур. Как в дурацком фильме, мне надо было сделать выбор, к кому обратиться за помощью, потому что денег на мобильном телефоне хватало только для единственного звонка. Вспомнила, что ближе друга, чем страховая компания, у путешественника нет, поэтому набрала номер страховой. Медленно, растягивая слова, сонный диспетчер спросил:

– Здравствуйте, чем можем вам помочь?

– Здравствуйте. Мне нужна помощь. У меня сильное кровотечение, что мне делать? – со слезами дрожащим голосом пролепетала я.

– Хм, девушка. Плохо, конечно. Вызывайте скорую, а потом перезвоните нам.

Внутри меня что-то упало вниз. Скорее всего, это была надежда.

– То есть помочь вы мне не можете?

– Нет. Ждём вашего звонка. Всего хорошего.

Не веря услышанному, я поблагодарила, и в тот же момент связь оборвалась, деньги закончились.

Маленький городок в пустыне, где каждый говорит на двух языках, но ни одним из них не является английский. Я нахожусь на окраине, у пустынной автобусной станции, вокруг меня собаки, стадо коров и несколько таксистов авторикш.

Подбежала к пожилому старику, объяснив на пальцах, что мне нужно в больницу, и повторяя слово hospital. По его отсутствующему выражению лица вижу, что он совершенно не понял, куда меня необходимо отвезти. Зато таксист знал, какую сумму надо попросить с белой девушки ночью. Он махнул рукой, показывая на заднее сиденье, поговаривая: «Yes, yes, hospital. 350 rupees. Yes, yes».

– Старый тупой скупердяй! Иди к чёрту! – хлопнула со всей злостью я по дверце машины.

Кто-то неуверенно постучал по плечу. Оборачиваюсь и вижу юного, лет восемнадцати, парня:

– Поехали. Я вижу, что тебе надо в больницу, у тебя обувь и юбка в крови. Давай мне рюкзак и пошли.

Мы подъехали к огромному зданию за высокими воротами. Люди сидели на траве, спали под деревьями, жгли костры, чтобы согреться в холодную ночь, играли с собаками или жарили лепёшки на огне. Забежав в приёмную, на мгновение замерла – маленькая комнатка была полна посетителями. Прохожу мимо мальчика со сломанным носом, вокруг него толпились человек десять родственников. С другой койки чудовищно кричала женщина, пытаясь вырвать из руки капельницу, а её пытались успокоить пятеро детей.

Среди этого хаоса я искала любого человека в докторском халате, но в приёмной отсутствовали двери с улицы, поэтому все были в куртках. Всё же в дальнем углу замечаю письменный стол, за которым сидел круглолицый молодой медбрат. Показываю ему порез, из которого льётся кровь с той же силой, как и полчаса назад. Он отвёл меня за ширму и, уходя, сказал, чтобы я легла и расслабилась, а он пока сходит за врачом.

То было первое мгновение хрупкого спокойствия, потому что рядом люди, способные помочь. Через несколько минут вернулся медбрат с капельницей и с пожилым доктором. Седой коренастый врач быстро посмотрел на мою ногу и твёрдым голосом сказал медбрату отвезти меня в предоперационную.

– Не переживай, сейчас быстро зашьём.

На каталке меня повезли, будто по лабиринту, по длинным тёмным коридорам. Это оказалась огромная государственная больница, поэтому хаос царил и тут. Люди спали, прислонившись к стенам или свернувшись под тонким одеялом, на полу. В углах лежали горки мусора, в котором собаки искали остатки еды. Медработники остановились перед большой комнатой с тусклым серым светом.

– Маджит, сюда надо было привезти белую?

– Не знаю. Не расслышал из-за криков, что сказал доктор Бикхар. Наверное, в эту палату.

Они завезли меня в холодную комнату с расставленными вдоль стен несколькими кроватями, обитыми кожзаменителем деревяшки. Три из них были заняты стонущими девушками.

– Как тебя зовут? – спросил меня один из проводников.

– Оля.

– Ты побудешь пока здесь, скоро за тобой придут. А нам пора.

Грязно-белые стены с отвалившимися кусками краски, жёлто-голубой мигающий свет единственной на все помещение лампочки, монотонный звук подтекающего крана. Обвела взглядом соседок и поняла, что меня привезли в палату родильного отделения. Девушки крутились на узких койках, рядом с которыми стояло по капельнице и металлическому ведру. Ни врачей, ни медсестёр рядом не было.

Мне показалось, что прошло полчаса, когда за мной пришла пожилая женщина и повезла по старым коридорам-туннелям в операционную. Неожиданно я почувствовала липкую усталость, которая укрывала тёплым одеялом. Но, несмотря на неё, в голове кружилось назойливой мухой желание снять испачканную кровью одежду, переодеться и помыть руки. Тогда мне показалось, что это важнее, чем немедленно начать операцию. Но рюкзак с вещами остался в приёмной, десятки путаных коридоров назад.

