Текст книги "Мой мир. Малкольм Тернер"

Погруженный в свои фантазии, я просидел так практически до вечера. Пора было возвращаться домой, перекусить, взять вещи и в последний раз пройтись мимо моря, полюбоваться закатом, заглянуть в таверну и под лунным светом пуститься в путь.

Я добрался до кухни, перекусил за своим столом в последний раз, перекинул через плечо свою небольшую сумку и вышел на улицу. Я ухожу отсюда. Не знаю, вернусь ли еще когда-нибудь, но не испытываю особой необходимости в этом. Может быть однажды я, подобно старому путешественнику, вернусь туда, где все началось, испытав сильную ностальгию по прошлому. Тогда мне и саму будет, что рассказать местным жителям. Я держался за ручку своей входной двери и, глубоко вздохнув, закрыл ее возможно в последний раз. Немного странно, но в этот момент мне стало легче дышать, а мир вокруг стал казаться ярче и четче. Я надеюсь лишь на то, что мне больше не захочется оглянуться назад, ведь в тот момент, когда я это сделаю, я пожалею о том, что оставил все, а этого я уж никак не хочу.

В последний раз, проходя по набережной, я лицезрел закатное солнце в городе. Сегодня оно ослепляло как никогда сильно, забрасывая свои лучи в самые дальние уголочки города, возвышающегося по мере удаления от воды. Свет плавно растекался по крышам, дорожкам и улочкам, заливая их насыщенным золотистым цветом. Будто тонкой прозрачной пленкой он окутал все, до чего дотянулся, придавая больше живости краскам, поблескивавшим под ним. Он заливался под колышущиеся на слабом ветру листья, отчего деревья, казалось, танцевали и кланялись ему, благодаря за очередной прожитый день. Я тоже был ему благодарен: он озарил меня, одарил своим теплом и ясностью, позволил все хорошенько рассмотреть, оценить и запомнить. Этот день не сотрется как сон из моей памяти, он останется там навсегда. Я испытал то, чего так страстно желал еще недавно – счастье. Мягкое, беспричинное счастье, разлившееся в моей душе, как этот солнечный свет.

На осенней озаренной улочке уже собирался народ, ожидая открытия заведений. Многим хотелось отдохнуть и расслабиться, пообщаться с друзьями или завести новые знакомства. Что касается меня, то я просто хотел приятно провести последний вечер этого отрезка своей жизни. В последний раз посидеть за барной стойкой, вкушая медленными глотками прохладный напиток, слушать радостный смех окружающих, истории старого бармена, видеть тех, кого так часто встречал за все эти годы.

Последний луч солнца скрылся за крышей маленькой кондитерской, а каменную дорожку озарил свет уличных фонарей. Народ медленно поднимался со скамеек, расползаясь по открывшимся театрам и салунам, а я лениво побрел к таверне, шурша опавшими листьями под ногами. Они расстилались пятнистым ковром по дорожке, собираясь у обочин, потрескивая под тяжестью ног прохожих. Хрупкие, беззащитные они легко ломились под чужой усталостью, рассыпались и уносились слабым ветром, скользя по дорожке красноватой пылью, освещенной фонарными лучами, напоминая светлячков.

Скрипящая деревянная дверь легко поддалась моему толчку, и перед моим взором раскрылось уютное убежище всех тех, кто ищет хмельную радость, убежав от повседневности будней. Бра и люстры из лосиных рогов, полы, стены и потолки из красного дерева, темные столики, обшитые красным бархатом, масляные картины и камин – все это создавало полнейшее ощущение того, что там, за дверью, сейчас бушует холодная зима, лютая, занося всю округу сахарной пургой, заставляя случайных путников содрогнуться. А здесь тепло и уютно, достаточно светло и свежо. Я невольно задрожал, представив, что только что скрылся от зимней вьюги, и направился прямиком к барной стойке, обходя официанток в белых передничках с по-детски торчащими косичками и одурманенных весельем посетителей.

