Текст книги "Николай Васильевич Парин в письмах и воспоминаниях. Жизнь, посвященная океану"

Твоим развлечением вместе с другом по институту Федей Щастным, тоже ихтиологом, было активное участие, в футбольных матчах, пока серьезно не покалечил ногу, причем этот шрам сохранился на долгое время. Верен ты был команде ЦСКА, знал фамилии всех игроков и переживал их проигрыши, что вызывало мое недоумение. Впрочем, ты увлекался не только футболом, но и всеми достижениями в спорте, в том числе и гонками на велосипеде, и даже в письмах из рейсов просил брата Васю, а потом и сына Колю, сохранять для тебя все выпуски газеты «Советский спорт».

На одной из фотографий ты величественно стоишь, гордо обняв велосипед, после преодоления с Федей расстояния в сотни километров из Москвы в Крым (говорил, что на Дальний Восток тоже смог бы). Об этой поездке, о ночевках в заброшенных сеновалах или на земле под звездами, о питании «чем бог пошлет» или по пути на огородах, ты часто рассказывал, вызывая изумление этим немыслимым путешествием, как бы доказывая свою возможность при необходимости превозмогать любые трудности, с которыми тебе впоследствии приходилось сталкиваться в рейсах, в том числе и преодолевать слабость вестибулярного аппарата. Скромный и застенчивый Федя, часто навещал тебя и делился своими переживаниями о здоровье мамы и об успехах сестры в балете. И лишь случайно, сравнительно недавно мы узнали из интернета, что он – сын капитана Щастного, который во время войны, вопреки приказу, спас Балтийский флот от затопления, и был расстрелян по обвинению в измене. Федя никогда не рассказывал тебе об этой трагедии в их семье. Возможно, он не хотел добавлять к твоим столь сильным переживаниям еще и свои. Годы спустя мы пытались восстановить знакомство, пытались найти его адрес, но тщетно.

Не могу не упомянуть о твоем школьном приятеле – Михаиле Агурском, дружба с которым продолжалась долгие годы вплоть до его странной кончины в Москве в расцвете творческих сил. Репатриированный из СССР, он впоследствии профессор Израильского университета, политолог, историк, литературовед, вел с тобой нескончаемые беседы о своей идеологической позиции, об общности технической и биологической эволюции. Оригинальный советолог со своими собственными взглядами и даже предсказаниями политических игр в стране. Его трепетное отношение к природе трогало и поражало тебя. Когда мы были в госпитале в Иерусалиме, мы издали видели кладбище, где он был похоронен и надгробья с положенными на них камнями, символизирующими вечную память.

Для облегчения жизни большой семьи еще в студенческие годы ты ежегодно ходил в рейсы на различных судах, как из Владивостока, так и из Петропавловска, Усть-Нарвы и Таллина. Нина Дмитриевна с 1953 г. сохранила эти твои письма из рейсов, полные любви и заботы об ее здоровье и о здоровье маленького Алеши, с переживаниями, что ни чем не можешь ей помочь в хозяйственных делах по дому. Сначала они были адресованы только ей по адресу Столешников переулок д. 7 кв. 9, а потом с 1954 г. и Василию Васильевичу, вернувшемуся из Владимирского централа, по адресу Беговая д. 11 кв. 71.

В этом впоследствии переданном мне пакете она сохранила также твои наивные детские рисунки, преимущественно кораблей и перерисованные карты, на которых изображены пейзажи дальних стран. Такими гравюрами были украшены поля книг Форстера о хождениях на кораблях капитана Джеймса Кука, а также книга Чарльза Дарвина о его путешествии на «Бигле». В этом конверте были также сочинения, в частности, на тему о помещике Троекурове, грамоты за отличную учебу, вырезки статей из газет, в частности, касающихся рейсов на «Витязе», в которых ты позже принимал участие. С огромной благодарностью я получила этот заполненный конверт, который старалась разобрать и многое воспроизвести в этих записях. Честно говоря, если раньше я стеснялась читать эти письма из прошлого – ведь они с 1953 по 1962 г. были написаны, когда меня еще не было в твоей жизни, то сейчас, мне кажется, я читаю их вместе с тобой, живу твоими переживаниями, проникаюсь твоей трогательной заботой о здоровье родителей и тоской по дому, вниманием к учебе Васи и Алеши, интересуюсь их времяпрепровождением, передаю приветы сестре Нине и Фросе, понимаю радость появления на свет дочки Нины, а потом и ее первым словам, восторгаюсь подробными красочными описаниями тех мест, где ты тогда побывал, и радуюсь твоим первым научным изысканиям.