В узкой палате меня уже ждали врачи и медсестры. Удивило, что они были одеты в куртки-пуховики и шапки. Пока подготавливали анестезию и инструменты, со мной разговорилась миловидная медсестра:

– Волнуешься?

– Немного. Не понимаю, сколько времени прошло, как я порезалась.

– Как же такое случилось?

– Упала на бутылку в автобусе.

– Holi! Когда-нибудь в этой стране должны появиться правила для водителей! Слушай, кстати, как тебя зовут? Оля? Оля, честно, не могу даже представить, как ты сейчас себя чувствуешь. Эта больница даже для нас, для местных, очень грязная. Но не волнуйся, через пару дней сможешь уйти.

В палату зашёл крупный высокий мужчина с длинной седой бородой. Он был одет как обычный посетитель – потёртые и немного пыльные джинсы, белые кроссовки будто из советской эпохи, куртка-пуховик и длинный шарф, несколько раз обмотанный вокруг шеи и прикрывающий уши от ночного холода. Подумала, что это один из друзей докторов или любопытный посетитель, но когда мужчина уверенными движениями взял со стола большой шприц с ампулами, то поняла, что передо мной анестезиолог. К тому моменту я уже порядком устала, к тому же потеряла чувство времени. Сколько прошло времени, как упала на бутылку? Как долго нахожусь в больнице? Почему доктора не зашьют мне кожу, ведь это не трудная операция? Плавая в потоке вопросов, я не заметила, как большой мужчина-врач перевернул меня на бок и уложил калачиком, одной рукой прижимая колени к животу. Первый укол оказался таким неожиданным и болезненным, что я чуть не подпрыгнула на койке. Но врач, видимо, привык к пугливым девушкам, поэтому сильнее скрутил и с удивительной быстротой сделал второй укол. Всю боль я выразила в громкой стоне, единственное, что мне осталось.

Очень скоро анестезия подействовала, и я начала засыпать. Проваливалась в глубокий тяжёлый сон, вдруг появилась навязчивая мысль – если засну, то больше не проснусь. Мне нужно моргать, несмотря на усталость. Это показалось очень важным, словно священнодействием, и я напрочь забыла о ноге. При каждом выдохе от напряжения у меня сильно тряслась голова, и молоденькой медсестре пришлось зажать её руками.

– Что с тобой? Тебе больно?

– Нет, но я не могу справиться с дрожью. Как долго ещё будет идти операция?

– Скоро закончат, не переживай. У тебя был глубокий порез, в котором нашли стекло. Уже заканчивают. Тебе нужно расслабиться.

Очнулась я через несколько часов оттого, что двое мужчин перекладывали меня на кровать в коридоре родильного отделения. Попыталась узнать у ребят, когда смогу поговорить с доктором, но они не говорили на английском языке. Поэтому быстро ушли, как только закончили работу и укрыли меня старым дырявым одеялом.

Рядом со мной тихо плакала девушка, у неё были сложные роды. Её нежно гладила по голове мать, побледневшая, уставшая, седовласая женщина. Из палаты слышался крик другой роженицы. В углу коридора я увидела трёх медсестёр, с интересом смотревших новую серию бесконечного сериала на крошечном телевизоре. За час, который я лежала в коридоре, они так и не подошли ни к одной из женщин.

Меня предупредили, что скоро переведут в отдельную палату, где со мной хотят поговорить из полиции и миграционного офиса. Отдельная палата – это большая холодная комната в подвале, на пороге меня встретили несколько крыс. Они были настолько привычны к людям, что даже не предприняли попыток спрятаться. Я осталась наедине с новыми соседями, ожидая полицию. В комнату зашли пять медсестёр-студенток. Девушки протянули мне упаковку печенья и стакан чая. Смущённо переглядываясь и неуверенно смеясь, студентки попросили сфотографироваться со мной. Во время стихийно начавшейся фотосессии в палату вошла полная женщина в полицейской форме и попросила медсестёр оставить нас вдвоём.

– Здравствуй. Меня зовут Надира Гхан, я из полиции Биканера. Как ты оказалась в больнице?

– Здравствуйте. Упала на бутылку в автобусе.

Надира покачала из стороны в сторону головой.

– Послушай, Ольга, мы тут только вдвоём. Ты можешь сказать правду.

– Какую правду? Я упала на бутылку в автобусе, из-за чего сильно порезалась. Другой версии у меня нет.

Сделав пару шагов по палате и, не поднимая на меня взгляд, она возразила:

– Понимаешь, это неправдоподобно. Белая девушка приезжает ночью в крови в первую попавшуюся больницу, в которой лечатся либо очень бедные люди, люди бездомные. За всю двухсотлетнюю историю этой больницы здесь не было белых людей.