Франко стоял за практически пустой барной стойкой, меланхолично протирая кружки и бутыли с напитками, только что принесенные из погреба. Шерсть его была густой и длинной, поседевшей в силу почтенного возраста и пережитых странствий, когда он был еще молод и свеж. Левое ухо было всклочено, а у правого не было кончика – его в свое время оторвало во время шторма. Нос давно побледнел и высох, бедняга постоянно кашлял и хрипел, хотя, по словам врачей, был здоров как бык, разве что не имел больше той волчьей силы, что была у него лет так десять назад. Длинные брови сильно нависали над глазами, закрывая их почти целиком, оставляя лишь щелочки, в которых виднелся прежний блеск глаз. Даже старая кружевная рубаха, давно уже не белая, не могла скрыть его мощное телосложение. Черный жилет явно сжимал ему грудину, поэтому он никогда не застегивал несколько верхних пуговиц, чтобы было легче дышать. Двигался Франко медленно, никогда не спешил, но и не опаздывал. Руки не дрожали, зрение и нюх не подводили. Ему вполне мог позавидовать любой молодой волк (не матерый, само собой).

Я присел напротив Франко:

– Добрый вечер, многоуважаемый Франко.

Старый волк покашлял, поставил холодную бутыль на подставку и поднял глаза:

– Добрый, мальчик мой. Ясный и теплый. Давно же ты не навещал старика. Небось все работаешь да книжки интересные читаешь? Не увлекают тебя больше истории дряхлого моряка.

– Ну что вы, вовсе нет. Я вчера уволился. Зовут меня дальние страны да земли неизведанные, – заговорил я сказочно, – хочу я в путь-дорогу отправиться. Снарядился налегке, зашел в последний раз увидеть мудрого старика.

– Ах, негодник, язык у тебя хорошо подвешен! – засмеялся он, – Как бы кто не оторвал. Что же тебя потянуло приключений на свою душу искать? Али острых ощущений захотелось? Или принцессу прекрасную искать направляешься?

– Нет. Тянет меня в путь сердце, перемен хочу, свободы. Одолела душу мою рутина, хочется чего-то нового.

– Хватит паясничать, негодник! Говори, как умеешь. Нечего мне по ушам ездить речами сладкими, и не таких, как ты видал на своем веку.

– Хорошо, Франко, – засмеялся я, – Будь по-твоему. Надоело мне все. Хочется уйти. Мир посмотреть, узнать о нем побольше. Засиделся я тут уже, пора и честь знать.

– Это ты молодец, мой мальчик. Так и жизнь пройдет, сидя на одном месте. Я в своей жизни ни о чем не жалею. И смерти в глаза смотрел, и счастье руками хватал, а все живу да радуюсь. Чего же ты сидишь, уши развесил? Эля тебя надо налить, чтобы разговор лучше протекал.

Франко достал из-под стойки крепкую костяную кружку и плеснул в нее из темной бутыли холодного шипящего эля, смахивая лишнюю пенку салфеткой. Кружка сразу же запотела, жидкость зашипела, а я ощутил холодное жжение в горло в предвкушении первого глотка. Пряная пенка сладко щипала язык, лопалась и растворялась на нем. Этот вкус всегда вызывал у меня желание прогуляться по заснеженным склонам гор, мягко ступая по хрустящему снегу, поблескивавшему при свете яркой луны. Луны… я тут же вспомнил, зачем на самом деле пришел сюда:

– Франко, вы знаете много сказочный историй. Помнится мне, что давно в детстве я слышал одну очень старую сказку о Луне и Пулоте. Но, хоть черт меня за уши дерни, совсем ее не помню! А так хочется услышать, – я добродушно улыбнулся старому бармену.

Брови его высоко поднялись, и в глазах его я увидел детскую радость. Такую, когда первый раз в жизни видишь радугу и пытаешься дотянуться до нее, мечтая прокатиться по этой красочной дуге. Он обмяк в радостной улыбке, а в глазах сверкнула скупая слеза:

– О, мальчик мой! Это прекрасная старая сказка! Моя матушка рассказывала мне ее перед сном каждый раз, когда я грустил. Она любила эту сказку больше всех историй на свете! И эта любовь, эта жажда волшебства и чувств передавалась мне с каждым поцелуем, что она дарила мне, укрывая теплым одеялом, так бережно сшитым ею специально для меня. Она всегда верила, что эта история произошла на самом деле, а я верил ей. Озаренный ее мечтой, я жаждал увидеть все это вживую, я засыпал и видел все до последней мелочи! Такой яркий и красивый сон, что даже свет самого солнца не сравниться со светом Луны в нем! Мальчик мой, я расскажу тебе все, слово в слово, как рассказывала мне моя матушка.