Когда, к счастью, «друг народа» отправился в ад, в Столешников переулок после восьми лет заключения в октябре 1953 г. вернулся Василий Васильевич. Он не любил говорить о тех унижениях, которым его подвергали в застенках Лубянки, но иногда делился с тобой, как бессонными ночами, почти теряющего сознание, его допрашивали, направив в лицо яркий свет лампы, как выдерживали в карцере, добиваясь признания в шпионаже. Слушая тебя, я проникалась той болью, которую ты испытывал в душе, сдержанно переживая за своего отца, вспоминая ту трагедию, которая постигла и мою семью в то устрашающее время.

Об этом периоде жизни Василия Васильевича ты невольно вспомнил, будучи в Южной Африке в 1997 г., когда посетил утопающий в тумане, обдуваемый ветрами остров Роббин, превращенный в колонию для преступников. Заключенных, в том числе и Нельсона Манделу, там содержали в отдельных камерах. Но когда экскурсовод сообщил, что у них не было разрешения играть в футбол, а только в теннис, пища выдавалась лишь три раза в день (ланч не полагался), и вода в душе была только холодная или горячая, ты, услышав возгласы негодования всех присутствующих, от «возмущения» выронил видеокамеру на пол, и промолвил: «Пусть благодарят Бога, что они не попали в нашу тюрьму», и Janney Butch с удивлением спросила: «Why?». Этот непривлекательный остров поразил своим запустением и наличием гигантского кроличьего заповедника, уничтожившего всю растительность.

В семейных повествованиях, написанных Алешей Париным и Васей Логиновым, лишь кратко упоминается о тебе, а о твоей жизни в студенческие годы, твоих увлечениях, о научной работе в Институте океанологии, об участии в научно-исследовательских рейсах на академических судах, на которых ты ходил в дальние плавания в просторы Мирового океана, о твоих друзьях и людях, с которыми тебе приходилось встречаться не упоминается вовсе. Мне хотелось заполнить некоторые страницы твоей жизни и попытаться изложить то, что я знаю и помню из твоих рассказов, кое-что из твоих кратких записей. Но, в основном, из писем, которые ты присылал из научных командировок и почти ежегодных рейсов вплоть до 1989 г. и, наряду с этим, привести, далеко от определенной последовательности, выдержки из наших порой длительных поездок в разные страны и запомнившихся впечатлениях из совместной почти 50-летней жизни.

С детства ты жил в окружении собак, к которым всегда проявлял большую заботу и внимание. Тебе нравилось наверстывать с Витой и Мартином круги по ипподрому, куда выходили окна вашей квартиры на Беговой улице, а когда Мартина разбил паралич, ты на руках выносил его на прогулку во двор дома. Но особое место в твоей жизни занимали ирландские сеттеры, к которым ты испытывал особую привязанность, обоюдную радость при твоем возвращении домой из поездок и большую боль, которую доставляла тебе их неожиданная кончина от болезни или от случайной гибели. Даже имена ты давал им связанные с морем, так «Дана» – название датского научно-исследовательского судна, а «Наска» – в честь подводного хребта в Тихом океане, ихтиофауну вод которого ты изучал. Дана осчастливила нас рождением шести очаровательных щенят, которые ползали по тебе, радостно улыбающемуся.