Он придвинул к себе дубовый стул, положил полотенце на стойку и придвинулся ко мне поближе:

– Слушай же, мой мальчик.

Давным-давно, когда земли и солнца еще не было, жили в небе лишь боги-звезды. Время для них не существовало, ибо невозможно было отмерить его без солнца. В ночном мраке они освещали себе путь светом их душ, который был виден лишь им одним. Они не нуждались в солнце, покуда видели без его света и жили без его тепла. Так во мраке и холоде небес была рождена богиня Луна. Облик ее был мрачен и затенен. Великие божества не смогли принять правду, они были слепы, поэтому отказались считать ее богиней. Обреченная скитаться в одиночестве, она бродила по небу, спотыкаясь и падая, как новорожденный жеребец, не способный устоять на ногах. Лишь одному небу было известно, что за невзрачным обликом ее таится чистая и добрая душа. Такая чистая, что сами боги кланялись бы ей, если бы только смогли разглядеть.

Во мраке своей печали, ей посчастливилось встретить его – яркого, прекрасного бога – Пулота. Лик его был величав, стать сильна, а взгляд манящ. Очарованная им, видя блеск души в глубине его глаз, она была сражена, сама того не понимая. Сердце ее остановилось, дух захватило, а разум застыл. Никого столь же прекрасного ей никогда не доводилось встречать. Это была любовь. Волшебная, божественна любовь, на какую способны лишь звезды.

Но коварство нависло над Луной. Ибо жить такой любовью богам дано лишь раз. Прекрасный Пулот не стал смотреть в ее сторону, ибо все вокруг считали ее обезображенной и недостойной любви. Охваченная желанием быть рядом с ним, она скиталась в поисках красоты, ища надежду везде, куда только способен проникнут свет божества. Темная снаружи, но светлая внутри, она нашла бога красоты – Тарониса – и попросила у него новый лик, прекрасный и чистый, полный света и тепла, ибо всем сердцем она жаждала любви того, кому была безразлична. Тронутый мольбами несчастной Луны, Таронис отправил ее за даром древних богов, пообещав помочь ей в замен на драгоценное наследие великих.

Луна отправилась в самый темный край неба, ибо там, по словам Тарониса, находилось желанное сокровище. Одолевая чудищ и чертей мрака, сражаясь с ними не на жизнь, а на смерть, она шла по небу, пытаясь отыскать то, чего так страстно желал бог красоты. Там, в глубине тьмы и страха, она нашла маленький белый свет. Крохотный и теплый, он уместился в ее ладони, засияв пуще прежнего. Радостная и полная надежды, Луна вернулась к Таронису, но там ее поджидало разочарование. Бог мудрости – Фисул – встретил ее у подножия дворца Тарониса.

Он открыл ей страшную тайну. Тайну о том, что великие боги подговорили Тарониса отправить Луну туда, дабы избавиться от нее раз и навсегда, считая, что она позорит всех их своим существованием. Мудрый Фисул наклонился к плачущей, щуплой Луне и заговорил:

«Прекрасная Луна, нежная и чистая в душе, но неуместно безобразная снаружи, во мраке небес ты познала важную истину: не все то безобразно, что живет во тьме. Ибо в самом непроглядном мраке может жить маленький кусочек тепла и света. Высшие силы одарили тебя чистотой, спрятав ее там, где не способен найти никто, кто не видит дальше собственного носа. Твой лик – надежное хранилище твоей чистой и доброй души, подобно мраку, оберегающему крохотный свет – дар древних богов. Ты прошла через страх и боль, показав тем самым, что твой облик нечета твоей душе. Твоя любовь искренняя и светлая, как и ты сама глубоко внутри. Живи и дальше, оберегая свой свет, тая его от всех, кто брезгливо отворачивается от тебя».

Так она и поступила. Жила свои века, встречая вновь и вновь прекрасного Пулота, с содроганием сердца тяжело дышала, скрывая внутри свой свет и свою боль. Столь разные были они, что и представить их вместе не мог никто, кроме Луны. Отчужденная и забитая, она умирала. Свет жизни гас в ней, растворяясь в небе. В один миг, стоя одна среди всех, она пала. Отвергнутая всеми, брошенная, не нужная никому. Лишь тогда боги и богини собрались вокруг нее, дабы традиция обязывала их быть рядом в смертный час с умирающей душой.

Упавшую, слабую, плачущую, Пулот взял ее на руки и увидел то, чего прежде не видел никто: в ее глазах сиял яркий свет. Чистый, безупречный, как крохотный огонек, подаренный древними богами. Все замерли от изумления, вглядываясь в ее умирающие очи. И тут Фисул вышел перед всеми и заговорил.

«Великие боги и богини оказались слепы, ибо не может быть зрячим тот, кто во мраке не способен разглядеть яркого света чистой души. Восхищенные даром великих богов, вы никогда не знали, чем является он. Этот крохотный свет – свет чистой любви, искренней и вечной, такой, на которую способны только те боги и богини, чья душа чище слезы. Вы щурились и отворачивались не от тьмы и безобразия, а от света и любви. Великим богам стыдно за вас, ибо вы первые осквернили души своей слепотой и брезгливостью. Прекрасная Луна любила величественного Пулота, но он был слишком занят красотой богинь, не имеющих в душе даже лучика света».

Опечаленные боги и богини собрались вокруг умирающей Луны. И тогда Пулот, восхищенный душой Луны, полюбил ее так же искренне, как она любила его. Небеса дрогнули и в тот же миг Луна, озаренная ярким светом, обрела новый лик, неповторимый и прекрасный, засияв ярче света, дарованного древними богами. Озаренные ее светом, боги и богини открыли свои души, став звездами, сияющими в небе.

С того самого дня Луна и Пулот, такие разные, всегда были вместе. Их любовь сияет и по сей день, ибо именно они породили Солнце светом своих влюбленных душ. Каждую ночь Луна и Пулот появляются на небе, чтобы напомнить всем живущим о том, что любовь способна дарить жизнь, а не отнимать ее.

Это был первый раз, когда я услышал о божествах.

– Прекрасная сказка, – восхитился я, – У вас очень атмосферно выходит рассказывать нечто подобное.

– Да, мой мальчик, – всхлипнул он, вытирая слезы, – эта история всегда напоминала мне о том, что любовь не имеет границ и не нуждается в том, чтобы ее приручали. Она доступна всем: и похожим, и различным. Всем и каждому, мой мальчик. А знаешь ли ты, почему пулота не всегда видно на небе?

– Нет. Почему? – искренне заинтересовался я.

– Ааа, не знаешь! – заулыбался он, – Потому что луна освещает его душу тогда, когда ему грустно, даря свет своей любви и жизни.

– Это чудесно, – улыбнулся я в ответ.

Франко, всхлипывая и покашливая, отправился в погреб за полными бутылями, а я, оплатив свой заказ, вышел на улицу.

На небе прекрасным светом озаряли небо луна и пулот. Присев на скамью около таверны, я смотрел на них и размышлял о силе любви. Она способна заставить нас страдать от того, что она есть, если у кого-то ее нет, но и в состоянии спасти нас тогда, когда мы от нее же и умираем, одарив нас силами бороться дальше. Я никогда не любил и не знаю, полюблю ли, но все это звучало так волшебно, что мне вдруг захотелось, чтобы каждый нашел себе такую любовь, какая есть у Луны и Пулота. И, хотя это всего лишь сказка, мне хочется верить, что так было на самом деле. Ведь мы приходим в этот мир одни, уходим одни. Хотя бы жизнь прожить с кем-то дорогим и любимым. Я думаю, что величайшую силу на свете, самый ясные и чисты эмоции, способные творить чудеса, рождает наша душа. Разве нет?..