Помню твои переживания, когда на охоте несколько дробинок после неудачного выстрела Юниора, попали случайно в мочку уха Наски, не причинив ей существенного вреда. Испуганный визг и крик ужаса. Презирая потрясенного Юниора, несколько километров ты нес ее, столь же потрясенную, на руках до пристани на Волге, где стояла лодка. Отделалась Наска лишь испугом, а Юниор не только (ведь могло быть и хуже).

Совершенно неожиданная смерть второй Наски в 3-летнем возрасте от рака крови, такой маленькой, такой азартной и так тебя любившей, была потрясением для тебя. Сколько тоски и печали выражало твое лицо, когда ты, молча, стоял у окна, не в силах забыть ее. Но от приобретения Айки (Аиры) – Диоскури Двинвен (по происхождению шведки и англичанки) ты не смог устоять, когда увидел это милое создание, которое привнесло в наш дом столько радости и нежности. Положив голову тебе на грудь, она преданно смотрела карими влюбленными глазами. Айка ушла 3 июня 2012 г. в возрасте 10 лет через 2,5 месяца после твоего ухода. Не смогла она преодолеть тоску по тебе. Во время болезни ты больше всего беспокоился, что будет с Айкой, когда нас уже не будет. Почему-то ты был уверен, что она переживет нас.

Но вас пережила только я и теперь, чтобы спастись от одиночества, я с помощью твоей дочки Нины приобрела из питомника кроличьего длинношерстного таксёнка по имени Василиса, переименованной мной в Айку Милое, доброе, преданное создание, любящее спать со мной на подушке или под одеялом. Уверена, что и ты полюбил бы ее.

Передавшаяся по наследству страсть к охоте, всегда занимала большое место в твоей жизни, хотя свою работу во время рейсов, ты считал, тоже можно назвать охотой. Особенно ты любил ездить в Кимры к твоему другу охотоведу Володе Соколову, которого ты искренне уважал и любил как охотника и человека, отдавал ему в натаску собак, но на выставки предпочитал водить их сам. После хождения по охотничьим местам ты получал удовольствие от провождения времени в его деревянном доме на берегу Волги, которая была тебе родной еще с детских лет. Визиты к Володе для тебя всегда были праздником, сопровождавшимся обильными застольями и нескончаемыми разговорами. Ты любовался спокойным разливом широкой реки, любил бороздить ее воды на моторной лодке, когда отправлялся на охоту к дальним, с трудом различимым берегам, но процесс ловли рыбы, которым активно промышлял Володя, не доставлял тебе никакого удовольствия (хотя кушал оную ты с аппетитом).

Большую радость доставляли тебе поездки вместе с Василием Васильевичем в свободное для него время на охоту вместе с Витой или Рипом. Ездили на Истринское водохранилище или в Егорьевск к егерю Красоткину. К своему удивлению, у одного из рыбаков ты случайно заметил пойманную змеевидную зеленоватую рыбку, относительно большого размера, которую сразу же определил как европейского речного угря из экзотических краев, каким-то путем достигшего этих мест. Но обратное путешествие на нерест в Саргассово море оказалось для него, увы, нереальным.

Сохранились письма Василия Васильевича из Киргизии, адресованные тебе, в которых, помимо описания тех мест, где он побывал, подробнейше излагались удачи и неудачи в охотничьих походах, вплоть до количества и качества убитой дичи, что напоминало письма Аксакова к Тургеневу, ведущих, как известно, этому процессу строгий учет. В одном из писем В.В. радостно сообщает тебе, что привез домой ручного кеклика – очень симпатичного «парня», кем-то пойманного сетью и выросшего с цыплятами. Независимое поведение этого темно-оливкового фазанчика с темными полосками на боках, по-хозяйски расхаживающего по квартире и нежно привязанного к Нине Дмитриевне, очень тронуло тебя, и охота на фазанов стала для тебя запретной. Все письма, которые писал тебе Василий Васильевич, поражают желанием поделиться «в каких странствиях» он побывал вместе с Ниной Дмитриевной, трогательной заботой о твоем здоровье, интересом к твоей ихтиологической работе и о дальнейших перспективах. Никогда не чувствуя родительского диктата, ты всегда прислушивался к советам отца по поводу самоусовершенствования в выбранной профессии. Впрочем, еще с детских лет учеба всегда давалась тебе легко, всегда было интересно что-то читать, в основном книги из серии, изданной Географгизом и познавать нечто новое из энциклопедий.