Глава V. Там, где ты еще не был

Пусть в огне догорает искра

Хоть и это почти невозможно.

Потускнели пустые глаза.

Ты страдаешь? Нет, все не серьезно.

Это глупо и бренно, смешно.

Сколько можно жалеть и грустить?

В эту тихую ночь так темно…

Ты не смеешь костер потушить.

Пусть в огне догорает звезда,

Та, что меркнет от боли чужой.

А снаружи покой, тишина…

Но внутри шумный мир и слепой.

Так серьезен, спокоен на вид.

Пусть секунды текут не спеша,

Ну а я… Я поймаю звезду,

Что в душе моей искра огня.

Улочка немного опустела к тому моменту, как я вышел наружу. Ветер слег, а сухие листья застлали края каменной дорожки. Небо было чистым и ясным, поэтому небесные светила хорошо озаряли всю округу. Где-то вдали слышалось стрекотание сверчков, оживившихся с наступлением ночи. Мне же больше хотелось увидеть в лесу светлячков. Мое жилище было довольно далеко от леса, поэтому их свет никак нельзя было заметить с такого расстояния. Мне не раз хотелось понаблюдать что-то с разных расстояний, под разным углом. Когда ты смотришь на привычные вещи иначе, то и начинаешь воспринимать их как-то по-новому. Все, что беспокоило, волновало и будоражило, на расстоянии начинает казаться таким маленьким и незначительным. Уйдешь совсем далеко, и того, что было тебе так дорого, уже и не разглядеть. А новые впечатления ярче, живее, они спутывают мысли, заставляют тебя ожидать чего-то особенного и неизведанного. Но главное, не давать себе волю слишком сильно замечтаться, ведь обмануться ожиданиями будет очень неприятно. Это как фильм: ты очень ждешь его, и столько всего себе напредставлял, а как посмотришь, так и думаешь, что он не оправдал твоих ожиданий.

Город уже спал, пока я шел сквозь него в последний раз. Уличные фонари обдавали дома слабым светом, стекающим на пустующие тротуары. В некотором смысле, было жутковато наблюдать подобное: абсолютно пустым казалось это селение на краю моря. Я даже слыхал как-то, что ночные странники сходили с ума, проходя мимо, а последующие боялись этого места ночью и обходили по окраинам, увеличивая свой путь в пять, а то и в шесть раз. Якобы им чудились призраки и неведомые твари, горящие глаза с голодным взглядом и масса нечисти. Я же точно знал, что ничего подобного здесь никогда не водилось, а было это лишь сказками, которые родители рассказывали своим детишкам, чтобы те не покидали своих спален в темное время суток. Странный метод, конечно, но он работал. Но лично я бы после таких историй вряд ли бы смог уснуть, поскольку окна у жителей не были застеклены, только шторы висели, задернутые на ночь. Особо любопытные сорванцы ждали, пока родители уйдут из комнаты, и тут же выпрыгивали из постели, подбегая к окнам, медленно отодвигая полу шторки и выглядывая наружу. Им все же хотелось узнать, что такое интересное и опасные твориться ночью. Обманутые ожиданием, они широко зевали и возвращались в кроватку, успокаивая себя тем, что пока на улице горят фонари, а дома есть мама с папой, то чудища не выйдут наружу, а будут прятаться далеко-далеко в неведомом им месте. Только позже, когда ребятки подрастали, им открывали эту тайну, а они с пониманием смеялись и благодарили свою семью за то, что та берегла их от излишнего любопытства. На деле же за своих чад боялись из-за путников. Не все из них слышали истории о монстрах, поэтому и шли напрямик. А кто их знает, кто они такие. Еще уведут бедных наивных малышей куда-нибудь.

До выхода из города я добрался быстро. Мой путь лежал через равнину к гранитному лесу. В последнее время ни один путник мимо не проходил, поэтому проторенной дорожки через равнину искать не следовало. Ночью в густой и высокой траве отыскать что-то довольно-таки проблематично. Странно, что местные жители не ходят в гранитный лес. Но теперь я понимаю почему. Кому только захочется тащиться в какое-то непонятное место через жесткую траву в каменные дебри? Мне, разве что. Впрочем, там нечего ловить. Только любоваться необыкновенными каменными древами, населяющими просторы. Эта каменная стена достаточно плотно закрывала горизонт. Получалось это у нее настолько хорошо, что навряд ли кто-то из местных вообще мог знать, что за холодным камнем лежит озеро. Я же порой наведывался в горы, чтобы собрать немного трав для чая и настоек, спелых ягод и фруктов. С их высоты гранитный лес проглядывался очень хорошо. Деревья выстраивались в затейливый узор, напоминая чем-то лабиринт. Однако с высоты стволов практически не было видно, их накрывали мягкими шелестящими шапками зеленые листья, растущие на ветвях. Вьющаяся листва свисала с каменных веток, бережно опоясывая их по всей длине. Камни, которые казались мне всегда столь безжизненными, хранили что-то живое внутри себя, выращивали и берегли за толстой гранитной коркой маленькие росточки свежей зелени, которая придавала их грубости воистину нежную красоту. С той высоты лес казался невыразимо прекрасным. А снизу же был суровым и пугающим.

Удивительно, как от точки зрения зависит то, что мы видим. И дело тут не просто в лесном массиве из камней и зелени, а во всем естестве в целом. Я почему-то вспомнил того парнишку, Джейсона. Он был такой чудной внешне: странно одет, постоянно говорит и совсем не умеет слушать. Но то, как он плавал. В этом было что-то завораживающее и волшебное. Его движения напоминали медленный танец в воде. Плавный, грациозный он, казалось, едва двигался, а воды подхватывали его и завершали каждое движение сами, вращая и двигая в угодном им направлении. Может, и он внутри не такой уж и чудной. Если подумать, то и я со стороны выгляжу довольно странно. Даже более странно, чем он, рыжик в цветастой одежде. Постоянно один, никто обо мне толком ничего и не знает в этом городе, а о моем появлении только слухи и ходят. Ребенком я не хотел говорить об этом. Став старше, меня частенько спрашивали, но я все отнекивался и уходил от этого неприятного разговора, вот меня и перестали спрашивать. Сам же я никогда про это не говорил. И сомневаюсь, что захочу. Или что мне придется рассказать об этом рано или поздно. Наверное, на смертном одре эта история так и осталась бы на моей совести. Едва ли остался хоть кто-то кроме меня, кто может рассказать ее. По крайней мере, я отчасти надеюсь на это. Были те, кого бы я хотел увидеть снова, пусть даже всему миру придется рассказать о тех ужасных событиях. Но остались лишь те, кто в тысячи раз больше заслуживает смерти, чем они. С другой стороны, я прекрасно осознаю, что желать кому-либо смерти низко, и едва ли вообще кто-то ее заслуживает. Но не мне решать, кому жить, а кому нет. Я столько раз вспоминал те события. Многие моменты стерлись из моей памяти и утекли вместе со временем. Иные же я помню все так же ярко, до последней мелочи. Но если каждый раз возвращаться в прошлое, то можно упустить настоящее.

К середине ночи я добрался до гранитного леса, миновав густую, острую траву, обжигающую не столько острыми краями, сколько жесткостью, с которой она била по телу, пока я пробирался через нее. Идти ночью по этому лесу было бы неосмотрительно, учитывая то, насколько он мрачен. Лунный свет очень слабо пробивался сквозь густые вьющиеся листья, а разводить огонь, чтобы зажечь факел, мне не хотелось, чтобы он случайно не поджег низко расположенные ветви. Решил, что заберусь на ветку повыше и пережду до утра. Надо сказать, что ветки у гранитных деревьев весьма удобно утроены для того, чтобы послужить временным ночлегом: каждая из них, тянущаяся от ствола, образовывала небольшую лодочку. Но самые большие ветки почему-то находились на самом верху, прямо перед раскидистой кроной (последние метров десять подобных веток не имели, а были весьма привычными, потому что на них располагались исключительно листья). С краев таких лодочек свисали вьющиеся лианы с листвой. Листву с одного края я использовал как мягкую настилку для ночлега, а с другого – в качестве одеяла. Основа дерева была очень холодной даже знойным летом, а листва была достаточно теплой. Необычное дерево, не так ли? Свою поклажу я закинул на соседнюю ветку, чтобы не ютиться с ней в лодочке.