При коротких стоянках во Владивостоке в ожидании начала тех или иных рейсов ты всегда стремился выкроить свободное время, чтобы с твоим другом ихтиологом Славой Шунтовым уехать на несколько дней в лес, чтобы полюбоваться природой и заняться охотой на рябчиков, тетеревов или вальдшнепов. Это было наиприятнейшее времяпрепровождение на природе, о котором при возвращении домой ты с восторгом рассказывал. Иногда ты ездил за 45 км от Владивостока в долину реки Суйфун на пойменное озеро Утиное и писал родителям, как «в чудесную осеннюю погоду любовался домиками ондатр. Надеюсь съездить еще раз, говорят, скоро пойдет гусь».

И далее из письма:

«Был на охоте. Ездили втроем на один день за 150 км от города. Надеялись пострелять рябчиков. Тайга очень красива, тем более, что погода вновь установилась теплая и солнечная. Рябчиков мало (я видел только одного, да и тот слетел метров в ста от меня), кроме того, опавшие сухие листья очень шуршат под ногами и не дают двигаться без шума. Интересно, что на Дальнем Востоке рябчик живет среди лиственных деревьев, поэтому стрелять осенью, когда нет листьев, очень легко».

Не могу не привести здесь записи твоего племянника Васи из его книги «Василий Васильевич Парин. Семейный портрет», как несколько раз ему приходилось бродить с тобой по тверским лесам. Его приводила в удивление твоя способность «при быстрой ходьбе успевать заметить все необычное, что встречалось на пути, касалось ли это перевернутого камня, сместившейся ветки, необычно вывернутого куска земли или мха, различить глухариное перо у болота, особого вида помет, что могло свидетельствовать о том, что здесь должен быть глухариный ток, что и подтверждалось местными жителями».

Каждую весну когда только начинал заниматься рассвет, ты ходил из нашего дома в Тверской губернии по уже начавшему таять апрельскому снегу на глухариный ток. Несколько раз ты предлагал и мне пойти с тобой, но, перспектива идти из дома, особенно после хорошо протопленной печки ночью с фонарем, когда холод пронизывал насквозь, и когда из болота с хлюпаньем приходилось вытаскивать то одну, то другую ногу всегда останавливала меня. И я не шла.

Однажды, ты все-таки вывел меня, на, так называемый, «подслух». Кое-как пробравшись через болото, не раз провалившись, ты усадил меня на ствол упавшего дерева и в темноте заставил ждать, когда через ночную мглу будут услышаны голоса глухарей, к которым ты относился трепетно и с уважением, как к древнейшим птицам на земле. Твое терпение было устрашающе непоколебимым. Комары безжалостно жалили, было холодно и сыро, но надо было спокойно сидеть и безмолвно ждать. Так ничего и не дождавшись, в чем, конечно, была виновата я (попискивала громче, чем комары), пошли собирать наисластейшую чернику на кочках в болоте. Кстати, с возрастом ты перестал увлекаться охотой на глухарей: «Жаль его, такого большого и поющего о любви».

Н. В. Парин на охоте, 1970-е гг.

С заходом солнца начинались сборы на вальдшнепиный ток, который с такой радостью приветствовала наша сеттерица. Совсем недалеко от дома в деревне Гуляево в определенном месте на опушке леса до темноты вы сидели вдвоем, внимательно прислушиваясь к приближающимся издалека звукам, заставляющим активно биться ваши сердца. После выстрела, который редко попадал в цель, она укоряюще смотрела не тебя, как бы говоря: «Ну что же ты, папочка». А если, неожиданно, выстрел оказывался удачным, стремительно срывалась с места и без устали начинала искать среди кустов добычу. А однажды, ты, потрясенный, рассказывал, что увидел рысь, стремительно появившуюся из-за кустов и столь же стремительно исчезнувшую.