Ночь прошла тихо. Никаких снов на сей раз не было, несмотря на море впечатлений после прошедшего последнего дня в городе. Меня разбудили мягкие лучи восходящего солнца, юрко пробирающиеся сквозь крону, поблескивая прозрачной зеленью листвы. Ночлег оказался не очень удобным, зато я дождался рассвета и отдохнул, чтобы двигаться дальше.

Я забрал свою сумку, лениво потянулся и двинулся дальше в сторону озера. Покрытая росой трава бодрила меня, смачивая ноги прохладными капельками, а щебет птиц поднимал настроение. Не знаю, что именно за птицы щебетали, но знал совершенно точно, что дятлов здесь не водится. Ну, это и логично, как им продолбить гранитную кору? Да и незачем, насекомые туда не заберутся. В связи с чем в гранитном лесу водились только птицы, питающиеся ягодами и орехами, ведь кустов тут хватало. Зверьков я никогда не замечал. Может они и есть тут, но по деревьям не карабкаются. Почему? Им не устроить себе жилище, ведь дупла в таких деревьях не бывают. Разве что небольшие мышки рыли себе норки между корнями. Надежная «квартирка» с такими-то гранитными стенами. Зато для птиц тут просто роскошное жилье. Пока забирался вчера наверх, то обратил внимание на одно уютное гнездышко. Ни птах, ни их яиц там не было, но все же очень хорошо были переплетены зеленые ветви.

Интересно, как все же появился этот лес? Насколько мне известно, плодов деревья не давали, то есть вырасти одно из другого они не могли. Какова продолжительность их жизни тоже оставалось загадкой. Идея глупая, но вдруг кто-то высадил их здесь давным-давно, когда рядом не было ни сел, ни городов. Тогда зачем? Для красоты? Вполне возможно, ведь с высоты смотрелось очень впечатляюще. Или для защиты? Что-то вроде живой каменной стены. Она выглядит устрашающе, когда стоишь на пороге леса. Кто его знает, чего уж теперь гадать. Может быть, когда-нибудь я и узнаю об этом, прочитав в какой-нибудь книге или спросив у самого старого жителя окрестностей. Собственно говоря, лес очень даже неплох. Никакой опасности внутри не видно. Малость пустовато, это пугает. Куда привычнее в необжитых местах, когда полно животных вокруг.

Чем дальше я пробирался в лес, тем темнее становилось вокруг. То ли ветви сгущались все сильнее, то ли я не заметил, как солнце закатилось за горизонт. Вскоре я не мог разглядеть ничего дальше вытянутой руки. Такая темень насторожила меня. Даже затянутое тучами ночное небо дарило больше света, чем было в лесу. Забраться на дерево, чтобы переждать темноту (не уверен я, что настала ночь) я не успел, поэтому полез в сумку за фонариком (как я мог про него забыть?). Но внезапно какой-то огонек промелькнул у меня перед носом. Я настороженно поднял уши, прислушиваясь к пустоте и вглядываясь в темноту. Огонек промелькнул еще раз и замер в нескольких шагах от меня. Я протер глаза, решив, что мне мерещится. Но нет, он все еще был там и будто бы ждал меня. Закинув сумку обратно, я медленно пошел за бледно-желтым огоньком, который удалялся от меня с той же скоростью, с какой я пытался его догнать. То он медленно плыл в темноту, огибая деревья, то резко ломился вперед, как только я ускорял шаг. Чем глубже в лес я заходил, тем больше становилось огоньков. Они мерцали разными цветами, словно переговариваясь между собой. В какой-то момент я начал думать, что они просто смеются надо мной, водя по лесу, и скоро выведут меня туда же, откуда я пришел. Но нет, рой светящихся точек вывел меня прямо к озеру. Как только я вышел из леса, меня озарил лунный свет, а огонечки растаяли в озерной воде так же внезапно, как появлялись. Я подошел к берегу и подпрыгнул от неожиданности: один красный огонек догнал меня (очевидно, сопровождал меня сзади), шустро обогнул и резко канул в воду.