С помощью ежегодно посещавшего эти места твоего друга Володи Флинта – известного орнитолога и заядлого охотника на глухарей, изучением которых, их поведением и питанием он занимался (его охрана стерхов достойна отдельного описания), осуществилось наше знакомство с сотрудниками заповедника Виталием и Таней Кочетковыми – милыми гостеприимными хозяевами собственного дома в Центрально-лесном заповеднике в 300 км от Москвы. Ты с нетерпением ждал дня разрешения на охоту, чтобы поехать туда, где нас всегда ждал радушный прием в виде испеченного Таней пирога с черникой и варенья из морошки. С Виталием ты совершал дальние прогулки по еще нехоженым местам, где в лесу, слушая душераздирающее завывание волков, поведение которых – тема кандидатской диссертации Виталия, оставались ночевать в лесу, устроившись под елью, в ожидании рассвета, когда запоют глухари. Ходили в те места, где можно было в изобилии собирать чернику, а морошку – твою любимую ягоду, ты собирал один, по колено утопая в болоте. Многие иностранные туристы платили немалые деньги, чтобы приехать в этот заповедник для ознакомления с русской природой.

Кстати, процесс приготовления глухаря был известен только Володе Флинту, что делать он никому не доверял. Пышущего ароматами глухаря на блюде с печеными яблоками Володя в белом фартуке торжественно вносил в гостиную, а затем с помощью особого ножа следовала раздача его находящимся в ожидании гостям. Это было незабываемо красиво и вкусно.

Впервые, вместе с Федей Щастным, ты пошел в первый рейс на судне «Изумруд» из Владивостока по дальневосточным морям, когда начальником экспедиции был уважаемый тобой ПА. Пискунов. Тогда ты познакомился с промысловым ловом сельди и трески сетями, которые приходилось тянуть голыми руками до образования незаживающих болезненных волдырей на пальцах. Впоследствии после рейса на судне «Профессор Месяцев», оснащенном ультрасовременными приборами и телевидением, впечатление от подобного усовершенствованного процесса траления потрясло твое воображение.

Уже во время этих рейсов ты с ужасом обнаружил, что «морская болезнь», которой ты страдал с детства, дает о себе знать весьма активно, хотя столь же активно ты старался преодолеть ее и со временем с трудом всё же преодолевал.

1953-1955 гг. НПС «Изумруд» и НИС «Витязь», рейс 22. Выдержки из писем родителям за 1953-1955 гг.

22.06.1953. Владивосток. Дорогая мамочка. Уходим в море на судне «Изумруд», которое будет вести экспедиционные работы по биологии нагульной сельди у Сев. Курил. Вернемся в Москву лишь в октябре. Зарплата 650р, причем 25р надо платить за еду и постельное белье. В экспедицию попали вместе с Федей. По пути сюда проехали много огромных рек, самая мощная, пожалуй, Амур. Большое впечатление оставил «священный» Байкал, который очистился ото льда. И, особенно, Ангара. Вода в ней очень прозрачная, даже на большой глубине видны отдельные камешки Дорога вдоль Байкала идет по самому берегу, на крутом обрыве. Много тоннелей. Самое красивое место в городе – набережная залива, где внизу под скалами расположены пляжи. Особенно хорошо там вечером на закате. Вчера ездили пригородным поездом за 30 км от Владивостока и пересекли мыс, на вершине которого стоит город. Дорога шла все время лесом через высокие сопки. Лес глухой – настоящая уссурийская тайга. Поймали пару жерлянок – маленьких лягушек с ярко-зеленой спиной и красным брюхом. Вышли к Уссурийскому заливу, где купались на прибое. Сегодня переселились на «Изумруд». Надеюсь дома все благополучно. Вася сдал хорошо экзамены и уже ученик 10 класса. Все-таки мама тебе следовало бы съездить на месяц с Алешей на Кавказ как следует подлечиться. В этом году я буду лишен возможности помогать в домашних хозяйственных делах. Алеше надо бы вылезти из обычного хилого состояния. Крепко вас всех обнимаю и целую. Любящий сын и брат Коля.