В ту же секунду взволнованная водная гладь зарябила, забурлила все сильнее в середине озера и образовала воронку. Огоньки выстроили дорогу к ней от берега, приглашая меня пройти вперед. Ступил я не сразу, несколько секунд колебался, не веря собственным глазам. Кроме того, я совсем не умел плавать, так что ступать туда – большой риск для меня. Я осторожно ступил на огоньки одной ногой. В воду не канул, но стоял в воде глубиной в полпальца. Светящиеся цветные точки даже не содрогнулись подо мной. Что ж, нужно идти дальше. Когда я подошел к самому краю воронки, то увидел, что в ее глубине виднеется яркое голубое свечение, вращающееся в противоположную воронке сторону. Думается мне, что это и есть тот портал, о котором мне говорил пришелец из сна. Значит, все это не было сном? Это было на самом деле. Теперь я точно в этом убедился, но что там? Правда ли я попаду в другой мир? На такой шаг тяжело решиться. Через пару мгновений, я услышал мягкое журчание: Огоньки ныряли все глубже в воду от самого берега, продвигаясь в мою сторону. Зачем? Чтобы я прыгнул туда под страхом утонуть? Но особого выбора у меня не было. Я закрыл глаза, глубоко вдохнул и канул в бездну.

Миг спустя я упал на сырую траву, а перед глазами виднелось ночное небо с плывущими облаками и звездами, рассыпанными как сахар на темно-синей скатерти небосклона. Я приподнялся и осмотрелся. По правую сторону от меня протекала небольшая речка, не больше пятнадцати шагов в ширину. Берега ее были оголены. Быть может, вода хорошо смывала все семена, вот ничего и не росло. Где-то вдали слышалось кваканье лягушек и стрекотание сверчков. Вверх по течению виднелось очертание невысоких гор или холмов, а слева от меня шла тропа через редкий хвойный лес. Я поднялся на ноги, отряхнулся и посмотрел назад. Река текла вниз по равнине почти прямо, лишь немного извиваясь змейкой.

Мне нужно двигаться к истоку реки по левой ее стороне. Так пришелец сказал. Странно, что именно по левой. Хотя может эта река берет свое начало от нескольких истоков, и мне нужен крайний. Нужно где-то перебраться на ту сторону, а пока что я пойду вверх по течению. Там, глядишь, и разберусь, где можно перейти. Вода в реке достаточно чистая, почти прозрачная, чтобы разглядеть в ней как глубоко находится дно, ну и рыбешек, плывущих по течению. Воздух был свежим и влажным, пахло недавно прошедшей грозой, что было понятно и по разбегающимся тучам, медленно тающим в свете луны. Здесь она была немного не такая: маленькая, бледненькая, но все такая же светлая. Почему-то не круглая, а скошенная наполовину, будто от нее откусили добротный кусок. Звезды вроде такие же, но больше белые и холодные, а не разноцветные, как у нас. В целом, пока что тут не так уж и плохо: земля под ногами и небо над головой. А что еще нужно? Пусть тут все не такое знакомое, как дома, могут подстерегать опасности, зато я чувствую себя как никогда живым.

Двигаясь вдоль берега, я осматривал окрестности. Мимо леса изредка пробегали олени и зайцы. Не те зайцы, что живут у нас, другие. Маленькие, неразвитые физически, похожие на лесных мышей, но крупнее. Они бегали на четырех конечностях, а глаза у них были маленькими и расположенными так, чтобы обеспечить максимальный обзор. С оленями та же история, но размеры их были соизмеримы с нашими, даже чуть крупнее. На берегу сидели лягушки и жабы, громко квакая и надуваясь. Мне даже показалось, что одна из них плевалась какой-то ядовито-зеленой жижей в реку. Это меня несколько насторожило, и я отошел чуть подальше от берега. К моей удаче, вдали показалось темное очертание моста через реку. Сейчас это был лучший вариант, поскольку вверх по течению река становилась только глубже, а проглядеть дно издалека, да еще и через отблески лунного света, было проблематично.