28.07.1953. Петропавловск. Дорогие мои. Эти полтора месяца мы провели в Охотском море и Тихом океане. Побывали лишь на Северных Курилах. Видел я за это время порядочно – киты, тюлени, сивучи, разные рыбы и птицы. Поймали лишь 4 улова. Сельдь не подошла. Поэтому плановые уловы были нарушены. Мне пока удалось собрать очень немного материала. «Изумруд» пойдет на север в Берингово море для экспедиционных работ по тралению трески. Много ловил на удочку. Возможно, скоро буду дома или задержусь еще на 2 месяца. Меня радует, что Алеша окреп и, наконец, начинает превращаться в мальчика. Васе посоветую с первого дня крепко взяться за учебу, когда приеду обязательно первым делом проверю его отметки. Любящий Коля. Привет всем.

05.09.1953. Петропавловск. Дорогие мои. Сегодня или завтра уходим в очередной рейс. Идем на север – в Берингово море. Мы с Федей совершили две экскурсии в глубь Камчатки на 25 км. Большие пространства заняты кустарниками, болотами, и много быстрых прозрачных речек. Кругом сопки. Много ягод. Выходили и на берег Тихого океана, любовались мощным прибоем, разглядывали выброшенных морем раковины, рыб, крабов. Погода установилась осенняя – облачность, морось, туман. Итак, мы идем в Берингово море. Будем заниматься треской – в основном тралить и работать с эхолотом. Возможно, посетим Командорские о-ва. Постараюсь собрать там еще какой-нибудь материал. Не беспокойтесь за меня. Скоро вернусь.

Н. В. Парин на борту НИС «Академик Курчатов», 1971 г.

23.09.1953. Тихий океан – Петропавловск. Дорогие мои. Директива от директора ТИНРО Моисеева отправиться на западное побережье Камчатки и Сев. Курил. Там мы и проплавали до сего дня. Сейчас подходим к Петропавловску. Федя склонен возвратиться, а меня тянет дальше. Мы будем дома в декабре. Сегодня Васин день рождения Я поздравил его телеграммой. Надеюсь, он еще не успел нахватать двоек и троек. Алеша, наверное, все также старается. Не хочется уезжать из этого далекого и интересного края, не увидев всего, что возможно. Решили до конца держаться «Изумруда». Идем в Берингово море. А там будь, что будет. Между прочим, эта часть экспедиции представляется мне наиболее интересной как по объектам исследования (донные рыбы: треска, камбалы, палтусы), так и по орудиям лова тралами. Вернусь не раньше декабря. О красотах здешнего края, об экзотике и т. п., когда приеду, многое могу рассказать. Любящий сын и брат Коля. Привет всем.

Далее письма после 1954 г., адресованные Василию Васильевичу, из Таллина и Усть-Нарвы (на границе Ленинградской обл. и Эстонии), написанные с борта траулера, где ты занимался сбором материала для дипломной работы, связанной с изучением нерестовых подходов салаки, которая доминировала в уловах, кроме корюшки, сига, трески, камбалы и др. рыб. Наряду с описанием красот города и природы, а также о взятых уловах и проделанной научной работе, под руководством П. Г. Борисова, ты выражаешь трогательное беспокойство о здоровье родителей. Одолевает тоска по дому. Выходят в свет твои первые научные статьи.

«Смотрю кругом. С трех сторон море, не оживляемое никаким движением, кроме покачивания волн. Одинокая чайка плавно кружится в воздухе. Судно медленно раскачивается, монотонно гудит двигатель. Таковы будни. Любящий сын. Коля».

«Витязь», 1955 г.

02.09.1955. Владивосток. Дорогой папа. Вчера прибыли во Владивосток. Всю ночь занимались перевозом вещей и устройством на судне «Витязь», который мне, как и вообще любому человеку, понравился. Живу в кубрике, где помещаются также и другие «меньшие» члены научных отрядов. Народ хороший. В отношении питания «Витязь» дает 100 очков вперед «Изумруду» и другим судам ТИНРО. Здесь у нас такой распорядок: подъем в 7, завтрак в 7.30, работа 8-12, обед 12-13, работа 13-17, отдых 17 до сна. Не хватает, «окунания» в море, что, впрочем, не всегда и не везде может доставить удовольствие. Выход в море пока неясен. Зенкевич еще не прилетел. Мы пока занимаемся подготовкой посуды для проб, завтра будем снаряжать сетки. Погода прекрасная, настоящее лето. Одной из главных задач «Витязя» разведка тунцового промысла, но полное отсутствие орудий лова поражает, хотя большое внимание уделяется работе планктонными сетями. Пожалуй, кубрик тесноват, но в тропиках, говорят, разрешается спать на палубе. Работал на общесудовой работе – грузил муку и в трюм ящики с грузом. Узнал, что Расе патологически относится к ловимым рыбам: ни одной рыбешки он никому не отдает и следит, чтобы что-либо не уперли, хотя бы улов даже был большим. Я очень жалею, что первыйрейс придется провести без Т.С Расса, т. к. это, несомненно, единственный настоящий ихтиолог в нашем институте. Между прочим, получилось так, что в наш отряд вошли наименее квалифицированные специалисты и у них можно научиться только методике ихтиологических работ. Но ничего, все – в будущем, а этот рейс можно рассматривать как ознакомительный этап.

10.09.55. Владивосток. Дорогой папа. Сегодня наверняка уходим в рейс. Стояли в ожидании посещения судна министром рыбной промышленности Канады. К приезду «дорогого гостя» в последний момент ведется приборка, снимаются чехлы с лебедок и вообще «Витязь» принимает соответствующий вид. Если ихтиологические работы – основные в школе Расса – поставлены на «Витязе» блестяще, то в отношении лова рыб наблюдается полная отсталость. Как будто бы нельзя было выписать, хотя бы несколько тунцовых ярусов, блесен и удочек, когда было известно, что одной из главных задач «Витязя» является разведка тунцового промысла. Приходится все доставать в разных местах, а к сборке орудий лова еще не приступали. В лове тунца заинтересована только мужская часть отряда, а женская, начальник отряда O. A. Звягина – милейший и добрейший человек, уделяет внимание работе планктонными сетями. Прибыл канадский министр на рефрижераторе из Петропавловска. Скоро будет смотр. Я сейчас хочу сходить в город.

Прибудем, вероятно, 6 ноября. Целую. Коля.

08.11.1955. Дорогие папа и мама. Вернулись во Владивосток. Почти все наше плавание прошло на юге, главным образом, в районе о-ов Бокинских и Рю-Кю. Погода все время стояла прекрасная – в этом заслуга метеостанции «Витязя», потому что едва только где-либо зарождался «тайфунчик» (а это случалось много раз), мы немедленно драпали в безопасное место, Таким образом, почти все плавание прошло без качки, а это даже неприятно. Работа была очень интересная. В отряде не было особенно крупных ихтиологов, и я неожиданно попал в «ведущие» систематики. Пришлось много определять, хотя при имеющейся литературе докопаться было трудно. В этом рейсе собран хороший ихтиологический материал, особенно по летучим рыбам (около 400, а сколько сплыло на сторону – известно одному богу) и по светящимся глубоководным анчоусам, которых мы ловили ночью на свет. Поймано много довольно редких рыб, которых можно найти далеко не в каждом музее. Сачком удалось поймать крупную змеиную макрель во время ее прыжка над поверхностью воды, очевидно, за летучками. Эта тонкотелая зубастая рыбина, изучением которой ты занялся впоследствии, тогда представляла большую редкость для тебя.

Что касается тунцов, то они – представители ихтиофауны океана, нами не обнаружены, хотя плавали мы в районах, на которые падает солидная доля мирового тунцового промысла. Акул мы поймали трех, но не крупных (до 2 м). Я поймал одну корифену около 2 кг. Вообще не знаю, какая судьба ждет меня. Будущее покрыто туманом. Останусь ли я здесь на ремонт или вернусь в Москву. Сейчас занимаемся демонтажем оборудования. Москвичи «паучники» отправятся домой, а мы – плавсостав (здесь кроме меня еще 4 человека) будем делать неизвестно что. Я единственный безработный «Витязя». Очень хотелось бы скорее встретиться. Коля.

24.11.1955. На Т. С. яуже надеяться перестал: если бы он хотел меня вызвать, он мог бы это сделать давно. Если же Расе не хочет брать меня в Москву, то и не надо. Капитан «Витязя» относится ко мне хорошо. Ждать или уйти из института. В ТИНРО меня возьмут в любой момент. Именно из-за интересной работы я пошел к Рассу, а не остался в ТИНРО. На охоту съездить пока не удалось. Здесь много рябчиков, коз, кабанов. Фазан почти начисто выбит. Мартин, конечно, меня уже забыл.

Далее «шкрябать» старую краску и ржавчину на «Витязе», а потом опять – это обычное матросское занятие – мне вовсе не хочется. Приступил с помощью директора ТИНРО Панина (Моисеев в Москве), который принял меня так, как будто я действительно что-то из себя представляю, к работе в библиотеке ТИНРО. Он с радостью согласился пустить меня и в музей, чтобы я определял неопределенных еще рыб. Это великая честь, конечно, не по моим знаниям. Предлагают идти в зимние плавания на судах ТИНРО. Недавно во Владивосток приехал из института океанологии нач. отдела эксплуатации флота Стоянов, его сопровождал зам. директора по адм. части. Никаких инструкций о плавсоставе он не имеет, и нас оставляют здесь. Поэтому этот «деятель» заявил, чтобы мы ждали здесь до весны, а потом пойдем в экспедицию на малых судах, а пока работать на «Витязе» матросом, электриком или в этом роде. Я потеряю два года научной работы. Впрочем, здесь нас никто не держит: «Не нравится – уходите».

08.12.1955. Быть в Институте океанологии на подхвате, да еще без перспектив, я не хочу. Работу в Москве я не найду. Советуют работать тихо и мирно в ТИНРО. Пришлось заняться разбором и идентификацией морских рыб из коллекций ТИНРО.

Много позже в одном из отчетных докладов о своей научной работе ты писал: «Моя трудовая биография проста до неприличия. Окончив с отличием кафедру ихтиологии в 1955 году, с помощью проф. ТС Рассаработал в Институте океанологии в должности лаборанта плавсостава научно-исследовательского судна «Витязь», который базировался во Владивостоке».

Начало твоей научной карьеры остроумно изображено на карикатурном рисунке, подаренном к твоему 50-летию Володей Циновским (там есть и арбузы, за покупкой которых как наиболее молодого сотрудника, тебя тогда посылали).

При участии в рейсах на «Витязе», которых было десять, ты занимался сбором и изучением любой информации по рыбам, обитающих «там, где берегом даже не пахнет». Это время для тебя было, «как праздник, который всегда с тобой», и каждый рейс в открытый океан казался тебе единственными и неповторимыми. Имя этого корабля ты дал многим новым видам рыб, и оно навсегда останется в анналах истории.

В письмах к родителям ты описываешь начальные этапы вхождения в ихтиологическую деятельность по систематике рыб, твои ближайшие и дальнейшие перспективы и нескончаемый интерес познания и обобщения полученных результатов.

«В сферу моего интереса входили вопросы, касающиеся видового состава и географического распространения в связи с гидрологическим режимом, количественное распределение важнейших групп по акватории океана, некоторые аспекты экологии рыб и, возможности их промыслового использования». И помимо этого, целиком и полностью захватившие тебя «первые и поэтому самые яркие впечатления о необъятном океане, о дальних островах и чужих странах».